И что-то страшное грядёт

*** Приглашение от Люцифера, от Шакс, от Дагона, очередное уведомление о выселении из корпоративной квартиры, стандартные завуалированные угрозы от Фурфура, розовенькое письмо в цветочек, пахнущее Мюриэль… Погодите, что? Кроули вскакивает на ноги ещё до того, как понимает, что мгновенно преобразовал нижнюю нажью часть тела в человеческую. Откидывает длинную и густую копну волос с лица. Откуда Мюриэль…? И почему Мюриэль? Какого, собственно, хрена? Нюх его не подводит. Вот даже есть слабый, дополнительный флёр от книжного Азирафаэля! Кроули яростно распечатывает цветастый конвертик и принимается так же яростно читать рукописный текст. «Я прихожу к нему под предлогом совета по поводу магазина. Он всегда принимает меня. Он не спрашивает, но я рассказываю ему о том, что снова не видела ни вас, ни Бентли. Он слушает. Он всегда выглядит задумчивым и неуловимо печальным, словно какой-то частью навсегда ушёл сам в себя. Он не улыбается мне, как это было в первый день нашей встречи. Даже не притворяется, что улыбается. Нет… для меня у него нет улыбок, и он не собирается использовать ненастоящие. Я думаю, у него ни для кого их нет. Может, мне стоит задать ему какой-то конкретный вопрос или поднять какую-нибудь особую тему? Какую бы вы хотели? Что бы вы сами спросили? Что бы вы хотели обсудить?» Ни подписей, ни обращений. Сброшено в его абонентский ящик, а затем автоматически переслано сюда. Кроули постарался привязать корреспонденцию к Бентли и, соответственно, этому зданию. Так никто не поймёт, где его логово расположено на самом деле. У автомобиля не может быть адреса, он в вечной дороге. Материализуя какое-то подобие одежды, Кроули бросается в кабинет управляющей кабарэ. Все чернила и ручки давно засохли и вышли из строя. Единственное, что пишет – это карандаш. Им Кроули и карябает на клочке поддельного бухгалтерского отчёта, стоя, побоявшись опуститься в вооружённое скрытыми пружинами малиновое кресло. «Все пятнадцать лет ты говорила ему, что не можешь отыскать моих следов? Почему ты говорила ему это, если он не спрашивал? Мюриэль, зачем? Получается, всё это время он думал, что я мёртв? Хотя вряд ли он хочет меня знать и ему есть хоть какое-то дело до того, где я и что со мной». Кроули находит Томпсона, в поте лица подметающего помещения первого этажа. Называет адрес доставки и наставляет остаться там и морально наседать до тех пор, пока ответ не будет готов. Томпсон не удивляется ни его новообретённым ногам, ни одежде, ни просьбе, лишь записывает диковинное имя получателя, чтобы не забыть. Через пару часов юноша действительно доставляет ему ответный конверт. Вместе с целой коробкой канцелярии, знакомо пахнущей книжным. Ага, оскорбилась записульке на бухгалтерском отчёте? «Строго говоря – лишь четырнадцать, - пишет Мюриэль. - И Ад, и Небеса полностью потеряли тебя из вида. Я не знаю, считает ли он вас мёртвым... По нему никогда ничего нельзя прочитать. Возможно, он прекрасно знает, что на самом деле я давно разобралась в управлении магазином и территориями. Он не прогоняет меня, но каждый раз ругается, отчего я такая недотёпа и никак не могу ничего запомнить и уяснить». Азирафаэль и ругается? Это что-то новенькое. Эта должность настолько сильно его изменила? Наверное, увидеть его теперь было бы невероятно больно. Но Мюриэль знает, что Кроули жив. Она доложит ему? Чем это обернётся? А вдруг Азирафаэлю поручат найти его и уничтожить, а он с холодной готовностью примется выполнять этот приказ? Нет… нет, конечно, он не сможет хотеть его убить. Не после того, через что они прошли вместе. И вообще, Мюриэль так и не ответила, с какого это перепугу она помогает? - Может, лучше использовать телефонный разговор? – предлагает порядком притомившийся Джек. У него новая зимняя куртка и крепкие ботинки. – Или какой-нибудь обменник текстовыми сообщениями? - Я опасаюсь, что тогда сигнал моего телефона могут отследить. И линия может прослушиваться. - А разве не подозрительнее, когда между двумя точками маршрута ходит туда-сюда один и тот же парень? Да и кто будет прослушивать настолько старую проводную линию? Я видел наверху дисковый аппарат. И я его даже помыл! Он работает. Хотите, завтра куплю новый, с кнопками? Хотя его будет сложно найти, но я найду. Когда он успел оплатить телефонию? Впрочем, ладно. - Резонное замечание, - решает Кроули. - Я сделаю один звонок. Но ходить тебе всё равно туда придётся, поэтому купи пару-тройку разных курток и шапок. Кроули знает номер наизусть. Голос из винтажной чёрной трубки раздаётся почти сразу, словно его ждали: - Книжный магазин А.З.Фелла слушает. Заказать ничего нельзя, справок не даём. - Что же ты теперь ему скажешь? – спрашивает Кроули, не сомневаясь, что Мюриэль его узнает. - Что получила от вас письмо. Кроули кладёт трубку. Спокойствие в её голосе означает только: она отнесёт его письмо на Небеса. Перескажет ли, доставит физически – неважно. И как же он жалок, что цепляется за эту соломинку! Не видя солнца, он пытается согреться под светом бесстрастной луны. *** В комнате на втором этаже, очищенной от грязи и сломанной мебели, сняли с окон доски и деревянные щиты. Для кабинета вполне подойдёт. Через отмытые стёкла Кроули смотрит на серый снежный день, даже найдя в себе силы расчесать волосы, но не чтобы собрать их хотя б в хвост. Теперь в отдельных помещениях театра было не так холодно, если вовремя закрывать двери. - Джек… некоторые вещи нельзя сказать по телефону. Они придуманы не для этого. Лишь бумага способна выдержать их сокрушительную силу. Разве у тебя нет того, чего может быть сказано или написано лишь собственной рукой? Красный от стыда юноша сопит, стоя на ковре напротив него. - Извините, сэр. Только не подумайте, что это я из-за лени. Я всё отнесу. - Не извиняйся, ты хотел как проще. Ты и так слишком много работаешь для такой крохи. Человек прячет письмо за пазуху. Он не знает об этом, но таким образом его пот начисто отобьёт запах демона с этой бумаги. «Спроси, что делать с коллекцией вин у него в подвале? С бокалом в виде змеи. Спроси, осквернены ли теперь его губы? Горят ли они, когда их касается божественный свет? Помнят ли они или забыли, остыли и замерли, когда их коснулось холодное дыхание стратосферы? Осталось ли на них хоть что-то, или он вымыл их с отбеливателем, чтобы стереть абсолютно всё? Спроси, мягче ли облака земли». Ответ приходит через несколько дней, и в виде звонка на купленный (или найденный на свалке?) аппарат, что лишь чуть более моложе дискового. Когда телефон подключали, то, наверное, зажали кнопку громкой связи, потому что кабинет оглашается сообщением: - Уважаемый демон, я задала ему эти вопросы. Лицо его не изменилось. Он ответил невпопад. Сказал только – а как с запасом святой воды в церквях? У Кроули мурашки по коже пробегают от неожиданности. Голос Мюриэль слышит даже Томпсон, пытающийся в смежной комнате заставить работать ванную. Собственно, юноша тут же оттуда извлекается и удивлённо спрашивает: - Что это означает, мистер Кроули? Почему святая вода? Простите, что подслушал. Но Кроули сейчас нет дела до того, что малолетний смертный смело суёт свой нос, куда не следует. Азирафаэль узнал, что он жив, и вот что он спросил? Вот каково его первое послание давнему другу спустя годы молчания? Святая вода? - Мог ли он думать, что я покончил с собой? – бормочет Кроули, беспокойно сжимая и разжимая пальцы, и принимаясь наворачивать круги по ковру. - Или думает, что я хочу это сделать? Или предостерегает, угрожает мне, чтобы я держался своих? Или предлагает мне покончить со всем этим? Хах, какая насмешка! Он предлагал мне стать ангелом снова! Смешок выходит нервным и почти безумным. - И что вы ответили на то предложение? – Джек присаживается на краешек кресла с видом очень сосредоточенного и замотивированного кота. Кроули разворачивается на него: - Мальчик, я не хочу быть кем-то иным. Я хочу, чтобы и в этом теле у меня были все права, что есть и у них, у остальных. Я хочу иметь точно такое же право на счастье, на покой, на безопасность, на признание и уважение. Но я никогда не стану переделывать себя и ломать своё тело, чтобы получить их! Но Азирафаэль… считает, что я должен быть ангелом, чтобы соответствовать ему. Чтобы быть достойным его. - Я уверен, что он вовсе так не считает, мистер Кроули, - с самым рассудительным выражением заявляет Джек. - И почему ты продолжаешь меня утешать… - вздыхает тот. - Элементарно: в церквях нет запаса святой воды. Её никогда не хранят нигде. Воду освящают на месте – ровно столько, сколько нужно, и всю за раз обязательно тратят. Разве не всегда было так? Кроули изумлённо приоткрывает рот, будто громом поражённый, и выдавливает из себя «нет, не всегда». Неужели это значит, что Азирафаэль позаботился о том, чтобы Кроули… И издал специальный закон, обязывающий каждую церковь и приход не оставлять без присмотра ни капельки этой страшной жидкости, способной лишить вечной жизни демона. Ох, твою мать, если бы Кроули действительно захотел, то просто украл бы священника и заставил его эту воду сделать. Разве что Азирафаэль, пользуясь служебным положением, учёл и такой исход, и постановил: вода, освящённая вне стен церкви и вынесенная за её пределы – святой не считается. И разве ангел не прямым текстом говорит об этом ему? Он, сидя на своих драгоценных Небесах, и правда думал о нём? В глубине души Кроули в это очень непросто поверить. Если кто-то предаёт, то никогда не ограничивается полумерами. Но если бы Мюриэль не курсировала всё это время в кабинет архангела, как к себе домой, то всяческая коммуникация между ними была бы невозможна. И снова у Кроули возникает тот же самый вопрос: почему она это делает? Потому ли, что нежный и обходительный Азирафаэль, которого она знала, на Небесах выглядит таким одиноким, злым и несчастным? Возможно, он – единственный ангел, от которого она получила толику доброты и участия. А Кроули – демон, при этом весело сидящий на подлокотнике кресла за спиной у этого ангела. И это её не удивило. Или она лишь после осознала? Он должен перезвонить прямо сейчас. Как получилось, что этот бесячий ангел – его единственная ниточка к Азирафаэлю? А если она просто водит его за нос? А если потом начнёт выдвигать условия и сдаст их на горячем? Кроули запомнил Мюриэль восторженной и радостной, как сытый младенец, но теперь её голос таким не был. Её улыбка тоже исчезла. Она, наверное, ждала, что он перезвонит, потому что из трубки не раздаётся привычного приветствия. Тогда Кроули напряжённо спрашивает первым: - Мюриэль, зачем вы это делаете? - Вы боитесь... – очень точно отмечает она. - Сейчас все боятся, демон Кроули. Всё не так, как при первом пришествии, не так, как в преддверии первого апокалипсиса. Почему же я обращаю внимание на то, что так мало и, казалось бы, бесполезно? Мой секрет в том, что я прочитала слишком много книг. И они испортили весь мой пустой, идеальный мир. Он стал слишком сложным. В нём слишком много бессмысленной боли. - Настоящий… - Кроули переводит дыхание, остервенело потерев лоб. - …мир не состоит из сплошной боли. Это неправда. - Я спросила его: не хочет ли он оставить нормальное послание. Он сказал, что подумает. Что никогда не был тем, кто способен что-то нормально сказать. Кем-то, кто скажет по существу, а не будет просто болтать, притворяясь, что его ничего в этом мире не волнует. Притворяясь, будто ничего не произошло и проблема вовсе не нависает над его шеей, подобно Дамоклову мечу. - Ох… Он оставил послание, Мюриэль. Тогда, если вы не против, продолжим обмен письмами? Хотя я бы скорее назвал их бритвами, которые режут меня на куски. - Присылайте письма. Я отнесу их на Небеса. И он пишет той же ночью, так, как никогда в жизни не писал. Мучительно ищет среди всех человеческих языков тот, что мог бы достоверно передать все оттенки смысла, но такого нет. И в итоге он вынужден просто чередовать их между собой. «Я никогда не говорил тебе об этом. Я никогда не был достаточно прям. Потому что прямые слова, сказанные мной, были бы ядом. Они бы вызвали у тебя шок, панику, неприятие. Смущение. Наверное, я должен был. Потому что двусмысленности губят всё. Правда тоже губит, в ней есть неоспоримая истина: она – правда. Понимают ли ангелы смысл прикосновений? Понимаешь ли ты? Я помню так много мельчайших деталей. Они были ценны, а потом стали для тебя естественны. Но их ценность для меня не упала. Вздрагивало ли что-то внутри тебя каждый раз, стоило нам соприкоснуться? Ты коснулся моей груди в том баре. Небрежный жест, но меня он пронзает огнём. Ведь одежда – это часть моего тела, и ничего не скрадывает. Мы прикасались так часто в те последние годы, словно ты, наконец, перестал мной брезговать или бояться меня. Ты разрешал, и я мог плыть от этого счастья, омрачённого лишь тем, что для тебя и для меня эти жесты означали совсем разное. Но всё-таки близость. Я прислонялся к тебе, сидя на подлокотнике кресла, словно так и должно быть, органично, а ты не дёргался и не возмущался, будто я там и должен был быть. Словно мы вместе. Я был так близок к тебе. Но я утратил всё в одно мгновение». *** Кроули зажигает в гараже свет. Сюда ещё не добрались руки маленького человека, упорно пытающегося вдохнуть уют и порядок в это разваливающееся здание. Бентли, хранящая в своих внутренностях его старый инструмент, космический рычаг, всё ещё исправно генерирует поле «чуда». Стёкла запылились, годы нанесли поверх то ли листьев, то ли сгоревшей бумаги и мёртвых насекомых. Жёлтая краска кое-где пробивается под скрученными лепестками чёрной, отслоившейся. Кроули наклоняется к капоту, прижимаясь щекой к холодному листу металла, прикрывает веки. - Неужели ты тоже скучаешь… Он залезает внутрь, захлопнув за собой дверь. Глубоко вдыхает в надежде, что тут до сих пор сохранился хоть какой-то след Азирафаэля, уловить хоть молекулу, оставшуюся на руле и приборной панели. Он касается пальцами выступа, неожиданно выдвигая подставку для дорожных конфеток. Там ещё лежит горсточка, хранящая приторный запах сладости и слабый аромат прикосновений Азирафаэля. Эта боль… не утихает. - Вот чёрт, - шепчет Кроули, с силой кусая нижнюю губу. Вот бы сидеть здесь до тех пор, пока аромат окончательно не выветрится. Физически невыносимо ждать, когда Мюриэль принесёт ему ответ от Азирафаэля на его вздорное, сопливое… даже не письмо, а жалкое нытьё. Шевеление на периферии зрения. Кроули лениво скашивает глаза и замечает Томпсона, беспокойно оглядывающего гараж. Человеческий ребёнок. Теперь он хорошо питается, и цвет его лица стал лучше и здоровее. На руках от постоянной работы вылезли мускулы, и пахнет от него теперь чистотой и стиральным порошком. Он больше не выглядит как жалкий бродяга, который собирается помереть на месте здесь и сейчас. Вот и хорошо. Кроули, по большому счёту, всё равно на обстоятельства и сколько тот ещё намеревается притворяться. Кроули опускает стекло на двери: - Что ты здесь делаешь? На лице Джека проступает нечто, похожее на облегчение. Он тут же подскакивает к Бентли: - Нигде не мог вас найти, и вдруг заметил свет в гараже. Я хотел сказать, что подключил бойлер в ванной на втором этаже, и теперь там есть горячая вода. Вы долго тут уже сидите? Прохладно здесь, конечно. Это ваша машина? Она на ходу? Хотите, я её помою? И даже позову механика, если нужно. - Нет нужды. Я пока не планирую никуда выезжать. - Вижу, там на заднем сиденье коробки с засохшими цветами. Хотите, я реанимирую их? Корни, судя по всему, никогда не промерзали. Если постараться, они снова дадут всходы. - Почему ты так добр ко мне? – устало роняет Кроули. Томпсон удивлённо таращится на него: - Я был уверен, вы скажете «почему ты так приставуч и навязчив». Простите, сэр, но разве я не просто выполняю свою работу? «В том-то и дело, что нет. Такое ощущение, что у тебя действительно на белом свете нет абсолютно никого». - Хорошо, давай, - соглашается Кроули. - Воскреси эти цветы. *** «Почему в очередной раз я стою на этом безнадёжном поле? Один, что научился чувствовать и привязываться. Тот, кто хочет большего. Кто не сомневается в самом себе и в своих желаниях. Если бы мы были созданы, как люди, то наш разум был бы тонкой уздой для океана чувств, навершием над бездной бессознательных эмоциональных переживаний… Тогда весь комплект чувств был бы с нами – это то, на чём построена самая малая жизнь на Земле и что её поддерживает. Страх и радость безраздельно владеют рыбами и иными глупыми тварями. Но, такое ощущение, что людям мы совсем не родственники по принципу создания... Будто мы совсем не отсюда. Не принадлежим этому миру, где каждое животное аналогично другому и является его продолжением. Или же мы развились настолько сильно, что отбросили чувства за ненадобностью? Почему у всех эмоциональный интеллект как у тумбочки? Почему мы ничего не чувствуем? Почему мы ничего не видим? Мы бесстрастны, словно бездушные машины, которым не грозит смерть. Если в мире существуют хороший демон и плохой ангел, не говорит ли это о том, что разделять нас не было никакого смысла? Мы способны учиться, и не существует никакой «врождённой природы» ангела или демона, лишь личный опыт и пережитые трагедии. Я мечтаю о том, чтобы мои прикосновения что-нибудь значили для тебя. Что-то будили внутри. Чтобы хотя бы моё присутствие было желательно. Но оно нежелательно. Видимо. Теперь. Опять. Трепетало ли твоё сердце, когда ты касался меня? Или достоинство ангелов в том, что у них нет сердца, одни принципы?» Кроули присылает одно, второе, третье слезливое письмо подряд. Подчас Джек вынужден тащить с собой несколько штук за раз, в который раз намекая на починку машины в гараже. Эти письма совершенно разрушительны для того, кто их пишет. Но остановиться невозможно. Подчас Кроули кричит, зажимая голову и пытаясь утихомирить мысли, остановить себя и свой внезапно болтливый язык. - О дьявол, о дьявол, о дьявол, я снова это делаю! Я снова…! Ему кажется, что своими действиями он совершает непоправимую ошибку, ухудшая и без того совершенно непонятные, неоднозначные отношения. Он ничего не может поделать с собой. Что бы ни сделал Азирафаэль, кем бы ни стал, Кроули будет к нему тянуться. Всегда односторонне. Такое в мире сплошь и рядом. Когда самое сильное… невзаимно. И никакие силы не способны пробудить ответ. Он снова сдаётся, снова идёт навстречу. Гора не сдвигается, а вот Магомет готов хоть плясать. Он опять унижается и признаётся, насколько ему плохо. Сколько уже можно биться об эту стену? Сильнее дружбы это никогда не было – в любом случае. И ангел не напишет ему в ответ ни строчки. На Небесах такое не положено. Там, кажется, вообще нет объектов из материи. - Мистер Кроули, вы где? – зовёт его мальчик. – Снова в гнезде? Конечно же, он там, в облике нага, чтобы свернуться клубком змеиных колец в мягкой темноте. А по сцене раскиданы клочки бумаги, сломанные стержни от ручек и пластиковые бутылки из-под вина. - Сегодня я не с пустыми руками. Та странная женщина просила вам кое-что передать. Кроули высовывает растрёпанную голову из-под одеял, отплёвывается от волос. Ему протягивают небольшую, запечатанную в целлофан подушку. Демон смотрит на неё в ступоре. Не может быть, чтобы это было от Азирафаэля. А если от него, то ничего хорошего не означает. Кроули всё-таки задолбал его своими неуместными излияниями. - Он говорит о том, чтобы я залёг в спячку, не мучился и не писал ему ничего, - медленно произносит Кроули. – Может, стоит его послушаться? Когтями разрывает целлофан, утаскивая подушку в глубины гнезда. Прижимается к ней лицом, делает самый обычный следующий вдох, и… замирает. И кажется, будто мир вокруг вздрогнул и покачнулся, задрожал, начал куда-то проваливаться… Подушка отчётливо, стойко и без сомнений пахнет Азирафаэлем. Он спал на ней на Небесах?! Разве там можно спать? Разве Азирафаэль вообще любил когда-нибудь спать? Змеиные кольца в нервном возбуждении и изумлении бьются, раскидывая одеяла, пледы и думочки прочь. Сбросив напряжение и перекрутившись более удобно, Кроули устраивается в своём вымытом и выстиранном гнезде, прижимая подарок к себе, обернувшись вокруг и уткнувшись в него лицом. «Боялся ли ты за меня хоть раз, Азирафаэль?» Ответ: ты даже представить себе не можешь.