Дождливая весна в Крате

Экипаж остановился у самых дверей отеля, обдав водой из луж поспешивших к нему марионеток. Те услужливо открыли дверцу, и со свойственной ему бесконечной энергией Вениньи спустился на землю и глубоко вздохнул. Крат пах весной, смесью запахов грозы, свежих первых листочков на деревьях и как будто нарциссами, хотя они еще были наглухо заперты в бутонах. Первая весна в заново отстроенном городе, который отныне не будет прятаться от всего остального мира. Двери отеля открылись перед ним, и Лоренцини пересек вестибюль, добравшись до стойки портье. Полентина поприветствовал его, именно Вениньи перешел отель после смерти госпожи Антонии, в завещании это было четко прописано, да и у нее не было наследников, которые могли бы оспорить это. Впрочем сегодня, как и последнюю пару лет в отеле жил только один постоялец, который занимал комнату с видом на бульвар. Никто не спешил посетить недавно уничтоженный катастрофой город. Восстановить Крат было гораздо легче, чем восстановить его репутацию в глазах остального мира. — В библиотеке, — Полентина знает, что спросит его Лоренцини, и у него уже готов ответ. Вениньи кивает, грустным взглядом оглядывает нетронутые ряды ключей, висящих за спиной марионетки, и отправляется в библиотеку. — Карло? Действительно, он здесь, сидит перед пианино, крышка над клавишами закрыта, он сложил на нее руки и улегся на них щекой. Ноты он никогда не меняет, и в те редкие моменты, когда Вениньи слышит, как он играет, это всегда то, что нравилось Антонии. — Бога ради, уже почти пора ехать, а ты не готов. — Лоренцини не видит его глаз, они закрыты упавшими на лицо белыми прядями волос, скручивающимися на концах в жесткие, как проволока, кудри. — И, молю, ты, правда, не можешь все время ходить в этой старой рабочей одежде. Хуже, чем Евгения, клянусь! Кажется, Лоренцини услышал смешок, но не стал бы утверждать этого. Он продолжил. — Сегодня же праздник. Крат снова открывается для всех, старые страхи теперь позади. А тот, благодаря кому это стало возможно, похоже, совсем не собирается посетить торжество. Карло! — Не называй меня так, это не моё имя. Наконец он выпрямляется, убирает с лица волосы и поворачивается к Вениньи, на щеке отпечатался узор протеза, на котором он лежал, ровные круглые линии эгиды. Ах, марионетка Джипетто, на первый взгляд точно такой же, как в день их впервой встречи на заводе, охваченном безумием. Все та же белая кожа с бледными, словно выцветшие чернила, веснушками, и глаза того редкого глубокого синего цвета, какой бывает в заводях, когда кажется, что там до дна метра два, а на деле дна нет вовсе. Но Лоренцини точно знал, что от той марионетки ничего не осталось, кроме напоеного эрго сердца. Перед ним человек. — Ну прости, что это теперь твое имя. Ты не знаешь, но было не так просто заставить этих трясущихся после всех событий чиновников признать чудесное возвращение в живых сына Джиппето и сделать тебя его наследником. — Как будто мне это нужно. — Не помню, когда это приличный счет в банке был лишним. Кризис прошел, Карло, — Лоренцинни ловит недовольный взгляд, — нет уж, имя Пиноккио подходит только марионетке, а не человеку. Как бы то ни было, сегодня прием в ратуше, в честь тех, кто восстанавливал Крат, в твою честь тоже… — Я ничего не делал, я вообще ничего не умею, кроме как быть гвардейцем и убивать. — Он поднялся и начал ходить по библиотеке под пристальными взглядами Вениньи и юной Антонии, которая взирала на них с реставрированного портрета. — Я был причиной катастрофы, а ты лепишь из меня героя. — Джипетто был причиной — и его одержимость идеей воскрешения сына. Жаль, он не видел, что сын уже был с ним. — Лоренцини устроился в кресле, взял со столика томик пьес Мольера и раскрыл на середине. — Как бы там ни было, я остаюсь при своем мнении, а значит, ты сейчас пойдешь к себе, переоденешься и через четверть часа мы отправимся в ратушу. — Ох, — гулко выдохнул Карло, с грустью прощаясь со спокойным вечером, а он хотел прогуляться под жёлтыми фонарями аллеи Черасани. — Существуют ли какие то аргументы, которые могут заставить тебя передумать? — Нет, — Лоренцини потянул за цепочку и выудил из кармашка своего костюма золотые часы. — Пятнадцать минут пошли. Поднявшись к себе, Карло распахивает гардероб и неуверенно перебирает одежду. Здесь есть новые костюмы, сшитые по настоянию Вениньи, и старые, полученные… разными путями. Одежда мусорщиков и бастардов, принадлежавшая тем, кого уже нет. Он вытащил белый, провел пальцами по вышетому золотыми нитками крылу на спине, у него вряд ли есть что-то наряднее. Он гвардеец, это ему по чину. Вениньи это устраивает, он поправляет Карло воротник и подталкивает к карете. Небо сумрачное, грозовое, фонари уже зажгли, и город засветился снизу до самого верха. Над городом с башен собора святого Франджелико разнесся колокольный звон. Молодой человек смотрел в окно, Лоренцини смотрел на него. Он, как и Евгения, как и Антония в свое время, и Ромео, и прочие был очарован им. Это было абсолютно непреодолимое чувство, и такое же обреченное. Никто не мог тронуть его сердце, и, несмотря на дружескую к ним привязанность, больше Карло дать им не мог. Все, что мог себе позволить Вениньи, — это забрать себе прядь белых волос, когда тот решил остричь их по возвращении с острова алхимиков. И продолжать быть рядом. Они добрались быстро и все равно опоздали, хотя, как Карло успел уяснить, все так делали. Они поднялись по ступенькам, и каждый вычещеный до блеска угол кричал и том, как здесь умирали люди. Потупив взгляд себе под ноги, Карло прошел по двору в парадные двери, настежь открытые, наполненные светом. На удивление людей много, в основном те, кто сумел пересидеть эпидемию и восстание марионеток в домах. Они получили внушительные выплаты благодаря Вениньи и, хоть и с опаской, решили остаться в городе. Лоренцини очень быстро окружили и оттеснили Карло, неприятно толкаясь локтями. Но тот быстро освоился, толкаясь в ответ гораздо болезненней своим протезом. Ему предложили бокал вина и он взял его, пробуя маленькими глотками. Это было наверно самым волнующим в том, чтобы быть человеком, еда и напитки такие потрясающие на вкус, мягкие ткани, музыка, книги, даже сон. Сны. Карло резко повернулся. На миг что-то ужасно знакомое мелькнуло сбоку, но тут же исчезло. Он пробрался мимо дам и группы очень важных джентльменов, прошел зал по кругу, но так ничего и не увидел. Здесь не было никого, кроме Вениньи, кого бы он знал. Стало душно, свечи в лампах чадили, шум разговоров становился все более непереносимым, хотелось прочь, на улицу, под темное, обещающее грозу небо, дышать дождем, который вот-вот обрушится. И тогда… Странное совпадение. Толпа в зале задвигалась и как будто расступилась, не специально, хаотически. И он понял, что такое знакомое он увидел. Ни у кого на свете больше не могло быть таких волос, если у Софии они были цвета чистого эрго, то у него цвета каменной болезни. Карло двинулся навстречу. По узкому коридору расступившихся людей, боясь, что они вновь сомкнутся и окажется, что ничего этого нет. И вот когда остается всего несколько шагов, дама в пышном платье преграждает ему путь, перья на ее шляпке лезут ему в лицо, но происходит то, чего он не ждет. Ее пихает локтем тот самый Джанджо, который на его памяти только заикался и дрожал. А потом ухватив Карло за пальцы протеза протащил мимо нее. — А вот и герой всего вечера, — глаза его смеются, они почти такого же сине-зеленого цвета, как и волосы, теперь, когда на нем нет цилиндра, Карло может это разглядеть. — Робкий фармацевт Джанджо… Это вообще твое имя? — Конечно нет. Назвал тебе первое, что пришло в голову, не уверен, что это вообще имя. — Он протягивает руку, на одном из тонких пальцев сидит массивный перстень с эмблемой алхимиков. — Филипп Парацельс. К твоим услугам. — Почему ты здесь? — Карло отвечает на рукопожатие и чувствует то же, что с едой, музыкой и каждой новой для него пьесой в оперном театре. Любопытство. — Меня пригласили. Если ты не забыл, я создатель лекарства от каменной болезни. Как и раньше, не благодари. — У Филлипа чуть язвительный тон. Карло впервые чувствует, что тот ему не по зубам. И все снисхождение, с которым он относился к несчастному больному каменной болезнью Джанджо, ему стоит оставить в прошлом. — Да и я хотел поглядеть, как Крат восстанет из пепла. Вы хорошо поработали. — Это заслуга Вениньи. Не моя. — Это неправда, без тебя у города не было шансов. И у меня. Получается, ты величайший гвардеец в городе. — Я так не думаю, — Карло завороженно смотрит, как Филипп крутит между пальцев висящую у него на шее золотую монету денежного дерева, похожую на одну из тех, которые он ему приносил. — У меня даже нет маски. — У тебя была лучшая маска из всех. Маска человека. И ты так хорошо им притворялся, что в конце концов стал им. Даже лучше. — Лучше человека? — Чуть больше, чем человеком, я бы сказал. Ты еще поймешь однажды. — Карло… — Вининьи возникает из толпы, его лицу не хватает радушия. — Карло? Тебя так зовут? — Официально, — он поворачивается к Лоренцини, собираясь их представить, но это оказалось ни к чему. — Филлип Парацельс, — Вениньи смотрит на Филиппа непонятным Карло взглядом. Но очень понятным для самого Парацельса. — Величайший алхимик. — Лоренцини Вениньи, — ответ ровно в тон. — Величайший инженер. Рад нашей встрече. О, это мог бы быть триумвират гораздо более совершенный, чем прежде. Если бы Карло был не так очарователен.