Blown

Операция заканчивается через четверть часа, и Люси переводят в отделение интенсивной терапии. Один из врачей выходит в холл приемного отделения, чтобы скупо объяснить, что необратимого повреждения органов нет, но операция была тяжелая, и поэтому мисс Чен необходимо лечение и спокойствие. Ее переведут в палату, когда врачи убедятся, что она полностью отошла от наркоза, и снимут с ИВЛ. Никаких деталей им, конечно, не говорят. Они не родственники. И когда врач упирается взглядом в Грея и требовательно интересуется, оповестили ли семью, тот поджимает губы и качает головой. Ничего не знающий о семье Чен Тим сразу понимает — никто из полицейских и не собирается их оповещать. Из Шоу Мемориал, где им теперь делать нечего, Брэдфорд уезжает с Хантером. Они катятся по полупустым ночным улицам в сторону участка, и сержант поворачивает руль особенно резко, выдавая раздражение. На крутом повороте в паре минут от участка их почти заносит, но ни один, ни второй никак это не комментируют. Эту ночь Брэдфорд проводит на диване в мужской раздевалке участка, поставленном специально для таких целей. Для того, чтобы вернуться домой, ему нужны собственные вещи и санкция Хантера, но ничего из этого у него нет. Ему снится, как они с Чен не успевают добежать до машины на парковке Санта-Розы и погибают. Она — первой. Он просыпается через несколько часов, вымотанный кошмаром и нервным напряжением, и долго умывается холодной водой, пытаясь смыть липкое ощущение опасности. В участке почти пусто, — ночная смена еще не вернулась из патрулирования, — за окном только начинает сереть. На часах в общей комнате короткая стрелка подползает к половине седьмого. Тим принимает быстрый душ, заваривает себе крепкий кофе и садится за свой стол, чтобы начать составлять отчет об операции. Уже через десять минут он, старающийся не размышлять о моральных аспектах поступка, обнаруживает себя за открытым личным делом Люси Чен.

***

Первое ощущение — болящее горло и высохшие потрескавшиеся губы. Голова чугунная, и сон совсем не хочет отпускать сознание. Что ей снилось? Люси не знает. В нос бьет смутно знакомый тяжелый запах лекарств. Медленно, слишком медленно Люси открывает глаза и моргает, разгоняя мутную пелену. Первый, второй, третий раз. Над головой — светло-серые глянцевые плитки потолка. Она смотрит на них какое-то время, вспоминая, что произошло. Вот они бегут. Они — это сама Люси и Джон. То есть, конечно, не Джон, а полицейский под прикрытием. Томас? Нет, кажется, не Томас, но у нее не получается вспомнить имя. Они бегут через парковку к машине, за рулем которой Харпер. Люси бежит первой. Ее ботинки мокрые после грязи и луж заднего двора, волосы липнут к шее и лицу, в руках сжат пистолет. Потом выстрелы. Она стреляет, в нее стреляют. Боль в боку. Крепкие руки не-Джона, заднее сидение седана. Боль в боку. Ее подстрелили. Люси пытается дотянуться левой рукой до своего бока, но не может согнуть локоть — на внутренней стороне сгиба что-то мешается. Медленно, как сквозь облако, она поворачивает голову и скашивает глаза вниз. В ее руке катетер. А сама она в больнице. Живая. В другой руке катетера нет. Согнуть ее проще, и Люси кажется, что к телу возвращаются силы. Она дотрагивается до своих сухих губ, проводит по ним кончиками пальцев и пытается сглотнуть слюну, но ничего не выходит. Тыльная сторона ее ладони касается сухих рассыпанных по подушке волос. — Люси! — в поле зрения возникает медсестра, излучающая спокойствие. Люси ее знает — она пару раз помогала ее задержанным. — Привет, Карла, — тихо и хрипло бормочет Чен и тут же морщится — горло сильно болит. Та улыбается и сразу все понимает: — Пришлось интубировать на время операции, — извиняюще поясняет она и ласково гладит Люси своей большой рукой по плечу. — Ты молодец. Я сейчас позову врача. — Стой, — шепчет Люси и пытается поймать Карлу за руку. Ей не хватает на это сил и скорости, но медсестра останавливается, услышав шепот, и снова наклоняется ниже. — Как… другой? — произносить длинные слова больно и сложно, и нет ни единого шанса объяснить Карле, что она просто не запомнила настоящего имени другого полицейского. — И Харпер, и Брэдфорд в полном порядке, — понимает все правильно медсестра и шутливо улыбается. — И Брэдфорд точно положил на тебя глаз, милая. Люси закатывает глаза. Это сделать проще, чем сказать, что он просто случайно подвел ее под пули и теперь чувствует себя виноватым. На душе от того, что остальные в порядке, разливается теплое спокойствие.

***

— Мне не нравится эта идея, — в очередной раз повторяет Тим. Он стоит перед Салливаном, сложив руки на груди, и дышит тяжелее, чем ему хотелось бы. — Или мы идем на сделку с Феррето, или вы с Чен вдвоем отправляетесь в программу защиты свидетелей, потому что иначе мы не можем обеспечить вам безопасность, — отрезает Салливан, смотря на него снизу вверх, но не менее сердито. Под его глазами залегли глубокие тени, и он выглядит, как будто бы функционирует на чистом упорстве. — Я не согласен на программу защиты свидетелей, — вскидывается Брэдфорд. Фраза «я не трус» повисает в воздухе не высказанной. — Отлично! — всплескивает руками Салливан. — Значит, мы идем на сделку с Феррето. — Это неправильно. Феррето — наркоторговцы. — А у нас есть доказательства для того, упрятать всех крупных членов этой банды за решетку? Таких доказательств нет — Тим их предоставить не смог, а больше было и некому. Он разминает шею, как делает всегда, когда не знает, что сказать, и Салливан кивает, понимая, что выиграл. — Именно. Поэтому мы идем с ними на сделку. Мы с Леблан выезжаем к ним через пятнадцать минут, и я не хочу ничего от тебя слышать. Потому что это единственный способ вернуть тебя назад к нормальной жизни. — Что вы им предложите? — Я не могу сказать. Но это хорошее предложение. Офицер Брэдфорд, офицер Хантер. Если бы Салливан мог хлопнуть дверью, он точно сделал бы это. Но двери в участке стеклянные, легкие, с тугими толстыми пружинами, и за спиной куратора Тима одна из них закрывается беззвучно и медленно. На какое-то время кабинет погружается в молчание. Брэдфорду нечего сказать, он смотрит прямо перед собой, в очередной раз ощущая, что последние двадцать четыре часа перемололи его до основания. Хантер сидит за своим столом, уставившись в пустоту, и о чем-то думает. Тишину прерывает тихое и короткое пищание телефона. Тим рефлекторно тянется к карману, потом вспоминает, что его подставной телефон уже забрали, а собственный, наоборот, еще не выдали, и выжидающе смотрит на Хантера. Уже девять часов утра, и он надеется, что хоть кто-то из участка Мид Вилдшир или из больницы сообщит о состоянии Чен. Так и происходит. На усталом лице Хантера медленно, как будто бы выныривая из глубины, появляется довольная улыбка. Его стремительно седеющие усы при этом топорщатся: — Это Грей. Офицер Чен перевели в палату из интенсивной терапии, — озвучивает он вслух. — Сегодня пока просят воздержаться от посещений, но к завтрашнему дню она должна окрепнуть достаточно. Хоть какая-то хорошая новость. Тим кивает и чувствует, как узел внутри немного ослабевает. Тим снова возвращается к отчету уже через четверть часа. Глаза болят от недосыпа, но Брэдфорд упорно смотрит в экран и вбивает информацию обо всем, что происходило последние два месяца. Как прошло внедрение, с кем он вошел в контакт в первую очередь, с кем — после. На каждого из знакомых членов банды он пишет самую подробную характеристику, какую может. Аллергии, распорядок дня, сексуальная ориентация и даже, тут Тим даже немного морщится, сексуальные предпочтения. Смешно, насколько много можно узнать о людях за два месяца, если ты изображаешь своего в стельку. Леблан подходит к нему со спины в половине шестого, когда Тим заканчивает заполнять досье на дочку младшего брата главного из Феррето. К этому моменту какая-то часть его мозга успевает смириться с тем, что придется спать на диване в раздевалке вторую ночь подряд, и поэтому появление Катрин с некоторой натяжкой можно считать приятным сюрпризом. О том, что она тоже не взяла трубку накануне, он уже не думает. Ее глаза густо подведены, ногти идеально подпилены, на губах — вечный вишневый блеск. Рассматривая ее, Брэдфорд признает, что испытывает некоторое восхищение — он не знает ни одного другого человека в мире, по внешнему виду которого можно было бы так мало сказать о его внутреннем состоянии. А в том, что после смерти полицейских, провала Брэдфорда и бессонной ночи Леблан в раздрае, сомневаться не приходится. — Мы договорились, — роняет Катрин и мягко улыбается, как будто бы не докладывает об успешной сделке с пусть и второстепенным, но наркобароном, а хвалит ребенка за фальшиво спетый рождественский гимн. — Я бы на твоем месте все равно держала пистолет при себе, но не думаю, что Феррето пойдет на нарушение сделки. И, разумеется, больше никакой полноценной работы под прикрытием. — Спасибо, — просто благодарит Брэдфорд. Пытаться узнать о деталях сделки бесполезно, даже с Салливаном шансов на это было больше. Новость о том, что он больше не будет работать под прикрытием, не трогает совершенно. — Я могу получить свои вещи и вернуться домой? — Ага. Ларри как раз оформляет для этого документы. Не пытаясь строить их себя тактичную натуру, Катрин облокачивается на стол и заглядывает в монитор. Ее глаза быстро пробегают по строкам, она тихо и мелодично смеется и оглядывается на Брэдфорда. — Что? — спрашивает он, не понимая, что смешного можно увидеть в досье. — Офицер Чен тоже в безопасности, Феррето дал слово, — отвечает Леблан, получая от этой фразы слишком много удовольствия. Тим прикладывает все усилия, чтобы показать, что ему абсолютно плевать на Чен, но Катрин только снова смеется в ответ на его попытки и отталкивается руками от стола, чтобы принять вертикальное положение. — У тебя вкладка с ее личным делом открыта, — бросает она перед тем как уйти и перекидывает за спину копну идеально выпрямленных и гладких светлых волос. Закрывая вкладку, Тим тихо ругается под нос. На время работы под прикрытием полицейские обычно оставляют ключи от дома кому-то знакомому и оплачивают наперед услуги клининговой фирмы. Брэдфорд так не поступает — он не может представить себе, чтобы в его доме хозяйничал кто-то в его отсутствие. Чтобы вещи меняли свое место, чтобы тюль оказался подобранным и закинутым на широкий подоконник, чтобы вода вокруг раковины высохла сама и оставила известковый налет. Именно поэтому дом встречает Тима затхлым воздухом и пылью. Он отключает сигнализацию, опускает на пол пакет с купленной на скорую руку в ближайшем магазине едой и морщится. Осознавая, что зря беспокоится, Брэдфорд на всякий случай обходит весь дом, проверяя, ничего ли не изменилось, и только после этого позволяет себе включить свет и открыть окна. На улице дует ветер, и прохладный вечерний воздух шевелит касающийся пола тюль и разгоняет затхлость. Желания убираться нет. Тим проверяет, нет ли в личном телефоне срочных звонков и сообщений, еще в участке, но теперь приходит время просмотреть все, что им было пропущено. Он включает в розетку холодильник, кладет в него купленную еду, тут же снова извлекает охлажденную пасту болоньезе и, не утруждая себя ее разогреванием, вскрывает пластиковую упаковку. Сидя на высоком стуле и лениво перемешивая пасту вилкой, он открывает сообщения от сестры. Джинни в своем репертуаре. Она прекрасно знает, что брат работает и сообщит о своем возвращении, как только сможет, но все равно пишет ему сообщения каждые несколько дней. Сообщения строятся по одинаковому принципу. «Я все еще знаю, что ты не можешь ответить», «надеюсь, ты в порядке», «скучаю», иногда в завершение — короткая новость о племянниках, обычно, что-то про Тайлера. Такие сообщения от любого другого человека заставили бы Тима больше никогда с ним не общаться, но Джинни — это другое. Он улыбается, пролистывая смс за смс, пока наконец не доходит до последней. Сестра отправила ее вчера в десять вечера, и она заканчивается жалобным «Тайлер нашел самую глубокую и грязную лужу в округе». На секунду Тим вспоминает, как они с Чен бежали по лужам и грязи к парковке, и перестает перемешивать и так уже идеально перемешанную пасту. Потом встряхивается и, раньше чем успевает подумать, нажимает на кнопку вызова. Джинни берет трубку спустя пару мгновений, видимо, не успевая рассмотреть имя абонента. — Алло, кто это? — ее голос немного усталый, но в нем не слышится ни злости, ни расстройства. — Джин, это я, — возможно, Тиму хотелось бы немного подразнить сестру, но он тоже устал. По ту сторону звонка слышится радостное «Тим!», и он спешит вставить один единственный вопрос, прежде чем Джинни обрушивает на него лавину своих: — Я могу забрать у тебя завтра утром свой фикус?