Антипод.

* * *

      Если раньше Чимину хотя бы казалось, что он чего-то стоит, то теперь — нет. Тотальная пустота внутри, которую невозможно заполнить ничем, кроме мефедрона. Раньше хотя бы был кокаин. Чистый. Дорогой. Тот, что не так просто достать. Тот, которым убивают себя только «достойные» мира сего, а теперь — дешёвая химия, доступная любому сброду. Боже, как же можно было докатиться до такого?       Как можно было дойти до той грани, когда за дозу готов отсосать абсолютно незнакомому мужику в грязной, пропахшей скисшим алкоголем, потными ногами и табаком, комнате, в которой даже находиться омерзительно?       Как можно настолько себя ненавидеть и презирать?       Под кокаином было легко и весело. Было спокойно. Ничего не волновало. Всё вокруг было наполнено любовью и благодатью. Под мефедроном мир меняется. Приобретает совершенно другие краски. Становится ярче. Насыщеннее. Опаснее. Злее… Превращается в какого-то ненасытного монстра. Кажется, готов вот-вот тебя сожрать. А ещё — постоянная паника и паранойя. Ощущение, что кто-то ежесекундно следит за тобой, ходит за тобой по пятам, угрожает тебе, жаждет схватить тебя. Это уничтожает. Это убивает остатки человеческого разума. Но остановиться невозможно…       Уже нет. Слишком поздно.       Чимин это понял в тот момент, когда давился чужим членом, стоя на коленях в том баре. Он искренне надеялся, что чувство отвращения к самому себе останется с ним навсегда, но стоило, глотая вязкую, солёную и вонючую сперму, получить долгожданный прозрачный пакетик с порошком, и оно исчезло. Сменилось чем-то другим. Чувством искренней победы. Как у ребёнка, которому наконец-то купили заветную игрушку. Ощущением избавления от жуткого голода, который терзал так сильно, что хотелось покончить с собой. А после — жалость. Бесконечная и постоянная жалость к себе, от которой не скрыться нигде.       Нет ничего хуже, чем жалость. Куда лучше презрение. Оно хотя бы заставляет бороться. Жалость — только опустить руки и сдаться. А сдаться — значит умереть. Потухнуть. Стать пеплом, больше не способным гореть. Стать ничем.       Чимин — ничто. И даже не пытается сделать с этим хоть что-то. Больше нет. Ему не нужно быть кем-то. Стало не нужно всего за каких-то пару месяцев. Человек всё же так хрупок, уязвим и… смертен.       Громкая вибрация телефона вырывает из сна. Совершенно некрепкого и прерывистого. Чимин елозит ладонью по кровати в поисках смартфона, а после, даже не глядя на номер телефона, высвечивающийся на экране, сонно мычит себе под нос, зарываясь в подушку:       — Да?..       — Хуй на! — раздаётся низкий и знакомый смех на том конце. — Чо, дрыхнешь там под мамкиной юбкой, Чим?!       Чёртов Коннор Хилл собственной персоной. Раньше Чимин с лёгкостью мог назвать его одним из своих самых близких и уважаемых друзей ещё со школьной скамьи, но постепенно общение сошло на нет, а встречи становились всё более редкими. Коннор в какой-то момент отошёл от тусовки и увлёкся отцовским бизнесом — углубился в программирование, стал посвящать большую часть времени обучению и занятиям с репетиторами. То ли надеялся, что «интернет-империя» отца перейдёт ему по праву сразу же, как тот покинет эту бренную землю, будучи больным лейкемией, то ли действительно взялся за голову. Чёрт его знает. Но слышать его сейчас чертовски странно. И, откровенно говоря, совсем не хочется.       — Какие люди… — хрипло отзывается Чимин, пытаясь проморгаться. — Чем обязан?       — Соскучился, пупсик. До меня тут дошли слухи, что ты чахнешь в Германии в ссылке. Решил, что пора бы тебе возвращаться в современное городское русло из этой деревни. Есть дело примерно… — театрально задумывается и хмыкает. — Примерно на несколько миллиардов долларов, если всё пойдёт так, как я задумал. Ой, секундочку, — щёлкает зажигалкой. — А всё уже идёт именно так. Я основал небольшую компанию, — слышно выдыхает дым и тут же снова затягивается. — Оборот за последние шесть месяцев составил почти полтора миллиона, малыш. Я думаю, что у тебя есть все шансы присоединиться к моей команде и помочь общему делу. Ой, наверно, ты хочешь спросить, почему общему? Тогда постарайся вспомнить, о чём мы с тобой разговаривали около года назад. Если вспомнишь сам — оплачу тебе билет до Сиднея, — и снова злорадный и такой узнаваемый смех, отдающий по вискам.       Чимин неохотно привстаёт с мягкой помятой постели, широко зевает и распахивает глаза, сонно оглядываясь вокруг себя.       — Думаешь, у меня нет бабок на билет? — напыщенно хмыкает и тянется к пачке сигарет. — Ты такой наивный, Коннор.       — В любой игре должен быть приз. Я лишь предложил, — на пару секунд замолкает. — Дошло?       Чимин выдерживает паузу. Конечно, он сразу догадался, о чём речь. Только идиот бы не додумался. Они столько времени смаковали их общий план и мечтали стать королями в этом деле. Но когда этот идиот успел? Почему никто из общих знакомых не рассказал Чимину, что тот всё же рискнул и пошёл на это? Странно… Подозрительно даже. Но как же, чёрт возьми, заманчиво.       — Дошло, — несколько секунд тишины. — Я в деле. Постараюсь взять билет на самый ближайший рейс.       — А мамочка-то отпустит? — не упускает возможность уколоть собеседник.       — А тебя это ебать не должно, — Чимин с горечью поджимает губы. Блять, какой же он конченный. Все эти дни он старался практически не попадаться матери на глаза, чтобы она ни в коем случае не заподозрила ничего лишнего, наблюдая за его невменяемым состоянием под наркотой. Их мать с Чонгуком — сложный человек. Она много наломала дров в своей жизни. Многое пустила на самотёк в поисках лучшей, как ей казалось жизни, но стоит отдать должное — детей она своих любит. Правда, слишком маниакально. Настолько, что привыкла не обращать внимание на их изъяны, предпочитая верить в то, что они у неё идеальные. И, нет, это не слепая материнская любовь. Не та любовь, которой горит сердце любой матери. От такой любви стоит бежать или, как минимум, держаться на расстоянии, чтобы хотя бы попытаться вырасти человечком без букета психологических травм.       — Ну, что притих-то? — ещё один тупой смешок, как удавка вокруг шеи, вытягивает из мрачных размышлений. — Когда тебя ждать?       Как же хочется послать нахуй этого мудака. Раздражает. Бесит. Но Чимину сейчас нужны близкие. Хоть кто-то, кто сможет понять и поддержать в час нужды. А этот час давно уже превратился в вечность.       Вечность, сотканная из постоянной паранойи и желания понюхать очередную дорожку. Как многого он достиг в свои годы. Чимин ухмыляется. Закрывает глаза и тушит окурок, сразу же закуривая вторую сигарету.       — На днях буду в Сиднее. Я напишу.

* * *

      Тэхён с наивным удивлением наблюдает за Чонгуком и каждый раз смущённо отворачивается к окну, давя в себе искреннюю улыбку, как только супруг переводит на него взгляд. Непривычно. Слишком непривычно видеть Чонгука за рулём. Не на заднем сидении, а именно спереди. Это что-то новенькое для Тэ. Обычно его муж предпочитает передвигаться по городу исключительно с личным водителем или Хосоком в качестве него.       Чонгук уверенно сжимает массивный кожаный руль своего излюбленного Гелендвагена и чуть ускоряется, давя на педаль газа. Вечерние огни Сиднея отражаются в его тёмном сосредоточенном на дороге взгляде, делая глаза похожими на два обсидиановых камня. Можно засмотреться и утонуть в этой бесконечно глубокой мгле. Настолько чёрные, что напоминают бескрайний и далёкий космос, которому нет конца. Будто целая Вселенная. Необъятная. Непостижимая. Холодная. И такая неприступная.       Его руки двигаются спокойно и точно: каждый поворот руля, каждое переключение передачи. В каждом жесте непоколебимая уверенность в себе, будто огромная, мощная и стремительная машина беспрекословно подчиняется ему. И только ему. Даже Хосок куда более напряжённый за рулём. А Чонгук — нет. Совершенно расслаблен. Словно он и этот автомобиль — одно целое, с лёгкостью лавирующее среди потока других машин и узких городских улочек.       Чёрные густые пряди, чуть растрепавшиеся от ветра, проникающего в салон через приоткрытое окно, небрежно спадают на лоб, еле заметно колыхаясь.       — Боюсь, что когда мы доедем до ресторана, ты будешь уже сыт, золото моё, — не сводя глаз с дороги, тихо произносит Чонгук, хищно улыбаясь краешком губ.       — М? — удивлённо мычит Тэхён, снова с интересом поглядывая на супруга.       — Так и поедаешь меня глазами, — поворачивается к нему, довольно ухмыляясь, и ловит на себе застенчивый взгляд голубых глаз.       Тэ прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку, но не получается:       — Я просто удивлён, — честно признаётся. — Ты всегда ездишь с водителем, а тут… Во всяком случае, я не помню, чтобы видел тебя за рулём.       — Это наш вечер, — с присущей хрипотцой хмыкает. — Только ты и я. Забыл?       Не забыл. Это их вечер. Только он и Чонгук.       Тэхён молча отворачивается к окну и поднимает глаза к небу. Солнце, напоминающее огромный огненный шар, почти скатилось за горизонт, окрасив небо Сиднея в обилие красок: местами в нежные оттенки, а где-то в ядерные. Розовый переплетается с алым, а фиолетовые тени, сгущаясь, медленно опускаются над силуэтами стеклянных бизнес-центров и высоких жилых комплексов.       Воздух, по-прежнему сохраняющий дневное тепло, уже пропитывается морским бризом, принося ощутимую прохладу и солоноватый привкус.       Чёрный Гелендваген сворачивает с главного шоссе и выезжает к набережной, а взгляд Тэхёна вспыхивает от увиденной красоты. Юноша опускает стекло и выглядывает из окна автомобиля, зачарованно оглядываясь по сторонам. Сердце бешено колотится в груди, а губы непроизвольно размыкаются от изумления. Мост Харбор-Бридж мерцает множеством огней, напоминая огромную светящуюся арку, парящую над морем, а Опера Хаус, словно корабль с гигантскими парусами, отбрасывает причудливые перламутровые блики на воду, как в сказке.       Вдоль набережной прогуливаются влюблённые парочки, держась за руки, музыканты играют на гитарах и саксофоне, звонкий смех детей, задорно бегающих у фонтанов, смешивается с криками чаек, а воздух пропитан ароматами уличной еды.       Автомобиль сворачивает ещё раз, и перед глазами возникают вывески, увенчанные яркими фонариками. Рестораны, расположенные на морском берегу, даже издалека поражают своей роскошью и элегантным стилем, так и маня зайти, чтобы отведать блюда и деликатесы под шёпот волн.       Не хочется думать ни о чём. Не хочется разговаривать. Хочется просто сесть на берегу и наслаждаться видами, звуками, жизнью…       Гелендваген останавливается у двухэтажного здания на самом краю набережной, и Чонгук поворачивается к своему юному супругу, несколько секунд рассматривает его, а после внезапно оживает:       — Чуть не забыл, — достаёт из кармана своего пиджака небольшой пакет и протягивает его Тэхёну. — Это тебе. Подарок.       Тэ от неожиданности приподнимает бровь, вглядывается в лицо своему мужу, нерешительно забирает и разворачивает, хлопая глазами.       — Мне показалось, что это прикольно, — оправдывается Чонгук.       — Прикольно?! — переспрашивает у него Тэ, еле сдерживая смех. — Господин Чон, вы меня поражаете всё больше и больше, — хихикает и достаёт чехол для телефона, на корпусе которого изображён коллаж из забавных и смешных мордочек Ван Гога. — Это очень мило, — торопливо достаёт из кармана свой смартфон и начинает примерять. — Эм… — растерянно поворачивается к Чонгуку. — Большой… — снова опускает взгляд вниз, показывая, что его телефон слишком мал для этого чехла.        — Неужели? — с какой-то долей печали звучит голос Чонгука.       — Ничего страшного, — улыбается в ответ Тэхён и вновь принимается рассматривать изображения его пса. — Это правда очень ми…       — Погоди, — не даёт договорить Чон, наклоняется ближе к юноше, протягивает руку и открывает бардачок автомобиля, уверенно кивая. — Посмотри, золото моё, вдруг этот подойдёт, м?       Тэхён устремляет заинтересованный взгляд вперёд, замечая перед собой коробочку с новеньким Айфоном. Губы расползаются в улыбке от неожиданности, и он решительно достаёт подарок, а уже через мгновение поворачивается к мужу и обнимает его за шею, крепко прижимаясь к груди.       — И ты мне будешь говорить, что не умеешь делать сюрпризы?! — радуется, как ребёнок долгожданной и желанной игрушке. — Чонгук! — с восторгом и громко у самого уха. — Спасибо большое!       В любой другой ситуации Тэхён вряд ли бы так радовался новому телефону. Даже самому крутому Айфону. Но эффект неожиданности и романтический флёр сделали своё дело. Это действительно мило. Особенно для его мужа. Будто это не Чонгук, а кто-то другой. Но кто?       — Я рад, что ты улыбаешься, — ладонь скользит по светлым волосам, и Чон чуть отстраняется назад, чтобы заглянуть в лицо Тэхёна и поймать эту улыбку. Очаровательную. Красивую. Любимую. Теперь уже да. Теперь именно такую.       Тэ неловко опускает взгляд вниз, несколько секунд выжидает, обдумывая, действительно ли он этого хочет или так положено, а после всё же целует своего супруга. Осторожно дотрагивается тёплыми губами до его, слегка сминая их, по-прежнему обнимает его за шею и еле заметно углубляет поцелуй, прикрывая глаза.       В нос ударяет всё тот же уже полюбившийся парфюм, и Тэхён, словно погружаясь в его вуаль и постепенно расслабляясь, позволяет Чонгуку углубить поцелуй, отвечая ему взаимностью. По телу пробегают мурашки, а вдоль позвоночника обдаёт чем-то горячим, будто огненной плетью. Хочется не останавливаться и вместе с тем давит жгучая потребность прервать всё это и резко отвернуться, спешно вытирая губы.       Чонгук не напирает. Сохраняет нежность и трепет, но поддаётся страсти, запускает пальцы в пшеничную копну волос, ощутимо давит на затылок, притягивая к себе и не давая улизнуть. Остановиться сейчас — потерпеть крах. Потерять что-то значимое и слишком важное. Лишиться самого дорогого. Но Чон останавливается. Отстраняется, открывает глаза и любуется тем, как Тэхён нерешительно поднимает веки, хлопая длинными, густыми тёмными ресницами, и смущённо прикусывает нижнюю губу, пристально глядя в ответ.       — Идём, нас ждёт вкусный ужин.       Огромные панорамные окна ресторана открывают потрясающий вид на гавань и главные достопримечательности Сиднея, позволяя наслаждаться красотой набережной, а внутри царит атмосфера элегантной роскоши. Это место отличается от тех, в которых Тэхёну уже приходилось бывать вместе с супругом. Это какое-то особенное. Какое-то очаровательно воздушное и романтичное. Без лишнего пафоса. Без ненужного лоска. Всё сдержанно, и от того кажется ещё более притягательным.       Мягкий свет струится из огромной дизайнерской лампы под потолком, выполненной в виде величественного корабля викингов, и отражается в бокалах и серебристых приборах. Деревянные столики застелены белоснежными скатертями. Так странно… В столь просторном и большом зале их совсем немного. Быть может, всего с десяток, и все стоят на большом расстоянии друг от друга и спрятаны за плотными ширмами, очевидно, ради обеспечения комфорта и уединения гостям заведения. Выглядит весьма уютно и по-домашнему даже. Никаких лишних деталей: светлое дерево, обработанный камень и меховые пледы, аккуратно сложенные возле стульев и мягких диванчиков, обтянутых искусственной шкурой. Дух севера. Что-то по-скандинавски минималистичное.       В воздухе витает аромат свежеиспечённого хлеба, пряных трав и дорогих духов, а официанты в белоснежных перчатках бесшумно скользят между столиками, разливая нескольким гостям ресторана вино.       — Здесь очень красиво, — промолчать не удаётся, и Тэхён отпускает искренний комплимент заведению, оглядываясь по сторонам.       — Это один из лучших ресторанов города, — с довольной хрипотцой в голосе хмыкает господин Чон. — Так, как готовят рыбу здесь, не готовят нигде. Разве что… — выдерживает короткую паузу, чтобы заинтересовать ещё больше. — В Норвегии или наша тётушка Ли.       Тэхён заметно улыбается, склоняясь над меню.       — Я знаю, что у тебя много вопросов и сомнений, — начинает Чонгук. — Позволь мне объяснить тебе то, что я не успел днём.       Тэ лишь молчаливо кивает ему в ответ.       — Мне тридцать шесть, золото моё. У меня есть всё, что необходимо для беспечной и комфортной жизни. Кроме одного, — впивается взглядом в сосредоточенное лицо напротив. — Кроме семьи, листочек. Я не хочу давить на тебя, — плавно вытягивает руку и аккуратно дотрагивается кончиками пальцев до ладони юноши. — Но для меня крайне важно, чтобы ты поддержал меня в принятом решении. Бросить Виён на произвол судьбы я не могу. Это дочь Намджуна. А Намджун — это… — замолкает, поджимает губы и бесшумно выдыхает, заметно напрягая плечи и шею. — Этот человек слишком много для меня значил. И продолжает значить, не смотря на то, что погиб.       — Я понимаю, Чонгук. Но разве я противлюсь тому, чтобы ты оформил над ней опекунство или даже удочерил её? Нет… Я ведь совсем не против. Но я не понимаю, почему я…       — Я не хотел поднимать эту тему. Во всяком случае, до твоего полного восстановления, — Чонгук отпивает холодный домашний лимонад из высокого стакана.       — Какую? — осторожно интересуется Тэ.       — За месяц до того, как ты попал в аварию, мы уже подбирали суррогатную мать для нашего будущего ребёнка. Но не вышло. Снова. Не. Вышло.       Тэхён замирает от услышанного, а бирюзовый взгляд становится стеклянным. Это больно слышать. Тяжело осознавать, что сын Чонгука погиб из-за болезни, из-за предательства родного дяди, а ещё одна попытка завести наследника обернулась крахом лишь по его вине. Из-за того, что он попал в эту чёртову аварию и потерял память. Как же это несправедливо…       — Я… — Тэ закусывает губы от волнения. — Мне безумно жаль… Очень. Но… Но я не готов к отцовству, Чонгук… — виновато опуская взгляд в стол. — У нас с тобой всё слишком сложно. Нужно время. Во всяком случае, мне… Ты должен понять…       — А я и не прошу, — мягко-мягко отвечает, беря его ладонь в свою руку. — Не настаиваю. Не требую. Я лишь хочу, чтобы Виён стала тем, что сможет нас воссоединить и сблизить друг с другом, как было до аварии, до амнезии, моя радость. И для меня важно, чтобы ты тоже был её родителем, ведь мы семья… Или ты так не считаешь, м?       Тэхён обхватывает дрожащими пальцами стакан и делает жадный глоток, тут же волнительно набирая в лёгкие воздух. В конце концов, девочка она уже взрослая, это не младенец. Что может произойти дурного? Какие могут быть проблемы, если он станет числиться её усыновителем по документам? Сейчас ей четырнадцать. В восемнадцать она сможет самостоятельно принимать любые решения в своей жизни.       — Если для тебя это так важно…       Не договаривает, опускает взгляд вниз, наблюдая, с какой нежностью его супруг поглаживает тыльную сторону ладони своим большим пальцем. А как преданно смотрит… Ну, точно ласковый кот, выпрашивающий сметану.       — Хорошо, — переступает через себя Тэхён, выдавливая улыбку. — Давай попробуем. Пусть это будет новая страница нашей жизни. С чистого листа.       Господин Чон склоняется над столом, тянет руку мужа к себе и аккуратно целует её несколько раз, водя по нежной коже кончиком носа.       — Ты моё счастье, Тэхён… — дыхание проносится по коже, вызывая малюсенькие мурашки. — Я помню, о чём ты меня просил.       — О чём? — удивлённо приподнимает брови Тэ, а глаза начинают напоминать два огромных сапфира.       — Мы полетим через неделю, — спокойно поясняет ему Чон, ловя замешательство супруга.       — Куда полетим?.. — в полной растерянности не унимается Тэхён. — Я не понимаю… О чём ты?..       — Я же обещал незабываемый для тебя день рождения, помнишь? — протяжно хмыкает, сверкая чёрными, как угли в аду, глазами. — В Корею, золото моё. Мы полетим в Корею, как ты и хотел.       Ступор.       Тэхён хлопает округлившимися от самого, что ни на есть, шока глазами, размыкает губы и смотрит в одну точку перед собой — кажется, что на Чонгука, но пространство словно искажается, растворяясь, и превращается в месиво из разноцветных красок.       — Это глупая шутка… — на большее не хватает слов.       — А это вовсе не шутка, мой мальчик. Все шутки давно уже кончились.       — Почему?.. — по-прежнему растерян и обескуражен.       — Почему? — Чон снова целует застывшую в его руках холодную ладонь.       — Почему ты это делаешь, Чонгук?       — Потому что люблю, — с такой небывалой лёгкостью отвечает ему супруг. — Ты расстроен? Успел передумать?       Невольно в голове начинают крутиться слова Кайлы. Однажды она сказала Тэхёну, что не все могут извиняться привычным для нас способом при помощи слова «извини». Некоторым проще попросить прощение в иной форме.       Неужели Чонгук извиняется?..       — Я… — с тяжестью выдыхает Тэ, издавая нервный смешок, и сжимает руку своего супруга в своей. — Я не передумал… Просто… Так внезапно… Этот вечер, ресторан. Новый телефон. Корея… Не знаю, что и сказать, — щёки начинают краснеть от смущения. — Я… Я не узнаю тебя, Чонгук…       — Снова? — улыбается господин Чон, не отводя внимательного взгляда от голубых глаз напротив. — Вновь забыл меня?       — Дурак… — Тэхён снова начинает смеяться, прикусывая свою нижнюю губу. — Ты меня поражаешь в последнее время, киса…       Чонгук игриво щурится.       — Ты полагал, что я умею быть только строгим, суровым и требовательным к тебе? Да, я такой. И я это не скрываю. Но я умею быть ласковым, радость моя, когда всё хорошо. Щедрым. Уступчивым.       Когда всё хорошо…       Интересно, а это как?       — Когда всё хорошо? Что для тебя «хорошо?»       — Когда ты не сопротивляешься, — большая и тёплая ладонь Чона перемещается с руки на щеку Тэ. — Когда ты не перечишь мне. Когда ты слышишь и понимаешь меня. Для меня это ценно, листочек. Не думай, что я беспощадный монстр. Я, как и ты, нуждаюсь в заботе и любви. И мне чертовски нравится, когда ты проявляешь эти чувства и перестаёшь скрывать их и стесняться.       Вот оно что… Вот оно — определение для «всё хорошо» в случае этого мужчины.       — И что ты хочешь взамен? — внезапный вопрос.       Чонгук скептически выгибает густую тёмную бровь, бросая недовольный взгляд на Тэ.       — Я мог бы получить то, что хочу, — напоминает ему Чон о том самом случае, когда Тэхён стоял перед ним на коленях, готовый вот-вот отсосать ради поездки в Корею, как дешёвая шлюха. — Если бы преследовал именно такие цели. Мы это уже проходили. Разве нет? Хочешь построить со мной рыночные отношения, Тэхён? Таким ты видишь наш брак?       — А каким ты его видишь, Чонгук?       — Меня устраивает, когда в нём всё хорошо. Тебя нет, м?       — Меня не устраивает, когда меня бьют и насилуют, — куда смелее и увереннее.       Чон откидывается на спинку мягкого дивана, закуривая сигарету.       — Тут ведь нельзя курить, Чонгу…       — Мне можно, — обрубает на полуслове, выпуская густой сигаретный дым, поднимающийся под потолок. — Золото моё, бьют и насилуют, как ты выразился, когда всё плохо. Когда всё хорошо, в этом нужды нет.       Тэхён еле сдерживает себя, чтобы не сорваться на ехидную и наглую ухмылку от услышанного. А кто определяет то самое «всё хорошо»? Его благоверный, судя по всему, и только?       По ощущениям ужин начинает плавно перетекать в очередную ссору, хотя поссориться с Чонгуком по-настоящему никогда ещё не получалось — он не терпит возражений, считая, что его мнение является самым верным и авторитарным. В таких условиях даже скандал неуместен, потому что Чонгук никогда не спорит. Он давит. Аргументами. Статусом. Силой. Манипуляциями. Хитростью. Мудростью. Злобой. Не суть. Главное — задавить. Испортить сейчас всё собственными же руками — совершить тотальную ошибку. Решение было принято. Ещё в больнице.       Отступать больше некуда.       — Ты прав, — на вымученном, но спокойном выдохе отзывается Тэхён и поднимает стакан холодного ягодного лимонада. — К тому же… с чистого листа ведь.       Поддаться — не всегда проиграть. Поддаться — выиграть время.       У Тэхёна было предостаточно времени, чтобы подумать. Последние дни в лечебнице он отчётливо понимал, что вернётся в ад на земле, поэтому, когда принимал решение выкрасть телефонную трубку у медсестры и позвонить Чонгуку, явственно знал, что стоит на краю пропасти. Но что ещё остаётся делать? Разве что совершить шаг вперёд и лететь… В конце концов, кто знает, вдруг, уже приближаясь к самой земле, он сможет распахнуть крылья и избежать падения, вздымаясь ввысь? Это был шаг отчаяния — самому пойти в лапы к зверю. Добровольно. Не дожидаясь, пока тот придёт за ним сам. А он бы пришёл.       Он всегда приходит.       Сначала Тэхёну казалось, что он выдумал опасную игру, в которой непременно окажется в проигрыше. Но сейчас, глядя в бездонно-чёрные глаза этого мужчины, напоминающие глубокие могилы, который сидит напротив него, мягко улыбается уголком губ, выпуская изо рта сигаретный дым, поглаживает большим пальцем его ладонь, что-то внутри начинает шевелиться. Будто черви в гниющей ране. У всех влюблённых это обычно бабочки, а у Тэхёна — червяки. Это данность. Никуда уже не деться.       Можно ли заставить себя полюбить? А если не силой, то убедить, что так будет правильно?       Если он полюбит Чонгука, то так будет лучше для всех. И даже для Тэхёна?..       Ощущение, будто черепная коробка вот-вот взорвётся от обилия мыслей в голове. Их так много. Их десятки. Сотни. Кажется, что даже антидепрессанты, которые Тэхён по-прежнему принимает после выписки, больше не помогают. Если первые дни они сдерживали этот постоянно шумящий в нём рой, то теперь, кажется, лишь всё усугубляют. Улей из мыслей, жалящий не хуже ос.       — Чонгук, я хотел ещё раз… — речь внезапно прерывает монотонная вибрация. Тэ бросает растерянный взгляд на свой смартфон, лежащий на столе экраном вниз, и нерешительно тянется к нему. Кто ему может звонить? Кто?..       По спине пробегает колючий холодок от какого-то неприятного предчувствия внутри. Тэхён дотрагивается пальцами до металлического корпуса, разворачивает телефон экраном к себе и напряжённо сглатывает, когда видит имя. Не отвечать? Ответить? Извиниться и выйти из-за стола, ответив уже в нескольких метрах от супруга, чтобы разговор состоялся наедине? Нет, это вызовет ещё больше вопросов и подозрений.       — Да?.. — на быстром выдохе выдавливает из себя, поднося смартфон к уху.       — Он рядом?       Чонгук с интересом смотрит на Тэхёна, продолжая расслабленно курить. На первый взгляд, кажется, что он вовсе не смущён неожиданным звонком. Скорее, заинтересован.       — Да.       — Чёрт… Можешь отойти?       — Нет.       На том конце провода наступает тишина, а через несколько секунд слышится отчётливый и рваный всхлип. Жалостливый. Болезненный. Пропитанный невысказанным.       Бирюзовый взгляд становится стеклянным. Тэхён не понимает, как реагировать. Не знает, о чём может спрашивать вслух. И это страшит больше всего.       — Как дела? — осторожно уточняет Тэ, стараясь выглядеть перед Чонгуком абсолютно спокойным и уверенным в себе. — Мы в ресторане, — добавляет, докладывая обстановку вокруг. — У нас свидание, — выдавливает из себя, подмигивая супругу. — А ты чем занят?       — Я прилечу через три дня… — с такой безнадёжностью в голосе. — Тэ…       — Так это же здорово, — перебирает под столом рукав рубашки, нервно теребя его пальцами. — Прекрасные новости, — а в динамике по-прежнему раздаются протяжные всхлипы. И как подобраться к сути? Как спросить?.. — Говори…       — Как это пережить?.. — на мгновение затихает, а после становится слышно, как наполняется бокал. — Как ты это пережил, Тэ?..       Сердце бешено колотится в груди. В горле образовывается ком. Мышцы напрягаются одна за одной.       Из-за чего можно вот так вот внезапно позвонить и так горько плакать?..       — Повтори, пожалуйста… — пробует уточнить. — Что-то плохо слышно…       — Мне хочется заживо снять с себя кожу и выкинуть её к чёртовой матери, чувак! Мне хочется избавиться от этого тела… Оно… — делает несколько глотков залпом. — Грязное. Оно больше не моё…       Тэхён начинает догадываться. Эти чувства ни с чем не спутать. Эти вязкие, кошмарные, отвратительные ощущения, когда кажется, будто каждый миллиметр твоего тела пропитан грязью того, кто это с тобой совершил. Хочется взять железную губку и тереться до крови. До мяса. До костей.       Руки начинают дрожать, а пальцы перестают слушаться. Виски неустанно пульсируют, отдавая едкой болью.       — Приезжай, — единственное, что удаётся произнести онемевшими губами. — Приезжай домой.       — Если скажешь ему, я убью тебя, — больше никаких всхлипов, никаких слёз, хотя, скорее всего, они застыли в глазах и на щеках. В голосе слышится только она, такая родная и знакомая, такая сильная и довольная, — боль. — Не вздумай. Я сам позвоню ему и скажу о приезде. Ты понял? Ты меня понял, Тэ?!       — Конечно, — кое-как соображает хоть какое-то подобие улыбки на побледневшем лице, играя перед Чонгуком. — До скорого, Чимин, — произносит громче имя, наконец-то разоблачая себя перед мужем.       Звонок обрывается. И эту ужасную тишину, кажется, невозможно заглушить ничем. Тэхён медленно убирает руку от головы, машинально нажимая на кнопку блокировки смартфона, смотрит в одну точку перед собой, а к горлу подкатывает чувство тошноты. Вот-вот вывернет наизнанку.       — Ни разу не видел, чтобы вы созванивались, — Чонгук кивает официанту, подавшему салаты и закуски.       Тэ молчит. Не слышит ни слова. В ушах всё ещё стоят рваные и глухие всхлипы.       — Тэхён? — зовёт, беря в руки вилку и нож.       Всё вокруг будто становится безжизненным вакуумом. Никого. Ничего. Только пустое глухонемое пространство на сотни и тысячи километров.       — Я задал вопрос! — грубее и громче.       Тэхён вздрагивает и шумно выдыхает, оживая от ступора. Боже, как он может о таком смолчать?..       — Чимин хочет вернуться через несколько дней, — шепчет сухими губами.       — Всё в порядке? — Чон наклоняется к нему через стол, заглядывая в глаза, скрывающие суровую правду. — Что ж, сейчас я наберу ему и сам выясню, что…       Как розгами по спине.       — Всё в порядке, кис… — старательно улыбается Тэ и дотрагивается до его руки. — Я просто задумался… Мне показалось, что я… — бегает глазами из стороны в сторону. — Что-то вспомнил…       Ах, эта терпкая ложь. Куда приведёт на этот раз?       — И что же ты вспомнил, м, листочек?       — Ничего… — вертит головой. — Говорю же, мне просто показалось, — нежно поглаживает тыльную сторону ладони мужа. — Приятного аппетита, любимый.       Чонгук не был бы тем, кем он является, если бы не умел читать людей, как открытую книгу. И к своим тридцати шести годам не добился бы такого могущества, коим владеет, если бы не научился считывать эмоции окружающих. Это важный навык. Он позволяет подстраиваться. Как в бизнесе, так и в жизни, а после выстраивать ситуацию вокруг себя так, как это выгодно самому себе, в первую очередь. На лице Тэхёна страх. Чонгук чует это моментально. Ему даже не нужно прикладывать усилий, чтобы понять. К тому же именно он научил Тэхёна по-настоящему бояться и испытывать ужас.       — Ты что-то мне не договариваешь, — лезвие ножа медленно и плавно нарезает сладкий перец, только что приготовленный на гриле, на ровные кусочки. — Дома я попрошу Хосока прослушать ваш телефонный разговор.       Будто ледяной водой окатили.       Это всё. Это финал. Это конец всему.       — Да, конечно, — пожимает плечами Тэ с осознанием, что дома тоже есть спортивный зал. Как и прыгалки. — Как считаешь нужным, любимый.       Попробовать незаметно написать Чимину, чтобы он сам позвонил старшему брату — слишком рискованно. Уйти сейчас из-за стола со смартфоном в руке под предлогом, что нужно в туалетную комнату — тоже. Не вернуться домой не получится. Ну, разве только если не наступит Конец Света. Тогда где выход из ситуации? И есть ли он вообще?       Тэхён поднимает глаза на супруга, когда у того звонит телефон, и принимается осторожно прислушиваться к разговору. Первые минуты лишь обрывки непонятных фраз и отдельные слова, но уже ближе к концу диалога он начинает понимать, что Чонгук говорит с Чимином. И накатывает такое облегчение, что Тэ безвольно хватается за стакан и принимается жадно пить, словно его мучила невыносимая жажда несколько дней. Сам позвонил Чонгуку. Это уже хорошо. Так будет меньше вопросов. Меньше всяких ненужных подозрений.       Заметно, что Чонгук напрягается, недовольно фыркает, бросается колкими фразами. В целом, это свойственно для их завсегдатых бесед, а вот то, что прямо сейчас приходит в голову Тэхёну, то, что он собирается совершить — совсем не свойственно для него. И спирает дыхание. Также, как и тогда, когда он встал на колени посреди спальни, готовый вот-вот отсосать. Это было так унизительно. Не потому, что он собирался это сделать. А потому, что был разоблачён.       Тэ бесшумно и с лёгкостью стягивает со своей ноги ботинок под столом, вытягивает ногу вперёд и осторожно ведёт кончиками пальцев ступни по внутренней стороне бедра Чонгука, опустив глаза в свою тарелку. Сейчас не время сталкиваться взглядами. Чуть позже. Но Тэхён, даже не глядя, запросто ловит на себе явно удивлённый взор напротив, поэтому как бы невзначай, но так чертовски соблазнительно прикусывает нижнюю губу и продолжает вести пальчиками дальше, уже нащупывая член, спрятанный под одеждой.       — Не хочу, чтобы ты злился… — шепчет себе под нос, нажимая увереннее. — У нас ведь свидание… — бросает аккуратный взгляд на супруга, чуть заметно улыбаясь. — Можно я сделаю тебе… расслабляющий массаж? — не дожидаясь никакого ответа, немного сползает со спинки мягкого дивана и ведёт ступнёй между напряжённых бёдер, чувствуя, как с каждой новой секундой член его мужа начинает увеличиваться и твердеть. — Ты ведь не против, кис?.. — смотрит в упор, дерзко и решительно, на этот раз кусая уже нижнюю губу, и тут же облизывает её кончиком языка. — Я сквозь твои брюки уже чувствую, какой он горячий… — массирует большим пальцем, нащупывая яички.       Чонгук откидывается назад и прикрывает глаза, на мгновение теряясь от неожиданности, а после обхватывает ладонью ступню своего мужа, только сейчас понимая, что она обнажённая. И это сводит с ума. Это особая страсть для Чонгука — голые ноги Тэхёна, эти маленькие пальчики с аккуратными и тоненькими ножными колечками, которые придают особый шарм и ни с чем не сравнимую эстетику.       — Какой смелый листочек, — глухо хмыкает Чон и выгибает бровь, когда Тэхён перебивает его, сладко произнося:       — Расстегни ремень и ширинку, если не хочешь, чтобы я сам залез под стол и сделал это… — опускает бирюзовый взгляд вниз и тут же вновь впивается глазами в мужа. — Я хочу чувствовать, какой он большой, твёрдый и горячий, когда я к нему прикасаюсь.       — Угрожаешь? — рука так и тянется к ремню, но Чон себя сдерживает. Он любит поиграть. Любит понаблюдать за тем, как будут развиваться события дальше.       — Предупреждаю, — в той же манере отвечает ему Тэхён и надавливает на член ещё сильнее, так, что Чонгук вынужден вздрогнуть и даже ухмыльнуться, реагируя так на собственную беспомощность сейчас.       Его глаза чернеют, будто что-то или кто-то не из этого мира за долю секунды пробирается в его тело, сознание и принимает на себя образ Чонгука. Демон? Зверь? Сам Дьявол?.. В приглушённом свете ресторана его взгляд кажется совершенно гипнотическим. Невозможно устоять. Нет сил сопротивляться. Он напоминает сейчас Каа из сказки про «Маугли». А кто тогда Тэхён? Тот самый человеческий детёныш? Боже, помоги…       Тэ подаётся вперёд, будто ищет поцелуй, но губы супруга слишком далеко. Нога по неосторожности соскальзывает ниже, надавливает на его член сильнее, и Чонгук, с тяжестью выдыхая, тушит окурок о пепельницу, выдавая хитрую ухмылку.        — Бесстрашный листочек, — провоцирует ведь. — Такой же, как и тогда… в джакузи!       Тэхён больше не мешкает. Пойти сейчас на попятную — всё равно, что проиграть очередной раунд. Нет. Уже было слишком много проигрышей. Пора взять реванш. Настало время получить свой приз.       — Ты и тогда во мне сомневался, — полушёпотом, но с такой оглушительной уверенностью бросает Тэ. — Я не хочу ничего доказывать, — медленно сползает по спинке дивана вниз, прячась под столом ресторана, и подползает к мужу, располагаясь между его бёдер, мурлычет, поддевая пальцем пряжку тонкого кожаного ремня, и поднимает вверх бирюзовые глаза, в которых так и кишат уже его демоны. — Я сделаю так, что этот ресторан утонет в твоих стонах.       К любому мужчине можно найти подход. Даже к Чонгуку. Но в его случае это не банальный секс или похоть. Таких, как он, нужно удивлять, застигая врасплох. Сам холоден снаружи, а изнутри улавливает каждую эмоцию.       Тэхён даже не успевает заметить, как расстёгивает пряжку ремня и ширинку брюк у мужа. Из тесного нижнего белья вываливается возбуждённый член, плюхаясь ему прямо в ладонь. Длинный. Толстый. Гладкий. Горячий. На пунцовой головке поблёскивает серебристый пирсинг, и Тэ наклоняется к ней, осторожно дотрагивается губами до серёжки и играючи задевает её кончиком языка, ощущая, как бёдра супруга становятся более напряжёнными.       — Смелее же, — Чонгук всё ещё уверен, что победа за ним. Укладывает руку на копну пышных светлых волос и ласково проводит, придвигаясь ближе к столу.       Кончики пальцев перебираются с волос на щеку, нежно ведут по бархатной коже, приближаясь к подбородку, а уже через мгновение большой палец сминает его нижнюю губу. Чонгуку даже не нужно видеть, что он делает. Он знает его всего. Целиком. Полностью. Каждый миллиметр тела. Желанного. Юного. Привлекательного.       Тэ теряется в этой беспечной ласке. Кажется, что начинает забывать обо всём: о том, что они в ресторане, о том, что тут всё же есть люди и обслуживающий персонал. О том, что это, мать его, Чонгук… Он прикрывает глаза, облизывает палец супруга, позволяя проникнуть им в рот чуть глубже, а после, наклоняясь ниже, внезапно резко и быстро проводит языком от яичек вдоль всего члена, вновь цепляя кончиком языка пирсинг.       Чонгук хрипло выдыхает. Негромко. Сдержанно. Но так слышно. И это раззадоривает и распаляет озорство в Тэхёне. Он смачивает слюной и без того влажные пухлые губы и обхватывает ими головку полностью, принимаясь медленно посасывать, как сладкий леденец, позволяя серёжке раз за разом звучно ударяться об его зубы.       Чонгук вновь гулко выдыхает и прикрывает глаза, сжимая пальцы в кулак.       — Я хочу это увидеть, — раздаётся над столом, и Чон откидывается немного назад, давая себе возможность заглянуть под скатерть.       — Нравится? — ухмыляется юноша и в эту же секунду специально расслабляет горло и насаживается ртом почти на всю длину. Также, как и в том джакузи. Без всяких прелюдий. Резко. Торопливо. Смачно. Выжидает пару секунд и опускается до самых яиц, а после вытаскивает из себя член целиком, со всех сторон измазанный слюной.       Чонгук несдержанно простанывает. Снова проводит ладонью по его щеке и кладёт её на затылок.       — Ты хотел бы, чтобы я прямо сейчас сел тебе на лицо? — без каких-либо стеснений спрашивает юноша, поднимая на супруга слезливые глаза, и вновь начинает, пошло причмокивая, посасывать верхушку члена с таким очевидным наслаждением, будто ничего вкуснее никогда не пробовал.       — Да… — сдавленным рыком отвечает Чон, ощущая, как с каждой секундой становится всё более голодным и ненасытным, представляя, какой его муж узкий, горячий, мокрый и нуждающийся, раз сам спрашивает о таком.       Тэхён раздвигает колени немного шире, борясь с теснотой в своих брюках. После такого признания от супруга хочется быть самым лучшим для него. Возбуждение закипает в нём. Он снова опускается ртом на член, окольцовывая его губами, а язык жадно ощупывает каждую выпуклую вену на нём, охотно облизывая, давит на каждую неровность, играет с сочащейся щёлкой уретры, выдавливая из Чонгука протяжное шипение.       Тэ старательно помогает себе рукой, сдавливая член у самого основания, втягивает в себя щёки и быстро двигает головой, чтобы стимулировать чувствительную покрасневшую головку. Он раз за разом обводит её языком по кругу, задевая пирсинг, и каждый раз слышит, как его мужчина, гроза всей Австралии, беспомощно и тихо постанывает, сидя, чёрт возьми, в ресторане. Заводит. Даже не хочется скрывать и притворяться пай-мальчиком. Наоборот — появляется жгучее желание стать для него прямо сейчас самой грязной и распутной шлюшкой. Интересно, Тэхён первый, кто сосёт Чонгуку под столом в общественном месте?..       Очевидно, что да. Это чувствуется благодаря рваным прикосновениям его супруга, хаотичной дрожи во всём его теле, в том, как он закатывает глаза, поджимает губы, кусает их, не зная, куда себя деть. Это ощущается в самом Чонгуке.       — Я хочу, чтобы ты кончил в меня, — издевается Тэхён, обжигая головку горячим дыханием, и снова наклоняется к ней, нежно целуя. — Позови официанта прямо сейчас, — с рывком насаживается на мокрый ствол на всю длину и также резко и звонко высовывает из своего рта член, простанывая вместе с мужем. — Твоя гостиница ведь совсем рядом?.. — вытаскивает язык наружу, постукивая твёрдой головкой по нему. — Отвези меня туда, киса, я хочу, чтобы ты кончил именно в меня…       Так бы и было в любой другой ситуации, но не сейчас. Но не сегодня… Чонгук слишком соскучился. Чересчур. Настолько, что все эти слова, каждое, мать его слово, становится триггером. Он сжимает пальцами светлые пряди, придвигая голову Тэхёна ближе к себе, упирается головкой в пухлые губы, тяжело дышит, вновь представляя перед собой упругую и узкую задницу мужа, несдержанно толкается вперёд, чувствуя, что больше не может сдерживаться, а сперма предательски вырывается наружу. Брызгает на щёки и нос Тэхёна, но тот успевает открыть шире и подставить рот, чтобы не испачкать одежду. Вновь высовывает язык, ловя каждую каплю, и ещё раз плавно насаживается на пульсирующий и горячий член, звонко причмокивая и сцеживая все остатки в себя.       Окончательное осознание того, что только что произошло, обрушивается на Тэхёна лишь в машине, когда Чонгук, сжимая его колено, тянется к лицу, ловя с него жадные и несдержанные поцелуи, шепчет пошлости, словно двадцатилетний юнец, залезает под рубашку, наглаживает поясницу и спину, не выпуская из собственных объятий. Оно и понятно. С ним господин Чон чувствует озорство. Молодость. Рядом с юным красавцем в господине Чон открывается второе дыхание. Хочется соответствовать. Хочется быть развязнее.       — Признаю, — мурлыкает в губы, опаляя их жаром от прерывистого дыхания. — Ты меня… — тянется к тоненькому ремешку на талии. — Удивил…       — Если наконец-таки отвезёшь меня в гостиницу, — подхватывает Тэ, кусая супруга за шею, и тут же оставляет на коже звонкий засос. — Я смогу удивить тебя ещё больше. В конце концов, хочу вернуться в то настроение, когда ты впервые взял меня… Хм… — игриво проводит кончиком пальцев по пуговицам чёрной рубашки. — Ведь это было в одном из твоих номеров, киса?..       И этого вполне достаточно, чтобы Чон вновь вспыхнул, как очень долго спящий вулкан. В такие моменты страсти ложь переплетается с правдой, теряясь за другими чувствами. Кажется, будто это действительно было — словно он на самом деле был первым мужчиной у этого мальчика. Словно именно он первый, кто растягивал его и знакомил с прелестями секса. Но это не так. Первым был его брат. Но разве сейчас это имеет значение?       Разве когда-нибудь это имело значение для Чонгука?       Нет.       Ведь он сумел сотворить новую жизнь и свою собственную Империю, в которой оказался единственным Богом и Творцом.       Что могут простые смертные против такой колоссальной силы?..       Что может хрупкий человечек против такого бесчеловечного зла?..