Антипод.

* * *

      Сон нарушает монотонная вибрация, повторяющаяся по кругу раз за разом.       Чон распахивает глаза от неожиданности, ещё раз смотрит на светящийся дисплей смартфона, убеждаясь окончательно, что номер всё же ему не знаком, и подрывается с подушки, одновременно с этим включая лампу, стоящую на прикроватной тумбе.       — Чонгук… — шёпот звучит сдавленно и перепугано, а дыхание рваное и тяжёлое, будто позвонивший только что от кого-то убегал со всех ног. — У меня совсем мало времени… — огорчённо признаётся и напряжённо выдыхает. — Пожалуйста, я прошу тебя… Слышишь?.. Я прошу тебя, забери меня домой… Я больше так не могу… Я умираю… Я умираю без тебя, Гук~и…       В первые секунды кажется, будто это дурной сон, вызванный бесконечными размышлениями и тяжкими думами, которые не отпускают даже ночью.       Но все кошмары давно уже стали самой, что ни на есть, реальностью.       — Тэх…       — Я умоляю тебя!.. — перебивает, словно торопится успеть сказать всё-всё-всё, что накопилось на душе, говорит чуть громче, но всё таким же бархатным шёпотом. — Чонгук, пожалуйста… Киса, забери меня. Забери меня домой, прошу тебя… Я так больше не могу!..       Господин Чон поднимается и садится на край кровати, опускает голову вниз и принимается массировать сонные веки кончиками пальцев, чтобы полностью прийти в себя и выяснить наконец, что происходит.       — Золото моё, — нежнее самого шёлка, чтобы не выдать собственное замешательство. — Кто разрешил тебе позвонить, м?       — Никто… — тихий и невнятный всхлип. — Я дождался, пока медсестра отойдёт, и украл переносную трубку из её кабинета… Чтобы… — ещё несколько мучительных всхлипов. — Позвонить тебе… Понимаешь? Я весь вечер планировал, как это сделать… Я так хотел услышать тебя, кис… Я так скучаю… Пожалуйста, приезжай… Прямо сейчас приезжай!..       Ложь. Сладкая ложь для господина Чон. Та, что, должно быть, мёдом растекается по его сердцу, вызывая мурашки и особенно трепетные чувства. Номер Чонгука — единственный, который Тэхён знает наизусть. Да и кому ему ещё звонить, как не собственному мужу?.. Разве есть хоть кто-то в этом мире, кто сможет ему помочь?       — Мальчик мой, послушай меня…       — Чонгук! — Тэ снова перебивает, начиная говорить быстро-быстро, почти не дыша. — Я всё понимаю! Я всё понял, клянусь! Прости меня! Прости, что не слушал… Прости, что спорил! Прости, что огрызался, грубил и плохо себя вёл! Мне очень жаль! Мне безумно жаль… — чувство унижения от необходимости произносить всё это вслух захлёстывает, и Тэхён наконец-то срывается на горькие слёзы, но так даже лучше. — Пожалуйста, прости меня, киса… Кисочка… Прошу тебя. Прошу! Прошу! Пожалуйста! Чонгук… Слышишь? Слышишь меня? Скажи, что прощаешь?.. М-м-м? — глухо мычит, а голос срывается на зыбкую дрожь. — Скажи… Прямо сейчас скажи…       Тэхён вынужден разыгрывать этот спектакль. У него нет другого выхода. В клинике он абсолютно отрезан от окружающего мира, заточённый в белые стены. Ничего нет. Никого нет. Только врачи и психологи, от общения с которыми становится хуже. Никакого просвета. Ни единого шанса на нормальное существование. Больница — это ад. Устал. Смертельно устал от бесконечных больниц. Лучше быть дома. Даже если не знаешь и не помнишь, где он — этот дом.       Сейчас дом Тэхёна — это Чонгук. Потому что никого нет ближе. Никого нет роднее. Никого нет… важнее.       Соскучился ли он по мужу? Да. Да, чёрт возьми. Да! Тэхён понял, что тоскует, когда среди десятка других и чужих ароматов уловил запах парфюма супруга, словно хищный голодный зверёк, напавший на нужный ему след. Сердце ёкнуло тогда. По-настоящему. Застучало. Ожило. Болезненно сжалось и заскулило в груди. Так хотелось, выйдя в этот длинный коридор, увидеть силуэт Чонгука со спины, заметить среди белых халатов бежевое шерстяное пальто, широкие плотные плечи, чёрные, как ночное небо, зачёсанные назад волосы и кинуться к нему, прижимаясь так близко-близко, уткнуться и зареветь от бездонной безысходности. Потому что ничего другого не остаётся… А потом, когда Чонгук всё же приехал на его день рождения, тоска окончательно проявила себя. Тэ был настолько счастлив и рад его видеть, словно долгие годы пробыл в абсолютном и кромешном одиночестве. Счастлив и рад видеть того, кто столько боли успел причинить… Это абсурд. Любой здравомыслящий человек сказал бы, что это апогей безумия. Точка невозврата. Слом личности. Крах. Но любой ли здравомыслящий человек был на месте Тэхёна? Да и вообще… много ли людей побывало в его шкуре?       Иногда единственный самый правильный выбор — это признать собственное поражение и склонить голову, чтобы рано или поздно, когда силы вновь появятся, гордо поднять её.       И это вовсе не стыдно. Разве что больно. Чертовски больно переступать через себя и через свою гордость, чтобы потешить и удовлетворить чужую. Это ранит. Это уязвляет. Но вместе с тем это даёт толчок вперёд. Быть с тем, кто сильнее тебя, хитрее, злее — мучительно тяжело. Любить такого человека — почти невыносимо. Но есть в этом и свой плюс — страдаешь, но растёшь: становишься сильнее, хитрее, злее. А это уже много, потому что шансы становятся равны. В конце концов, какая разница, как достичь победу, ведь на войне все средства хороши?       — Прошу… — столько надежды и боли в этом голосе, что господин Чон непроизвольно громко выдыхает, упирается свободной ладонью в своё колено и сжимает его. — Пожалуйста, Чонгук… Я хочу домой… Я так хочу к тебе…       Это пытка. Издевательство. Это казнь для них обоих.       Чонгук тянется к прикроватной тумбе, хватает с неё пачку сигарет, щёлкает зажигалкой и закуривает, тут же стряхивая хрупкий серый пепел прямо на пол себе под ноги. Плевать.       — Золото моё, — напряжённый и такой не свойственный для него выдох. Какой-то… переполненный отчаянием и тотальной растерянностью. — Потерпи до утра. Завтра я приеду и…       — Нет! — громкий и безутешный всхлип. — Пожалуйста, приезжай сейчас… — Чон бросает взгляд на часы — половина второго. — Чонгук, если ты меня любишь, не бросай меня здесь… Пожалуйста… Я не справлюсь без тебя… Мне плохо без тебя… Мне… Я прошу тебя!.. Пожалуйста, киса! — не унимается Тэхён, а плач постепенно перерастает в очевидную истерику. — Пожалуйста… Прошу… Прошу тебя… — одни и те же слова по кругу. — Чонгук… Я так люблю тебя… Приезжай… Прошу… Приезжай сейчас…       Чонгук глубоко затягивается табачным дымом. Так, что чувствует неприятную горечь во рту и в лёгких. Молчит. Слушает Тэхёна. Пропускает через себя каждое слово-иглу, что вонзается в него, проникает сквозь кожу, попадая в кровь, и достигает сердца.       — Сейчас ночь, маленький мой.       — Я до утра не протяну…       На фоне слышатся отголоски женской речи, и Тэхён громко всхлипывает вновь. Настолько судорожно и жалобно, что господин Чон, сам не контролируя своё тело, поднимается на ноги, принимаясь оглядываться вокруг себя в поисках пепельницы.       — Мне нужно отдать телефон… — шепчет Тэхён. — Я буду тебя ждать, Чонгук… Слышишь? Я очень буду ждать тебя… — и звонок обрывается.       Я…       Очень…       Буду…       Ждать…       Тебя…       В любой другой ситуации господин Чон никогда бы не поддался столь очевидной манипуляции, но не в этом случае. Только не в случае Тэхёна. Сомнений больше не остаётся. Он едет. Прямо сейчас. Почти в два часа ночи. Едет, потому что сам того страстно желает. Едет, потому что сам неоднократно думал о том, чтобы бросить всё и сорваться. Едет, потому что по-другому не может.       Не в этот раз. Не сегодня. Не сейчас.

* * *

      — Господин Чон, вы должны понимать, что это просто недоразумение… — сегодня как раз дежурство доктора Льюиса. — Уверяю вас, что нет ни единого повода для беспокойства! — еле-еле поспевает за Чонгуком, молча и уверенно следующим вдоль коридора. — Вы зря приехали. Этот звонок — не более, чем самое обыкновенное ребячество. Ну, соскучился мальчик по вам, расстроился, вот и позвонил…       Чон, по-прежнему не произнося в ответ ни единого слова, доходит до палаты своего супруга, заглядывает в наблюдательное окно, но не находит его внутри.       — Где он?       — Господин Чон, — доктор старательно пытается обратить на себя всё внимание, чтобы добиться конструктивного диалога. — Послушайте меня, пожалуйста. Почти три часа ночи. Пациент отдыхает. Вы…       — Где Тэхён?       — Господин Чон, вы нарушаете весь план лечения! — тихо шипит сквозь зубы, чтобы никто не услышал. — Вас не должно тут быть. Езжайте со спокойной душой домой, а утром…       — Ты не понял, — твёрдый шаг к нему. — Меня не заботит то, что будет утром, — Чон наклоняется к его лицу, заглядывая в растерянные глаза. — Но меня очень заботит, где мой муж? — с хлёсткой расстановкой в каждом слове, словно розгой по живой плоти до мяса.       Тэхён, свернувшись клубочком в мягком кресле, сонно приподнимает голову, как только слышит суматоху и голоса в коридоре. Прислушивается и моментально оживает, узнавая знакомый низкий тембр, молниеносно вскакивает и выбегает из кабинета психотерапевта, вглядываясь в полумрак перед собой.       Эти чёрные волосы, но в этот раз зачёсанные назад как-то непривычно небрежно. Чёрная рубашка с расстёгнутыми двумя пуговицами у шеи. Элегантное тёмное пальто, перекинутое через руку. Чёрные зауженные брюки с тоненьким элегантным кожаным ремнём. Идеально чистая обувь. Поблёскивающие в тусклом свечении потолочных ламп часы на запястье и запонки на рукавах. И аромат парфюма. Тот самый, который невозможно не узнать. Густой. Пряный. Сандаловый. Насыщенный. Его запах. Духи его мужа.       — Приехал… — вполголоса и так неуверенно, будто не знает до конца, снится это ему или происходит на самом деле. — Всё-таки приехал…       Господин Чон тут же оборачивается на бархатный дрожащий голос, обходит доктора Льюиса сбоку и молча следует к стоящему посреди коридора юноше, который, кажется, боится даже моргнуть от волнения. Идёт к нему так быстро и решительно, что у Тэхёна сбивается дыхание, но оставаться неподвижным больше невозможно, поэтому Тэ, стискивая пальцы в кулаки от напряжения, бросается вперёд, кидается на шею к Чонгуку и крепко его обнимает, утыкаясь носиком в грудь.       — Ты приехал!..       Господин Чон проводит большой ладонью по растрёпанным светлым волнистым волосам, чуть наклоняет голову вниз и целует его в затылок, прижимая к себе:       — Разве могли быть сомнения, м?       Могли. Были. Тэхёну не занимать очарования. Но до последнего он сомневался, пойдёт ли Чонгук у него на поводу.       Пошёл. Приехал… И… это ценно. В действительности, если хотя бы на мгновение откинуть всю грязь, всю боль и обиду, это очень важно и дорого. Не каждый сорвётся среди ночи и помчится в клинику из-за самой обычной истерики.       — Ты собрал свои вещи? — и снова целует в лохматую макушку.       — Вещи?.. — Тэ только сейчас поднимает на него огромные голубые глаза, сталкиваясь взглядами, смотрит так пристально, так преданно.       — Ничего страшного, — хмыкает Чонгук, зачёсывая свободной рукой светлые прядки, убирая их со лба. — Утром пришлю водителя за вещами. Где твоя обувь и верхняя одежда?       — Господин Чон! — вмешивается доктор Льюис, подходя к ним поближе. — Увозить пациента среди ночи — не самое лучшее решение. Он принимает определённые препараты, курс которых бросать вот так просто нель…       — У вас есть пятнадцать минут, чтобы подготовить выписку с рекомендациями и всеми необходимыми рецептами, — не даёт договорить, требовательно обозначая стальным голосом. — Дозы всех необходимых препаратов, которые нужно принять утром и в обед, дайте нам с собой. В остальном не беспокойтесь. Мои люди приобретут нужные лекарства.       — Одумайтесь… — не унимается врач, мельтеша перед Чоном. — Лекарства — это ведь не вся терапия. Тут он общается с психологами, с психотерапевтами. Это также важно, как и приём медикаментозных препаратов. Вы совершаете ошиб…       — Пятнадцать. Минут. Льюис, — опускает цепкий взгляд на свои роскошные часы, а после впивается им в мужчину. — Время пошло. А ты одевайся пока что, — переводит взор на Тэхёна и ласково целует в висок. — К чёрту всё. Мы едем домой, золото моё.

* * *

      Всю дорогу из клиники до особняка Тэхён, укутанный в пальто своего мужа, жался к нему на заднем сидении автомобиля, то и дело покрывая лицо Чонгука мелкими и нежными поцелуями, пока тот пытался сконцентрироваться и изучить документы, переданные медперсоналом. Тэ целовал каждый сантиметр: начиная с висков, невесомо дотрагивался до кожи влажными и горячими губами, спускался к щекам и скулам, робко тянулся к носу и к губам супруга, переходя на его подбородок. Он не мог успокоиться. Не мог никак остановиться. Тэхён ничего не говорил. Не спрашивал. Не задавал никаких вопросов. Он просто молча целовал секунду за секундой, прижимаясь настолько близко, что обоим не хватало воздуха. Гладил Чонгука по щеке. Перебирал своими тонкими и длинными пальчиками его густые чёрные пряди, аккуратно наматывая их. Притягивал его лицо к своему. Тихонечко. Ласково. Осторожно так. Не пытался отвлечь от прочтения выписки из больницы, нет. Не настаивал. Не требовал. Он просто отдавал всю нежность, которая успела у него накопиться к мужу за дни их разлуки. И в эти минуты он был искренен, как никогда, беззащитен и честен перед собой и перед Чонгуком.       А честность — это очень важно в любых отношениях. Даже в самых безнадёжных.       — Замёрз? — хмыкает господин Чон, обнимая Тэхёна за талию, и сильнее кутает в своё шерстяное пальто, хотя в этом нет никакой нужды, в салоне дорогого автомобиля представительского класса комфортная температура вопреки тому, что на улице прохладно, но этот вопрос вырывается из него сам по себе, Чонгук не может не поинтересоваться, будто ощущает где-то глубоко внутри себя, что этот момент необходимо заполнить ещё большим трепетом и теплом.       Тэ отрицательно машет головой и укладывается на плече супруга, переплетая их пальцы друг с другом. Прикрывает сонные глаза и тихонечко выдыхает. Он без понятия, что ждёт его дома. Он не знает, что будет завтра. Он по-прежнему не доверяет Чонгуку. Боится его. Опасается. Но теперь он смог убедиться для себя в чём-то крайне важном и значимом — его мужем тоже можно управлять, если дёргать за правильные ниточки. Любым мужчиной можно управлять. Даже таким, как господин Чон, если научиться быть на шаг впереди, если выучиться хитрить и становиться ласковым котёнком, когда это требуется. Это не так уж и сложно. Разве что… унизительно.       Всю оставшуюся дорогу до особняка они ехали практически молча. Чон лишь изредка о чём-то спрашивал, но Тэ, по большей части, что-то невнятно мычал в ответ, либо соглашаясь, либо наоборот — нет. Так странно… Как только они сели в автомобиль, Тэхён был уверен, что между ним и Чонгуком непременно состоится серьёзная беседа, но нет. Ничего подобного. Видимо, всё впереди.       — Можно спросить? — тихонечко шепчет, не размыкая век.       — М? — мычит Чон и сразу же тычется носом в макушку, целуя. — Спроси.       — Ты ведь приезжал в больницу за несколько дней до моего дня рождения?..       Господин Чон приподнимает тёмные брови от удивления и поджимает губы.       — Кто тебе сказал, листочек, м? — мурлычет возле уха.       — Никто, — снова вертит головой. — Я просто знаю, что ты приезжал. Все мне говорили, что мне показалось, но я знаю, что нет… Я вышел из палаты в коридор и почувствовал запах твоих духов. Ты был там… Я точно знаю… Ты приезжал…       Чонгук молча целует его в висок несколько раз, но Тэхёну и этого достаточно, чтобы убедиться в правдивости своих слов. С пухлых розоватых губ слетает нежная улыбка.       — Я не выдержал.       Улыбка на лице Тэ становится ещё шире, а где-то в уголках прикрытых голубых глаз под густыми чёрными ресницами скапливаются мелкие кристально-чистые слезинки.       — Как и я…       Автомобиль заезжает на огромную территорию особняка, освещаемую изысканными садовыми фонарями, и останавливается возле центрального входа, у которого медленным шагом прогуливается один из охранников господина Чон, оглядываясь по сторонам и быстро отвечая по рации.       Тэхён не выходит, а радостно, как ребёнок, наконец-то добравшийся до Диснейлэнда, выпрыгивает из машины, отходит от неё на пару шагов вперёд и останавливается, запрокидывает голову назад, вглядываясь в тёмное небесное полотно, на котором кое-где ещё виднеются мелкие, но яркие ночные звёзды, прикрывает глаза и делает глубокий вдох, тут же шумно выдыхая. Прохладный воздух, пропитанный морской солью, приятно оседает на языке и заполняет его лёгкие, даря ощущения свежести и лёгкости.       — Свобода… — срывается на тихий задорный смешок и проглатывает напряжённый ком, застрявший в горле. Смех сквозь слёзы.       Чужие мужские руки крепко обхватывают Тэхёна со спины, окольцовывая тонкую талию, и Чон притягивает его к себе, прижимая к груди.       — Мне приятно видеть твою радость, золото моё, — прикасается холодными губами к мочке уха. — Но тебе необходимо придерживаться режима. Нужно отдохнуть. Все прогулки и любования днём.       Тэ молча кивает в ответ и двигается вперёд, заходя в особняк. В доме тихо и спокойно. Кажется, что абсолютно все, кроме охраны, давно уже спят. Или всё же не все…       Со второго этажа доносится звонкий писк, напоминающий сигнализацию, следом за которым слышится, как кто-то барахтается на ступеньках, то и дело громко и счастливо взвизгивая.       Тэхён бросается к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, и подхватывает на руки неуклюже прыгающего Ван Гога, который в эту же секунду принимается обнюхивать и облизывать его лицо, виляя крошечным хвостиком и лая на весь дом.       — Да тише же ты! — невозможно сдержать радостный и искренний смех от долгожданной встречи. — Я тоже скучал, малыш! — Тэ прижимает щенка к груди и целует, зарываясь в гладкой чёрной шкурке, и трётся об неё щекой. — Ты подрос, Ван Гог~и, — торопливо несётся со своим питомцем наверх, занося его в спальню, и заваливается вместе с ним на кровать, рассматривая это нелепое и такое смешное чудо, которое, кажется, вот-вот взорвётся фейерверком от любви к своему хозяину.       Господин Чон заходит в комнату следом через минуту, замирает у гардеробной и принимается с интересом наблюдать за этими двумя, еле сдерживая улыбку. Слишком милые. Чересчур.       — Он действительно очень скучал по тебе, — в спальне слышится усталый голос. — Каждую ночь забирался ко мне в кровать.       — Правда?! — восклицает Тэ, переводя бирюзовые глаза на своего супруга. — И ты разрешал ему спать в кровати?! — поджимает губы, вновь прижимая щенка к себе.       — Как я мог не разрешить? — хмыкает в ответ Чонгук, принимаясь расстёгивать свою рубашку. — Листочек, уже очень поздно. А если быть точнее, то рано. Раздевайся и ложись спать.       Тэ садится на кровать, отпускает Ван Гога, и щенок радостно начинает кружить вокруг него, утопая маленькими лапками в пышном одеяле.       — Прости, что разбудил среди ночи… — вздыхает Тэхён. — Я не подумал о том, что тебе рано вставать.       — Это не имеет никакого значения, — Чон снимает с себя рубашку и лёгким движением отбрасывает её на пуфик, подходит к своему мужу, нависает над ним и уже в который раз за последние пару часов целует в макушку. — Главное, что ты тут, со мной. Главное, что ты рядом. Здесь. Дома.       Тэ аккуратно дотрагивается до его запястья и принимается осторожно расстёгивать ремешок от часов, чтобы снять их с руки, а после неожиданно для самого себя тащит мужа за ладонь к своему лицу, укладывая её на щеке, и поднимает на него голубые глаза, глядя на заметный шрам на скуле.       Господин Чон замирает. Даже пошевелиться не решается. Стоит в этой неудобной позе, ощущая, как постепенно нарастает боль в пояснице. Но сейчас это неважно. Сейчас важно лишь одно — они наконец-то вдвоём.       — Я так рад, что я наконец-то дома… — признаётся Тэ и тычется в горячую ладонь, как маленький милый покорный зверёк. — Без тебя дни тянулись так долго и… — нервно сглатывает. — Тоскливо… — прячет взгляд, боясь выдать нарастающее внутреннее волнение. Изображать бездонную благодарность — не так уж и просто. — Но ты забрал меня… Я… Знаешь, Чонгук, я так долго думал обо всём, что произошло, и…       — Тэхён, — наклоняется к бледному лицу и выдыхает в губы, зажмуриваясь от боли в позвоночнике. — Мы обязательно обо всём поговорим, но сейчас нужно отдохнуть. Врач велел не нарушать тебе режим. Ты ведь не хочешь вернуться в больницу?       Даже просто брошенная эта фраза действует на Тэхёна как смирительная рубашка. Куда угодно, только не больница. Хватит с него. Достаточно.       Тэ поднимается с кровати, наспех снимает с себя футболку и мягкие спортивные брюки, оставаясь в серых обтягивающих боксерах от Versace, и тут же залезает в постель, укрываясь тёплым одеялом. Пододеяльник пахнет уже привычным для него ароматом кондиционера для белья: что-то сладковато-восточное, но совсем не навязчивое. Он прикрывает глаза, тихонечко выдыхает себе под нос с осознанием, что внутренне возбуждён так сильно, что сон как рукой сняло. Ещё несколько часов назад он был в клинике, а теперь дома. Разве так бывает? Разве могло ему так повезти?       Чонгук ложится рядом с ним, придвигается ближе и обнимает, притягивая к себе.       — А знаешь…       — Листочек, все разговоры завтра. Нужно поспать.       Тэхён замолкает, прижимается к груди своего супруга, прислушиваясь в наступившей тишине к его сердцебиению. Оно стучит так ровно. Так спокойно. Так размеренно. Нет ни капли тревоги. Никакого волнения. По сравнению с его сердцем. Его вот-вот выпрыгнет и помчится куда-то вдаль.       Что он чувствует, лёжа в объятиях этого мужчины? Всю ту же неприязнь, от которой не так-то, как казалось, легко избавиться? Боль? Горечь? Обиду? Или эти эмоции уже поутихли, и появились новые, другие, которым Тэ пока не может найти точные определения?       — Чонгук, а знаешь… — хочется говорить и говорить, без умолку, о чём угодно, лишь бы вновь не оставаться наедине со своими мыслями.       — Кенгурёнок, пожалуйста… — почти сквозь сон. — Нужно поспать, — ещё крепче сдавливает в своих сильных руках, зарываясь носом в шею.       — Кенгурёнок?.. — удивлённо переспрашивает у него Тэхён, не сдерживая улыбку. — Это что-то новенькое! — с большим энтузиазмом в голосе и с надеждой на продолжение разговора.       — Тэхён, ну всё, — не грубо, но уже не так мягко повторяет Чонгук. — Пять утра.       Но все его надежды такие хрупкие…       Впрочем, ничего нового.       — К слову о кенгуру… Ты обещал мне, что мы поедем в заповедник. Помнишь?.. — поднимает бирюзовый взгляд на засыпающего мужа.       — Поедем.       — Правда? — вновь оживает Тэхён, приподнимая голову с подушки, на что Чонгук решительно наваливается на него более ощутимо и принимается покрывать мелкими, но чувственными поцелуями всё лицо — каждый миллиметр нежной и гладкой кожи, каждый её сантиметр, каждый уголочек — всюду, куда получается дотянуться. Лоб. Виски. Скулы. Щёки. Нос. Веки. Складочку над губой. Уголки самих губ. Губы… Так ласково и осторожно, с таким трепетом, что Тэ непроизвольно тихонечко простанывает, тут же краснея от смущения. Скорее не от наплывшего на него удовольствия, а от тепла. Самого обычного человеческого тепла, в котором он так нуждается.       Человеку нужен человек.       — Как тебя успокоить? Как, золото моё? — шепчет господин Чон в его мягкие и горячие пухлые губы, рассматривая такое юное и привлекательное лицо перед собой. — М? — тянется рукой к ушку и поправляет светлые волнистые прядки, забавно торчащие, как пёрышки у птички. — Ангел, — заключает Чонгук таким железным тоном, что вряд ли бы хоть кто-то решился поспорить. — Безумно красивый ангел, — достаёт руку супруга из-под пухового одеяла и целует тыльную сторону ладони, переходя к подушечкам пальцев: мизинчик, безымянный, средний, указательный, большой. Ни один не оставляет без внимания. — Какой же ты красивый, листочек, — с нескрываемым восхищением наблюдает, как первые лучи раннего сиднейского солнца, пробивающиеся сквозь окна в просторную спальню, падают на копну светлых волос, как искрятся в голубых, словно бескрайний океан, как переливаются изумрудными бликами, напоминая драгоценные камни. — Ты сокровище, — дыхание ласкает нежную кожу, вызывая приступ пробегающих по ней мурашек. — Моё сокровище. Так было. Есть. И так будет всегда.       Сердце Тэхёна вновь сжимается в груди. После таких признаний и слов любой бы на его месте расцвёл, как самый пышный и прекрасный пион в саду, но накатывает такая тоска, что хочется завыть волком от безысходности.       Страшно. Как же, чёрт возьми, страшно рискнуть поверить вновь и снова утонуть…

* * *

      Тэхён тихонечко шевелится под одеялом, слыша, как в ванной комнате шумит вода, и разлепляет сонные веки, несколько раз моргая, и тут же морщится от того, что в лицо бьют яркие лучи утреннего солнца, освещая всю спальню. Забавно, но раньше он не замечал, какая она огромная, а сейчас кажется, будто в комнате можно установить теннисный корт, не меньше…       Он приподнимается с так полюбившейся ему квадратной пуховой подушки и задумчиво оглядывается по сторонам, а после вновь падает на неё головой, утопая в мягкости, собирает одеяло в огромный комок, обхватывает его руками и ногами и переворачивается на ту половину кровати, где обычно спит Чонгук, широко зевая. Напротив глаз тут же возникает картонная пачка чёрного цвета с торчащими из неё несколькими сигаретами, которая лежит на прикроватной тумбе, и пузырёк с таблетками.       Тэ невесомо дотрагивается до плотной резиновой крышечки, водит по ней кончиком пальца, а уже через мгновение тянется к ящику, медленно и бездумно открывая его. Просто так. Даже без всякого любопытства. От нечего делать.       Резкий ступор. Тэхён напряжённо приподнимается с кровати и замирает, глядя на чёрный пистолет, лежащий внутри тумбы. Несколько секунд он пристально смотрит на оружие, а после его взгляд привлекает фотокарточка, лежащая рядом. Он осторожно тянется вглубь деревянного ящика и достаёт цветной снимок, на котором Чонгук держит маленького, пухленького и улыбчивого ребёнка на руках, так трепетно и нежно прижимая к своей груди. Должно быть, это его покойный сын…       Тэ подносит фотографию поближе к лицу, садясь на край кровати, и склоняется над ней, чтобы получше разглядеть. Они выглядят такими счастливыми. Не смотря на то, что на снимке их всего двое, они выглядят, как самая настоящая и крепкая семья. Глаза его супруга светятся на этом снимке, нет, искрятся фейерверком, и, кажется, будто он вот-вот оживёт на фото, а комнату заполнит его довольный смех, который Тэхён если и слышал, то, может, раз или два за всё это время.       Но оружие так и манит, а взгляд сам снова падает на него, словно поддаваясь неведомому магнетизму, с которым нет сил бороться. Хочется прикоснуться… Хочется взять в руку…       Тэхён кладёт фотографию на место, а его пальцы, еле касаясь, скользят по гладкой рукоятке. Он почти не дотрагивается, боясь сделать неловкое движение, но страх постепенно отступает, а любопытство наоборот берёт над ним шефство. Ещё мгновение, и он полностью достаёт из ящика огнестрельное оружие, крепко сжимая его в руке, и принимается с интересом разглядывать.       Пистолет ощущается тяжёлым. Тэхён почему-то был уверен до этого, что он намного легче, но, оказывается, нет. Массивный. Холодный. Аккуратный. Поблёскивающий в лучах солнца. И… красивый. Тэ поворачивает ствол к себе, чтобы рассмотреть дуло, и в эту же секунду слышит, как дверная ручка с металлическим лязганием опускается вниз, а на пороге ванной комнаты виднеется его супруг, обматывающий бёдра махровым белоснежным полотенцем.       Тэхён на мгновение теряется. С рывком толкает открытый ящик своим коленом, задвигая его обратно в тумбу, а пистолет перепуганно прячет под подушку, замирая на месте, как вкопанный. Не шевелится. Не моргает. Смотрит прямиком на Чонгука, остановившегося в паре метров от него. Сглатывает и неслышно выдыхает себе под нос, слушая, как стучит его сердце.       — Золото моё? — господин Чон еле заметно приподнимает тёмную густую бровь, впивается пристальным взором в своего супруга, а после переводит взгляд на подушку.       Ему даже не нужно продолжать свою мысль. Нет никакой необходимости спрашивать. Он и без этого успел заметить, что Тэхён что-то спрятал от него.       — М? — протяжно мычит Чонгук, оставаясь на месте, и снова смотрит в упор на Тэ, с интересом для себя наблюдая за тем, как будут разворачиваться события. — Мне есть необходимость подходить, или ты сам достанешь то, что прячешь от меня?       Тэхён мешкает. В голове проносятся десятки мыслей за раз: соврать, перевести разговор, подойти и обнять, чтобы отвлечь, признаться и сказать правду, молчать и ждать дальнейших действий от мужа. Как поступить? Где взять правильную инструкцию на такой случай?       — Я… — шумно выдыхает. — Я случайно открыл ящик, и…       — Случайно? — спокойно уточняет у него Чонгук.       — У меня не было намерений рыться в твоих вещах, — поправляет себя Тэ. — Я открыл ящик и увидел… пистолет.       — Так, — добродушно кивает ему. — И что же ты сделал, листочек, когда увидел пистолет?       Пауза. Короткая.       — Достал его, чтобы посмотреть, — честно признаётся Тэхён, произнося твёрдым и решительным голосом. — А спрятал, — сразу же продолжает, предвкушая вопрос заранее. — Потому что испугался твоего внезапного появления. Боялся, что ты станешь меня ругать за то, что я взял твоё оружие без спроса.       Соврать было бы опрометчиво. За ложью неминуемо бы последовало наказание. Тэхёну это хорошо известно.       Господин Чон еле сдерживает самодовольную ухмылку.       — Я благодарю тебя за честность, любовь моя, — ни капли сомнений или тревоги на лице. — В твоём любопытстве нет ничего предосудительного. Но всё же я прошу тебя положить пистолет туда, где ты его взял, — поворачивается к нему спиной, принимаясь доставать одежду с полок гардеробной. — Это не игрушки. Это может быть опасно для тебя, золото моё. Лучше не прикасаться к таким вещам, если не умеешь ими правильно пользоваться.       Тэхён молча соглашается с ним. Отодвигает ящик прикроватной тумбы, приподнимает подушку, достаёт из-под неё пистолет, почти кладёт его на место, но внезапно, крепко сжимая рукоять своими пальцами, вытягивает руку вперёд на всю длину и направляет оружие на своего супруга — прямо ему в спину, держа на весу.       Чонгук продолжает что-то говорить, по-прежнему не оборачиваясь, но Тэ не слышит ничего. Ничего, кроме собственного сердца, с бешеной скоростью бьющееся в груди. Страшно? Ещё как. Больно? Безумно. Но помимо этих чувств он ощущает такую свободу… Стоит лишь нажать курок, и все его мучения разом прекратятся. Стоит лишь выстрелить. Убить. Разве это так сложно? Просто, чёрт возьми, нажать, — и всё! Это легко.       Указательный палец напрягается. Чуть давит на курок, и он сдвигается в сторону.       Какая власть в его руках сейчас… Он вправе решить. Вправе закончить всё это. Сам. Потому что захотел. Потому что может. Потому что… жаждет. Потому что иначе не получается…       Голубые глаза кажутся стеклянными, как у фарфоровой куклы. Блестят с застывшими слезами в них. Кожа на лице бледнеет, лишаясь розоватого румянца. Дыхание пропадает. Тело полностью сфокусировано лишь на одном — на своей цели.       — Ты всё ещё не передумал? — Чон достаёт чёрное поло с полки. — Всё ещё хочешь полететь в Корею в качестве основного подарка на день рождения?       И только в эту секунду Тэхён будто вырывается из густого тумана и приходит в себя, будто избавляется от ночного кошмара, глубоко вдыхает и осознаёт, куда направляет дуло пистолета.       Всё, как во сне. Всё словно не по-настоящему.       Руку охватывает сильная бесконтрольная дрожь, и Тэ кладёт пистолет на место, как можно скорее задвигая ящик.       Какого чёрта?! Какого чёрта он творит вообще?! Боже… Боже, если ты есть, если ты слышишь, если ты способен помочь, то, пожалуйста, спаси от всего от этого…       Должно быть, это таблетки так влияют на сознание, путают, сбивают столку, заставляют представлять страшные, нет, ужасные кровавые картины. Это не он. Кто угодно, но только не Тэхён. Тэхён и мухи не обидит. Не обидит ведь?..       — Неужели передумал? — реакция на тишину.       — Зачем ты об этом меня спрашиваешь? — наконец-то подаёт голос Тэ, следя взглядом за тем, как его супруг стягивает с крепких бёдер махровый халат, полностью обнажаясь, и начинает одеваться. — Ты ведь сказал, что никакой Кореи.       — А ты сказал, что будешь послушным мальчиком, и выполнил своё обещание, — хмыкает, проворачиваясь к Тэ. — В конце концов, я ведь могу передумать. Исключительно ради тебя.       — Ты шутишь? — на одном дыхании, хватаясь даже просто за эту мысль, как за спасательный круг для себя.       — Не доверяешь мне, листочек? — иронично выгибает бровь, подходя ближе к изумлённому мужу. — Если ты передумал, то так и скажи, есть много интересных стран и…       — Я хочу полететь! — воодушевлённо перебивает его Тэхён, подскакивая на ноги. — Я хочу полететь в Корею! — смотрит глаза в глаза. — Когда?! — дрожь пробивает не только голос, но и всё тело. — Завтра?!       — Такой шустрый, — Чонгук подходит вплотную, разглядывая смущённое лицо перед собой. — Только вернулся из клиники домой и уже хочешь сбежать, — берёт пальцами его подбородок и поднимает голову на себя, рассматривая аккуратный носик и изящную линию губ.       Как верно подмечено. Хочет сбежать…       — Мы можем не лететь, — Тэ прикрывает глаза и пробует ласково потереться щекой о чужую ладонь. — В конце концов, окончательное решение за тобой, — с безмятежной улыбкой. — За эти недели в больнице я многое… переосмыслил.       — Поделишься со мной, м?       Разумеется. Куда же без этого. Не поделиться было бы слишком глупо. Упустить такой шанс предстать совершенно «обновлённым и правильным мужем» — тем более.       — Думаешь, мой ночной звонок и сказанные слова — это просто истерика и эмоции? — обиженно надувает губы. — Думаешь, я… — запинается, выдыхая от волнения. — Что ты вообще думаешь, Чонгук?.. — пытается переложить ответственность.       — Это ты мне скажи, золото моё, просто это были слова или же нет.       Не удаётся. Впрочем, как и всегда. С Чонгуком никогда такие игры не проходят. Дохлый номер.       — Я так долго сопротивлялся тебе… Долго пытался защититься… Но в конечном итоге понял, что каждый раз, в каждой ситуации, в каждой нашей ссоре ты был абсолютно прав, — шаг к нему, дотрагивается пальцами до крепкой груди и проводит по ней, слегка поглаживая. — Если бы я слушал тебя изначально, то многих проблем можно было бы избежать, но я так хотел доказать тебе, что самостоятельный и могу всё сам… — ещё ближе, прижимаясь животом к твёрдому торсу. — Ты можешь мне не верить, конечно. Знаешь… — поднимает на Чонгука бирюзовый робкий взгляд. — Ты имеешь на это полное право. Но мне бы хотелось начать всё с чистого листа, понимаешь?.. С самого начала. Так, как должно быть. Так, как будет правильно. Я хочу, чтобы наш брак был счастливым, радостным и полным любви. Я не хочу больше ругаться. Не хочу больше ссориться… Я не хочу больше страдать…       Тэхён утыкается в шею Чонгука, прижимаясь к нему всем телом, и осторожно, будто боясь, обнимает его, окольцовывая обеими руками талию.       — Скажи, что ты тоже этого хочешь… — шепчет, закрывая глаза. — Скажи прямо сейчас, кис…       Хочет. Безумно. Страстно. Больше всего на свете. Неистово. Жадно. И как же сладка эта юношеская ложь. Мёд.        — Тэхён, — от прежней мягкости в голосе не остаётся и следа. — Я хочу, чтобы ты научился ценить важные аспекты в этой жизни: хорошее к тебе отношение и доверие. Потому что они взаимосвязаны, — даже не обнимает в ответ, холоден, как Ледовитый океан. — Я сорвался и поехал к тебе ночью, потому что хорошо отношусь и доверяю. Пожалуйста, не заставляй меня в очередной раз пожалеть о принятом решении. Не делай этого. Договорились?       — Договорились… — Тэхён по-прежнему прижимается к своему супругу, но чувствует себя настолько одиноким, что хочется в петлю лезть. — Всё будет теперь иначе. Вот увидишь… — снова заглядывает в чёрные глаза напротив. — Дай нам шанс…       — Даю, — показательно поучительным тоном. Специально, конечно. Чтобы его золото лишний раз не расслаблялся, ведь отношения — это труд, не так ли?       — На столе стоит пузырёк с таблетками. Как твоя спина? — мурлычет в шею, переводя тему разговора.       — Болит, — хмыкает Чон в ответ, только в это мгновение наконец-то дотрагиваясь ладонью до светлых волнистых волос, чтобы погладить.       В этом доме всегда что-то болит.       — А что врач гово…       — А ты не забудь выпить свои таблетки, листочек, — перебивает Чонгук. — Тётушка Ли будет следить за тем, чтобы ты своевременно принимал лекарства. И за тем, чтобы ты полноценно питался, а не так, как в больнице. Доктор рассказал мне, что каждый приём пищи сопровождался твоим недовольством.       Недовольством? Серьёзно? Теперь это так называется? Почти каждый приём пищи сопровождался тошнотой и рвотой.       — Хорошо, — соглашается Тэ, кивая, ведь бессмысленно спорить. И опасно. — Поцелуй меня.       В любой другой ситуации Тэхён ни за что бы не попросил об этом, но сейчас он настолько нуждается в тепле, что иначе не получается. В человеческом тепле. Странное чувство. Какое-то гнетущее. Тяжесть в груди. Ощущение отчуждённости. Ненужности. Будто Чонгук — вовсе не муж, а строгий учитель. Это ранит. Это принижает. Хочется быть на ровне. Хочется быть рядом, а не под. Хочется чувствовать себя важным и значимым, а не тем, за кем наблюдают, чтобы оценить поведение.       Господин Чон ухмыляется. Но не злобно. Скорее, с тенью некой доброй иронии. Притягивает Тэхёна к себе и молча дотрагивается до тёплых влажных губ своими, ласково чмокая в них. Не углубляет поцелуй сам. Не торопится. Проявляет терпение и мягкость. Будто не хочет нарушить грань, установленную Тэхёном. Словно даёт ему самому возможность смыть границы, если тот захочет.       — Листочек, я должен тебя предупредить, — чуть отстраняется, но не отпускает из объятий. — Понимаю, что сейчас не самый подходящий момент для подобного разговора. Виён будет удочерена. Нами.       Тэ застывает на месте и обдумывает только что услышанное. Нами… Как понять это «нами»?       — Нами?.. — вопрос невольно вылезает сам. — Ты ведь говорил об опекунстве и…       — Говорил, — соглашается Чонгук. — Но с юридической точки зрения для упрощения многих вопросов проще пройти процедуру удочерения. К тому же девочке нужны родители. Девочке нужна семья, которая сможет обеспечить её всем необходимым.       Тэхён мнётся, всё ещё не до конца понимая, что происходит.       — Что ж… — выдавливает радостную улыбку из себя. — Тогда тебя можно поздравить со статусом отца?       — Как и тебя, золото моё.       Ступор. Все слова разом теряются, а тело охватывает оцепенение. Это шутка какая-то. Просто прикол. Чонгук шутит.       — Ч-что?.. — хрипло и сдавленно, будто не хватает воздуха говорить. — Ты даже не спросил, хочу ли я этого…       — О, извини… — удивлённо приподнимает бровь Чон, отходя на шаг назад с таким видом, будто только что получил незаслуженную пощёчину. — Прости, пожалуйста, что среди всей этой суматохи, включая смерть моего лучшего друга, взрыв гостиницы и твою госпитализацию, я забыл спросить, поддержишь ты меня или нет. В голову не пришло, что ты смог бы отказать.       — Но… Чонгук… — губы начинают дрожать, а речь сбивается от жгучего волнения. — Я поддерживаю тебя, конечно, но… Мне двадцать два… О чём ты вообще? Я не её отец… Я не готов… Я… Ты должен был спросить. Ты не имеешь права так поступать… Это решение должно быть взвешенным и хорошо обдуманным. Не только тобой, но и мной. Прости, но я вынужден отказать. Мой ответ — нет.       Ожидаемо. И даже справедливо. Реакция Тэхёна до смешного предсказуема. Любой бы на его месте в столь юном возрасте смутился. Это не удивляет. Разве что создаёт дополнительные неудобства. Куда проще, когда супруг согласен на всё и сразу. Без лишних вопросов. Без пререканий. Без этих обсуждений и выяснений. Просто да.       — Вот как… Что ж, я тебя услышал, радость моя. Почему же я тогда не отказал тебе этой ночью, золото моё?