Антипод.

* * *

      Тэхён сидит на кровати, свесив ноги вниз, и наблюдает за тем, как ночной австралийский ветерок теребит тонкий длинный тюль, полупрозрачная ткань которого медленно скользит по тёмному дубовому паркету, создавая еле слышные шорохи в тишине.       Ворох сомнений… Скопище страхов…       Попытки поговорить с самим собой и договориться, найти точку опоры и прийти к единому знаменателю заканчиваются провалом. Он пытался. Много раз. Он пытается. До сих пор не опускает руки, хватаясь за какую-то призрачную и губительную надежду, которой больше нет. Кажется, что выхода нет. Не существует. А любые потуги отыскать его оборачиваются очередным разочарованием, которое калечит душу. Интересно, сколько может вытерпеть человеческая душа? В медицине существует шкала физической боли. Отметка десять — это смерть. А существуют ли такие же показатели и для души? Если они есть, то каков их предел? До какой цифры нужно доползти, чтобы окончательно загнуться?       Когда на человека обрушивается осознание, что он не в порядке, настигает и самоанализ. Он пробует понять, в какой именно момент организм дал сбой, что конкретно оказалось отправной точкой. Но как же это чертовски сложно, потому что, зачастую, эти размышления загоняют в ещё больший тупик.       Тэхён прикрывает веки и выдыхает, слыша, как где-то за его спиной затихает вода в ванной комнате. И всё же? Когда именно он сломался? У клетки? Или позже? В Германии? Или после возвращения в Сидней? А, быть может, он всегда был сломан, просто не помнит этого? Разве так бывает? Разве может быть всё хорошо, как ему рассказывают, а потом, в один момент, как по щелчку чьих-то пальцев, стать резко плохо? Должно же быть хотя бы единое объяснение всему происходящему. Его просто не может не быть. Так не бывает. Так не должно быть… Люди не меняются. Тем более в столь зрелом возрасте. Невозможно поверить в то, что все эти годы, что он знаком с Чонгуком, он был счастлив, а потом, после той проклятой аварии и комы, его жизнь внезапно превратилась в ад, а их брак, полный тепла и взаимопонимания, начал трещать по швам. Это не укладывается в голове. До сих пор. По-прежнему.       Хочется с кем-нибудь поговорить. Посоветоваться. Хочется высказать всё, что успело накипеть и наболеть. Хочется быть услышанным и понятым. Хочется, чтобы кто-нибудь, хотя бы кто-то, разделил с ним эту тягостную ношу и рискнул помочь выбраться из глубокой ямы, из которой самостоятельно выкарабкаться он уже не в состоянии. И как можно было довести до такого?.. Разве можно так с собой?       Если покопаться в памяти, то первые звоночки, на которые Тэ решил не обращать внимания, начали проявляться почти сразу после выписки из реабилитационного центра в Шварцвальде. Тогда это казалось просто обыкновенной усталостью на фоне тяжёлого восстановления и потери зрения. Самые обыденные и будничные дела превратились в невыполнимые задачи. Чтобы элементарно почистить зубы и сходить в душ, приходилось себя уговаривать. В прямом смысле этого слова. Заставлять. Убеждать. В некоторых случаях — угрожать самому себе. Казалось бы, что сложного в том, чтобы снять с себя одежду, зайти в душевую кабину и включить воду, встав под неё? Это такая мелочь, не требующая почти никакой энергии. Но даже на это Тэхён был не способен. Не из-за лени, нет. Не из-за нехватки времени и большой загруженности. Из-за чего-то другого. Словно телу было настолько сложно выживать и существовать, что все силы организма были брошены на то, чтобы просто дышать. Какой тут душ, если встать с кровати — это уже подвиг? Когда каждый шаг превращается в непомерную тяжесть, перестаёшь задумываться о том, помылся ты сегодня или нет. Выжить бы. Элементарно дожить бы до ночи, чтобы лечь спать. Чтобы на следующий день всё повторилось опять…       У Тэхёна не было выбора. Ему никто его не предоставил. Всё решили за него. А вот последствия тех выборок, что привели к разрушению личности, оставили уже ему. Как достойную награду за терпение.       Так что там по шкале моральной боли, Чон Тэхён? Ты уже на какой отметке? Близишься к победному финалу?       Если бы тогда, в Германии, ему всё же удалось сбежать, где бы он сейчас был? С кем? В каком состоянии? И был бы он вообще?       От этих вопросов вот-вот взорвётся голова. Их сотня. И, как назло, ни одного ответа. Копаться в себе — до жути неприятно. Копаться в себе, будучи моральным разложенцем, подавно. Словно препарируешь труп, который пару месяцев плавал в воде, а потом его наконец-то выловили. Для чего? Оставили бы гнить дальше.       — Полагаю, ты успел выспаться за день, — доносится голос Чонгука из-за спины, а в нос ударяет приятный аромат шампуня.       И вновь внутренний мир, который и без того разрушен, рассыпается на мелкие камушки, как древние амфитеатры под тяжестью веков. Забавно. За этим забавно наблюдать… Можно даже поймать себя на улыбке. Если падает, то пусть падает.       Тэхён цепенеет. Глаза ярко вспыхивают и округляются, становясь похожими на две большие сверкающие бирюзовые монеты.       Эта фраза… Откуда она всплыла в его памяти? Не просто так. Он точно её слышал. Множество раз. Это не просто набор созвучных слов, взявшийся из ниоткуда. Это…       — Да твою же мать! — Тэхён хватает теннисную ракетку и со всей злобой ударяет ею по корту с такой силой, что спустя пару таких взмахов и чётких попаданий о землю, она сминается, превращаясь в нечто с перекошенным ободом и торчащими в разные стороны струнами. — Блядство! Ебучее блядство!       — Эй! Остынь! — кричит ему высокий и стройный молодой человек с волнистыми тёмными волосами, закатывая глаза. — Это не турнир, а лишь подготовка к нему. Заканчивай истерику и бери мяч. И помни, что…       — Если падает, то пусть падает! — заканчивает за него Тэхён, поправляя на себе взъерошенную белоснежную футболку с логотипом изумрудного цвета. — У тебя одна фраза на все случаи жизни, Джин.       Мутное воспоминание обрывается также нелепо и быстро, как и появилось.       Джин… Джин!       Однажды за завтраком он уже спрашивал, кто такой Джин, и ему ответили, что это был охранник, которого быстро уволили. Но… Если этот парень из воспоминания тот самый Джин, то никакой он не охранник. А… Теннисист! И не любитель, нет же. Не тот, кто пришёл поиграть ради развлечения. Это был профессиональный и огромный корт с трибунами для зрителей, а не то жалкое подобие, которое могло бы когда-то находиться на заднем дворе дома.       Не турнир, а лишь подготовка к нему!       С чего бы Тэхёну подготавливаться к турниру и так нервничать, ломая ракетку? С чего бы заниматься этим с охранником? Да с чего бы ему вообще этим заниматься, если он не имеет и никогда не имел никакого отношения к теннису?!       — Чонгук… — тянет как-то зловеще, сам же ловит себя на этом и сменяет тон на более мягкий и обыденный. — Чонгук…       — М?       — Пообещай мне кое-что? — плавно поворачивает к супругу голову, поднимая на него глаза, пока тот, укутав бёдра в махровое полотенце, медленно подходит к кровати. — Ты можешь мне кое-что пообещать?       — Интересно, — глухо хмыкает в ответ.       — Ты сказал, что если я пройду обследование, то ты устроишь для меня незабываемый день рождения.       — Сказал, — крадётся, словно хищный кот. — У тебя появились какие-то идеи или особые пожелания, листочек? — спокойно уточняет, не отрывая сосредоточенного взгляда.       Сейчас или никогда. Самый идеальный момент. Другого может уже никогда не быть.       — Отвези меня в Корею, — Тэ давит из себя притворную безмятежную улыбку. — Норвегия — это замечательно, но я прошу тебя подарить мне на день рождения поездку в Корею. Какая разница, куда лететь, если мы будем вместе, правда, любимый?       Сначала до Чонгука долетает это мягкое и мелодичное «любимый», окутывает его, будто бы в тёплый плед, согревает изнутри, вызывая трепетную вспышку в груди, и лишь только после этого, как ледяной дождь, обрушивается смысл всего сказанного.       Какая, мать его, Корея?       Чон приподнимает бровь, задумчиво хмыкает и запросто маскирует напряжённую ухмылку, старательно скрывая возникшее удивление от такой неожиданной просьбы. Но выдать какое-либо волнение было бы слишком опрометчиво с его стороны. В любой непонятной ситуации необходимо оставаться выше обстоятельств, чтобы не терять контроль над ними.       — С чего вдруг, радость моя?       — Это моя родина. Страна, где я родился, — как сложно сейчас сдерживать себя и оставаться совершенно спокойным, притворяясь, что в душе не бушует океан. — Как и ты. Чонгук, ты ведь всегда говорил мне о том, что необходимо помнить и уважать свои корни. Я не помню их. Быть может, никогда уже и не вспомню. Но прикоснуться к ним я могу. Чего тебе это стоит? — тянется к мужу перебинтованной рукой и встаёт с кровати. — Покажешь мне Корею. Это станет действительно незабываемым путешествием для нас двоих. Ммм? — протяжно так и ласково.       Чонгук сдвигает тёмные брови, медленно подходит к Тэхёну, возвышаясь над ним, заглядывает в эти бирюзово-голубые глаза, смотрящие на него с неотвратимой надеждой, но сохраняет молчание. Интересно, какие ещё аргументы будут?       — Что скажешь? — Тэхёну не терпится услышать ответ как можно скорее. Ответ, в котором он вновь мог бы обрести хоть какую-нибудь надежду. — Согласишься, м? Ну, ради меня… — прикасается кончиками пальцев до обнажённого и всё ещё влажного после душа торса и с нежностью ведёт ими, вырисовывая очертания мускулов. — Ради нас… — смотрит глаза в глаза, будто, если отвернётся, то тонкая нить между ними окончательно оборвётся. Быть может, было бы и к лучшему, но только не сейчас, только не в этот момент. Сейчас её нужно укрепить.       Чон склоняет голову набок, рассматривая юношу перед собой. Неужели действительно думает, что он так запросто поверит в то, что идея с поездкой в Корею взялась на пустом месте? Так не бывает. У всего, у любого решения есть исходная точка. И у этого в том числе. Нужно лишь постараться её нащупать.       — Заманчиво, — коротко хмыкает Чонгук. — Но сейчас важнее всего твоё здоровье. В том числе и ментальное. Мы обсудим это после того, как ты пройдёшь обследование. К чему заранее строить планы и…       — До сих пор ничто не мешало строить планы касательно Норвегии, — вот-вот взорвётся, но сжимает волю в кулак, переступает через эмоции и остаётся хладнокровным. — Чем наша родина хуже севера? Планы могут стать целями. Нашими общими. Ведь, как ты и сказал, у нас всегда их было много. Ещё одна в нашу копилку. Разве плохо?       Всё интереснее и интереснее… Уголки губ Чонгука приподнимаются, на лице возникает еле заметный оскал, точно у хищника, почувствовавшего запах крови. Какие высокопарные слова! Вот так вот? На ровном месте? Какое внезапно пробудившееся единство. Аж дух захватывает! В это можно было бы охотно поверить, будь это не господин Чон, а кто-то другой. Но…       Чонгук никогда себе не изменяет.       — А ты умеешь удивлять, золото моё…       Сердце Тэхёна начинает биться от этого вкрадчивого шёпота. То ли он звучит сладко и маняще, то ли наоборот — пугающе и отрезвляюще.       — Иногда мне кажется, что это ты на меня так влияешь… — шепчет в ответ, словно утопая в гипнозе. — Я будто растворяюсь в тебе, Чонгук. Ты меняешь меня… С тобой я становлюсь другим.       Тэхён прикусывает свою нижнюю губу, а в голове сама по себе рождается мысль. Тошнотворная. Не вызывающая ничего, кроме желания сорваться с места и побежать к унитазу. Противно не из-за разыгравшегося воображения. Чёрт с этим. Мерзко от того, при каких обстоятельствах и ради чего она пришла. Как там говорили между собой те девчонки в бутике, когда он поехал за покупками? Можно из любого мужика вить верёвки, если умеешь хорошо сосать и широко раздвигать ноги?       — Каким же, радость моя?       — Мне кажется, что теперь… — робко сглатывает. — Теперь, когда ты рядом, я перестаю бояться…       Какая наивная ложь. А вот у Кайлы совсем иная информация — Кайла успела рассказать Чонгуку о том, что ей Тэхён признаётся в непомерном страхе перед ним. Игра приобретает всё новые и новые виражи. И куда же занесёт на очередном повороте? Но стоит отдать этому мальчику должное. Какой спектакль. Сколько трепета и искусственных чувств. Хочется взорваться аплодисментами. У него бы получилось, будь вместо Чона кто-то другой. Но никого другого нет. И никого другого никогда уже не будет.       Тэхён дотрагивается до края махрового полотенца, обмотанного вокруг бёдер Чонгука, игриво проводит пальцами по мягкой ткани и делает шаг ближе, прижимаясь к супругу.       — Я знаю, что тебе не до этого… — заведомо оправдывается, сам того не осознавая. — Но… — прячет взгляд, опуская его вниз. — Я хочу тебя… Прямо сейчас… — выкорчёвывает из себя эти слова, произнося на сдавленном выдохе. — Мне жаль, что из-за моего состояния тебе приходится так долго терпеть… — снова неуместное объяснение своим же собственным поступкам. — Я хочу исправить это… — сжимает полотенце ощутимее, но стянуть никак не решается. — Я хочу, чтобы мы…       Тэхён только в эту секунду начинает понимать, что несёт несусветную чушь. Становится стыдно. И до одури омерзительно от самого себя. И почему ему так важно, что сейчас подумает о нём Чонгук? Даже мысль о сексе в водовороте всех событий, происходящих вокруг них, кажется Тэхёну какой-то грязной и неправильной. Какой-то… безумной. И при этом такой необходимостью. Ведь как там говорили те девчонки? Хороший секс — почти успех?       Немыслимая клоунада для Чонгука. Но как устоять перед соблазном и не понаблюдать, что будет дальше? Нужно быть извергом, чтобы прервать это цирковое представление.       —…чтобы мы? — Чон не шевелится, позволяя Тэхёну взять всё в свои руки.       Тэ пролезает рукой под полотенце, скользит ладонью по бедру супруга, на этот раз глядя ему в глаза, словно ищет в них одобрение, и сбивчиво выдыхает, поджимая губы. Вообразить оказалось куда проще, чем решиться это осуществить.       — Чтобы ты… — скомканно поправляет себя.       —…чтобы я? — играет, как кошка с мышонком.       Тэхён ощущает себя загнанным в угол. Он так надеялся, что сможет взять на себя бразды контроля над ситуацией, но снова уступает. Волнение и нерешимость одерживают над ним верх. Надоело! Как же надоело проигрывать! Но с каких пор минет стал победой? Хотя о чём он? В современном мире секс — одна из самых ходовых валют. И, кажется, сейчас Тэхён должен решиться на то, чтобы заплатить по полной.       Он медленно опускается перед супругом на колени, ловя на себе сначала недоверчивый, а потом уже восхищённый взгляд. Чонгуку определённо нравится наблюдать за этой картиной. Нужно быть полным идиотом или бесчувственной куклой, чтобы не заметить, как эти и без того чёрные глаза наполняются ещё большей мглой, вспыхивая страстью.       — Золото моё, — Чон дотрагивается рукой до покрасневшей от стыда щеки, проводит по ней тёплой ладонью, слегка поглаживая, а у Тэхёна спирает дыхание — вот оно, то самое долгожданное и вместе с тем пугающее одобрение, которое он отчаянно искал.       Тэхён опускает голубые глаза вниз, роняя взгляд на пах Чонгука, и напряжённо сглатывает, как только представляет, что ещё пара мгновений, и перед его лицом возникнет обнажённый член мужа. Член мужа… Это должно вызывать желание и возбуждение, но пока — только панику и отвращение. И проблема вовсе не в самом члене. У Чонгука прекрасное тело в его тридцать шесть. Видит Дьявол, у Чонгука отменный член. Вся проблема кроется в том, что об этом отменном члене не хочется даже думать, не говоря уже о том, чтобы осознанно взять его в рот.       Чёртова память… Почему именно сейчас? Почему она не может исчезнуть полностью, забрав с собой все воспоминания?       Вновь всплывают образы. Он отчётливо помнит, как его муж без капли жалости наваливался на него сверху, как пихал свой член в горло, удерживая его голову на весу, пока Тэхён лежал поперёк кровати, задыхаясь. Тогда его член ощущался огромным и таким толстым. Помнит, как металлическая штанга в твёрдой головке задевала его нёбо. Помнит, как он пытался вырваться, но от этого супруг только зверел. Помнит, как захлёбывался собственной слюной, а Чонгук с хлюпаньем грубо толкался бёдрами вперёд. Помнит, как было противно. Страшно. Больно. Помнит, словно это случилось только что. И после этого кто-то ещё смеет заикаться о том, что время лечит? Оно не лечит. Никого ещё не вылечило. Оно уродует, вынуждая свыкнуться с этой болью внутри. А боль… боль напоминает неоперабельную раковую опухоль на самой последней стадии, когда борешься, пробуешь вылезти из цепких лап смерти, но занимаешься самообманом, прекрасно понимая, что всё равно скоро сдохнешь.       Отсосать ради того, чтобы задобрить и заиметь мизерный шанс попасть в Корею в надежде всё вспомнить — не самая худшая перспектива. Могло бы быть хуже. Во всяком случае, Тэхён, переступая через гордость и самоуважение, старается убедить себя в этом. Лучше он сам. На этот раз пускай он проявит эту инициативу, чтобы вновь не оказаться в том положении, когда его насилуют. Чонгук способен на это. Тэ знает, как никто другой. Но лучше он сам себя изнасилует, чем предоставит такую возможность супругу. Быть может, когда сам, не так уж и больно?..       Не хочется целовать. Не хочется гладить. Не хочется даже прикасаться. Тэхён дотрагивается до мягкой ткани, слегка сжимает и тянет за неё вниз, чтобы полотенце сползло. Секунда, а для Тэ целая вечность, и оно падает на пол, аккуратно ложась махровым облаком вокруг ступней Чонгука.       «Останови меня… Останови, Чонгук… Пожалуйста, останови…» — слова мечутся раненными птицами в голове, как в прочной клетке, читаются в смущённом и пытливом взгляде.       И он бы остановил, если бы не раскусил этот спектакль в самом зачатке. Но теперь уже слишком поздно. Чонгук мог бы и дальше проявлять терпение, как и обещал. Мог бы подождать ещё, справляясь со своей похотью будничной мастурбацией в душе или лёжа в кровати, пока Тэхён беззаботно спит, как он уже делал не раз. Но сейчас… игра достигла того самого поворота, когда интерес становится выше даже неистового животного желания. Предвкушение удовольствия не будоражит так сильно, как возможность понаблюдать и выявить для себя совершенно новые алгоритмы в поведении юного мужа, ведь не зря говорят о том, что если человек предупреждён, то он вооружён. Умение быть на шаг впереди всегда было одним из самых выигрышных оружий Чона. Знания приводят к мудрости. А мудрость, в свою очередь, позволяет видеть и прогнозировать наперёд. И это именно то, что позволило Чонгуку осуществить весь его дьявольский план без особых потерь.       Чон проводит большим пальцем по дрожащим губам Тэ, сминая их, и цепко смотрит на него сверху вниз, разглядывая. Изумительно. Тэхён на коленях перед ним бесподобен. Такой покорный. Такой растерянный. Такой робкий, такой… неопытный. И Чонгука это нисколько не смущает. Наоборот — возбуждает. Тогда, когда они отдыхали в джакузи, он был крайне изумлён глубокими умениями этого хрупкого и нежного мальчика. Чонгук беспардонно солгал бы, если бы отказался принимать тот факт, что это был один из самых лучших минетов в его жизни. А всё начиналось почти также… Та же робость. Тот же страх. То же смятение. Тот же бегающий взгляд, ищущий понимания и поддержку. Но результат превзошёл все ожидания. И сейчас всё может повториться. Но есть ли в этом острая необходимость? Ведь, если это игра, то он вполне может перевернуть её ход, в очередной раз воспользовавшись хитростью и той самой мудростью, которые никогда ещё не подводили. Стоит ли поддаваться столь заманчивому искушению ради нескольких минут удовольствия, если можно выждать, чтобы в будущем наслаждаться всегда?       — А это забавно, листочек… — мурчит Чонгук, вновь ласково поглаживая горящую щеку. — И вместе с тем очень грустно, — голос из сладкой патоки становится лязгающим железом. — Будем считать, что я тебя понял, — обезоруживающим упрёком сваливается на Тэ.       Тэхён замирает. Поднимает на него голубые глаза, приоткрывает влажные губы, намереваясь что-то ответить, но немой вопрос, преисполненный непониманием, застывает во взгляде.       — Ты правда считаешь, что должен мне отсосать, чтобы я согласился выполнить твою безобидную просьбу?       Лицо Тэхёна, покрытое багряной краской смущения, моментально бледнеет, становясь похожим на лик мертвеца, а всё внутри сжимается от внезапно нахлынувшей на него ударной волны стыда, вызванной хлёсткими словами супруга.       — Кто тебя этому научил? — строже.       — Я… — юноша теряется. — Чонгук, ты не так меня понял… Я… Я хотел, чтобы ты…       — Ты хотел меня этим добить, — договаривает за него.       От волнения в горле начинает першить.       — Чонгук…       — Ты не подзаборная шлюха, чтобы получать желаемое таким простым и жалким способом, — наклоняется к нему, резко хватает за плечи и с рывком поднимает с колен, вплотную прижимая к себе. — Ты мой муж, — шипит сквозь зубы, а уже через секунду громогласно выкрикивает на всю спальню так, что Тэхён испуганно вздрагивает не от того, что действительно страшно, а потому что крайне редко слышал, чтобы его муж поднимал на кого-либо голос. — МОЙ МУЖ! Господи, Тэ! — с откровенным огорчением, в которое так запросто поверить. — Да что с тобой?! Что с тобой происходит?! — тянется к его лицу, вот-вот коснётся щёк, но сжимает пальцы на обеих руках, не дотрагиваясь, превращая их в кулаки. — Как тебе пришло это в голову? Как?! О чём ты думаешь? Что в твоей голове? Что там, Тэхён?!       Ощущение, что на него только что вылили ведро помоев. Настолько мерзко, что Тэ закрывает глаза, чтобы не видеть ничего вокруг. Никого вокруг. Чтобы вновь погрузиться в бесконечную темноту.       — Не кричи… Пожалуйста… — что-то в нём сейчас снова сломается. Последствия будут разрушительными. Тэ уже это чувствует. Тело уже подаёт сигналы.       — Не кричать? Действительно?       — Да… Пожалуйста…       — Меня оскорбляет твоё поведение.       — Меня оскорбляет твоё поведение все эти месяцы… — наобум шепчет вслух, даже не моргая. — Но я же не кричу…       Не кричит. Это правда. Больше не кричит… Разве что кромсает себя на куски. Это совсем другая форма крика.       Чонгук замолкает. А ощущения не лучше, чем у Тэ. То же чувство, словно только что его окатили отходами. Грязь, одна на двоих. Вопрос лишь в том, как теперь отмыться?       — Я хотел, чтобы ты…       Тэхён не договаривает, а в спальне раздаётся громкий звонок, перебивающий его.       Чон упрямо буравит его пристальным взглядом, продолжая неподвижно стоять напротив, по-прежнему полностью обнажённый.       — Телефон…       — Насрать! — у Тэ сжимается сердце от этой не присущей для супруга лексики. — Насрать мне на этот телефон! Когда до тебя уже дойдёт, что единственное, что меня действительно сейчас беспокоит, это ты?! Когда ты уже уяснишь это?! Когда это уместится, — резкий выпад вперёд, после которого Чон хватает юношу за затылок и тянет к себе, заставляя соприкоснуться лбами. — В твоей голове?!       Не лжёт. Чист, как снег в аду.       Впервые за долгое время Чонгук, пусть и неосознанно, но обнажает свои подлинные чувства перед Тэ, показывая то, что действительно испытывает в эту секунду. Игра в благородного непременно принесёт свои плоды, но вместе с ними и пробьёт брешь. Уже пробивает. С влюблённостью приходит и уязвимость. Это необратимый процесс. Естественный. Люди слабеют перед теми, кого любят. И порой не так важно, как они любят. Куда важнее то, что любят. Как могут. Как умеют. Как их научили. Любовь — это навык. Что к себе, что к окружающим. Он не может появиться просто так. Он прививается. В глубоком детстве. Ему обучают родители. Либо напрочь лишают его.       — Телефон… — повторяет Тэ, когда в спальне повторно звучит звонкая и настырная мелодия вызова. — Пожалуйста, Чонгук… — лишь бы прервать этот разговор, лишь бы выдохнуть. Хотя бы сейчас. Хотя бы на время.       Чонгук обходит его, стискивая зубы, подходит к прикроватной тумбе и хватает с неё смартфон.       — Быстрее. Мне некогда, — холодно и сдержанно.       — Дядя Чонгук… — на том конце провода раздаётся юный девичий голос, охваченный дрожью. — Дядя Чон, это Виён… Я сегодня вернулась из Лондона… Я прилетела на похороны родителей… — запинается, явно сдерживая слёзы. — Я дома совсем одна… Простите, дядя Чонгук, если я не вовремя и мешаю вам, но… — тяжело выдыхает в динамик телефона. — Могу ли я к вам приехать сейчас? Пожалуйста… Мне очень страшно…