Я уснул в камере пыток

Я просыпаюсь.

Но впервые - не один.

Сначала приходит ощущение тяжести на плече. Тёплой. Обжигающе-тёплой, как камень на солнце пустыни. Потом - запах. Слабый, едва уловимый… Пыль пустынных троп, сухая трава, следы ночного ветра. Тот запах, который нельзя спутать ни с чем - слишком живой для этой мёртвой камеры. И уже после- дыхание. Сбивчивое.Жаркое. Слишком близкое. Я моргаю, глаза долго не фокусируются - будто мир слипся во время сна. А когда фокус всё же возвращается, я поднимаю голову… …и вижу его. Сайно лежит рядом со мной, будто провалился сюда из другого, более живого сна. Одна его рука обвита вокруг моей талии - не просто лежит, а держит, прижимает, словно поддаётся инстинкту, который работает даже во сне. Будто боится, что если отпустит - меня снова не будет. Будто между мной и всеми тенями этой камеры стоит только он.Я замираю. Не смелюсь даже вдохнуть глубже. Боюсь шевельнуться - вдруг исчезнет. Вдруг эта версия тоже растворится, как всё остальное. Его дыхание касается моей шеи. Жаркое. Лихорадочное. И от этого по спине пробегает дрожь - не от холода, а от того, что он здесь, рядом, живой, тёплый… в этом месте, где всё остальное - мёртвое, фальшивое, надломленное. Я лежу неподвижно, вслушиваясь в его дыхание, чувствуя вес его руки, каждую крупицу его тепла. И впервые с начала петли - мне по-настоящему страшно потерять то, что находится всего в нескольких сантиметрах от меня. Эта версия его… она слишком любящая, почти неправдоподобно настоящая для этого места. Уязвимая. Тёплая. Словно часть мира, которая ещё не успела сгнить в этой петле. Его ресницы дрожат при каждом выдохе. Губы приоткрыты - сухие, потрескавшиеся. Дыхание рвётся из него горячими толчками, словно внутри у него пылает жар пустыни, спрятанный под кожей. - Сайно…? - шепчу, боясь потревожить его даже звуком. Ответа нет. Лоб обжигающе горячий. Щёки - красные, будто под ними горит уголь. Он будто горит изнутри, и мне становится страшно, что огонь может в любой момент его проглотить. Я осторожно касаюсь его плеча - кончиками пальцев, еле-еле. Но он всё равно тихо стонет, глубоко, с надрывом, словно любое прикосновение отдаётся в костях. Грудь сжимает тяжёлое чувство - то ли тревога, то ли отчаяние. Я смотрю вверх, на стену. Место, где должна была быть моя отметка. Тонкая царапина. Одно-единственное слово. Но камень гладкий. Чистый. Ни малейшего следа. Как будто я никогда ничего не писал. Как будто петля просто… стерла меня. Стирает каждую мою попытку доказать себе, что я ещё существую. По спине прокатывается холод, острый, как клинок. Он пронзает меня до костей. - Нет… нет-нет-нет… - вырывается почти беззвучно. Мир вокруг дрожит. Не метафорически - буквально. Лампа на потолке вспыхивает неровно, будто кто-то быстро перелистывает кадры чужой плёнки. Свет не мерцает - спотыкается, обрывается, возвращается. Камень под пальцами вибрирует едва заметно, словно в нём есть пульс. Словно он дышит. Я втаскиваю воздух в лёгкие, но он режет их изнутри, как осколки льда. Петля живёт. Не просто повторяется -  существует. Она меняет правила, переворачивает всё, что я пытаюсь зафиксировать.И когда я почти теряю ощущение собственных границ, слышу: - Тигнари… Глухо, слабым шёпотом. Голос, который не должен был звучать в этой мёртвой тишине. Его голос - слабый, хриплый, будто сорванный сотнями несказанных слов. Я рывком оборачиваюсь - Сайно смотрит на меня из-под тяжёлых, полуприкрытых век. - Ты… здесь… - бормочет он, словно боится, что я исчезну, если он моргнёт. - Конечно здесь. У тебя жар. Просто дыши… спокойно, - шепчу, проводя ладонью по его лбу, убирая влажные пряди с его кожи, которая обжигает даже сквозь пальцы. На его губах появляется простая, крошечная улыбка - такая тихая, что её можно было бы принять за иллюзию. - Я… искал тебя… долго… Слова падают тяжело, как камни, и каждый ударяет прямо в грудь. Сильнее любого удара. Сильнее любого приговора. - Ты… помнишь меня? - выдавливаю едва слышно. Он моргает медленно, с усилием, будто подвигом становится даже удержать глаза открытыми. - Я не помню… версии… - он кашляет, втягивает воздух резко, болезненно. - Но… тебя… да. Что-то… внутри… всегда тянет к тебе. Его пальцы, горячие и дрожащие, находят мою руку. Слабые - но цепкие, будто он боится, что мир снова вырвет нас друг у друга. Он смотрит прямо в мои глаза. Прямо, честно, без привычной тени. И в этом взгляде нет ни ярости допросчика. Ни ледяной пустоты палача. Ни измученной тревоги пленника. Только… тепло. Тёплое, живое. То, что я думал уже потерял в этой петле. И желание удержать меня рядом чувствуется в каждом его слабом движении - будто он боится, что, если отпустит, я растворюсь вместе с этой трещащей реальностью. - Эта петля… - Сайно выдыхает так тихо, что слова почти сливаются с его горячим дыханием, - она ломает всех. Но тебя - сильнее. Потому что ты начал видеть ее. Слово виснет между нами, тяжелое, как шаги палача. - Видеть? - шепчу. - Что именно? Он глубоко, неровно втягивает воздух, грудь судорожно поднимается. И всё же отвечает: - Трещины… Там, где реальность… не держится. Стены… звук… свет… твои следы… - он морщится от боли. - Они исчезают… но не полностью. Ты замечаешь то, что должна бы скрыть петля. У меня внутри всё холодеет. - Как мне выбраться? - спрашиваю так же тихо, будто громкий голос может разрушить нас обоих. Сайно медленно, почти вслепую, поднимает руку и притягивает мою ладонь к своей груди. К сердцу, которое бьётся горячо, яростно, словно пытается пробить себе путь наружу. - Если хочешь выйти… - его голос едва держится, словно скользит по краю сна, - ищи там, где… нет света. Только тьма здесь настоящая… Только она не подделана… не переписана… Он закрывает глаза - слишком надолго. Его дыхание сбивается, рвётся. - Сайно…- я наклоняюсь ближе. - Эй. Слушай меня. Не засыпай пока- Он снова приоткрывает глаза. Тяжело. С усилием. Взгляд мутный, но цепляется за меня, будто я - последний кусочек реальности, который он ещё может удержать. - Я с тобой… - шепчет он. И тянется ко мне - слабым, дрожащим движением, но в нём столько тепла, что на миг петля будто перестаёт дышать. Сначала я думаю, что он просто тянется ко мне, чтобы уткнуться лбом, найти опору, хоть какое-то тепло в этом холодном камне…Но нет. Его губы мягко, почти неуверенно касаются моих. Слабый, отчаянный поцелуй. Будто он боится, что времени у него - одно дыхание. Будто боится, что я рассыплюсь в пыль, если он не дотронется сейчас. Мой мир сжимается до этой точки тепла. Я отвечаю осторожно, медленно, чтобы не причинить боль. Касаюсь его щеки - горячей, влажной от лихорадочного пота - и чувствую, как он вздрагивает, как старается удержаться в реальности. Он выдыхает прямо мне в губы - горячо, сбивчиво - и тянется ближе, словно хочет раствориться во мне, спрятаться от всего, что терзает его изнутри. Словно пытается запомнить меня. Удержать. Убедиться, что я здесь, что мы оба ещё существуем в месте, где всё остальное - ложь. Когда поцелуй рвётся, его лоб тяжело падает мне на плечо. Он цепляется за мою одежду, будто боится провалиться дальше. - Не… отпускай… - шепчет он, и голос его дрожит, срывается. - Никогда, - отвечаю я. И слышу, как искренность стягивает горло туже любого ошейника. Он закрывает глаза. Его дыхание становится медленнее, тяжелее. Он падает в сон, словно в бездну, держась за меня последним усилием - как за единственную неподвижную точку в реальности, которая трещит по швам. И я обнимаю его крепче, молча обещая - пока он дышит рядом, я не дам петле забрать его снова. И я тоже позволяю себе закрыть глаза. Под кожей - его дыхание у моей шеи: тёплое, неровное, будто цепляется за жизнь. В пальцах - его рука. В голове стучат его слова. О тьме. О том, что она единственное, что здесь настоящее. И тьма отвечает. Она подкрадывается сначала мягко - как тень от крыльев, скользящая по стенам. Потом - глубже, тише, плотнее. Мир вокруг медленно выцветает, растворяется, теряет краски, будто кто-то снова стирает эту реальность до черновика. Но между нами тепло. Неподдельное. Неисчезающее. Я чувствую, как его тело тяжелеет в объятии, как дыхание становится ровнее. Он проваливается - и тянет меня с собой. Мы скользим вниз, в мягкую, густую темноту. Без страха. Без сопротивления. Потому что впервые за всё это время мы падаем вместе.