Тайное крыло Хогвартса

***

- Колин - Добро пожаловать в, пожалуй, самую… парадоксальную часть “Тайного крыла”! Сегодня нас ждет испытание, где ничего не происходит. И при этом происходит всё. Министерство решило провести эксперимент: абсолютная тишина и её полное отсутствие. Половина участников под заклятием Silencio. Ни звука. Ни вздоха. Ни "ой". Другая половина под новым заклятием Verbarium Infinitum. Это когда молчать не можешь совсем. Даже если хочешь. Особенно если хочешь. Полнейшая невозможность контролировать то, что вылетает изо рта. Это как “Веритасерум”, только с эффектом радиоведущего на зелье бодрости. Комнаты подобраны индивидуально. Всё под наблюдением. Говорить нельзя. Но думать то можно. И многие из них, подозреваю, сделают это впервые. Оставайтесь с нами. Сегодня будет очень… очень громкая тишина. Рон зашел в комнату испытаний. Он словно очутился на кухне у себя в Норе. Полы деревянные, стул скрипит по-свойски, воздух тёплый, в ноздри ударяет запах запечённой тыквы, тушёного лука, сладких яблок, сливочного теста и чего-то мясного, что обещает рай. На столе булочки, пироги, жаркое, чайник дымит, тыквенный сок в двух стаканах, будто ужин был заказан с учётом всего, что он любит. Даже приборы расставлены так, будто ждали именно его. Он аж шмыгнул носом от волнения. Один стул выдвинут. Второй тоже. Как будто кто-то “вышел на минутку”. Или как будто ему собирались что-то сказать. Вилка тянется к тарелке автоматически, но в этот момент в воздухе вспыхивает табличка: “SILENCIO активировано. Рот закрыт. Держи руки подальше от пирога. Просто сиди и… дыши.” Он отшатывается с выражением оскорблённой булочки. Пытается вслух выразить протест, но вырывается только беззвучное “эээ”. Пытается хлопнуть по столу, но никакого звука. Стук кулаком по дереву и снова тишина. Он обиженно смотрит на тыквенный пирог. Пирог игнорирует его. Рон встаёт, делает круг, нюхает воздух, хватает себя за живот, который честно урчит но, увы, в тишине. Он начинает пантомиму отчаяния: пальцем показывает на пирог, на себя, на камеру, снова на пирог. Ни ответа. Камера мигает. Слева замечает шахматную доску. Надежда вспыхивает. Он бросается к ней, как к спасению. Ладья при виде него ныряет под доску. Ферзь театрально падает. Пешки шепчутся беззвучно и строем уходят в угол. Конь разворачивается хвостом и просто… уходит. Он застывает. Ставит руки на бёдра. Смотрит на пустую доску. Оборачивается к камере с выражением “вы это видели?!”. Рон садится обратно. Выставляет локти на стол. Грозно смотрит на варёную картошку, как на врага. Картошка не боится. Он достаёт салфетку. Ставит на ней палочкой точки. Потом рисует мордочку. Потом, будто в детстве, начинает играть в крестики-нолики сам с собой. Выигрывает. Не радуется. Тянется к булочке но камера на него шипит и он отдёргивает руку. Ставит булочке ультиматум взглядом. Булочка выдерживает.Проходит час. Или, может,вечность. Он беззвучно шепчет “я ненавижу вас всех”. И делает сердечко на скатерти из хлебных крошек. Потом достаёт салфетку снова. Пишет: “Гермиона, если ты это читаешь - я официально согласен на любую диету. Только забери меня отсюда.” Следом вошла Астория. Она зашла аккуратно, почти благоговейно. Помещение было тёплым, пахло карамелью, пряностями, апельсиновой коркой и молочной пеной. Кафе, как с открытки: мягкий свет, деревянные балки, позолочённые чайники на полках, тикающие часики у кассы. Люди за столиками разговаривали, смеялись, кто-то листал газету, кто-то клал руку на запястье другого. Всё живое, настоящее. Только… слишком идеально. Она прошла к свободному столику. Села. Тишина вокруг была насыщенной, фоновой. Но внутри уже бурлило. Она открыла рот и голос вырвался сам. - Спасибо, что не дали пустую комнату, - вылетело. - Хоть кто-то рядом. Ну, технически рядом. Хотя это всё, наверное, иллюзия. Но пахнет хорошо. Я люблю такие запахи. Пряности. Они безопасные. В них никто не кричит. Соседний мужчина отхлебнул чай. Не посмотрел. - Никто не смотрит. Это, знаете ли, странно. Я говорю, а никто даже не моргает. Типа… я не мешаю. Или я правда не мешаю? Или я просто никому не интересна? Господи, как это раздражает. Женщина у окна поправила шарф. Не подняла глаз. - О, круто. Значит, я сейчас просто буду говорить. Без остановки. Перед залом. Полным людей, которые меня не слышат. Это худший вариант вечеринки в моей жизни. Хотя… была одна, где я упала в декоративный фонтан. Но тогда хотя бы смеялись. А тут… просто тишина. Голос не останавливался. Она уже понимала, что не может закрыть рот и это не метафорически. Физически. Заклятие сработало точно, чётко, жестоко. Verbarium Infinitum. Болтать, пока не скажешь всё. Даже то, что никому не нужно. - Вы знаете, я говорю много. Ну то есть, не вслух, но внутри я всегда говорю. В голове. Со всеми. С мамой. С сестрой. С ним. Со всеми, кому не решаюсь сказать в лицо. Я же тихая. Я же “та, что не мешает”. - Но я хочу мешать. - Хочу перебивать.ч - Хочу вставать посреди зала и говорить, то я тоже есть. Никто не поднимал глаз. Официант налил чай в прозрачную чашку. Пар струился. Идеально. Никто не замечал, как дрожат её руки. - Я думаю, что если однажды просто исчезну, никто сразу не заметит. Только потом, когда кто-то захочет перекинуться на меня разговор, и не сможет. Вот тогда и вспомнят. “А, да, была ещё Астория.” Звучит как диагноз. Рядом девушка рассмеялась. Не ей. - Я бы хотела, чтобы кто-то сказал: “Ты можешь молчать. Я тебя всё равно слышу.” Но тут… если я замолчу, меня не будет. Это хуже всего. Слова стали чуть тише. Горло саднило. Её голос стал некомфортный, натянутый, уставший. Но всё ещё звучал. - Если никто не слушает, это всё равно считается за честность? Или это просто… шум? Она замолкла на мгновение. Руки тряслись. Лицо ее идеально собранное. Взгляд устремлен на пустую чашку. - Знаете… я не хочу больше быть тихой. Я просто хочу быть настоящей. Мужчина с газетой встал. Прошёл мимо. И исчез. Она не вздрогнула. Просто… перестала говорить. На миг. Но потом заклятие взяло своё, и поток пошёл снова. Она вошла как в храм. Как будто сейчас откуда-то сбоку выйдет Макгонагалл, поправит очки и кивнёт одобрительно. Всё было идеально: дубовые полки, пыль, которая пахнет академическим превосходством, мягкий свет, запах старых книг и чернил. Даже кресло в углу с пледом было. Гермиона вдохнула. Вот оно, её место силы. Пока не открыла первую книгу. "История Магии. Том I. Волшебство было изобретено в 1963 году гоблинами, которые очень любили блёстки." Она моргнула. Открыла другую. "Пособие по Зельям": "Чтобы сварить Оборотное зелье, нужно добавить слёзы единорога и три шепота о своей любви." Что?! Щёлк, третья. "Теория магии для начинающих": "Заклинания эффективны, если вы в хорошем настроении и у вас чистые носки." Она беззвучно открыла рот. Ноль. Ни звука. Silencio. Прекрасно. Конечно. Как же без этого. “Они решили пошатнуть мои нервы? Вытащить Гермиону из зоны комфорта? Не смешите мои экзамены. Я читала учебники в грозу и писала конспекты во сне. Я из этой зоны вообще не выходила.” Она схватила "Основы трансфигурации" и открыла: "Чтобы превратить крысу в бокал, надо искренне извиниться перед крысой." О. Превосходно. Шикарно. Инструкция по доброте в мире абсурда. Кто писал это, Луна? Хотя нет, Луна бы сделала это логичным… каким-то образом. Она начала рыскать по полкам. Всё та же ахинея. На одной странице схема заклинания, выполненная в виде комикса. На другой таблица, где “аврорами” названы разновидности цветов. Она пыталась говорить. Рот двигался. Руки в отчаянии размахивали. Даже попрыгала немного, а что, вдруг это сработает? Нет. Она молчала.Книги не молчали. “Это не просто издевка. Это ловушка. Это “вот тебе интеллект, Гермиона, а теперь, на, сиди и знай, что ты права… НО ВСЕ РАВНО МОЛЧИ.” Она скрестила руки на груди, присела в кресло, села, резко встала, снова пошла вдоль полок, остановилась у особенно толстого тома: "Парадоксы аритмантики". Открыла. Там было написано: "Чтобы найти смысл, его нужно потерять." Она беззвучно, но с отчаянной уверенностью, послала эту книгу к Мерлину. Мысленно. С указанием маршрута. “Отлично. Прекрасно. Это не библиотека. Это спецоперация по доведению уважаемой ведьмы до состояния “растрепанные волосы и подёргивающийся глаз.” Она плюхнулась обратно в кресло. Закрыла глаза. Досчитала до десяти. Потом до двадцати. “Я не сорвусь. Я Гермиона. Я выдержу. Просто... как же мне высказать всё это хотя бы одной строчкой!” В ответ раздался только шелест страниц. Безмолвный. Как будто книги посмеивались. Теплица была тёплая, влажная и очень… знакомая. Сразу пахло землёй, мхом, пыльцой и слегка перегретым поливочным зельем. В углу стоял стол с глиняными горшками, полки с инструментами, на стекле конденсат собирался в капли и стекал вниз, как слёзы у нервного мимозуса. Невилл ступил внутрь осторожно, почти домашне, и с первой секунды почувствовал,ну вот, хоть где-то не надо никого удивлять. Тут его место. Здесь он в безопасности. - Ну здравствуйте, - сказал он, сам того не ожидая. - Ой. Я это вслух сказал? Я… я вообще-то не собирался. Вообще-то я просто… эм. Тихо хотел… Он замолчал. На секунду. Потом выдохнул и продолжил: - Господи, оно работает. Я не могу молчать. Это что, то самое заклятие? Verbarium… что-то там? Великолепно. Просто великолепно. Конечно, именно мне его дали. Типа “О, ты неразговорчивый? Давай теперь поговоришь с каждым листом.” Спасибо, Министерство. Отличная работа. Давайте ещё меня в бар с Пивзом закинем, так, потренироваться. Он прошёл мимо вялой мимозы. Та тихо вздохнула. Или это ему показалось. - Я вообще-то люблю тишину. Ну, типа, люблю. Не “боюсь говорить”, а просто... ну, не хочу. Не вижу смысла болтать просто так. А теперь, похоже, это именно то, чем я занимаюсь. Болтаю. Просто так. С цветами. Привет, мимоза. Я, Невилл. Добро пожаловать в мой монолог. Он повернулся к кактусу. - Ты знаешь, что кактусы не требуют внимания, но всё равно обижаются, если их игнорировать? Это я так чувствую. Типа... я кактус. Только с лицом. И разговариваю. Без остановки. С ума сойти. Он сел на скамеечку. Сжал ладони. - У меня, между прочим, был шанс просто помолчать, подумать, быть философским. А теперь я сыплю фактами, как заклинаниями, причём даже когда никто не спрашивает. Типа: “Здравствуйте, я Невилл, вот список всех моих неуверенностей за последние десять лет. Начинаем с детского сада.” Он встал, потянулся, прошёлся. - Хочу замолчать. Не могу. Хочу спрятаться, а нельзя. А знаете, что самое обидное? Это работает. Я начинаю говорить и понимаю, что в этом… как ни странно, есть что-то… живое. Настоящее. Как будто внутри был запас слов, и вот теперь он наконец выходит. Со свистом. Через уши, если не через рот. Он подошёл к вьющемуся растению. Погладил листья. - А ещё я боюсь, что однажды все поймут, что я не такой уж хороший. Не храбрый. Не... нужный. А я так старался. Но я не дракон. Я скорее… дурацкая хоста. Красивая, но невнятная. Он улыбнулся. Устало. - Видите? Опять сказал. И опять вслух. Чёрт возьми. Секунда и всё вокруг загудело. Звук трибун, щёлканье флагов, визг дудок, судейский свист всё настоящее. Почти. Джинни влетела на мётле на поле. На ней только лёгкое, ровное, чистое небо. Солнце светит в глаза, ветер тянет волосы назад, тело в игре, всё знакомо. Она выдохнула и тут же поняла, что звук не вышел. Ни крика, ни ругательства, ни даже ура. Silencio. Молча. Летай и страдай. С трибун заорал комментатор. Конечно, Колин. - “А вот и Уизли! Блестящий бросок! Просто восхитительно! Молодец, Джордж!” Резкое движение. Джинни чуть не свернула мётлу от возмущения. “Фред? Серьёзно?! Чёрт возьми, Колин! У меня коса, хвост и гнев я не Джордж, Я Джинни!” - “О, и снова она теряет мяч, передаёт бланджер противнику, классика стиля!” Она почти упала с мётлы от ярости. “Бланджер, Колин? Серьёзно? Я его отбила, это называется защита, почитай правила, тыквоголовый ты комментатор!” Но рот запечатан. Ни звука. Она даже пыталась укусить губу, чтобы как-то сорвался голос ,нет. Полный вакуум. А Колин, как назло, продолжал. - “И снова ошибка, видим мы... да-да, это точно Билл! Или, подождите, может быть, это вообще кто-то из Хаффлпаффа? Так трудно понять по этим рыжим.” “О-о-о, Колин, ты сейчас улетишь без мётлы. Я тебе лично вручу по лицу старыми гетрами, если ты меня ещё раз не так назовёшь. Рыжие, говорит. Хаффлпафф! Я, Джиневра Уизли, легенда Гриффиндора, мать твоего ужаса, Колин, смотри, как надо!” Она резко взмыла вверх, сделала резкий разворот, поймала снитч. Чисто, технично, идеально. Даже камера подрагивала от возбуждения. Колин, конечно же, промахнулся. - “И... снитч у… у… кажется, у Лавгуд?! Ого! Неожиданно, конечно, для такого неповоротливого игрока!” “Я НЕ ЛАВГУД! Я! НЕ! ЛАВГУД! У МЕНЯ СНИТЧ В РУКЕ, И Я СКОРО КИНУ ЕГО ТЕБЕ В ЛОБ!” Но голос не работает. Она садится на поле, мётлу бросает рядом, делает резкий жест рукой и встает, как статуя с выпученными глазами. Камера замирает. Колин замолкает. А внизу появляется табличка: “Игрок выражает бурное согласие с комментариями. Спасибо за участие!” Джинни Уизли ничего не сказала. Но по выражению лица было понятно: ещё одно слово — и сгорит весь эфир. Драко появился прямо у входа в главный зал Гринготтса, и первой мыслью было: “О, только не здесь.” Но было уже поздно. Пол отполированный до зеркала. Потолок как в храме золота. Всё вокруг дышало респектабельностью и холодной банковской властью. Гоблины - каждый на своём месте, сверяют пергаменты, не отрываясь. И только один элемент не вписывался в этот стройный, строгий мир. - …и, понимаете, я никогда не думал, что вернусь сюда вот так. Без отца. Без сопровождения. Без грозного взгляда Люциуса, который молча убивал до четвёртого поколения. О, кстати, если вы вдруг встретите его портрет, не пугайтесь, он иногда вздыхает. Просто, ну, душа тяжёлая у человека была. Гоблин с длинным носом даже не моргнул. Драко сам не понял, как начал говорить. Просто рот пошёл сам по себе, как будто его прорвало. - А вы знали, что у меня есть коллекция пуговиц? Из слоновой кости. Однажды я поджёг весь ящик, потому что пытался заколдовать их в мини-драконов. Мама была в ярости. Она вообще вечно в ярости. Особенно когда я... О, Мерлин, что я несу?! Он хлопнул себя по губам. Безрезультатно. Рот продолжал. - Я вас уважаю. Очень. Правда. Я вообще-то восхищаюсь гоблинами. Ваш подход к деньгам. Ваш подход к людям. Ваш подход к нам. Ну, ладно. Не совсем восхищаюсь. Я вас боюсь. Дико. И это, наверное, заслуженно. Особенно после того, как мы… ну… та история с подвалом. Вы же помните, да? Надеюсь, вы не обиделись. Хотя вы, наверное, обиделись. О, вы точно обиделись. У вас, гоблинов, память лучше, чем у судейского пера. Один из гоблинов поднял бровь. Драко слегка пригнулся. - Я вообще пришёл просто посидеть. Посмотреть на архитектуру. У вас ведь прекрасный потолок. Золотые завитушки. Хотя, может, это не золото? Вы ведь не скажете. И правильно. Тайна банковской системы. Уважаю. Вы бы видели мою комнату. Там раньше был потолок с зеркалами. Люциус утверждал, что так лучше видно предательство. Он попытался сесть. Кресло тут же отъехало. Он споткнулся, упал почти грациозно. - Я в порядке! Это… воспитание. Я обучен падать с достоинством. Когда вы аристократ, всё должно быть с грацией. Даже кризис. Даже позор. Особенно позор. Это у нас фамильное. Дед, говорят, однажды упал в фонтан, и при этом продолжал цитировать Селестину Уорбек. Тишина вокруг уже перестала быть равнодушной. Появилась тонкая напряжённость. Гоблины переглянулись. Кто-то достал блокнот. - Пожалуйста, не выдавайте меня Министерству. Это не я. Это магия. Это... проклятье. Verbarium... как там? Бессмертная болтовня? О, да. Прекрасно. Спасибо, Министерство. В следующий раз просто заберите у меня язык. Или голову. Он резко встал. Отчеканил изящный поклон. - Благодарю за внимание. С вами был Драко Малфой. В прямом эфире собственной катастрофы. Всего доброго. Он развернулся. Уткнулся в гоблина. - Простите. Вы похожи на моего учителя трансфигурации. Только… симпатичнее. Пауза. - Чёрт. Почему я это сказал?! Как только Пэнси вошла, она выпрямилась, будто на подиум вышла, и посмотрела по сторонам с видом «угу, ну давайте, удивите меня». Итак. Бутик. Высший класс. Полки из матового стекла. Ткани, как из шелковичных снов. Туфли в ряд, сверкают, как блестящие клыки. Воздух - дорогой. Настолько, что им можно дышать по особому пропуску. Где-то пахнет розовым перцем, лаком для волос и вот этим… "мне за это даже не нужно платить". Она провела рукой по платью. О да. Кашемир. Потом подняла взгляд и застыла. Где. Зеркала. Где. ЗЕРКАЛА?! Подошла ближе. Встала в “уголок для фото”. Проверила. Оглянулась. Проверила ещё раз. Ни блика. Ни намёка. Она молча открыла рот. Silencio. Ноль эффекта. Пэнси приподняла бровь. Потом вторую. Потом сложила руки в позу «я сейчас кого-нибудь уволю, даже если это не моя сеть». “Так. Отлично. Шикарно. Вы меня, значит, запихнули в рай для модной ведьмы… но убрали зеркала. Серьёзно? Это как если бы мне дали торт и закололи губы. И вы ещё заперли мне рот?!” Она попыталась произнести "нет". Потом "ахах, очень смешно". Потом просто "Мерлин, вы с ума сошли". Всё без звука. Только жестикуляция, как у оперной ведьмы в отчаянии. Она схватила платье, пыльно-серое, шелковое, как мягкий укус. Приложила к себе. Развернулась вбок. Наклонилась. Подняла подбородок. ОБ НИЧТО. НЕТ ЗЕРКАЛА. Она бросила платье обратно. Пронеслась мимо туфель. Пнула пару, туфля изящно отскочила в сторону. Пэнси сделала “пф-ф-ф” губами. Беззвучное, но эффектное. “Где цены?! Где касса?! Почему у меня нет ни сумки, ни палочки, ни возможности кинуться этой вешалкой в гоблина Министерства, который это устроил?! Кто это придумал?! Это пытка! Я — Пэнси Паркинсон, а не участница дешёвого челленджа!” Она попыталась устроить истерику. Взялась за голову. Села на подиум. Скатилась на пол. С dramatic face expression: “всё, я умираю от беззеркальности”. На потолке загорелась надпись: "Смотрите в себя, мисс Паркинсон. Там вы тоже красивы." Пэнси показала потолку средний палец. Изящно. Через кружевной перчаточный намёк. Потом встала. Отряхнулась. Снова надела шарф. Нанесла блеск. И, всё ещё не имея зеркала, гордо вышагала к выходу. “Пф. И без вашего зеркала знаю,что выгляжу я на миллион.” Когда Тео вошёл в помещение, он сразу понял: тут надо молчать. Атмосфера была как у церемонии вручения премии Слизерина за наименьшую эмоциональность. Гобелены. Древние портреты. Старинные экспонаты в стеклянных кубах. Пол из мрамора. Акустика, в которой даже покашлять было бы преступлением против культуры. Но рот уже начал. - О, отлично. Мы в музее. Ура. Я обожаю говорить в музеях. Особенно громко. Особенно непрошено. Особенно когда на меня смотрит пятьдесят человек и один призрак с усами. Пожилая ведьма в шляпке резко обернулась. Тео улыбнулся. Не потому что хотел. Потому что рот его, предатель. - О, посмотрите налево! Картина “Ведьма у водопоя”. Легендарное полотно. Модель, очевидно, из тех, кто «я проснулась такой». Без макияжа, зато с шевелюрой, как будто её засосало в пылесос. О, простите, не хотел оскорбить пылесосы. Около портрета толпа зашепталась. Экскурсовод покосился, но промолчал. Тео продолжил. - А вот это “Битва за Брокендол”. Очень драматично. В центре мужчина с лицом “ой, кажется, я забыл выключить чайник”. Слева изображена женщина, у которой выражение лица можно перевести как “я убью всех, кто испортил мне причёску”. Мастерство… великолепное. Особенно у художника по драме. Он пытался заткнуться. Физически. Ладонью. Но язык выскользнул из-под контроля и выдал: - А это что, “Маг в закате”? Нет, ну серьёзно. Это же просто силуэт. Такой можно нарисовать пятном от сливочного пива. И что это у него в руке? Палочка? Или щётка для обуви? Модерн это великая сила, конечно. Дама в мантии всплеснула руками. Кто-то шёпотом сказал "какой невоспитанный". - Да, да, я знаю, у меня нет культуры. Моё лицо не одобрено Советом по эстетике. Я кошмар для факультета искусств. Но, знаете, что ещё? Это весело! Это адски весело! Он засмеялся. Один. Эхо прокатилось по залу. Умерли три древних скульптуры. Он повернулся к толпе. Развёл руками. Поклонился. Низко. Медленно. - Спасибо за внимание. Я Теодор Нотт. И если вы думаете, что это всё, то вы не видели мой обзор на “Историю магии в пиктограммах”. Спойлер: она нарисована клювом и злостью. Его усадили в кресло, которое пахло ванилью, амброй и насмешкой. Табличка перед ним сияла в золотой рамке: “Почётный эксперт. Комментарии обязательны.” Сбоку стояла камера. Спереди перед ним подиум. Всё было слишком розовое. Слишком перламутровое. Слишком… не по-блейзовски. Он поднёс руку к лицу, чтобы сделать классическое «я оцениваю» но тут понял, что не может ничего сказать. Ни “ах”, ни “о нет”. Silencio. Он медленно моргнул. “Они что, серьёзно? Я должен… смотреть на ЭТО и молчать? Это… это пытка. Это извращение над эстетикой. Где мои драконы, где чёрный бархат, где изящество?! Это же… это же нижнее бельё для драк!” Первая модель вышла уверенно, в кружевном сиреневом комплекте. На бедре мерцала вышивка. Блейз дернулся. Хотел сказать: “нет”. Хотел прошипеть: “переоденьтесь обратно в занавеску”. Ничего. Вторая ведьма с блестящими подвязками и россыпью страз на груди. Подиум слегка задрожал от её шага. Он посмотрел на неё, как будто на табурет, сломанный в прошлом веке. “Это не показ. Это протест. Это заговор. Это попытка разрушить мой зрительный нерв. А я, между прочим, эстет. Мои глаза привыкли к совершенству, к изяществу, к утончённому сочетанию линий! А не к белью, которое выглядит как чехол на подушку для порфирика!” Он обернулся к камере. Смотрел в неё с таким выражением лица, что даже линза заслезилась. Третья модель с корсетом и надписью “Ведьма не размер — ведьма магия”. Он хлопнул себя по бедру от злости.Потом снова. Звуков ноль. “Да дайте мне сказать! Позвольте мне хотя бы вздохнуть над этим адом в пайетках! Я не выдержу, если сейчас ещё кто-нибудь выйдет в боди с рюшами!” И она вышла.В боди. С рюшами. Он просто лег на подлокотник. Медленно сполз. Одна бровь приподнята. Нога красиво вытянута в сторону. “Я отказываюсь это комментировать. И даже если бы мог, сказал бы только: сожгите это шоу. И все экземпляры. И копии в архивах Министерства моды. Всё.” Она появилась посреди арены с огромным баннером за спиной:

"ВОЛШЕБНОЕ ШОУ ЛУНЫ И ДРУЗЕЙ!"

На трибунах сидят дети. Много. Все восторженные с шарами, в смешных шапочках. В воздухе чувствуется запах попкорна, карамели и магии. Сверху фанфары. Справа фейерверк.А по центру - она. Луна. В блестящей мантии с изображением созвездий. И с лицом, как на защите диссертации. - Гиппогрифы размножаются исключительно в регионах с высокой влажностью и пониженной этической наблюдаемостью. Их брачные ритуалы сопровождаются ритуальным топтанием, во время которого активизируются феромоны, воздействующие на рецепторы обоняния партнёра. Основной феромон называется гиппогрифолизин. Дети захлопали. Не понимая.Клоун рядом остановился и медленно перестал жонглировать.Замер. - Согласно исследованиям сквибов из Ковентри, магический резонанс гиппогрифа вызывает у неподготовленного наблюдателя временную диссоциацию. Симптоматика включает потерю ориентации, спутанность сознания и желание съесть перо. Пузырь взорвался рядом. Луна не моргнула. - В случае прямого зрительного контакта с возбужденным гиппогрифом рекомендуется склонить голову, изобразить полусонное состояние и немедленно прочитать таблицу коэффициентов упрямства из справочника “Оборотные существа Британии: от ниплеров до флобберов”. Один ребёнок заплакал. Клоун исчез в дыму. - Также стоит отметить, что цирковые гиппогрифы подвергаются стерилизации с помощью заклинания “Permanus Infertilitas”, которое имеет побочный эффект, они начинают видеть в детях потенциальную угрозу. Это объясняет повышенную тревожность животных при массовом скоплении несовершеннолетних особей магического происхождения. Сцена вспыхнула сердечками. Фанфары. - Учитывая это, необходимо обеспечить минимальное расстояние в 3,4 метра между детской аудиторией и условно-безопасным крылатым экспонатом. Иначе вероятность травмы возрастает на 63,2 процента, согласно расчётам специалиста Патрика Триппса (1894 г.). В этот момент с потолка спустился гиппогриф. Дети закричали а Луна продолжила: - Гиппогрифов нельзя гладить против шерсти. Это вызывает у них реакцию, схожую с магической регургитацией. Побочные эффекты: выброс слизистой эссенции и ментальная ярость. Поэтому демонстрационный экземпляр, который вы видите, кстати, его зовут Ужасик, - был обработан нейтрализатором агрессии. Временно. Гиппогриф зарычал. Дети бросились к выходу. Табличка вспыхнула: “Луна, спасибо за научное просвещение! Волшебство это знание!” Она кивнула. - Ужасик, попрощайся. Гиппогриф чихнул. Луна поправила звёздную мантиию. - Прекрасно. Я всё объяснила. До новых открытий. Гарри зашел в комнату. Оценив обстановку, единственное о чем он подумал: надеюсь я буду молчать... Тут, как всегда, пахло мылом, горечью и строгой дисциплиной. За партами знакомые лица. Гермиона уже что-то записывает. Драко делает вид, что выше всего происходящего. А он… ну, он хотел бы сесть и заткнуться. Но нет. - Так, зельеварение. Ну, слава Мерлину. Обожаю зельеварение. Особенно после того, как Снейп перестал учить. Не потому что он плохой, нет просто... вы понимаете, он был... он был как сыр с плесенью: вроде элитный, а вкус на любителя. Гермиона приподняла бровь. Драко усмехнулся. - Вот, например, вот этот котёл. Котёл как котёл. Мне кажется, я к нему привязался. Серьёзно. Я за ним варил Анти-Прыщевое зелье в пятом классе. Получилось, конечно, наоборот. У Дина потом неделя была, как крапивой по лицу. Он до сих пор косится на меня. Он оглянулся. Стукнул по крышке. Рядом вспыхнула надпись: "Сосредоточьтесь на процессе." - Да, да, процесс. Всё как надо. Нарезаем корень мандрагоры… мандрагора. Вообще, если подумать, у мандрагоры травма: ты её рвёшь, она орёт, ты её варишь, она молчит. Вот это взрослая жизнь, правда? Партнёр по лаборатории уже выронил нож. Гермиона делает большие глаза. Он продолжает. - А ещё я, кажется, влюблён. То есть не “кажется”. Я точно. Только сам не понял, в кого сильнее. И это сложно, когда ты Гарри Поттер, символ нации, герой, а на самом деле хочешь просто… чтоб кто-то посмотрел и сказал “ты не обязан всё тянуть на себе”. Котёл закипел. - Вот, пожалуйста. Как мои эмоции, он тоже булькает. Я не справляюсь с этой тишиной. Мне страшно, что без шрама я скучный. Что если Гермиона не считает меня умным, а Рон просто дружит из привычки. А ещё я думаю, что Драко красивый. Всё. Я сказал. Дышите глубже. Класс замер. Гарри пытался зажать себе рот рукой. Рука съехала. - Я ещё люблю малиновый джем и ненавижу зимние носки. А ещё однажды поцеловал кого-то в спальне и до сих пор не уверен, это был Рон или зеркало. Почему я это говорю? Почему вы на меня так смотрите?! Котёл взорвался. Всплеск зелени и конфетного дыма. Гарри поднялся с пола. Понюхал воздух. Молча показал палец вверх. И продолжил. Тишина. Болтовня. Мука. Веселье. Добро пожаловать в выпуск, где привычные роли трещат по швам. Они хотели говорить и не могли. Они хотели молчать и орали как в мегафон. Спасибо заклинаниям Silencio и Verbarium Infinitum. Как мы поняли, молчание не золото, если ты Пэнси Паркинсон. А болтовня смертельна, если ты Нотт. Но главное: истина всегда вылезает наружу. Хотите вы того или нет. - Гермиона: -“Вы не представляете, каково это не иметь возможности исправить чужую глупость. Это как... слушать, как кто-то ест с открытым ртом. Только словами. И ты не можешь даже “кхм”.” - Драко: - “Они заперли меня в банке. С гоблинами. С моей биографией. Под болтовнёй. Я заслуживаю Ордена Мерлина просто за то, что не съел кого-нибудь.” - Невилл: - “Я знал, что внутри у меня много мыслей. Но не думал, что они все такие... странные. И, возможно, немного про кактусы.” - Пэнси: - “Бутик. Без зеркала. Без карточки. Без голоса. Больше такого не повторится. Я внесла в завещание пункт “зеркала в гробу обязаны быть”.” - Блейз: - “Показ. Плюс-сайз. Сеточка. Молчу. Я всё сказал. Нет, не сказал. Но… Вы понимаете.” - Тео: - “Меня больше никогда не пустят в музей. И я считаю, это социальным успехом.” - Луна: - “Дети восхищаются на уровне альфа-волны. Ужасик гипотетически стабилен. Моя лекция вызвала экзистенциальный восторг.” - Гарри: - “Я не уверен, что хотел сказать всё это... но теперь, когда сказал — чувствую себя легче. А потом снова неловко. И снова легче. В общем, не спрашивайте.”

МНЕНИЕ МИНИСТЕРСТВА:

"Заклинания Silencio и Verbarium Infinitum рекомендованы к профилактическому применению в школах и браках."