Тайное крыло Хогвартса

***

- Это не шутка. Сегодня не испытание. Сегодня мы заглянем в паралельную реальность. Они не увидят тьму. Они увидят… жизнь. Не ту, который они живут сейчас, а ту которая прошла мимо. Министерство называет это “Психомагическая проекция”. Я называю “ох, чёрт”. Каждый участник по одному. Без контакта. Без комментариев. Просто смотри. И думай. Нельзя отвернуться. Нельзя выключить. Ты зритель своей возможной жизни. И кто сказал, что это будет легче, чем правда? Переход был без вспышки и без звука, просто, как щелчок внутри, когда заходишь в чужую комнату и понимаешь: ты здесь не хозяин. Гермиона сделала шаг и оказалась в помещении, которое никогда прежде не видела, но которое почему-то до боли напоминало дом. Или версию дома, в котором она бывала во снах, если бы родилась совсем другой. Воздух был тёплым, как от каминного жара, но в нём не было уюта. Скорее запах роскоши, власти и вычищенной до блеска дисциплины. Шёлковый налёт герани и заклинаний управления. Стены тянулись высоко, обиты изумрудной тканью с серебристыми прожилками. Потолок сводчатый, с инкрустацией тёмного дерева, где, если всмотреться, можно было разглядеть выгравированные девизы: «Чистота, Сила, Контроль». Ковёр под ногами мягко пружинил, будто прошит чарами антишума. Где-то рядом тикали часы: равномерно, строго. Идеально. За огромным, чёрным, лакированным столом сидела Она. Гермиона. Но другая. Высокая. Кожа фарфоровая, как у куклы, волосы уложены в идеальный пучок, ни единой пряди не сбилось. Зелёная мантия из тяжёлого, матового бархата струилась по полу, а на плечах серебряные эполетки, похожие на змеиные чешуйки. На пальцах кольца с гербом, старым, благородным. Лицо спокойное, идеальное. Челюсть чуть приподнята, подбородок вырезан холодом. Взгляд режет. Она листала пергаменты точными. бездушными движениями. Перед ней стеллаж с трофеями, грамоты, кубки, медали. Глава Слизерина. Старшая над Арбитражным Советом. Представитель Британской Лиги Заклинателей. Гермиона-настоящая стояла у стены. Невидимая. Бессильная. Только дышала, медленно, тяжело. На лбу выступили капли пота: от жара или от чего-то другого. В углу стоял домашний эльф не в тряпке, а в маленькой, отглаженной униформе. Он молчал, ожидая. Она не смотрела на него. Только протянула палец: элегантный, с ногтем, покрытым блеском и он метнулся выполнять приказ, даже не дождавшись слов. -МакЛаган опаздывает, - ровно произнесла Слизеринская Гермиона, не поднимая глаз. Голос не хриплый от волнения, а твёрдый, вкрадчивый, уверенный. - Его задержали в Министерстве, мисс, - тихо сказал эльф. - Ещё раз и мы разорвём контракт. Я не трачу своё время на медленных людей. Она поднялась. Ростом чуть выше настоящей Гермионы. Плечи расправлены. Движения выверенные. Идеальные. Жёсткие. Подошла к окну. За стеклом чёрное озеро, идеально гладкое. Ни волны, ни птицы. Ни одного живого движения. -Грейнджер, - сказала она самой себе в отражении, - ты сделала всё правильно. Умница. Она улыбнулась. Чуть. Без зубов. Без тени радости. Настоящая Гермиона смотрела, не моргая. Она пыталась найти хоть что-то знакомое в жестах, в интонациях, в глаза. Хотела понять - кто это. А потом взгляд её упал на угол стола. Там, среди идеально сложенных пергаментов, лежала палочка. Не её. А Гарри. Поттер. Та самая, с золотой царапиной. Рядом вырезка из "Пророка". Маленькая. Пожелтевшая. Заголовок: «Избранный выбрал тишину. Поттер покидает политику». Гермиона-настоящая дёрнулась. В груди что-то хрустнуло. Тихо. Слизеринская Гермиона взяла перо. Подписала указ. Поставила печать. Повернулась к зеркалу. И сказала: - Одиночество, это цена. А ты знаешь, Гермиона, мы всегда были готовы платить. Мир рассыпался. Тишина стала пылью. Воздух затрещал. И она исчезла из той реальности. Но с собой унесла вкус вина с чужих губ и холод от глаз самой себя. Той, кем могла бы стать. Всё началось с запаха. Не магии. Не флюидов приключений. А запаха… гари, пережаренного тоста и старого пластика. Воздух был затхлый, тяжёлый, как будто никто не открывал окна с осени. Гарри шагнул вперёд и пол под ногами предательски скрипнул. Линолеум. Потёртый, в разводах. Стены серо-бежевые, с облупившимися обоями, местами заклеенные скотчем. Люстра — одна лампочка, мигающая. На окнах шторы в выцветшие ромашки. Он стоял на кухне. Узкой, как чулан, где даже дышать хотелось реже, чтобы не нарушать покой. И где-то в этом почти-приглушённом пространстве, за столом с облупленным покрытием, сидел… он. Гарри. Только не тот. Без очков. Без шрама. С кругами под глазами, с сутулой спиной. Тонкая, застиранная футболка, старые спортивные штаны. Волосы всё так же торчком, но теперь не потому что «так надо», а потому что “по-другому уже не стоит”. На лбу едва заметный след старого ожога. Не магия. Утюг. Он держал в руках чашку. Пластиковую. С треснувшей ручкой. Пар от чая поднимался, лениво и невнятно. Он смотрел в одну точку. На холодильник. Где магнитами были прищеплены счета, список покупок и детская открытка. Из соседней комнаты послышался голос. Резкий, как щелчок по нерву. - Гарри! Я тебе сколько раз говорила - убери за собой крошки! Он вздрогнул. Не с гневом. Не с болью. С привычкой. - Да, извини, сейчас, - тихо ответил он и встал. Движения плавные, усталые. Как у человека, который давно ничего не решает. Настоящий Гарри замер. Он чувствовал, как всё внутри сжимается. Это был он. И это был не он. Жена вошла. Халат. Пучок. Взгляд, не обиженный. скорее обвиняющий. Она прошла мимо, словно его не было, и бросила полотенце на стул. - Ты хоть когда-нибудь займёшься собой? Сколько можно, Гарри? Он ничего не сказал. Снова сел. Снова взял чашку. На столе лежит газета. Не “Пророк”. Не “Мир Магии”. Обычная. Местная. Заголовок: “В магазине снова не работает терминал”. Ни Поттера. Ни волшебства. Ни намёка, что где-то он был важен. И вдруг, всё замерло. Он поднял глаза. И улыбнулся. Настоящий Гарри вздрогнул. Это была не жалкая улыбка. А… настоящая. Усталая, но настоящая. Он смотрел в окно. А там мальчик, лет десяти, бегал по двору. С палкой, как с метлой. Визжал, махал руками, что-то кричал. Потом упал. Засмеялся. Поднялся. И продолжил. Гарри-магловский смотрел. Долго. Словно в этом моменте было всё, чего он не знал, но чувствовал. Настоящий Гарри дёрнулся вперёд. Хотел коснуться стекла. Кричать. “Ты не волшебник. Но ты… жив. Ты жив?” Тишина. Только шорох радиоприёмника, где монотонно говорили про скидки на обогреватели. Он вздохнул. Улыбнулся снова. И отпил чай. Комната исчезла так же тихо, как появилась. Гарри остался стоять на границе реальностей, с привкусом дешёвого чая на языке и странной тяжестью в груди. Он всё ещё не знал рад ли он, что получил то письмо. Или нет. Темно. Пахнет дождём, дымом и металлом. Воздух вязкий, с привкусом озона. Камни под ногами мокрые, кривые. Улица узкая, с облупленными фасадами, словно сама магия здесь устала быть чистой. Фонари светят тускло, будто через грязную вуаль. Всё выглядит так, будто героизм давно отсырел и покрылся плесенью. Драко Малфой появился под козырьком магазина. Невидимый. Тень среди теней. И сразу увидел себя. Не в мантии. Не с гербом. Не в золотом зале. А в потёртом аврорском плаще, с закатанными рукавами и лицом, в котором больше усталости, чем злости. Он стоял, прижавшись к кирпичной стене, рядом с подъездом. Ожидание. В руках палочка. Чёрная. Тёмное дерево, стёртая. Не для красоты. Для дела. Тот Драко не был красивым. Щетина. Царапины на скуле. Взгляд уставший, чуть мутный. Губы сжаты, как у человека, который больше не верит в хэппи-энды. Но он был… настоящий. Из соседнего проулка выбежал человек юркий, с сумкой через плечо. Закричал. Сзади вспышки, преследователи. Аврор-Драко не медлил. Вышел из тени, наложил щит. Крик. Взмах палочки, коротко, резко. Магия грязная, с запахом гари. Преступник был обездвижен. Всё затихло. Обычные люди выглянули из окон, но быстро закрыли ставни. Никто не аплодировал. Никто не сказал "спасибо". Он подошёл, поднял упавшую палочку преступника, сунул в карман, и тяжело выдохнул. Повернулся, пошёл обратно. Прошёл мимо невидимого настоящего Драко. И в этот момент тот почувствовал: этот, другой пахнет потом, пылью и чем-то ещё. Ответственностью. Он вошёл в подъезд. Поднялся по скрипучей лестнице. Открыл дверь. Квартира была крошечная. Никакого пафоса. На столе тарелка макарон. Книга без обложки. На стуле висит куртка, пахнущая улицей. На стене - фото. Только одно. Без рамки. Он и мать. Маленький. И записка. Почерком, знакомым до боли: “Пиши. Просто пиши. Я всегда читаю.” Он подошёл. Открыл ящик стола. Достал письмо. Недописанное. Тот самый почерк. “Мама, я...” Остановился. Зажёг свет. И просто сел. Один. Драко-настоящий стоял, и внутри у него происходило что-то странное. Не боль. Не гордость. А… уважение. Слово, о котором он редко думал. Но сейчас — оно было единственным. Комната исчезла, но вкус сырой улицы и огрубевших пальцев на палочке остался. И с ним ощущение, что, возможно, именно этот Драко впервые действительно был свободен. Тишина в этой комнате была странной. Не уютной, как у Уизли, где даже молчание всегда пахло теплом. А… вылизанной. Полированной. Холодной. Элегантной. Рон появился в просторной гостиной с высокими потолками, огромные окна, шторы из тяжёлого бархата. Свет проникал мягко, золотыми полосами. Всё было в выдержанном стиле: тёмное дерево, латунь, глубокий зелёный. На стенах картины: Рон на обложках журналов, Рон с Кубком, Рон с министром, Рон на красной дорожке. И ни одной фотографии семьи. Ковёр под ногами пружинил, как у дорого отеля. Камин автоматический с пламянем без запаха. Столы хирургически чистые. Полки все, дизайнерские. Рон-настоящий стоял в углу. Тихий. Незаметный. Рон-альтернативный вошёл. Он был в костюме. Не мантии. Костюм сидел идеально. Волосы чуть приглажены, борода аккуратная. Он выглядел… стильно. Дорого. И одиноко. Сел на диван. Щёлкнул пальцами. На подносе появилась еда - фуа-гра, багет, крем-суп. Он взял бокал. Сделал глоток. Выдохнул. Именно в этот момент Рон-настоящий понял тут не было никого. Ни Джинни, ни Фреда с Джорджем. Ни Гермионы. Ни смеха, ни грязных носков, ни попытки отшутиться. Ни голоса мамы, который перебивает радио. Ни даже совы. Телевизор на стене молча показывал спортивные итоги. В углу стояла награда: “Золотой Чародей Года”. А рядом записка от кого-то из PR-команды: “Не забудьте выложить фото с новым шампанским. Спонсоры ждут.” Он включил автокамин. Достал суп. Поел без радости. Без эмоций.И тогда, впервые за вечер, он заговорил. Глухо. Тихо. - Эй, Фред… Ты бы, конечно, ржал, глядя на меня. Я— крутой. Я всё получил. Даже трёхэтажный шкаф под галстуки. Класс, да? Он замолчал. Потом хмыкнул. - Я знаю. Я идиот. Он встал. Подошёл к окну. Посмотрел вниз — там никого. Ни детей. Ни соседей. Ни мётел. Только улица, по которой давно никто не ходит без охраны. Рон-настоящий стоял как прибитый. Он хотел сказать: «Это не ты». Но знал, мог бы быть. И с новым скрипом всё исчезло. А за спиной будто осталась тяжесть слишком дорогой тишины. Воздух был густым, как патока. Слишком сладкий, слишком тёплый, слишком душный, слишком... Пахло розовым ладаном, пудрой, алкоголем и очень дорогим парфюмом, который давно перестал радовать.Ткани тяжёлые, шелестящие, как драгоценные путы. Пэнси появилась в спальне. Огромной. С колоннами. Занавесками цвета бордо. Ложе полусферой. На полу шкуры, чьи-то. Мягкие. Безликие. На туалетном столике флаконы, украшения, зеркала. Десятки зеркал. Но ни одно не показывало лицо. И тогда она увидела себя. Пэнси. Та, другая. Сидела перед зеркалом. В корсете цвета крови и меховой накидке. Волосы как у старинной фарфоровой куклы. Губы накрашены. Брови идеальны. Но взгляд - мёртвый. Дверь открылась. Сквозь ткань вошёл мужчина. Высокий. Лысеющий. В мантии, затянутой в животе. С сигарой. Партнёр отца. Его компаньон. Старый, вонючий, тяжёлый. Он подошёл. Взял Пэнси за подбородок.Поднял. Не грубо. Но жестко. Как вещь. - Улыбнись, кукла. Вечером у нас гости. Надень то синее. То, что я люблю. Пэнси посмотрела на него. Без эмоций. Кивнула. Молча. Опустила глаза. Настоящая Пэнси хотела закричать. Сломать зеркало. Вырвать себя из кресла. Но не могла. Только смотрела. Мужчина ушёл. И Пэнси-другая осталась одна. Медленно встала. Подошла к столику. Взяла бокал. Отпила. И швырнула в стену. Стекло разлетелось. Осколки осыпались на ковёр. Кровь капнула на пальцы тонко, почти изящно. Она смотрела на свои руки. И вдруг заплакала. Беззвучно. Глухо. Как будто плакать это привычка. Как чистить зубы. И тут же вытерла лицо. Ровно. До сухости. Чтобы никто не догадался. Пэнси-настоящая стояла с ледяной кожей. И впервые в жизни не чувствовала себя гламурной. Только пустой. Мир рассыпался. И в воздухе остался запах: пудра, алкоголь… и унижение, замешанное на золоте... Сначала пришёл запах. Плотный, сладкий, как удушливый поцелуй. Смесь крема для загара, ванили и слегка подпаленной карамели. Воздух тёплый, жирный, как жирная похвала. Сквозняк лениво шевелил тонкие занавески. Они шелестели, будто аплодисменты из ваты. Блейз оказался в огромной спальне. Белоснежный мрамор, стеклянные стены, золотая фурнитура. Здесь всё блестело. Даже пепельница. Даже отражение в окне. Даже одиночество. Он стоял рядом с кроватью. На простынях отпечатки женских колен и губной помады. На полу босоножки, кружевное бельё, будто с витрины. В воздухе остаточный смех. Фальшивый. Как записанный. В глубине комнаты стоит диван, шёлковый, кремовый. На нём полулежал он. Блейз. Альтернативный. В разомкнутой льняной рубашке, с гладкими ногтями и браслетом Cartier. На лице идеально оформленная щетина, от которой невозможно понять: ему двадцать девять или сорок.Он держал бокал белого вина. Пил медленно. Скучающе. - Тебе было хорошо? - раздался голос из душа. Женский, игривый, обволакивающий. - Всегда, детка, - отозвался он не поворачиваясь. Даже не улыбнувшись. Женщина вышла. Обнажённая, в одной накидке. Он кивнул. Даже не посмотрел. Она подошла, чмокнула его в висок и… растворилась. Не в воздухе. В декорации. Потому что именно так он их и видел. Он остался один. В идеальном номере с видом на залив.С кондиционированным одиночеством. Блейз-настоящий стоял за шторой. Смотрел. Он чувствовал запахи. Слышал джаз, доносившийся из колонок. И ничего не говорил. Блейз-альтернативный поднялся. Прошёл в гардероб. Мантии на вешалках. Все тёмные. Все одинаковые. Он достал из ящика коробку. Открыл. Там — письма. Все от женщин. Смятые. Неоткрытые. - “Ты такой, как никто.” - “Хочу остаться.” - “Ты, наверное, лучший из всех.” Он закрыл коробку. Поставил обратно. Вернулся на террасу. Девушки. Ещё девушки. Красивые. Ни одной - дважды. Выдохнул. - Бесподобно скучно, - сказал он в пустоту. - Всё это… слишком легко. Он закрыл глаза. На миг. На чуть дольше, чем надо. Блейз-настоящий не двинулся. Но внутри что-то перекосило. Где-то между “всегда при деньгах” и “никто не остаётся на утро” - пролегла такая пустота, что даже самое дорогое вино не могло её утопить. Комната исчезла, но на кончиках пальцев осталось: стеклянная прохлада, помада на бокале и мягкий привкус роскоши без смысла.

"Устали от эмоциональных срывов, вызванных альтернативными версиями собственной личности?

Наша команда рекомендует... 'Чай с травами от мадам Помфри'!

Сбалансированный сбор из мятной мелиссы, корня валерианы и капли драконьего дыхания — и вы снова почувствуете, что живёте не зря!"

При покупке в сети "Аптека Снейпа" — в подарок мешочек для душевных ран.

Слоган: "Не умеешь справляться — хотя бы заварись".

Спонсор — Минздрав магического спокойствия.

Всё началось с неона. Яркий, ядовито-розовый, он мигал сбоку, как предупреждение. Пахло потом, сладкими коктейлями, дешёвым лаком и тревогой. Пол под ногами липкий. В воздухе гремела музыка, не совсем магическая скорее, смесь кричащего синтеза и глухих ударов баса, от которых внутри всё начинало дрожать. Астория очутилась в клубе. Нет, не в элитной лаунж-зоне с коктейлями и благородными тенями. Здесь запах сигарет, странные глаза в темноте, мужчины с подрагивающими веками и женщины, у которых больше блеска на губах, чем в глазах. На сцене шест. Вокруг магловские огоньки, иллюзии и шепотки. Толпа гудела, шуршала купюрами, подзывала официантов. На сцену вышла она. Астория. В другом обличье. Корсет. Сетка. На губах алый. На щеках румянец. Но не от радости. От освещения. Она двигалась. Пластично. Мягко. Но не страстно. Не свободно. Это было не танец. Это было выживание. Улыбка чуть наиграна. Спина прямая. Взгляд мимо зрителей. Настоящая Астория стояла в глубине зала. Невидимая. Она чувствовала, как каждая вспышка софитов будто обжигала ей кожу. Толпа свистела, требовала больше. Кто-то крикнул: «А ну покажи, принцесса!» Кто-то засмеялся: «Гринграсс, вон ты где!» Астория-другая не отреагировала. Она спустилась со сцены. Прошла сквозь зал. Переобулась на ходу. Зашла в гримёрку. Там было темно. Только зеркало. Только тусклый свет, от которого под глазами проступили круги.Она села. Сняла парик. Стерла губы. Осталась… собой. Маленькой. Бледной. И очень-очень усталой. Ткнула в радио. Там заиграла классическая музыка. А она сидела, склонившись на руки, как девочка, уставшая на утреннике. И тогда заплакала. Не громко. Не истерично. Как человек, который уже понял, что утешать некому. Настоящая Астория стояла в тени, и ощущение её прежнего достоинства, тишины, загадочности рассыпалось под грохотом дешёвых басов и фальшивых аплодисментов. Здесь она была заметной. Здесь она была чужой. Мир погас. А последним остался только звук её каблуков, уходящих за кулисы. Свет. Ровный. Яркий. Как в операционной. Воздух чистый, сухой, пахнущий бумагой, воском, канцелярским порядком. Каждая деталь в этой комнате говорила: “Здесь не ошибаются.” Дафна оказалась в холле Министерства. Не суета. Не бюрократия. Идеальная выставка успеха. На стене её портрет. Дафна Гринграсс. Премия за вклад в развитие магического образования. Медаль за магическую этику. Грамота за реформу. Снимок с Министром. С министром образования. С собой. Рядом витрина. В ней кубки, книги, дипломы, её перо в стекле. Ни пылинки. Ни пятнышка. Тишина. И тут она. Дафна-альтернативная. В идеальном костюме: серо-голубая мантия, острые плечи, волосы в собранном узле. На лице улыбка. Та самая. Улыбка, которой кивают репортёрам, не друзьям. - Благодарю. Для меня честь, - произнесла она перед микрофоном, стоя за кафедрой. Зал аплодировал. На автомате. На рефлексе. Она поклонилась. Улыбнулась ещё раз. Спустилась со сцены. И пошла. Не в кабинет. Не в галерею. А в холл. Где никого не было. Села на скамью. Развязала шнурки туфель аккуратных, как ножи. И просто сидела. Настоящая Дафна наблюдала. Невозможно было не заметить: у неё были круги под глазами. Невозможно было не почувствовать: от неё веяло… истощением. Не усталостью - опустошением. Она достала из сумки письмо. Открыла. Это было письмо от Астории. Старое. С отпечатками слёз. “Я знаю, ты правильная. Я знаю, ты сильная. Но, пожалуйста, просто будь со мной. Не как пример. А как сестра.” Письмо смято. Забыто. Она сложила его. Снова. Положила в карман. И осталась сидеть. В полном одиночестве. Среди стен, которые аплодируют только за заслуги. Настоящая Дафна не сдержала слезы. Они катились бесшумно, как будто даже сейчас ей не хотелось делать ничего “неидеального”.Но они шли. Комната исчезла. Но ощущение: “я всё сделала правильно и всё потеряла” осталась на губах, как кислота. Запах свежескошенной травы. Пыльцы. Влажной земли. И… ладана. Невилл оказался в саду. И всё в нём было почти привычным: растения, клумбы, деревянные таблички с названиями. Только всё вычищено до блеска. Без суеты. Без живого беспорядка. Он шагнул дальше — и понял: это не сад. Это мемориал. Вокруг идеально подстриженные кусты, цветы по линеечке. На каменных плитах имена. Даты. Слова благодарности. В центре пьедестал. На нём бронзовая статуя.С поднятой палочкой.В развевающейся мантии. Невилл Долгопупс. Павший за мир. “Свет не в шраме. Свет в сердце.” Настоящий Невилл замер. Он подошёл ближе. Внизу - цветы, записки, детские рисунки.Сердца. Подписи. Письма. Он прочёл одно: “Спасибо, мистер Долгопупс. Я теперь учусь в Хогвартсе. Благодаря вам.” Подпись: Элла, 11 лет. Рядом стоял Гарри. В тёмной мантии. Молчал.Держал букет. Положил к ногам статуи. Рядом стояли Гермиона и Джинни. Без слов. Просто стояли. И смотрели на него. Невилл-настоящий чувствовал, как в груди сжимается. Гордость. Боль. Одиночество. И… тишина. Он умер героем. Мир спасён. Но его здесь нет. Палочка в музее. Имя в учебниках. Друзья на похоронах.Жизни нет. Невилл стоял один. И впервые понял: можно быть нужным всему миру - и не дожить, чтобы это почувствовать. Комната исчезла. Но имя, выгравированное в бронзе, навсегда осталась внутри него. Шум. Не просто шум - рёв. Оглушающий, ликующий, волной бьющий по груди. Аплодисменты, крики, вспышки камер. Запах мокрой травы, адреналина, жаркого стадиона, перемешанный с потом, радостью и магией. Джинни оказалась посреди поля. Стадион был переполнен.Трибуны на головокружительной высоте. Флаги. Огоньки. Люди визжали её имя. Она в форме. В красном. С золотыми полосками. Метла в руке, волосы распущены, щеки горят. На губах улыбка. На лице слава. Над ней огромное табло: Джинни Уизли - лучший ловец десятилетия. Рекорд турнира. Рядом кубок. Высокий. С сияющими рунами. Она подняла его. Толпа взревела. И вдруг… замолчала. Не сразу. Постепенно. Голоса один за другим исчезали, пока остался только гул стадиона. Трибуны… опустели. Фанаты исчезли, как дым. И она осталась на поле. Одна. Улыбка медленно сошла. Она оглянулась. Скамейка команды пустая. Ложа почётных гостей закрыта. Семейный сектор…Пуст. Ни мамы. Ни Рона. Ни Гарри. Ни одного “своего”. Она подошла к скамейке. На ней лежал журнал. На обложке она. Заголовок: “Женщина без страха. Без тормозов. Без привязок.” Рядом бутылка воды. Недопитая. И открытка: “Ты легенда. Но жаль, что с тобой невозможно жить.” Она сжала кулак. Поднесла к лицу. Вздохнула. И села. Одна. Посреди поля.Кубок рядом. Метла за спиной. А в глазах растерянность. Как будто она победила в игре, в которой давно никого не было. Настоящая Джинни стояла у кромки поля. И впервые ей хотелось не забивать голы, а просто… чтобы кто-то ждал её внизу. Хотя бы один. Поле исчезло. Но хруст песка под бутсами и металлический звон кубка остался внутри, как боль в старой травме. Комната была тёмной. Не из-за отсутствия света, просто сам воздух здесь был густым, как чернила, насыщенным властью, страхом и тайной. Запах холодного камня, старой магии, металлической пыли. По стенам символы. Не просто узоры, а настоящие схемы. Контроль, изоляция, принуждение. Магия власти. В центре стол. Командный. На нём артефакты. Кристаллы. Заклинательные сферы. Рунные матрицы. И на возвышении он. Тео. Не преподаватель. Не студент.Магистр Теней. В мантии, чёрной как ночь. С серебряными швами. Смотрел вниз на карту, по которой мерцали красные огоньки. Линии магической защиты. Каналы. Ход наблюдения. Он изучал. И двигал фигуры. На стене картина. Его. Подпись: “Теодор Нотт. Архитектор будущего. Глава Ордена Внутренней Истины.” Настоящий Тео стоял в тени. Он чувствовал холод, но не страх. Он знал: этот он это не ошибка. Это реализация. К нему подошёл человек. В капюшоне. - Все готовы. Выдачи артефактов завершены. - Кто-то сопротивляется. - Значит, боится свободы. Всё по плану. Они выберут подчинение, как всегда. Он развернулся к зеркалу. Снял перчатки.На пальцах руны. Он не был в одиночестве. Он был в центре мира, который создал. Но в его глазах… не было огня. Только усталость. И одиночество. Потому что, чтобы всех контролировать нужно от всех отказаться. Комната исчезла. А на её месте осталось лишь ощущение абсолютной власти. И абсолютного холода. Комната была стерильной. Как в больнице. Как в лаборатории. Как в музее. Белые стены. Белый пол. Белый потолок. Ни одной детали. Ни одной занавески, книги, рисунка. Всё блестело. И всё молчало. Пахло антисептиком, магическим хлором и тишиной. В центре стол. На нём стеклянная витрина. Внутри существо. Маленькое. С крылышками. Пушистое.С этикеткой: “Миф. Не подтверждено.” На стене портрет. Луна Лавгуд. Халат. Галстук. Очки. Подпись: “Профессор Лавгуд. Рациональный путь к магической реальности.” И вот она вошла.Луна.Всё такая же и абсолютно другая. Волосы собраны. Очки обычные, круглые. Лицо чистое, но пустое.В движениях аккуратность. В голосе сухость. - Субъект 47. Подтверждено отсутствие когнитивной ауры. Закрыть исследование. - Да, профессор, - отозвался ассистент. Она кивнула. Прошла вдоль витрин. В каждой то, что раньше было её миром. Флоббер-черви. Выморозки. Радужные шипохвосты. Все за стеклом. С табличками: “Недоказуемо.” “Опровергнуто.” “Выдумка.” Настоящая Луна стояла у стены. И сердце у неё билось слишком быстро. Луна-альтернативная остановилась у последней витрины. Там было… ничего. Пустая клетка. На ней — табличка: “Вера.” И вдруг, на секунду, в её лице что-то дрогнуло. Она сняла очки. Посмотрела на клетку. И прошептала: - Прости. Потом повернулась. И ушла. Без плаща. Без шепчущих голосов. Без чудес. Комната исчезла. А с ней и последний крошечный, нелогичный свет внутри. - Знаете… я хотел назвать это испытание “просто зрелищем”. Я хотел пошутить. Правда. Но я не могу. Сегодня наши участники не сражались. Не бегали. Не спорили. Они просто смотрели. И, по правде, мне кажется ни одно зеркало не было таким жестоким, как то, что показали им сегодня. Министерство называет это “терапией правды”. Я называю это “сломай себе мозг, а потом собирай по осколкам”. Они не умерли. Но что-то в них точно.

@mollyrocks: «Я. Проплакала. На сцене Джинни. Это было невыносимо.»

@darkbutcool: «Блейз такая пустота в теле модели, аж пробрало. Альфонс-экзистенциалист!»

@hermione4minister: «Гермиона в Слизерине — это реально страшнее, чем если бы Волдеморт вернулся.»

@lunabutterfly: «Самое страшное — Луна без чудес.»

"Рейтинг эпизода 'Альтернативная реальность' - 9,8/10.

Мнения разделились: кто-то называет его шедевром, кто-то пыткой.

Министерство заверяет, что “травма умеренная и контролируемая”.

Журнал 'Чары и Драма' уже выпустил 7 теорий о смысле сцены Дафны и письма Астории."

“Мы напоминаем, что все участники дали согласие на участие в психомагических тренировках.

Демонстрация альтернативных сценариев служит исключительно восстановительным и воспитательным целям.

Мы благодарим всех, кто смотрит и делает выводы.

Пожалуйста, не пытайтесь повторить увиденное дома.”