Прометеева трагедия

317 г. от войн Раскола. Отрывок из дневников Великого Прометея.       Получилось!       О, предки, получилось!       Сегодня мы попрали все, что нам пытались внушить эти пустоголовые Шептуны в белых рясах. Мы думали, что мечтаем слишком по-крупному, думали, что замахнулись на кусок, который не проглотим. Но мы сделали это! Наши предки пытались воссоздать для людей Скептариев хотя бы часть тех благ, что волшебники сами нам никогда не дадут. А мы создали нечто, что этим фокусникам никогда ни повторить, ни осмыслить.       Это не фокус. Не дар «великого» потока.       Это технология.       Сегодня мы доказали, что наука — это мышление, когда магия — просто рефлекс. Волшебник может сотворить лишь то, что дано ему его «потоком». Ученый может изучить и поменять то, что уже есть, а потом создать что-то совершенно новое. Ставлю на то, что любой Шептун Цитадели от такого открытия зароется в своих плесневелых свитках и сойдет с ума. Ведь не может же быть, чтобы пропащие скептарианцы сделали что-то, что неподвластно «избранным» великим Токамар! Наверняка об этой оказии было написано в свитках. Не может быть, чтобы в этих разваливающихся свитках чего-то не было написано.       Они все — просто ограниченные фанатики.       Вот-вот достроим первый Терминал — и мир уменьшится. Мы сможем в мгновение ока сбежать от треклятой Цитадели куда угодно, и нас не найдут даже Руки Токамуара. А если найдут — мы переместимся снова. Терминал можно построить в любой точке мира и отправиться, куда только пожелаем.       И тогда больше никто не сможет запереть нас ни за какими стенами.

***

      Большую часть просторного зала занимал огромный круглый стол, окруженный высокими резными стульями — все из белого мрамора. Шесть из них были одной высоты и только один — место Святого Жреца — выделялся и размером, и искусностью, с которой его вырезали. Белая Башня была местом, где вершилась история: в щедро залитую солнцем из огромных окон от пола до потолка, сюда приходили многие поколения Магистров, садились каждый перед своим витражом и решали, как управлять их, безусловно, Великой Империей.       Фигуру Уны заливал огромный зеленый витраж, окрашивавший ее волосы и лицо. На стеклянной мазаике среди пышных лесов задорно танцевала дева — воплощение матери-Токамаэ, покровительницы Целителей, что несла в Сэйнт-Акс долгую жизнь и плодородие.       Исполосованное морщинами лицо высохшего под грузом прожитых лет Святого Жреца и Магистра Мыслителей омывал белый витраж зарождения Священного Потока Токамар.       В желтом свете сидел Магистр Заклинателей, в синем — Магистр Скользящих, в черном — Магистр Некромантов, а в пурпурном — Магистр Творцов.       Напротив Уны, весь красный, словно облитый кровью, сидел Магистр Боевых магов. Даже его светлые, почти прозрачные волосы словно были объяты пламенем. Его витраж повествовал о славной и кровавой победе Токамуара, мужского воплощения Потока, над отступниками науки. Поговаривали даже, что нынешний Магистр — его перерождение.       — Господа, — заговорил старый Жрец голосом сильным и звонким, совсем не подходившим его уже немощному иссохшему телу, — вот, что сегодня я прочитал из утренней газеты: казнь Халема-отступника показала народу, что мы медленно, но верно движемся к поимке Прометеев. Это замечательно, что народ остается спокоен, когда столь опасные преступники все еще на свободе, но я хотел бы, чтобы вы обратили внимание: верно, но медленно. Магистр Волем, Магистр Натарион, объяснитесь, почему именно это слово я вижу в утренней газете?       — Прошу простить, Святой, — спешно затараторил Магистр Волем Каллис, глава Скользящих. Ему хорошо подходила должность: неприметный, среднего роста и телосложения мужчина неопределенного возраста с невыразительным и ничем не запоминавшимся лицом. Кроткий и глубоко верующий человек. Магистр Волем нервно одернул воротник синего камзола, впивавшийся в уже намечавшийся второй подбородок. Камзол был весь увешан толстыми золотыми цепями, сверкавшими крупными драгоценными камнями в массивных оправах. По мнению Уны, на человеке такой средней внешности столько украшений излишне кричали о значимости их обладателя, как бы подсовываясь собеседнику в лицо. — Мы ежечасно следим за каждым поселением в Скептариях, но наших птиц…       — Потому что такое дело не терпит спешки, — грубо перебил его Магистр Боевых магов. Магистр Волем, было, возмущенно глянул на него, но только беспомощно открыл слабый рот под полыхнувшим в красном свете взглядом темных, почти черных глаз.       На красном военном мундире Натариона Фалконера не было украшений. Даже медали за множество побед в завоеваниях Магистр Натарион напоказ не носил. И золотом его мундир не был расшит. Не было и форменных золотых пуговиц, как у подчиненных ему Молотов Токамуара. Но Уна представляла стоимость ткани, из которой он был пошит. Большинство волшебников, даже положения Магистра Волема, могли себе позволить разве что небольшие вставки из нее. Целый мундир наверняка стоил баснословных денег.       Святой Жрец взгляд Магистра выдержал. Он, может, в сравнении с Натарионом Фалконером и выглядел, как умирающая сухая ветка — рядом с молодым дубом, но сухая ветка была на вершине огромного леса, а дуб рос среди небольшой рощи.       — Вот как, Магистр Натарион? Наказание преступников, посягнувших на целостность Священного Потока, не входит в ваш список важных дел?       — Почему же? Это вторая строка моего списка, — Уна наблюдала, как Магистр Натарион, чуть склонив голову, расплылся в широкой почти покорной улыбке. Почти. Его голос был мягким, текучим, словно мед. — А первая — защита Священной Соламарийской Имерии, Святой Жрец. Позвольте мне высказать свои опасения, ведь я тоже читал эту статью. Уверен, вы заметили беспокойство автора о том, что в Скептариях Прометеев начинают превращать в символ. Особенно их главаря, — как его прозвали, — хохотнул Магистр, — «Великого» Прометея. Автор также выразил опасения, что Халема-отступника сделают мучеником.       — И что? — переплетя пальцы, унизанные перстнями, сложил руки в замок Святой Жрец. — Вы считаете их веру в этих… Прометеев достаточно сильной, чтобы восстать против народа Токамар?       Опасно. Натарион Фалконер вечно играл с огнем, как и любой из Боевых магов. Что же, сама суть способностей, дарованных таким, как он, Потоком, — кидаться в самое пекло.       Магистр Натарион просто пожал плечами.       — Я ничего не считаю. Я только знаю, что люди, влачащие свое существование в этих болотах, наказаны Священным Потоком и не чувствуют Его. Они не могут, — указал он изящным жестом на Уну, — дотронуться до цветка и вырастить целую поляну. Они не могут, — кивнул он в сторону Магистра Волема, как бы возвращая должок за пренебрежение ранее, — дотронуться до птицы и взлететь. Эти жалкие люди обречены быть навеки ограниченными своими бесполезными телами. И единственный их способ вырваться за его пределы — это думать. И как мы, народ, благословленный Токамар, почитаем данные Им способности, так скептарианцы будут держаться за свои мечты и иллюзии — только и всего.       Уна поджала губы.       — Я не согласна, Магистр Натарион. — Неприязненные взгляды всех, кроме одного, ощутились легким уколом презрения. Магистрат не любил, когда Уна говорила. Только Натарион Фалконер слушал ее. Слушал так же, как и всех — вполуха. В глазах остальных же она была выскочкой. Ошибкой. Даже ее простое имя без фамилии напоминало всем, что Уна выползла из затхлых, всеми забытых мест, по чистому недоразумению получив благословение Токамар. — Всем известно, что я родилась и долгое время жила в Скептариях. Уверяю вас, Мыслители под руководством Святого Жреца более чем знают свое дело. Люди там смиренно принимают свою участь и учат этому своих детей. Дело Прометеев — не более чем досадная случайность. Вы сами сказали, эти люди — жалкие, — она ярко улыбнулась, — у них уже давно нет сил стремиться добраться до нашего с вами стола.       Натарион Фалконер все то время, что Уна говорила, не сводил с нее обсидиановых глаз.       — Но вы же сюда добрались, — спокойно сказал он.       Кровь прилила к ее лицу, заливая кожу яркой краской. Рядом с Уной неловко кашлянул в кулак Магистр Заклинателей.       — Я согласен с Магистром Уной, — неожиданно вступился за нее Святой Жрец. Старик не любил ее больше всех. Само существование Уны было в первую очередь его ошибкой. — И я обдумал ваши опасения, Магистр Натарион, и все же во имя защиты Священного Потока приказываю вам направить Руки Токамуара и ударить Молотами по Скептариям для очистки от неверных воле Его.       Натарион Фалконер вскинул белесые брови.       — И я подчинюсь приказу. В свое время. Мои Руки уже давно дотянулись до Скептариев. И, как вы помните, еще год назад сообщили, что в лабораториях Прометеев из их следов нашли только разрушенный образец Терминала — вероятного предшественника образца, найденного Магистратом. Я предполагаю, что именно через этот Терминал они и сбежали, а значит, искать их надо не в Скептариях, а по всему Сэйнт-Аксу, что, я напомню, недавно начавшие объединяться и нападать на наши города племена иноверцев несколько осложняют, — уже хмурился Магистр.       — Это богохульство! — хлопнул по столу Святой Жрец. — Следите за языком, Магистр Натарион! Испытанный год назад Терминал взорвался, доказав, что любая деятельность скептарианцев есть деяние, гневающее Священный Поток! А вы сейчас заявляете, что это их… — Святой, поглощенный возмущением, витиевато взмахнул рукой, поморщившись от отвращения, — изобретение успешно работает, раз вы не в состоянии найти эту кучку рациоеретиков! — Святой Жрец резко выдохнул, успокоившись так же быстро, как и разозлился. Он снова чинно сложил руки пред собой, удержав на лице маску непоколебимой умиротворенности. С мягкой улыбкой учителя, пытавшегося наскрести остатки терпения и объяснить нерадивому ученику элементарное, Святой Жрец спросил: — Что бы на это сказал ваш батюшка, Магистр?       — Он ничего не может сказать, — развел руками Натарион Фалконер. — Он же взорвался в том Терминале. И именно поэтому я — первый человек, желающий поимки преступников. Но в первую очередь я обязан убедиться, что Священный Поток будет защищен. Если Прометеи живы, а мы спровоцируем восстание в Скептариях — может оказаться, что Прометеи весь этот год строили еще один Терминал. И тогда они смогут наносить по нам удары откуда угодно. Я всего лишь прошу Святого Жреца дать моим людям время, чтобы обезопасить Его сохранность.       — Даю два месяца, — отчеканил Святой Жрец. — С условием, что ко Дню Воссияния Потока вы принесете более существенные результаты, чем показательная казнь мелкого писаря.       Натарион Фалконер склонил окрашенную в красный голову:       — Благодарю, Святой Жрец, за то что позволили Священному Потоку направить меня.

***

      — Мог бы и помягче, — проворчала Уна, тихо закрыв за собой дверь.       Она шла в красную башню, сохраняя легкую полуулыбку на лице, очень стараясь, когда войдет, ни в коем случае не показать, что на этот раз он смог ее задеть. Но, оказавшись в его кабинете, поняла, что все равно хмурилась.       Кабинет Натариона Фалконера был подстать хозяину: обманчиво простой в своей тихой роскоши, организованный в четком порядке. Один диван, обитый неброской коричневой, но страшно редкой тканью из покоренного Натарионом же племени, два таких же кресла по обе стороны от большого идеально отполированного стола из красного дерева и стены, уставленные книжными шкафами. Книги, конечно же, были расставлены строго по теме, а каждая тема заполнялась в алфавитном порядке.       Натарион, вальяжно опершийся о свой большой красивый стол, только ухмыльнулся одним уголком губ, выгнув бровь:       — Когда это тебе нравилось помягче? — сказал — и расплылся в широченной довольной улыбке.       Уна на секунду застыла. У него была красивая улыбка. С харизматичными ямочками, иных, незнакомых с этим мужчиной близко, вводившими в заблуждение. В уголках его губ всегда таился намек на угрозу, но оттого молодой Магистр виделся Уне еще притягательнее.       Она подошла к нему, уже чувствуя наливавшийся жар внизу, и, притянув за ворот мундира, с нажимом сказала, глядя прямо в обсидиановые глаза:       — Ты понял, что я имею в виду.       — Разумеется, — Натарион резко поменял их местами, вжимая бедра Уны в столешницу. Она чувствовала его мгновенно напрягшееся естество животом. — Но разве это не естественно для Целителей и Боевых магов недолюбливать друг друга? Вы лечите — мы калечим.       Уна фыркнула, уворачиваясь от его губ:       — В таком случае, уверена, по заветам Свитков мы сейчас точно что-то нарушаем.       — Ой, да старик глотку надорвет, чтобы найти очередную новую трактовку какой-нибудь главы по такому событию. А Магистр Заклинателей и рад стараться.       Уна залилась смехом, наконец обхватив его лицо руками и поцеловав.       Она целовала губы, скулы, линию челюсти, сбрасывая с него сначала мундир, потом — рубаху. Его кожа была бледной, кое-где розовели рубцы шрамов от давних ран. Ожоги, клинки. Наверное, один шрам, напоминавший звезду, был от стрелы. Уна поцеловала каждый. Они напоминали о том, кем был Натарион Фалконер — воином.       Она откинулась назад, рассматривая его голый торс. Крепкий, жилистый. Он был высок и широкоплеч, но по-аристократичному изящен.       Ее взгляд опустился на его штаны, и Уна вдруг заметила:       — Красный определенно твой цвет.       — Да? — выгнул бровь Натарион, усаживая ее на стол и склоняясь к ее шее. — По учению старика Священный, мать его, Поток благословил меня ходить в нем вечно.       Натарион задрал ее легкое зеленое платье, ведя шершавой ладонью вверх по ее бедру.       Он любил, когда Уна носила такие платья. Открывавшие плечи, спускавшиеся легкими слоями полупрозрачной ткани по груди, струившееся по открытым разрезами бедрам. Натарион, расстегивая золотые пояса и снимая эти платья с нее, скользившие вниз по ее телу, звал ее «воплощением нимф Токамаэ». Изящных. Воздушных.       — Нам обязательно говорить о старике именно сейчас? — Уна охнула. Он ввел в нее пальцы. О, сегодня Натарион Фалконер был нетерпелив. Сегодня он был слишком разгорячен спорами в Магистрате, чтобы быть в настроении для долгих чувственных прелюдий, полных поцелуев, прикосновений и вздохов. Поэтому он просто сразу трахал ее своими длинными пальцами, заставляя Уну намокнуть для него быстрее. Она промычала что-то невнятное ему в плечо.       — Ты права, — ухмыльнулся Натарион, шепча ей на ухо. — К чертям его!       Уна шлепнула его по спине:       — Точно богохульник! А!       У нее перехватило дыхание — настолько резко он вошел. И привыкнуть не дал — сразу вбивался быстро и жестко, перехватив ее ногу под коленом и задрав вверх. У Уны перед глазами заискрило.       Ох, и ведь знал же, что делал. Уна правда не любила «помягче». Больше всего она любила, когда Натарион был именно таким.       Она вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину:       — Постой!       О да, Уна любила, когда он был по-ненасытному жестким.       Но в меру.       — Больно.       — Прости, — прошептал он ей на ухо, чуть прикусив мочку уха и позволяя лечь. Уна, зарываясь в его почти белые прямые волосы, все растрепавшиеся, мягко поцеловала его в висок.       Они двигались вместе, почти сливаясь вспотевшими телами, Уна обвивала ногами его торс, Натарион впивался в ее шею, сжимая груди. Платье, так и не снятое, а лишь задранное кверху, царапало набухшие соски. Каждое движение приносило с собой все большее удовольствие.       Уна положила ладонь на его лицо. Она хотела быть к нему ближе, хотела раствориться в нем, залезть под самую кожу. Она осторожно выпустила поток, соединяясь с каждой мельчайшей частичкой его тела. Натарион ощущался как… Жизнь. Неумолимая, бившая ключом, воплощенная в этом сильном теле. И с каждым движением в ней его тело вспыхивало в ее Потоке разрядами молний.       Его же Поток был другим. Он не был теплым, как у Уны. Он был горячим, покалывавшим. Если Уна наполняла Натариона теплотой, присущей всем Целителям, то Натарион наполнял ее напряженной энергией, готовой вот-вот взорваться. Словно она была на поле боя.       Она закричала.       Уна чувствовала их физические тела: как Натарион вбивался в нее, выбивая воздух из легких, как натужно дышал ей на ухо. И чувствовала нечто большее, чем просто плоть, хранившая их и доставлявшая им удовольствие. Это было даже больше, чем их души.       Это был сам Поток. Воплощенный в них и соединявшийся в одно целое через их кожу.       Под ее веками взрывались искры, кровь стучала в ушах.       И их сила, покалывавшая с мягкой, горячая с едва теплой, буйная с размеренной — ударили в ее разум, как река ударяется об плотину, чтобы ее снести.       Тело Уны сжималось вокруг него. На секунду, когда Натарион, нависнув над ней, излился ей на живот, зрение размылось.       Пару мгновений, казавшихся часами, они смотрели друг другу в глаза. Она — в его черные, становившиеся то по-родному теплыми, то ледяными. Он — в ее холодные бледно-голубые, так не подходившие к живому и яркому задору души Уны. Уна подумала, что ей жаль скептарианцев. Им никогда не познать тела своих любимых по-настоящему, им не дано ощутить никого и ничего, кроме себя самих. Потеряй она связь с Потоком, наверное, это ощущалось бы хуже, чем отрубленные разом конечности.       Натарион наклонившись, выудил платок из внутреннего кармана мундира, валявшегося на полу, и протянул Уне. Пока она вытиралась, он подошел к окну, совершенно голый.       Подлец! Все вокруг него как будто существовало для того, чтобы сделать Натариона Фалконера еще привлекательней. Даже солнце, казалось, не просто светило, а ласкало его крепкое тело.       Взгляд Уны задержался на его бедрах. Сильных, очерченных четкими линиями мышц. Уне захотелось их оседлать. Кажется, ей было мало.       Она, сбрасывая помятое платье, разлеглась на софе, справа от стола у стены. Тоже нагая.       — Тебе не стоило сцепливаться со Святым у всех на виду, Натарион.       Он только фыркнул, даже не оторвавшись от окна, всматриваясь во что-то. Кажется, он смотрел в направлении своего дворца.       Уна поджала губы. Проглатывая укол непрошенной ревности, она продолжила:       — Святому не нравится, что ты перетягиваешь на себя контроль над военной мощью. Вот увидишь, однажды он найдет повод обвинить тебя в ереси и выволочь на Площадь Очищения.       Натарион, откинув длинные, до лопаток, волосы на спину, наконец повернулся к Уне.       — Я — Магистр Боевых магов. Под моим командованием и армия, и стража, и разведка. Птицеголовые Скользящие Волема не в счет. Я и есть военная мощь.       Уна скрестила руки на груди:       — А если Святой обратится к Дариусу Вальдену?       — Дариус Вальден — идиот! — даже не задумываясь, хохотнул он в ответ.       — Да, но один раз уже сумел унизить тебя перед всем честным народом.       Натарион сверкнул глазами:       — Второй раз такую ошибку даже если захочу — уже не совершу. В любом случае, — Натарион подошел и уселся на софу с другой стороны, уложив ее ноги к себе на колени. — Ты ведь не поэтому злишься.       Уна посмотрела на него. Лицо Натариона было спокойным и открытым, но это показное радушие четко давало понять — тема Святого Жреца закрыта, и она должна отступить по-хорошему.       Уна пожевала губу. Ей не хотелось снова это обсуждать, хотя обида скребла изнутри. Потом она наверняка еще не раз будет обдумывать его слова.       — Мне были неприятны твои слова на собрании.       Натарион только вздохнул.       — Уна, мы договорились сразу. Работа — это работа. А постель — это постель.       — Я знаю, но ты мог бы не напоминать так… прямо о моем положении.       — Каком положении? — резко ответил он. — Ты — Магистр Целителей. Одна из немногих женщин в истории. И, между прочим, одна из самых молодых.       — Какое это имеет значение, если у меня на лбу написано, что я из… этих.       Натарион наклонился к ней, прожигая взглядом:       — Пока для тебя имеет значение, что ты из Скептариев, для всех остальных не будет иметь значения, что ты — Магистр.       Уна отвернулась от него, тихо сказав:       — Если бы я не была оттуда, мы бы могли…       — Мы бы ничего не могли, — жестко прервал ее он. — Потому что причина не в этом — и ты это знаешь.       Она убрала свои ноги с его колен, садясь.       — Знаю, — вздохнула она. Но, всплеснув руками, продолжила: — Но я хочу появляться с тобой на праздниках, на служениях, на приемах. Да просто гулять, в конце концов! А из-за этого…       — Уна! — прикрикнул Натарион. И уже спокойнее добавил: — Не заставляй меня говорить прямо, что тебе пора закрыть эту тему.       Она кивнула, закусив губу, не желая отвечать.       Но все же, помолчав, спросила:       — Что ты будешь делать с поисками? Времени не так уж и много.       Натарион усмехнулся ей привычной хитрой полуулыбкой, как будто их небольшой ссоры только что и не было:       — У меня есть план.       Ну разумеется. У Натариона Фалконера всегда есть план.