Прометеева трагедия

«Силен Токамар, Священный Поток сущего — не имеющий облика, но дарующий форму.

Кто восстал против формы — восстал против Него.

Кто сомневается в Токамар — будет возвращен Ему как плата за бессилие наше перед неверием.»

— Свитки Токамар. Свиток Первый. О Форме, глава II, стихи 12-14

      За все свои сорок с лишним лет Халем не видал ничего прекраснее столицы.       Жизнь в Скептариях была мрачна и скучна, она была такой же серой и затхлой, как и сами втоптанные в землю Скептарии. Родители Халема, его дети, он сам и все, кого он знал, растягивали свое существование от рождения до смерти и малодушно называли это жизнью.       И единственное светлое, что было в этом существовании, были сказы о величии городов волшебников.       Трижды в день каждый житель Скептариев должен был внемлить проповедям Мыслителей. Они рассказывали, как великолепен был мир за стенами, как много волшебники построили и взрастили. И как ужасны были помыслы тех, кто, как предки Халема, осмелились попытаться этот мир уничтожить.       Халем, впервые глядя на сияние белокаменных башен, пронзавших золочеными шпилями чистое голубое небо, увидев воочию раскинувшиеся сочной зеленью, пышавшие жизнью сады, заплакал.       О, его Имерия! Как прекрасна была на самом деле Священная Соламарийская Империя, его чистая, процветающая страна!       Раньше, еще мальчишкой, Халем не понимал, в чем была его вина. Почему он был заперт в этих мрачных, пропахших безнадегой и страхом Скептариях. Это ведь его предки пошли против волшебников, не он. Почему сейчас волшебники считали, что народ Скептариев хотел отобрать у них города, дома? Жизнь, в конце концов? Им бы лишь улучшить существование на своей обедневшей земле, хоть самую малость. Куда им, бездарным, тягаться с магами? А города волшебников… Они Халему не нужны. Пусть оставят себе. Халем все равно не верил, что человек, пусть и волшебник, был способен создать нечто настолько великое, как им внушали Мыслители.       Но теперь, ослепленный сиянием белого мрамора Тарн-Соламара, величием его стен, увенчанных семью грозными белокаменными башнями, несокрушенной столицы, оплота всея Потока, Халем понял.       Как могут быть неправы те, кто ступал по этим каменным дорогам? Как могут быть неправы люди, что сумели возвести эти стены до такой высоты, где, казалось, даже птицы не летали? Они, волшебники, победители, жили здесь — под светом щедрого, любящего их солнца. А Халем и подобные ему, потомки проигравших, выживали там — в бесплодных равнинах, окруженные тучами и холодом.       Слеза скатилась по его морщинистому лицу — чистое воплощение запоздалого стыда за варварство предков. Халем стоял на беломраморной площади, коленопреклоненный, в грязной и грубой нательной рубахе. А на него смотрело великое множество людей в чистой опрятной одежде из таких тканей, о существовании которых Халем даже никогда и не знал. Он и цветов-то таких ярких раньше не видел. И в этой своей жалкости покрытого грязью отщепенца, Халем хотел содрать с себя скребшую тело рубаху, предстать таким, какой он есть — грязным и немощным в своем неверии.       Вперед Халема к толпе вышел волшебник. Он выделялся на фоне этой чистой яркой картины, как клякса чернил на девственном пергаменте.       Волшебник носил красную военную форму из жесткой ткани, на его мундире сверкали золоченые пуговицы, медали. Сапоги его тоже были красными. Только тяжелый красный плащ был подбит золотом с внутренней стороны. Молот Токамуара. Солдат. Палач. Каратель.       И глашатай правосудия Токамар.       — Слушайте! Помните! Повторяйте! — громыхнул его зычный голос, разносясь по площади. На жестком широком лице Молота не было ни тени чувства, словно он был статуей. Беспристрастной. Глухой к мольбам. — Мы стоим в Свете Потока, и Токамар слышит нас. Пред Верховным Магистратом, пред Потоком, пред народом — озвучивается приговор оскверненному словом и сомнением. Имя обвиняемого — Халем! Безликий житель Скептариев. Простой писарь — но с чернильными руками, запятнанными ересью.       Халем чувствовал на себе десятки пар глаз. Любопытных, вопрошавших, правда ли он, немощный бедолага, осмелился пойти против Потока. Они не осуждали, не проклинали. Просто вопрошали: «Как тебя так угораздило?». И под этими участливыми взглядами Халем все ниже опускал голову, не смея смотреть этой мягкой силе толпы в глаза.       — Статья тринадцатая: касание к рациоеретическим материалам. Уличен в хранении и переписи фрагментов Прометеевых учений, — продолжал зачитывать обвинение Молот Токамуара. — Статья двадцать вторая: пособничество изменникам Потока. Письменно взаимодействовал со скрывшимися от правосудия Прометеями. Статья девятая: умолчание истины. В течение сорока семи дней укрывал имена и действия сочувствующих Прометеям. Статья нулевая: сомнение. Записал на полях архивного свитка слова: «Если Поток пронизывает все живое, то откуда берутся люди, не чувствующие Токамар?» Нарушив священное равновесие, он должен вернуться в Поток, дабы исправить содеянное. Как написано в Свитке Первом, главе второй, стихе тринадцатом: «Кто восстал против формы — восстал против Него». По воле Верховного Магистрата, от имени Священного Токамара, от удара Молота Токамуара — оглашается приговор: тело его будет возвращено Потоку, как плата за бессилие наше перед неверием. Имя — зачеркнуто. Плоть — очищена. Слово — стерто. Да будет он разложен, да останется в нас лишь напоминанием: сомнение — начало гниения. Свет не нуждается в глазах! — выкрикнул Молот.       — Поток — в направлении! — громыхнула толпа в ответ.       — Да свершится!       Рука Молота Токамуара коснулась сальных седых волос Халема. Мыслители часто клали руку на его голову, Халем хорошо знал это прикосновение. Но Мыслители были волшебниками благословения. Молоты же были волшебниками кары.       Вместо тепла Халема пронзила боль. Вместо потока силы его жилы наполнились ядом. Сначала с него слезли волосы. Затем — кожа. Халем знал — он разлагался заживо.       Но не жалел. Пока обнажались его вены, обвившие голые мышцы, пока слезало мясо с его костей, Халем мучился в агонии радости: последнее, что он видел вытекающими глазами — то, ради защиты чего его казнили. Великую столицу. Благословенную землю волшебников. В сравнении с сохранением величия Священной Соламарийской Империи жизнь простого маленького человека, как Халем, — пыль. В пыль же он и обратился, когда его кости рассыпались в прах, и Молот Токамуара опустил карающую длань.