Человек в минус первой степени

      Максим Левицкий никогда не оставался дома вечером. Провести вечер дома означало остаться с собой один на один, а на это сил у него не хватало. Будто бы специально для него люди придумали множество мест для тех, кому некуда было себя деть: клубы, рестораны и другие подобные пристанища. На крайний случай Левицкий всегда заваливался к приятелям, которые скрепя душой, но принимали гостя. Он видел, что они были не рады его видеть, как, впрочем, и каждый человек на этой бренной земле.                   Мужчина всякий раз приносил что-нибудь с собой взамен неожиданного визита, стараясь загладить вину, хотя уже давно понял, что это поганое чувство никогда не исчезнет.       В очередное пустое окончание субботы, которое каждый молодой мужчина заполнял всевозможными удовольствиями жизни, Левицкому не хотелось ничего. Оставшись допоздна в офисе, когда все давно ушли, он кусал локти от безысходности — домой нельзя, в гостях делать нечего, от баров тошнит. Мужчине казалось, что он дошёл до крайней точки самобичевания, где любые чувства находились под запретом, уступая место равнодушию. И без того раздражённый охранник (Максим вообще считал, что все в его мире какие-то раздражённые) вынудил его уйти ворчливым шушуканьем прямо под ухом. Это взбесило бы каждого, это надоело и Левицкому. И на работе не удалось отсидеться.       Город, однако, не спал, как предполагало надменное сознание мужчины. Он-то думал, что без него жизнь замедлялась, если не вовсе останавливалась. Ночь была спокойная и безветренная, под стать тихой осени. Деревья перешёптывались меж собой, заполняя тишину людской молвы, луна же наблюдала за безлюдьем исподтишка. Левицкий не поддавался всей этой выдуманной красоте природы, но отчего-то ноги привели его прямо в пустующий сквер недалеко от здания, где он жил. Сквер этот никогда не привлекал внимания Левицкого, хотя у них даже было что-то общее — одинокость. Несколько потрескавшихся лавочек, худые и тощие фонари, разметавшиеся ветром неубранные листья. Ночью молодёжь завоёвывала танцпол, старики мирно спали по домам, и такие маленькие парки их не интересовали. Такие же, как и Левицкий, находились, но, может, именно в эту ночь мужчине повезло завладеть вниманием всего сквера.       В руках мужчины блеснула карманная фляжка, а в темноте — какое-то смутное движение, которое Левицкий по причине первого не заметил. Излюбленный виски обжёг горло, но это было приятно, привычно. Из-за кустов снова послышалось шевеление, которое стало действовать мужчине на нервы. Он окрикнул неизвестного, что бы или кто бы это ни был. Неизвестный не отозвался. Адекватный человек на месте Левицкого забеспокоился бы — а вдруг маньяк, а вдруг ещё что. Однако Левицкого совершенно не колыхало, могли ли его убить или нет. Возможно, он даже лелеял на это надежду.       Вскоре, спустя мгновение, на землю перед мужчиной вывалилось омерзительное тело немолодой женщины. Она, с минуту похохотав в приступе истерического смеха, поднялась и с прищуром поглядела на Левицкого. Тот зевнул и отвернулся от неё, но женщину это не остановило. Казалось, сквер тоже задрожал. От неё несло мерзким запахом водки, плоти и пепла — и такое сочетание вызвало у Левицкого чувство рвоты. Вульгарно одетая, а кое-где и полностью нагая, она пошатывающимися движениями приблизилась к мужчине, и только сейчас он заметил, что на её ладонях запеклась кровь.       Стоило ей подойти к нему вплотную, у Левицкого закружилась голова. Он вдруг подумал, что сам был похож на эдакое человекоподобное существо, близкое к полному падению. Почему же похож? А не был ли он уже им? Поганое чувство снова вернулось, и женщина вместе с ним тоже заговорила. Вернее, заверещала, потому что несла всякую чушь, от которой уши скручивались в трубочку и не желали раскручиваться обратно. Левицкий подумал уйти и сиюминутно собрался сделать это, но женщина вдруг коснулась его. И это касание так сильно прошибло Левицкого до самых мёртвых мурашек, что тот от неожиданности замахнулся флягой на куртизанку.        А она вдруг упала. Да ещё так упала, что не поднималась около пяти минут. Мужчина, не вздрогнув, огляделся. Никого не было. Пришлось подойти к подозрительно долго молчавшей женщине. Запятнанная фляжка валялась недалеко от тела женщины, а у её головы на земле растеклась лужа крови. Почти такой же, какая была у неё самой на руках. Левицкий огорошенно плюхнулся на скамейку. Это... он... сделал?       — Не думала я, что у вас вообще начнётся продвижение, — вдруг раздался над ухом мужчины чей-то голос. — Но чтобы так! Сразу с обратного! Кто вас просил, а?!       Левицкий, озадачиваясь всё больше, спешно подпрыгнул на скамье и обернулся.       Перед собой он увидел нечто странное и расплывчатое. Это смазанное существо походило на юную девушку. Мужчина прикинул, что, будь она человеком, была бы младше его лет на десять, если не больше. Почему же «будь она человеком»? Левицкий сразу догадался, что перед ним не человек — незнакомку окружал красивый ореол лунного света, будто бы она являлась призраком или каким-либо сказочным существом. Такая мысль посетила затуманенную голову Левицкого, но вслух он высказал другое предположение:       — Ты — ангел?       — Я — Нииль, — обиженно поправила его девушка.       Она скользнула напрямик сквозь скамью, словно это было никакое не препятствие для неё, и заглянула мужчине прямо в лицо. Долго, основательно, изучая. Тот же не отвёл взгляд.       — Это многое объясняет.       — Пока вам должно быть важно не это. А теперь ещё раз. Зачем вы её убили?       — Не понимаю, о чём ты.       Девушка, на которой мистически материализовалась чёрно-белая футболка, джинсы, кроссовки — в общем, вполне человеческая одежда, — возмущённо топнула ногой.       — Со мной эта фраза не прокатит. Признавайтесь, почему вы испортили мне всю стажировку!       Левицкий вдруг подумал, что даже если он сходит с ума и говорит со своей галлюцинацией, то и такой исход событий ему по душе. Он порадовался, что в серые будни блеклой жизни ворвалось что-то новое, пусть и не совсем правильное. Пусть смысл пока не доходил до его сознания, в конце концов, сейчас ему было хотя бы интереснее, чем обычно.       — Я не знаю... это вышло как-то само собой… — мужчина затянулся сигаретой, пачку с которыми всегда носил с собой, как и фляжку. — Что же мне теперь делать?       — А я почём знаю? Вы накосячили, вы и разбирайтесь.       — Но ты же ангел! — он призадумался. — Мой ангел. Ты должна мне помочь.       — Во-первых, я сказала вам обратное. Никакой я не ангел. Во-вторых, вы сами должны разгрести то дерьмо, в котором оказались. Мне нужно только следить за вами.       — Как-то ты плохо проследила.       — А вы как-то слишком спокойной ведёте себя для человека, который недавно совершил убийство. Как бы я ни хотела, но надо довести вас до конца пути. Теперь мне уже всё равно, потому что мой билет в долго и счастливо вы благополучно пустили по ветру.       Пламенное и неожиданное признание запутало Левицкого окончательно. Всё-таки зря он выпил лишнего алкоголя — в данный момент ни капли не улавливал суть происходящего. Незнакомка молчала, и это тоже пугало мужчину. Она, наверное, не собиралась его убивать, как сначала отчего-то подумалось ему. Видимо, это был хороший знак. Но вопрос «что же делать?» действительно волновал Левицкого. Если до него снизошёл собственный ангел-хранитель (пусть будет ангелом, пока мужчина не решил наверняка), то дело очень серьёзное. Значит, он не только совершил ужасный поступок, но и довёл себя до той крайности, чтобы совершить ужасный поступок. От этой мысли душе поплохело.       Левицкий и не заметил, как дрожащим голосом повторял, точно в лихорадке: «Что делать? Что делать? Что же делать?»       — Что делать, что делать, — эхом проворчала Нииль. — Для начала придумайте, как всё исправить. А об этом не волнуйтесь, — она обвела рукой мёртвое тело и заговорщически прошептала: — Фонари умолчат.       Мужчина озадаченно перевёл взгляд на тускло мерцающий в темноте фонарь, стоящий в центре парка. Нииль уже испарилась, укутавшись в свой ореол, и Левицкий остался один. Он не понял, что она имела в виду, но почему-то с благодарностью кивнул одинокому фонарю.       — И в этом вы похожи, — донёсся до мужчины смутный голос Нииль.