Нил Абрам Джостен

Кенго присел на край кровати, с другой стороны, напротив Макса. В его глазах, обычно скрывающих истинные чувства, мелькнул искренний, хоть и ехидный, блеск. — Я, честно признаться, не думал, что у тебя такая сила воли, Макс, — произнес Морияма старший, усмехаясь. — Я всегда тебя недооценивал. Его слова были пропитаны легкой иронией, но за ними скрывалось искреннее восхищение. Кенго, наблюдая за Максом, видел, как тот, будучи в браке с его сыном Ичиро, продолжает проявлять такую глубокую заботу и нежность к Даниэлю, испытывая при этом, как он догадывался, давние чувства. Способность Макса держать свои эмоции под контролем, не показывая истинной глубины своих переживаний, но при этом оставаться опорой для Даниэля и его сына, вызывала у Кенго неподдельное уважение. Он, как отец, видел в Максе не просто друга, а человека, который готов взять на себя ответственность за судьбу Даниэля и его ребенка, даже ценой собственных сложных чувств. Даже сейчас, несмотря на болезнь, из кухни доносился волшебный аромат свежих булочек с маком, которые так любил Кенго. Даниэль, словно предчувствуя его визит, успел их испечь. Этот сладкий запах, казалось, немного смягчал напряжение в комнате. — Как вкусно пахнет, — пробормотал Кенго, вдыхая аромат. — Неужели то, о чем я думаю? Даниэль, лежавший в постели, слабо улыбнулся в ответ и лишь покачал головой, не в силах полностью развеять его предчувствие. В глазах его читалась усталость, но и некая умиротворенность от присутствия близких. Макс, который был рядом, как всегда обеспокоенный, вновь подошел к Даниэлю с градусником. 37.5°. Самая противная температура, когда голова всё ещё болит, но таблетку выпить нельзя. Макс, наблюдая за Даниэлем, чувствовал, как внутри него всё сжимается. Эта забота о Дани, эти нежные прикосновения, были для него как глоток воды в пустыне – желанные, но приносящие боль от осознания их недоступности. Он испытывал к нему давние, глубокие чувства, которые старался скрывать, будучи мужем Ичиро. — Пойдемте, я вам чаю налью, — попытался встать Даниэль. В его голосе слышалась лишь легкая слабость, но не полное понимание тяжести своего состояния. Макс мягко, но настойчиво уложил его обратно в кровать. Его прикосновение губами к виску, легкое поглаживание по голове – всё это было наполнено нежностью, которой так не хватало в последнее время. Эти простые жесты заставили сердце Даниэля чуть успокоиться, наполняя его ощущением безопасности, хотя он и не до конца понимал истинную природу этих прикосновений. — Ты еще слаб, Даниэль, — прошептал Макс, его голос звучал почти невесомо, как шелест крыльев. — Побереги себя. Тебе силы понадобятся с удвоенной силой. Теперь, когда у тебя двое детей... Ичиро, наблюдая за этой сценой, чувствовал, как внутри него всё сжимается от ревности. Он видел эту чистую, искреннюю любовь между Максом и Даниэлем, эту нежность, которую Макс так редко проявлял к нему самому. Он понимал, что против этого не пойдешь, и даже не сможешь. Но осознание того, что Макс любит Даниэля, было для Ичиро невыносимым. Он чувствовал себя лишним, отвергнутым, и эта боль смешивалась с каким-то странным, горьким пониманием. — Я сам напою чаем, а ты отдыхай, — Макс улыбнулся Даниэлю, в его глазах светилась искренняя теплота, смешанная с ноткой грусти. Он старался, чтобы его улыбка была обычной, дружеской, но в глубине его взгляда читалось нечто большее. — Пойдемте на кухню, мы ведь с самого утра ничего не ели. Ты чего-нибудьхочешь? — заботливо поинтересовался он, стараясь отвлечь Даниэля от мыслей о болезни. — Нет, спасибо, — ответил Даниэль, его голос был слабым, но решительным. — Я лишь хочу забрать своего сына. Он вновь попытался встать, игнорируя слабость. Макс, присев рядом, положил руку ему на плечо. В его прикосновении было больше, чем просто поддержка. — Мы заберем его. Обещаю, — произнес он мягко. — Но для начала тебе нужно поправиться. Ты же не хочешь заразить ребенка? — спросил Макс с искренней заботой в голосе, и в этих словах звучала не только тревога о здоровье ребенка, но и его собственное желание продлить время, проведенное рядом с Даниэлем, пока тот уязвим. — Нет, но это мой ребенок! — голос Даниэля сорвался, в нем слышалась нотка паники и страха. — Наш с тобой сын, Макс! Наш с тобой, и ничей больше! Макс притянул любимого к себе, обнял, поглаживая по спине, ласково шепча: — Тише, милый, тише. Мы заберем его, обещаю. Под ласковые слова Макса Даниэль начал успокаиваться, его дыхание стало ровнее, он уткнулся в плечо Макса, ища в его объятиях защиту и опору. Казалось, он почти поверил в скорое воссоединение с сыном. Но тут в разговор вмешался Кенго. — Дани, если хочешь, я могу поехать и привезти твоего сына, — сказал он, и в его голосе не было ни тени сомнения. Для него это было естественным шагом. Все взгляды устремились на Кенго. Макс замер, его объятия стали чуть более напряженными. Ичиро поднял голову, его глаза остановились на Максе, затем на Даниэле, потом на отце. В немом вопросе читалось: "Какого хрена?!" — Ну а что, — продолжил Кенго, словно отвечая на их невысказанные мысли, — дети должны быть с родителями. С настоящими родителями, — добавил он. Эта фраза повисла в воздухе, полная двойного смысла. Даниэль отстранился от Макса, его глаза заблестели надеждой, но и легким смятением. — Конечно, хочу! И как можно скорее увидеть сына, — прошептал парень, голос его совсем сел. Он посмотрел на Макса, затем на Кенго. — Вы правда сделаете это для меня? Заберете моего сына? — Правда, правда, — бросил Кенго, уже направляясь к выходу, чтобы не дать Даниэлю возможности передумать или задать еще вопросы, которые могли бы нарушить эту хрупкую договоренность. — Попили чаю, блин, — произнес Макс, отпуская Даниэля, поставив локти на колени и запустил руки в волосы, пытаясь справиться с накатывающими эмоциями. Его лицо выражало сложную смесь облегчения от того, что Даниэль успокоился, и тревоги из-за своего собственного положения и неопределенности будущего. Он чувствовал, как теряет контроль над ситуацией. Даниэль с настороженностью взглянул на Макса, чувствуя его внутреннее смятение, но не в силах понять его причины. Его мысли были заняты сыном, и он промолчал, отдаваясь надежде. — Я провожу отца, — бросил Ичиро, его голос звучал глухо. Он поднялся и Макс лишь покачал головой в знак согласия, его взгляд проводил Ичиро. Он остался наедине с Даниэлем, чувствуя одновременно облегчение от того, что Кенго взял на себя инициативу, и тяжесть ответственности, которая теперь ложилась на него.