Красная метка

      Вернувшись из поместья Синешаля, Кайден чувствовал себя чужим в собственном доме. Стены замка Вальмонд, всегда бывшие для него символом силы и принадлежности, теперь казались позолоченной клеткой. Воздух здесь был спертым, пропитанным запахом интриг и честолюбивых планов, которые он не разделял.       Его официальная помолвка с Элианом еще не была объявлена, но в коридорах замка уже витало подобострастное ожидание. Взгляды слуг стали иными — в них читалось не только уважение к наследнику, но и страх перед будущим фаворитом королевства, ведь его звезда взошла рядом с самим Синешалем.       Отец был доволен, что было хуже любого его гнева. Герцог Вальмонд излучал холодное, самодовольное удовлетворение человека, который поставил на верную карту и уже подсчитывал будущие дивиденды. — Синешаль остался крайне доволен визитом, — сказал он как-то за ужином, отодвигая тарелку с десертом. — Элиан воспитанный юноша. Ты сделал правильный выбор, сын.       Кайден не ответил. Правильный выбор? У него не было выбора. Была лишь иллюзия, призванная скрыть горькую пилюлю предательства.       Единственным убежищем оставалась старая обсерватория. В ночь после возвращения он стоял там, сжимая в руке латунную деталь от «метателя семян», и смотрел на огни замка Торрен. Они сияли так же безмятежно, как и прежде, но теперь это сияние резало ему душу. Он знал, что должен увидеться с Лео. Должен сказать ему… что? Что его официально сосватали? Что их дружбе, их всему, что было между ними, пришел конец?       Дверь скрипнула. Кайден обернулся. На пороге стоял Лео. Он был бледен, но спокоен. В его руках был небольшой сверток. Казалось, он читал его мысли даже на расстоянии. — Я чувствовал, что ты вернулся, — тихо сказал Лео. Его голос был ровным, но в глубине глаз плескалась бездонная боль.       Они молча смотрели друг на друга. Весь ужас произошедшего визита, все унизительные подробности помолвки, о которой, без сомнения, уже шептались при дворе, висели между ними тяжелым, невысказанным грузом. — Итак? — наконец произнес Лео. Это был не вопрос, а приговор. — Лео… — голос Кайдена сорвался. Он сглотнул ком в горле, — они… все решено.       Лео медленно кивнул, словно он уже все знал. Он подошел и протянул сверток, — возьми, пожалуйста.       Кайден механически развернул ткань. Внутри лежала изящная карманная планетарий-сфера из темного дерева и латуни. Крошечные планеты на тонких спицах были выточены с той ювелирной точностью, что была характерна для всех творений Лео. — Это… — Кайден не мог вымолвить ни слова. Горы подарков от Синешаля не стоили и пылинки по сравнению с этим. — Чтобы ты не забыл, что есть вещи глобальнее, чем дворцовые интриги, — прошептал Лео, и его голос наконец дрогнул, — что есть звезды, которые будут светить, что бы там ни творили короли и советники. И… что есть я. Всегда.       Это было последней каплей. Кайден отставил сферу в сторону и сжал запястье Лео. Прикосновение обожгло его, как электрический разряд, болезненно и прекрасно. — Я не хочу этого! — вырвалось у Кайдена, и его голос прозвучал хрипло от нахлынувших чувств, — ни его, ни трона, ни всего этого цирка! — Но ты примешь это, — Лео не отводил взгляда, и в его глазах не было упрека, лишь бесконечная, всепонимающая грусть,— потому что ты Кайден Вальмонд и потому что ты боишься, что с нами случится что-то худшее, если ты откажешься.       Правда этих слов обожгла больнее, чем любая ложь. Кайден чувствовал, как стены его сопротивления рушатся одна за другой. Он видел будущее — будущее, в котором он терял своего Лео. И это знание было невыносимым.       Он потянул Лео ближе, стирая последние сантиметры между ними. Он не знал, кто сделал первый шаг. Но вот их лбы соприкоснулись. Дыхание смешалось. Весь мир сжался до темных глаз, в которых он тонул, до трепета ресниц, до горячей кожи под его пальцами. — Я не могу тебя потерять, — прошептал Кайден, и это было самым честным признанием в его жизни. — Ты не потеряешь, — ответил Лео, и его голос был полон странной, трагической уверенности, — ничто не может уничтожить то, что между нами. Ни короли, ни советники, ни даже время.       И тогда Кайден поцеловал его.       Это был не нежный, исследовательский поцелуй. Это было столкновение, падение, акт отчаяния и утверждения жизни перед лицом неминуемой гибели. В нем была вся боль предстоящей разлуки, вся ярость против несправедливости мира и та запретная, всепоглощающая любовь, которую они так долго скрывали даже от самих себя.       Когда они наконец разомкнули губы, чтобы перевести дух, мир вокруг изменился. Что-то необратимое произошло. Граница, которую они так боялись переступить, осталась позади.       Лео прижал ладонь к щеке Кайдена: — Что бы ни случилось, помни этот момент, — он прижал руку Кайдена к своей груди, где под ребрами бешено стучало сердце.       Кайден не мог говорить. Он мог только держаться за него, как тонущий за последнюю надежду, зная, что волна вот-вот накроет их с головой; и за этим первым отчаянным порывом пришло нечто иное. Глубинное, животное, неумолимое. Кайден почувствовал, как по жилам разливается знакомый, давно сдерживаемый жар. Гон. Он всегда мог его контролировать, но сейчас все барьеры рухнули. Запах Лео — не сладкий, как у омег, а горьковатый, как старые книги и дождь в сосновом лесу — сводил его с ума, пьянил сильнее любого алкоголя.       Его руки сами потянулись не просто обнять, а ощутить, заявить права. Они срывали с Лео одежду с той же яростью, с какой он срывал с себя оковы долга. Пальцы впивались в кожу, оставляя следы, губы исследовали шею, ключицы, грудь, жадно вдыхая этот запретный, единственно желанный аромат.       Лео не сопротивлялся. Напротив, он отвечал с той же стремительной, отчаянной силой. Его пальцы вцепились в рыжие волосы Кайдена, его тело выгибалось навстречу, безмолвно требуя большего. В его тишине была не покорность, а согласие, столь же огненное и полное. Это был не акт нежности, а битва — против мира, против судьбы, против самих себя. Каждое прикосновение было клятвой, каждый стон — вызовом.       Когда они слились воедино, это было похоже на взрыв. Мир сузился до жара кожи, прерывистого дыхания и темноты за окном, скрывающей их грех. Кайден чувствовал, как его гон, наконец обретя цель, бушует в нем, требуя закрепления, утверждения своей власти над тем, кто всегда был его по праву. И он отдавался этому чувству, теряя остатки контроля, погребая их под лавиной ощущений.       А Лео принимал его, принимал всю эту ярость и боль, и в его ответном объятии была не покорность беты, а сила человека, отдающего себя добровольно, без остатка. В этой грубой, неистовой близкости было больше правды, чем во всех их прошлых разговорах.       Когда буря утихла, они лежали в темноте, прижимаясь друг к другу, как потерпевшие кораблекрушение. Воздух был густым и тяжелым, пахнущим потом, кожей и невысказанным горем. Гон Кайдена отступал, оставляя после себя леденящую пустоту и осознание того, что назад пути нет. Они перешли черту. И плата за эту ночь будет чудовищной.       Они провели вместе оставшиеся часы ночи, запертые в своей хрупкой, временной крепости под звездами. Парни не строили планов. Не давали пустых обещаний. Они просто были вместе. Говорили, молчали, касались друг друга, впитывая каждый миг, как будто он мог стать последним.       А в кармане Кайдена лежала латунная сфера — хрупкое напоминание о вселенной, которая была больше их бед, и о любви, которая оказалась сильнее страха.