Запах его власти

Снег за окнами сверкал, как измельчённое стекло. Буря разрывала небо, ветер гудел в щелях окон, будто предупреждал — лучше не быть здесь. Приватный зал тёплый, почти душный. Свечи мерцали в бокалах вина, на мраморе стола — отблески пламени. Аромат воска и дубового вина смешивался с чем-то плотным, тревожным, как воздух перед грозой. Элоиза вошла первой. Пальто снято, платье струится, голос — уверенный, мягкий, выверенный до интонации. Она оглядела зал, поправила кольцо, скользнула взглядом к часам и едва заметно улыбнулась, когда дверь отворилась. — Ах, наконец-то, — протянула она, как будто встречала старого друга. — Ты всегда приходишь в последние минуты, будто специально даёшь метели шанс добраться раньше тебя. Дамиан не ответил. Он закрыл за собой дверь, не стряхивая снег с плеч. Пальто промокло, но он словно этого не замечал. Глаза — холодные, стальные, как сама буря за окном. Элоиза не смутилась. Села, поправила салфетку, откинулась чуть назад. — Ужасная погода, правда? — сказала она, глядя в окно. — Город будто замер. Машины буксуют, улицы пустые. Даже снег выглядит каким-то… злым. Он продолжал молчать. Положил перчатки на край стола, сел напротив. Официант на цыпочках подал воду и исчез, почувствовав, что лучше не задерживаться. — Помнишь, как в детстве ты любил метель? — продолжала Элоиза, делая вид, что не замечает ледяного взгляда напротив. — Говорил, что она делает мир чище. Стирает все следы. Она тихо усмехнулась. — Странно, как детские вещи превращаются в символы. Дамиан взял бокал, не притронулся к вину. Пальцы сжались на ножке стекла, как будто он мог раздавить его силой мысли. — Ты всё такой же. Элоиза говорила легко, почти с нежностью. — Молчаливый. Ледяной. Иногда мне кажется, если бы буря могла принять человеческий облик, она бы выглядела как ты. Он поднял взгляд. Медленно. Без слов. И в этом взгляде было всё — пустота, усталость, холод, под которым жила опасность. Элоиза чуть напряглась, но не отступила. Её улыбка стала шире — от безумного желания доказать, что она всё ещё способна управлять этим человеком. — Не смотри так, — сказала она, мягко. — Мы просто разговариваем. Всего лишь вечер, Дамиан. Я даже заказала твоё любимое вино. Он наклонился вперёд, положил ладони на стол. Тишина повисла между ними, как натянутая струна. Огонь свечей дрожал, отражаясь в его глазах. Ветер снаружи ударил сильнее. Мир будто затаил дыхание. Он всё ещё не произнёс ни слова — и в этом молчании было больше угрозы, чем в любом крике. Элоиза взяла бокал, сделала неторопливый глоток и слегка прикусила губу, изучая его. Молчание затянулось — тяжёлое, вязкое, как дым от свечей. Она первой нарушила его. Голос — лёгкий, почти певучий, но под ним звенела сталь. — Ты, как всегда, молчишь, — сказала она. — Даже когда я решаю твои проблемы. Никакой реакции. Только взгляд — прямой, холодный. Элоиза вздохнула с нарочитой усталостью и продолжила: — Не нужно благодарить. Я сделала то, чего ты не смог.Поставила точку. Закрыла грязную страницу. Теперь всё… чисто. Она чуть подалась вперёд, опершись локтями о стол. Огонь свечи дрожал в её зрачках, как отблеск злобы. — Знаешь, люди говорят. О том, как наследник Мерсер сошёл с ума из-за какой-то шлюшки. Она почти прошептала это слово — мягко, с улыбкой. — Ты понимаешь, как это выглядело со стороны? Жалко. Неловко. Семейство Дэвенпортов, конечно, не святые, но мы хотя бы знаем, где кончается постель и начинается бизнес. Она достала из сумочки планшет — жест резкий, как удар ножа. — Я думала, тебе стоит увидеть, от чего я тебя избавила. Пальцы скользнули по экрану. Мерцание света — и ожило изображение. Клуб. Музыка. Лея — в коротком платье, уставшая, под хищным светом софитов. Мужчины — руки, деньги, их смех. Кадры сменяются один за другим, как порезы. Элоиза откинулась на спинку стула, сцепила пальцы и спокойно наблюдала за ним. — Узнаёшь? — спросила тихо. — Твоя святая. Твоя “девочка”. Она усмехнулась. — Говорила тебе, такие, как она, не меняются. Они могут притворяться, могут играть роль, но рано или поздно возвращаются туда, где им платят. Она сделала паузу, дождалась, пока видео остановится на лице Леи — тусклый взгляд, мокрые ресницы, потускневший свет. — Видишь? Вот она. Настоящая. Без хорошего макияжа, без твоих костюмов и украшений. Элоиза улыбнулась почти нежно. — Я избавила тебя от позора, Дамиан. Теперь ты снова свободен. Она подняла бокал, словно за тост. — За то, что всё встало на свои места. Планшет ударился о мрамор с таким звуком, будто лопнула сама тишина. Осколки рассыпались по полу, экран мигнул и погас. Элоиза вздрогнула, но не успела отступить — Дамиан уже стоял рядом. Движение — плавное, выверенное, как у хищника. Его пальцы обхватили её горло, сжали ровно настолько, чтобы дыхание перехватило. — Осторожнее, — прохрипела она, пытаясь сохранить достоинство. — Тебе не стоит… — Молчи. Он сказал это спокойно, почти тихо. И от этого стало страшнее. Он смотрел прямо в её глаза, без тени ярости — только ледяная решимость. — Я разорвал помолвку месяц назад. Голос звучал глухо, но каждое слово было будто вырезано лезвием. — И знаешь, почему ты об этом не знала? Потому что мне было наплевать, что ты подумаешь. Я не должен тебе ничего. Ни объяснений, ни извинений. Элоиза дёрнулась, пытаясь высвободиться, но он лишь чуть сильнее сжал пальцы. — Из-за одного идиотского пункта в контракте я молчал, — продолжил он. — Но теперь можешь смело передать всем, что я больше не связан ни твоим отцом, ни его деньгами. Он отпустил её. Она закашлялась, держась за шею, глаза полны ярости и страха. — Ты не понимаешь, с кем играешь, Элоиза. — Он выпрямился, медленно, будто возвращая себе контроль. — Я скупил пятьдесят шесть процентов акций компании твоего отца. Он сделал шаг ближе. — Теперь он работает на меня. Не наоборот. Она замерла. — Ты врёшь. — Проверь, — холодно бросил он. — С сегодняшнего дня все ключевые решения подписываются моими людьми. Он склонил голову чуть набок, в голосе прорезалась насмешка. — Возможно, когда-то твой отец помог семье Мерсер. Но потом слишком часто путал “сотрудничество” с паразитизмом. Я просто восстановил баланс. Элоиза попыталась выдавить улыбку, но уголки губ дрожали. — Ты не посмеешь уничтожить нас. Ты не такой. Дамиан тихо усмехнулся. — Нет? Он опёрся ладонью о спинку стула, наклонился так, что между ними остались считанные сантиметры. — Твой отец должен мне больше, чем ты можешь себе представить. Если я захочу, завтра его счета заморозят, дом арестуют, а ваши акции превратятся в бумагу. Он произнёс последнее слово с ленивой издевкой. — И тогда вы оба будете просить не о пощаде… а о работе в моих филиалах. На тех должностях, которые вам действительно подходят. Элоиза побледнела. Он отстранился, словно всё это было просто обсуждением погоды. Пальцы скользнули по столу, ощупав на мраморе тонкую трещину от удара. — Так что прежде чем ещё раз произнести её имя, — произнёс он тихо, глядя в окно, где снег бился о стекло, — вспомни, кто теперь держит поводок. Он снова посмотрел на неё — взгляд ровный, почти равнодушный. — И кто именно на нём. Дамиан опустил голос до шёпота — того самого, которым обычно ласкают, прежде чем придавить шею. В этом шёпоте не было истерики и не было крика — была хладнокровная, методичная жестокость. — Слушай меня внимательно, — произнёс он так тихо, что слова сливались с шумом ветра. — Ещё один шаг в сторону Леи — и я раздавлю всё, что вы называете «фамилией». Не «поправлю», не «поймаю», а уничтожу: счета, учредительные документы, предприятия — всё до последней печати. Элоиза вздрогнула, но он не дал ей вдохнуть. Неспешно, как будто выбирая удовольствие, Дамиан продолжил; каждое слово было как удар по мрамору. — Опубликуешь хоть один кадр — и я превращу вашу публичную жизнь в прах. Те, кто сейчас держит тебя за руку, будут просить у меня работу, а не смотреть тебе в лицо. Поняла? — Его губы чуть коснулись её уха; от этого угроза прозвучала ещё злее. — Я разорю отца по так, что у вас останется лишь просить милостыню у тех, кого вы когда-то обидели. Он сделал шаг вперёд; пространство между ними напряглось от его спокойствия. — Если ты думала, что это пустые слова — проверь реальность. Я заставлю рынок забыть имя «Дэвенпорт». Я превращу ваши активы в мусор и распродам их по остаточной стоимости. Представляешь, как униженно вы будете выглядить? Это будет страшнее любых публичных компроматов. Элоиза судорожно сжала сумочку, глаза её метались; впервые земля под ногами зашаталась. Она хотела ответить, но он не позволил. — И если после этого ты снова прикоснёшься к ней, — Дамиан замолчал, будто выбирая окончание фразы, — я лично… — затем тихо и хищно добавил: — …покажу, где место таким, как ты. Там тебя научат молчать и подчиняться так, что фамилия «Дэвенпорт» покажется тебе адом. Паника промелькнула в её взгляде; блеск уверенности сменился белым страхом. Дамиан отстранился на шаг, посмотрел на неё с усталой холодностью и, словно подводя черту, произнёс: — Подумай головой, Элоиза. Или подумай о том, что останется от твоего отца, когда я закончу. Выбор за тобой. Несколько секунд стояла глухая тишина — плотная, как воздух перед бурей. Свечи на столе дрогнули, будто чувствовали напряжение. Дамиан всё ещё стоял к Элоизе вполоборота, но что-то в его позе изменилось. Он поднял взгляд, и голос прозвучал низко, почти без интонации: — Где она? Элоиза моргнула. — Кто… Он повернулся. — Не притворяйся. Где Лея? Тень страха промелькнула в её глазах. Она сделала шаг назад, задела стул. — Я… я отвезла её в город, — произнесла быстро, торопливо. — Она сама хотела. Я просто помогла. Дамиан медленно подошёл ближе. — Куда именно? — Не знаю, — голос у неё дрогнул. — Мы остановились в центре, у старой гостиницы. Она вышла, сказала, чтобы я уезжала. Я… я не могла её удержать! Он смотрел на неё — молча, не моргая. В этом взгляде было не просто раздражение. Там был страх. Настоящий. Чистый, голый — редкий для человека, привыкшего держать под контролем весь мир. — Повтори, — глухо произнёс он. — Что? — Повтори, где ты её оставила. — Я сказала… в центре. Возле старой гостиницы. Она не сказала адреса. Я… я пыталась уговорить её вернуться, но она просто ушла. Дамиан резко отвернулся, ладонью смахнул со стола бокалы — стекло разлетелось о мрамор. — Ты врёшь, — прохрипел он, но голос сорвался. — Она бы не ушла просто так. Элоиза вжалась в стену, уже не пытаясь говорить. Он обернулся — глаза потемнели, дыхание тяжёлое. — Если с ней хоть что-то случится, — тихо сказал он, почти шепотом, — я превращу твой мир в пепел. Его пальцы дрожали, когда он схватил пальто с вешалки и направился к двери. Элоиза стояла, прижимая ладонь к горлу, не смея пошевелиться. Дверь хлопнула, и зал опустел. За окном свирепствовала метель. А в воздухе ещё долго стоял запах вина, воска и — страха. Телефон дрожал в пальцах, когда он набрал номер. За окном метель хлестала по стеклу, отражаясь в его глазах. Трубку взяли почти сразу. — Алекс. — Чёрт, Дам, где ты? Тебя ищет половина офиса. — В голосе брата звучало привычное раздражение, но в нём уже сквозила тревога. — Неважно. Слушай внимательно. — Голос Дамиана был глухим, но твёрдым, будто прорезался сквозь гул ветра. — Мне нужен Дэвенпорт. Сегодня. — Что? Зачем? — Чтобы он понял, — Дамиан сделал паузу, сдерживая дрожь в руках, — что отныне его дыхание зависит от моего настроения. Пусть боится. Пусть дрожит. Сделай так, чтобы он, слыша фамилию Мерсер, начинал заикаться. Ты понял меня? На том конце — короткая тишина. — Дам… ты уверен, что это нужно? — Алекс. — Голос стал тише, опаснее. — Лея исчезла. Элоиза её отвезла в город и бросила. Если хоть что-то из этих рук касалось этого, — он сжал телефон, — я сотру их семью из реестра налогоплательщиков. — Ладно, — выдохнул Алекс, — я понял. Дэвенпорт уже должен мне услугу. Я сделаю звонок. — Сделай больше, чем звонок. Пусть проснётся с чувством, что над ним висит петля. — Хорошо. — Голос Алекса стал ниже, собраннее. — Но, Дам… про Лею. Мы отследили камеры. Она вышла из машины Элоизы у моста, потом прошла три квартала — и всё. После этого её след оборвался. — Как “оборвался”? — холодок пробежал по позвоночнику. — Ни камер, ни свидетелей. Телефон выключен. Её браслет и планшет сданы в ломбард. Она знала, как исчезнуть. Дамиан закрыл глаза, дыхание стало тяжёлым. — Продолжайте искать. Всех подключи — службу безопасности, людей с улиц, кого угодно. — Уже делаю, — ответил Алекс. — Но ты должен понимать, если она не хочет, чтобы её нашли… — Я её найду. — Голос сорвался, стал почти рычанием. — Хоть из-под земли, Алекс. Я найду её. Он оборвал звонок. Тишина. Только гул ветра и красные огни города вдалеке. Рука всё ещё дрожала, но в глазах уже не было ни страха, ни усталости. Только одно — ледяная решимость.