Запах его власти

Солнечное утро расползалось по дому мягкими пятнами света, играя на стекле и полированных поверхностях. В кухне — запах свежего кофе, подрагивающий ритм джаза из колонок, лёгкий пар над сковородой. Дамиан стоял у плиты, в белой рубашке с закатанными рукавами. На кистях — следы от повязок, кожа ещё розовела после заживших ран. Он переворачивал яичницу. Каждое его движение было точным, размеренным — как будто он контролировал не только кухню, но и само утро. Лея спустилась, босиком, с чуть растрёпанными волосами. Он не повернулся сразу, просто сказал: — Доброе утро. Садись, я почти закончил. Она привычно заняла место у окна, опершись подбородком на ладонь. На столе — тосты, фрукты, кофе. Он подал ей чашку, его пальцы едва коснулись её, и она невольно затаила дыхание. — Ты встала раньше обычного, — заметил он, усмехаясь. — Просто не спалось, — ответила она, глядя в чашку. — Снился снег. — Снег? — он поднял глаза. — Опять кошмары? — Нет. Просто снег. Без крови, без страха. Это уже прогресс. Он тихо рассмеялся, налил себе кофе и сел напротив. Разговор тек легко — о пустяках, о том, что в тайнике опять исчезли чипсы и надо заказать новые, о том, как Райан прислал дурацкое фото из своей галереи. И вдруг Лея поймала себя на мысли, что ей нравится этот утренний шум — шипение масла, запах кофе, его голос. Когда она подошла в выходу, готовая выходить на работу, чтобы надеть пальто, он подошёл ближе, привычным движением помог продеть руки в рукава. Пальцы прошлись по её волосам, пригладили выбившуюся прядь. Жест — будничный, но в нём было что-то слишком личное. Они вышли вместе. Он, как всегда, открыл перед ней дверь машины, пропуская вперёд. Никаких лишних слов. Только короткое касание руки, чуть дольше, чем нужно. Для него — всё это было естественно. Для неё — почти обряд, наполняющий утро смыслом. Она смотрела в окно, пока машина мягко каталась по солнечным улицам, и думала: «Он не изменился. Просто я перестала сопротивляться.» И впервые от этой мысли ей не стало страшно. Стекло. Свет. Тишина. Офис Мерсера жил в привычном ритме — клавиши, звонки, шелест бумаг. Но стоило Лее появиться в холле, ритм сбивался. Будто весь этаж подстраивался под шаги босса и его женщины. Дамиан больше не скрывал, что она для него — важна. Раньше те же жесты выглядели как игра, как каприз сильного, которому всё позволено. Теперь в них чувствовалась тишина и серьёзность, почти нежность. Он выходил к ней сам — не через ассистента, не по внутренней линии, а лично. Снимал пальто с её плеч, аккуратно, как будто боялся помять ткань. Клал папку на ресепшен, заказывал кофе — ей, без уточнений. Не спрашивал, просто знал: без сахара, с каплей ванили. Всё было то же, но теперь в каждом движении ощущалось — он не играет. Он выбирает. Сотрудники старались не смотреть. Но смотрели. Шепот вспыхивал в воздухе, едва они проходили мимо. Кто-то говорил — любовница. Кто-то тише — жена, только неофициальная. И всё же — ни один не решался произнести это при нём. Потому что Дамиан Мерсер слушал не слова, а дыхание вокруг. И если кто-то позволял себе взглянуть слишком долго — один его взгляд заставлял тишину звенеть. В общих зонах он был подчеркнуто внимателен — будто напоминая всем, чья она. Он мог наклониться к её уху, сказать что-то короткое — и никто не слышал слов, но все видели, как Лея замирала, как будто от этого шепота менялось давление в комнате. Он мог взять у неё папку, коснуться её запястья, пропустить вперёд в лифте — и даже в этом было больше близости, чем в любых признаниях. Но настоящая тишина начиналась за дверью его кабинета. Там, где стекло было матовым, и воздух — чуть теплее. Там, где не было посторонних глаз. Дамиан снимал пиджак, садился в кресло напротив неё, и всё — замедлялось. Иногда он просто молчал, наблюдая, как она печатает. Иногда подходил, чтобы поправить ремешок её часов — будто не мог не дотронуться. Она уже не вздрагивала. Поймала себя на том, что ждёт этих касаний — как сигнала, что день идёт по привычному, безопасному сценарию. Без угроз. Без боли. Иногда секретарь заглядывала с документами, и в этот момент Дамиан вновь превращался в лед. Отстранялся. Садился ровно. Голос становился холодным, стальным. Но стоило двери закрыться — он снова смягчался, как будто только рядом с ней позволял себе быть живым. Лея это чувствовала. И впервые — не пугалась. Теперь, когда он подавал ей кофе или задерживал взгляд, она не прятала глаза. Только тихо благодарила — и иногда сама касалась его руки. Молча, коротко, будто ставила ответную метку. И впервые ей казалось, что это не капитуляция. А начало чего-то похожего на мир. Оркестр наполнял зал — медью, шелестом струн, мерцанием света. Ложа окутана мягкой тенью, и в этом полумраке всё между ними казалось дозволенным. Дамиан сидел рядом — слишком близко, чтобы это можно было назвать приличием. Его рука легко скользнула по её запястью, задержалась чуть дольше, чем нужно. Когда он говорил, его голос касался кожи — не слова, а дыхание. — Видишь, как они играют? — шепнул он. — Каждая нота — как шаг к кому-то, кто может разрушить или спасти. Лея молчала, боясь вдохнуть громче. — Знаешь, — продолжил он, не отрывая взгляда, — я смотрю не на сцену. На тебя. Он улыбнулся почти незаметно. — Здесь, в полумраке, ты настоящая. Без масок. Пальцы чуть двинулись вверх по её руке. — Ты даже не представляешь, как красиво дрожишь, когда стараешься не показать, что чувствуешь. Оркестр нарастал — струны звенели, как напряжение между ними. — В такие моменты я думаю, — шепнул он, наклоняясь ближе, — что никакая музыка не сравнится с тем, как ты дышишь рядом. Она закрыла глаза. Он не прикасался — и всё же Лея чувствовала, будто от его слов на её коже проступает тепло. Оркестр затихал, ноты растекались по воздуху, как тёплый воск. Тень лампы скользила по их лицам, оставляя в полумраке только дыхание, только шёпот. Лея не выдержала. Сначала — лёгкое движение. Её пальцы осторожно коснулись его ладони. Он чуть обернулся, взглядом спрашивая, что она делает. Но она не ответила. Просто переплела их пальцы — медленно, с какой-то отчаянной нежностью, будто боялась, что он отдёрнет руку. Он не отдёрнул. Его дыхание стало неровным, почти слышным в тишине. Лея подняла их сцепленные руки и, не осознавая, зачем, коснулась его пальцев губами. Один поцелуй — короткий, неуверенный. Но в нём было всё: благодарность, растерянность, желание. Дамиан застыл. Его взгляд потемнел, голос будто исчез. Он медленно повернул её ладонь, освободил руку и дотронулся до её лица — большим пальцем по щеке, по краю губ. — Лея… — едва слышно. И наклонился. Поцеловал не в губы, а рядом — в уголок, где дыхание превращается в дрожь. Тёплый, едва касающийся поцелуй — как обещание, которое не требует слов. Она затаила дыхание. Казалось, внутри что-то расплавилось, текло, наполняя грудь тяжёлым, сладким жаром. Мир исчез — остались только они и тихая музыка, где каждая нота пульсировала в унисон с их сердцами. Он не двинулся дальше. Просто остался рядом, почти касаясь лбом её виска. Она не открывала глаз. И впервые подумала, что если это и есть зависимость — то, возможно, она не хочет от неё избавляться. Машина мягко плыла по ночному городу. Фары скользили по стеклу, отражаясь в её глазах, как огни далёких звёзд. Дамиан молчал, глядя вперёд, но его рука — привычно и уверенно — лежала на её колене. Лея не отстранилась. Только глубже вдохнула, будто собираясь с мыслями. — Спасибо… — тихо сказала она, не глядя на него. — За что? — голос у него был ровный, чуть усталый. — За вечер. За то, что… показал мне всё это. Он усмехнулся уголком губ. — Ты не обязана благодарить меня за каждую мелочь. Лея повернула голову, встретившись с его взглядом. — Я и не собиралась, — ответила спокойно. — Просто… для меня это стало важным. Он посмотрел на неё дольше, чем нужно, глаза блеснули в отражении фар. — Знаешь, — сказал он мягко, почти шепотом, — мне нравятся честные женщины. Она усмехнулась, опуская взгляд. — Тогда тебе со мной не повезло. Я иногда сама не понимаю, что чувствую. Он чуть сильнее сжал её колено, не отрывая взгляда от дороги. — Повезло, — тихо ответил он. — Просто не сразу понял, насколько. И тишина снова легла между ними — но теперь она была не холодной, а тёплой, как дыхание, когда не нужны больше слова. Утро было почти прозрачным — стекло фасада отражало холодный свет, запах антисептика и свежести витал в воздухе. Лея сидела, притихшая, в машине, щеки розовые от жара, глаза чуть затуманены. Её запах сладкой пеленой ложился вокруг, призывно и маняще. Дамиан остановил у входа в центр, выключил двигатель и повернулся к ней. — Уже начинается? — спросил он тихо, всматриваясь в её лицо. Она кивнула, едва заметно. — Да… немного. Но всё в порядке. Он потянулся, убрал с её щеки прядь, пальцы задержались дольше, чем следовало. — Я подожду, пока ты зайдёшь. — Не нужно, — улыбнулась она, уставшая, но искренняя. — Я сама. Он всё равно вышел из машины, помог открыть дверь, придержал её за локоть. Она дрожала, он чувствовал как ее запах цеплялся за него. Лея подняла на него взгляд — впервые без страха, без смущения, просто с теплом. — Ты… не скучай, ладно? — сказала она, чуть хрипло. — И поешь нормально. Не только кофе. Он удивлённо моргнул, потом мягко усмехнулся. — Заботишься? — Кто-то же должен, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Тогда обещай, что тоже будешь слушаться врачей, — его пальцы коснулись её подбородка. — И не убегай. Она рассмеялась, тихо, по-настоящему. — Ладно. Обещаю. И, прежде чем успела передумать, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щёку — коротко, почти невинно. Он не шевельнулся, только выдохнул глубже, будто этот поцелуй пробил броню, которую он носил годами, которая была в любую секунду треснуть, от ее бесподобного запаха . — Иди, — сказал он наконец. — Пока я не передумал и не увёз тебя обратно. Ты слишком вкусно пахнешь. — Тогда не скучай, — подмигнула она и побежала к дверям центра, не оглядываясь. Он остался стоять, засунув руки в карманы пальто. Смотрел, как она исчезает за стеклом, и впервые за долгое время почувствовал не контроль — а пустоту. Слишком тихую, слишком похожую на зависимость. Когда за Лейей закрылись стеклянные двери центра “Аурелия”, Дамиан ещё долго не заводил двигатель. Он просто сидел — ладонь всё ещё ощущала тепло её пальцев, а в машине стоял её запах. Сладкий, тёплый, чуть пьянящий — тот самый предтечный аромат, от которого у любого альфы сносит голову. Он глубоко вдохнул и тут же резко выдохнул, сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев. «Вот почему я не мог оставить тебя дома, — подумал он. — Потому что убил бы. Не руками, не злобой — телом. Я бы не остановился, если бы ты начала течь рядом. Ты бы просто растворилась во мне. До последней клетки, до дыхания. А я бы потом смотрел на тебя — разбитую, дрожащую, и ненавидел бы себя за это». Он перевёл взгляд на стеклянный фасад центра. “Аурелия” — безупречный, стерильный, надёжный. Белые стены, персонал отобранный лично им для ухода за Леей, отдельные капсулы с климатом и ароматизированным воздухом. Там ей будет спокойно. Там никто не посмеет прикоснуться. «Теперь ты в безопасности, — думал он, почти шепча. — Тебе дадут хорошую еду, воду, тепло, покой. Ты будешь спать, пока я считаю часы. И впервые за долгое время я не буду бояться за тебя…» Но тело не слушалось. Каждый нерв гудел, словно знал, что она — рядом, всего в нескольких метрах. Запах ещё витал в воздухе, пробирался под кожу, в кровь, в разум. Он чувствовал, как зверь внутри поднимает голову, требуя права на неё. Дамиан ударил ладонью по рулю и закрыл глаза. «Нет. Ты сделал правильно. Она не вещь. Не тело. Не инстинкт. Ты просто альфа, который впервые в жизни хочет, чтобы омега дышала свободно — даже без него». Он завёл двигатель, шумно выдохнул и откинулся на сиденье, чувствуя, как слабеет хватка самоконтроля. И только тихо, с хрипотцой, сказал в пустоту: — Береги её, Аурелия. Береги мою… слабость. Дом стоял в полной тишине. Ни шагов, ни голоса — только ровный гул отопления и тяжёлое дыхание. Дамиан заперся в её комнате. На кровати — плед, в кресле — свитер, оставленный ею накануне. Запах. Не духи, не порошок — она. Сладкий, томный, живой. Аромат, впитавший её дыхание, кожу, всё то, чего ему теперь не хватало. Он сел на край кровати, закрыл глаза. Пульс бился где-то в висках, дыхание стало хриплым. Каждая мысль расползалась, превращаясь в голод. Не сексуальный даже — звериный. Он не мог сосредоточиться, не мог есть, не мог думать. Инстинкт взял власть над разумом. Он прижался лицом к подушке, к ткани, где остался её запах. Сделал вдох. И мир перевернулся. Гон пришёл, как буря — внезапный, беспощадный. Кожа горела, мышцы дрожали. Он потерял счёт времени, задыхаясь от желания, от боли, от собственной беспомощности. Он слышал где-то звенит телефон не переставая, но ему было все равно. Дом дышал тишиной и страхом. Шторы закрыты, воздух тяжёлый, будто наполнен чем-то живым. Дамиан ходил по комнате, как запертый хищник. Рубашка разорвана на груди, пальцы сжимались до побелевших костяшек. — Где она? — голос хрипел, ломался. — Где… Он уже не различал мыслей. Всё тело горело, сердце било в висках. Имя звучало внутри, как удар колокола: Лея. Он чувствовал её запах — призрачный, но реальный. На подушке. На пледе. На собственных ладонях. Его рвало на части от желания — не прикоснуться, а почувствовать её рядом, убедиться, что она дышит, что принадлежит только ему. Дверь распахнулась. — Дамиан! — Алекс стоял на пороге, настороженный, но не испуганный. — Где она, Алекс?! — рык вырвался, словно от зверя. Он сделал шаг — второй. В глазах полыхало безумие. — Она в Aurelia, — спокойно ответил брат. — Там, где ты сам её оставил. — Лжёшь. — Дамиан сжал кулаки, ударил по стене. Треснула штукатурка. — Я чувствую её запах! Она зовёт меня! Алекс подошёл ближе, медленно, чтобы не спровоцировать. — Это не она, Дам. Это гон. Ты не видишь — ты слышишь только инстинкт. — Я не зверь! — Дамиан осел на колени, сжимая голову ладонями. — Я… контролирую… Но тело дрожало, мышцы сводило судорогами. Пот стекал по шее, дыхание было прерывистым. Он боролся — видно было. Он боролся с каждой секундой, чтобы не сорваться, не выйти за дверь. Алекс присел рядом, взял его за плечо. — Дыши. Слышишь? Глубже. Это пройдёт. — Мне больно, — выдохнул он глухо. — Физически. Будто под кожей кто-то рвётся наружу. — Я знаю. Держись, брат. Дамиан уткнулся лбом в пол, рычание переходило в сиплый стон. Алекс вытащил телефон: — Доктор Кейн. Срочно. Сильный гон. Агрессия растёт. Через двадцать минут на пороге появился врач — высокий мужчина в тёмном пальто, чемодан в руке. Он лишь кивнул Алексу и взглянул на Дамиана. — Не подходи! — Дамиан поднял голову, глаза блестели, дыхание сорвалось. — Не трогай! — Спокойно, мистер Мерсер, — врач говорил мягко, уверенно. — Это пройдёт, но сейчас вы опасны. Даже для себя. Алекс попытался удержать брата, но тот вырвался, упёрся рукой в стену. — Я не трону её, слышишь?! Я просто… мне нужно знать, что она… — Если она придёт сейчас, — тихо сказал доктор, — вы её убьёте. Случайно. Инстинктом. Неужели вы хотите ей навредить? Мир застыл. Эти слова пробились сквозь дым в голове. Дамиан закрыл глаза, стиснул зубы — и, дрожа всем телом, выдохнул. — Делай укол. Доктор ввёл препарат. Через минуту дыхание замедлилось, взгляд потух. Он обессиленно опустился на пол, уронив голову на руки. Алекс остался рядом. Он сидел, пока брат постепенно стихал, пока зверь внутри засыпал. Пока из безумного дыхания снова становился человек. Алекс погладил брата по плечу, как в детстве, и тихо прошептал: — Потерпи. Три дня. Я рядом. Зимний воздух резал лёгкие — острый, чистый, слишком живой после недели заточения. Дамиан стоял у машины, ворот пальто поднят, взгляд усталый, тень синяков под глазами. Он выглядел собранно, но Алекс, стоявший чуть поодаль, видел — под кожей брат всё ещё дрожал. Отголоски гона жили в нём, как тихий зверь, не ушедший до конца. Из дверей центра Аурелия вышла она. Тот самый силуэт — лёгкий, но уверенный. Шарф сбился набок, дыхание паром, а глаза — будто зажгли внутри него свет, которого он не видел неделю. Лея остановилась на секунду, потом — шаг, второй, третий. И вдруг побежала. Просто бросилась к нему, не думая. Он не успел ничего сказать. Её руки обвили его шею, лицо уткнулось в грудь. — Я скучала, — выдохнула она, сбивчиво, захлёбываясь дыханием. — Безумно скучала, Дамиан… Он закрыл глаза. Только звук её голоса, только запах — тёплый, родной, теперь не сводящий с ума, а будто исцеляющий. Пальцы сжались на её спине. — Тихо, — хрипло. — Всё хорошо. Я рядом. Она отстранилась, взглянула — впервые за долгое время он выглядел слабым. Худой, бледный, с усталым лицом, будто неделями не спал. — Что с тобой? — шепнула она. — Ничего, — коротко. — Гон. Прошёл. Он улыбнулся неровно, почти виновато. — Теперь, когда ты рядом… всё прошло. Её глаза вспыхнули мягким светом. Она потянулась, едва заметно коснулась его щеки. И в этот момент щёлкнул затвор камеры. Вторая вспышка. Третья. Снежные хлопья, как искры, мелькали в воздухе, и между ними — вспышки фотокамер. Фигуры людей у ворот — двое, трое, потом пятеро. Репортёры. Дамиан мгновенно изменился — сталь вернулась в глаза. Он резко обнял её, прикрыл собой. — В машину, — коротко, хрипло. Она не поняла, только почувствовала, как его пальцы крепко обхватили её запястье. Он открыл дверцу, буквально втолкнул её внутрь, захлопнул дверь, сам обошёл и сел рядом. Мотор завёлся. Машина сорвалась с места. Снаружи — снег, крики, вспышки, люди. Внутри — тишина и только их дыхание. Лея прижимала ладони к груди, глядя на него. — Они нас сфотографировали, — прошептала. — Пусть, — выдохнул он, глядя вперёд. — Я больше не собираюсь прятать то, что моё. Она молчала. А он смотрел на дорогу, будто заново учился дышать — ровно, спокойно, теперь, когда рядом была она. Дверь с грохотом распахнулась. Алекс вошёл в дом, не стуча. Снег с его пальто падал на мраморный пол, а в глазах — буря. — Ты хоть понимаешь, что наделал?! — голос был слишком громким для этой тишины. — Акции падают, совет требует объяснений! Пресса уже разносит тебя по всем каналам! Он швырнул телефон на стол. На экране — десятки заголовков, вспышки камер, тот самый кадр: Дамиан Мерсер и неизвестная женщина в объятиях. Дамиан стоял у окна, спиной к брату. Рука на стекле, в отражении — его лицо, спокойное до равнодушия. — Всё под контролем, — тихо произнёс он. — Под контролем?! — Алекс шагнул ближе. — Ты потерял рассудок! Если кто-нибудь копнёт глубже, узнают, кто она на самом деле… Он осёкся. Слова повисли в воздухе, тяжёлые, как камень. Дамиан медленно обернулся. Один взгляд. Ни звука. Ни угрозы. Но воздух стал плотнее, будто звенел. Алекс сглотнул, опуская глаза. — Прости… я… сболтнул лишнего. — Ещё одно слово в этом тоне, — тихо сказал Дамиан, — и я забуду, что мы братья. Алекс выдохнул, провёл рукой по лицу. — Я просто пытаюсь спасти то, что осталось, — с горечью сказал он. — Ты не оставляешь нам выбора. Отец сам заключил эту чёртову помолвку, чтобы укрепить союз. А теперь… Он махнул рукой, обводя всё вокруг — стены, тишину, дом, — будто хотел сказать всё это может исчезнуть. — Теперь всё летит к чёрту. Дамиан подошёл к нему, остановился на расстоянии полушага. — Нет, Алекс. Всё наконец идёт так, как должно. В его голосе не было ярости. Только усталость и решимость — почти обречённая. Дамиан стоял неподвижно, когда заметил движение на лестнице. Плечи, тонкая спина, знакомые шаги — слишком лёгкие, чтобы быть случайностью. Лея. Она стояла у перил, бледная, как снег за окном, глаза огромные, тень боли под ними. Он понял сразу — она всё слышала. — Лея… — тихо позвал он, делая шаг. Она вздрогнула, будто от удара, и отступила назад. — Не подходи. — Послушай… — Не нужно. — Голос дрогнул, но слова были твёрдыми. — Всё ясно. Алекс прав. Её руки дрожали, когда она прижимала их к груди. — Я разрушу твоё будущее, Дамиан. И твоей семьи тоже. Я... должна уехать. Он остановился в двух шагах, глядя на неё — в этом взгляде не было ни ярости, ни власти. Только усталое, болезненное нежелание снова терять. — Нет, — хрипло произнёс он. — Никто никуда не поедет. — Но ты сам слышал… — Я слышал, — перебил он, — как кто-то пытается внушить мне страх. И как ты, — он сделал шаг ближе, — готова поверить, что я способен тебя отпустить. Лея отвела взгляд. — Я не хочу быть причиной твоего конца. — Ты не понимаешь, — он подошёл ближе, медленно, почти не дыша, — ты — и есть мой смысл. Она вскинула голову — в его голосе не было привычного металла. Только мягкий, вкрадчивый тембр, от которого хотелось либо бежать, либо упасть в его руки. — Всё хорошо, — шептал он, приближаясь, касаясь её плеча кончиками пальцев. — Всё под контролем. Я не позволю, чтобы тебя снова тронули. Чтобы кто-то вообще сказал хоть слово о тебе. — Но это ложь, — сорвалось у неё. — Всё плохо, и ты это знаешь. — Пусть, — выдохнул он, тихо, почти с отчаянием. — Пусть всё летит к чёрту, если в этом мире ты останешься рядом. Он поймал её руки, переплёл пальцы, глядя прямо в глаза. — Пообещай мне, Лея. — Что? — Что не уйдёшь. Что доверишься мне. Что останешься, даже если станет страшно. Она молчала. Только дыхание, сбившееся, горячее, смешивалось с его. Её губы дрожали. — Обещай, — мягко, но требовательно. — Скажи, что не сбежишь. Долгая пауза. Тишина такая плотная, что слышно, как падает снег за стеклом. Лея кивнула. — Обещаю. Он притянул её к себе, уткнулся лицом в волосы, сжав так, будто хотел убедиться, что она настоящая. — Хорошая девочка, — прошептал он почти неслышно. — Теперь всё будет иначе. Но где-то глубоко внутри Лея знала — ничего не станет иначе. Просто теперь, когда он держал её так, уйти действительно было невозможно. Зал сиял мягким золотом. Хрусталь люстр отражался в бокалах, в шелке платьев, в отполированном паркете. Музыка лилась тихо, словно приглушённое дыхание множества людей. Лея не хотела ехать. Её пальцы сжимались в кулак, пока Дамиан застёгивал на её шее тонкую цепочку. — Просто вечер, — сказал он спокойно. — Никто не тронет тебя. И, как обычно, оказался прав. Он выбрал ей платье сам — серебристое, будто сотканное из света. На нём — классический костюм, холодный, как он сам, но в глазах было то, что не скроешь тканью: мягкая одержимость. Весь вечер он был рядом. Кто-то говорил, кто-то снимал фото, но его ладонь не отпускала её талию. Он представлял её гостям — без тени стеснения, без привычной сдержанности, будто демонстрировал миру свою принадлежность. Когда заиграла музыка, он обернулся к ней. — Потанцуем? — тихо. Не вопрос, скорее приговор. Она колебалась. — Здесь слишком много людей… — Пусть смотрят. Он повёл её на середину зала. Музыка замедлилась. Его ладонь — на талии, вторая — на её ладони. Тепло его тела пробивалось сквозь ткань, будто выжигало дыхание. Она ошиблась на шаг, он поймал её, шепнул у самого уха: — Не беги, если не хочешь, чтобы я догнал. Лея подняла глаза. Слишком близко. Слишком тихо. Смех застрял где-то в горле, улыбка всё же прорвалась — неловкая, настоящая. В этот миг они казались чужими всему миру: он — не наследник, не хищник, а просто мужчина, которому впервые позволили быть живым. Но щелчок двери разрушил всё. Воздух будто остыл. В проёме появилась Элоиза Дэвенпорт — его невеста. Совершенная, безупречная. Платье цвета шампанского, высоко поднятая голова, взгляд, острый, как лёд. И — аромат. Тот самый, что когда-то оставался на воротнике его рубашек. — Какая неожиданность, — произнесла она, и в её улыбке не было ни тени тепла. Лея отступила, будто прикоснулась к пламени. Дамиан распрямился — ровная осанка, холодный профиль, взгляд, от которого снова веяло сталью. Он кивнул. — Элоиза. Мгновение — и всё кончилось. Тепло, лёгкость, дыхание — всё рассыпалось, как стекло под каблуками. Лея опустила глаза, её пальцы скользнули из его руки. Музыка всё ещё играла — медленно, красиво, будто насмехаясь. Но танец закончился.