Запах его власти

Лобби залито мягким, рассветным светом. Сквозь высокие окна падают редкие снежинки — медленно, будто мир не спешит просыпаться. Запах кофе и тёплого дерева смешивается с ароматом зимы. Всё кажется будто остановившимся — тишина перед дорогой. Райан стоит у выхода, опершись на колонну, с камерой через плечо. На лице привычная улыбка — светлая, открытая, но в глазах затаилась тень грусти. Он выглядит так, словно хочет сказать многое, но не находит нужных слов. Лея подходит неслышно. Их взгляды встречаются — и в воздухе повисает тёплая, неловкая пауза. — Ну что ж, — Райан первым нарушает тишину, криво усмехаясь, — придётся искать новую музу. Ты, знаешь ли, подняла планку слишком высоко. Она хмурится, потом смеётся тихо, по-настоящему. — Не думаю, что я была такой уж вдохновляющей. — Ошибаешься, — он чуть приподнимает камеру, будто проверяя кадр. — Ты — самое живое, что я снимал за последние годы. Ни модели, ни актрисы, ни все эти глянцевые лица не дышат так, как ты. Слова застревают у неё в горле. Она опускает взгляд, не зная, что ответить, и просто делает шаг ближе. — Спасибо, — говорит тихо. — За всё. Райан кивает, но в следующую секунду делает то, чего она не ждёт: обнимает. Не быстро, не неловко — с теплом, с силой. Лея прижимается к нему, чувствуя, как в груди поднимается что-то болезненно тёплое. Он пахнет снегом и краской, как будто пропитан светом, которого ей так не хватает. Он держит чуть дольше, чем положено. Потом отстраняется, глядя прямо в глаза. — Береги себя, Лея. — его голос хрипнет. — И его тоже. Он хоть и кажется камнем, но внутри всё ещё… зайка. Она не выдерживает и смеётся — чисто, звонко, искренне. Первая настоящая улыбка за долгое время. — Зайка, да? — повторяет она, качая головой. — Если бы он тебя сейчас слышал… — Пусть слышит. — Райан улыбается в ответ. — Может, хоть на секунду вспомнит, что умел быть живым. Они стоят ещё миг, будто не решаясь отпустить. Потом Лея делает шаг назад — и снег за стеклом вдруг кажется слишком белым, слишком ярким. Но в груди остаётся тёплое ощущение: будто часть света, которого она боялась, осталась теперь с ней. А Райан смотрит ей вслед, сжимая камеру — как будто боялся, что кадр с её улыбкой больше не повторится. Алекс стоял чуть поодаль, у окна, будто специально отделив себя от этой сцены. Его поза — собранная, плечи напряжены, взгляд уходит куда-то в сторону, туда, где за стеклом мерцает снег и слышен гул машин, поднимающихся в гору. Он выглядел холодным, но не равнодушным — просто слишком долго учился прятать всё лишнее под слоем дисциплины и контроля. Дамиан подошёл к нему без тени колебания. Ни слова — только движение руки, прямое, уверенное. Алекс смотрел на него секунду — будто взвешивал не сам жест, а всё, что за ним стояло. Потом пожал руку. Крепко, по-мужски, с едва заметным сжатием, которое значило больше, чем могли бы сказать любые извинения. Никаких фраз. Только взгляд — короткий, прямой, со всем, что они не умели проговаривать вслух. «Ты мой брат. И я за тебя.» Лея стояла чуть поодаль, рядом с чемоданом, наблюдая. Снег за стеклом отражался в их лицах, будто время застыло. Она впервые видела их не как мужчин из чужого мира, а как людей, связанных чем-то хрупким, почти священным. И в груди защемило — от облегчения и вины. Она боялась, что из-за неё между ними проляжет трещина, что всё это обернётся войной, но вместо этого увидела — простое человеческое «мы». Она опустила взгляд, сжимая перчатки в руках, пряча улыбку. Впервые за долгое время ей стало спокойно. Пусть всё остальное рушится — хотя бы это осталось целым. Машина плавно скользила по извилистой дороге, будто по лезвию между небом и снегом. Склоны, утопающие в молоке тумана, исчезали в зеркале заднего вида, превращаясь в прошлое, которое Лея не хотела вспоминать. Мотор урчал ровно, салон наполнял приглушённый звук дороги и редкие щелчки клавиш телефона. Она сидела, уставившись в окно. Снег снаружи ложился мягкими слоями, мир был безмолвен, и этот покой — непривычный, зыбкий — казался почти иллюзией. Дамиан сидел рядом. Одной рукой он держал её ладонь — уверенно, но без давления. Другой — привычно работал: отвечал на звонки, что-то диктовал, отсылал сообщения. Его голос оставался спокойным, точным, почти холодным — как будто этот мужчина с застывшим профилем из мрамора вовсе не тот, что вчера сидел у её кровати, покрытый кровью и болью. Каждый раз, когда звонок обрывался, он машинально наклонялся и касался губами её пальцев. Не думая. Без театральности, без намерения. Будто жест стал естественной частью дыхания — как будто только так он мог убедиться, что она всё ещё рядом. Лея не отдёргивала руку. Не сжимала — просто позволяла. В груди было странное чувство: тепло, почти болезненное, как от слишком яркого солнца. Он всё ещё был тем же — властным, резким, не терпящим неповиновения. Но сейчас — в этом мягком утреннем свете, в звуках его ровного дыхания, в случайных поцелуях на пальцах — в нём было что-то другое. Не угроза. Не сила. Тишина. Она поймала своё отражение в стекле — глаза мягкие, не настороженные, губы приоткрыты, будто для вдоха. «Он всё тот же — жёсткий, холодный. Но рядом с ним тихо. Я не прячусь. Я дышу.» Дамиан закончил разговор, отключил телефон и просто смотрел на дорогу впереди. Пальцы на её ладони слегка сжались — будто он хотел сказать то, чего не умел произнести словами. А она впервые не ждала опасности. Только покоя — такого редкого, что от него хотелось плакать. Они подъехали к дому под вечер. Снег всё ещё падал — медленно, упрямо, как будто хотел задержать их в этой тишине ещё хоть на миг. Дамиан вышел первым, привычным движением обойдя машину и открыв ей дверь. Его пальцы коснулись её запястья — едва, но этого касания хватило, чтобы Лея ощутила, как внутри всё снова дрогнуло. — Осторожно, тут скользко, — тихо сказал он, придерживая её. Она кивнула, не споря — впервые не чувствуя в этом контроля. Только заботу. Дом встретил их привычной, выверенной тишиной. Но на этот раз она не казалась клеткой. Скорее — убежищем, где можно просто быть. Лея заметила, как он морщится, двигая рукой — кожа на костяшках ещё не зажила, свежие швы проступали под тонкой повязкой. — Сядь, — сказала она спокойно. — Я сейчас. Он хотел что-то возразить, но, встретив её взгляд, только выдохнул и сел. Через минуту она вернулась с аптечкой — деловито, молча. — Это не нужно, — буркнул он. — Уже почти зажило. — Это не обсуждается, — ответила она так же спокойно, и опустилась рядом. Её пальцы осторожно сняли старую повязку. Он не вздрогнул — только смотрел. В этом взгляде не было прежнего напряжения. Только тишина. Доверие. — Ты бы мог хотя бы не повреждать себе руки ради меня, — пробормотала она, аккуратно протирая спиртом рану. — Ради тебя я могу позволить себе немного боли, — ответил он сухо, но с тем мягким оттенком, от которого по спине побежали мурашки. Лея усмехнулась, не поднимая глаз: — Немного? У тебя же до костей стёрта кожа. — Значит, заслужили, — тихо. Она замерла, чувствуя, как где-то в груди что-то сжимается. Потом закончила перевязку, убрала бинт и шепнула почти неслышно: — Ты всё-таки добрый. Просто… по-своему. Он поднял взгляд. И застыл. Её лицо было близко, слишком близко. Улыбка — тёплая, не натянутая. Та, которой он не видел никогда. — Не говори так, — выдохнул он. — Я не добрый. — Добрый, — упрямо ответила она, тихо, почти с улыбкой. — Просто иногда забываешь об этом. Он смотрел на неё долго, молча, будто пытался запомнить всё — изгиб губ, тонкий свет в глазах, дыхание. В груди впервые за долгое время не было ярости. Только усталость. И покой. — Если я забуду, — сказал он, чуть хрипло, — ты напомнишь? — Попробую, — ответила она, и опустила глаза, чувствуя, как краснеют щёки. Он тихо усмехнулся, едва коснувшись пальцами её щеки. — Ты не представляешь, как опасно обещать мне что-то, Лея. — Я уже жила в твоём доме, — улыбнулась она слабо. — Хуже не будет. Он засмеялся — низко, коротко, по-настоящему. Звук был редкий, почти забытый. А потом тишина снова накрыла их. Но теперь она была другой — тёплой, почти уютной. Между ними — дыхание, близость без прикосновений, ощущение, что этот миг можно растянуть в вечность. И Лея впервые подумала: Может, именно так и выглядит спокойствие. После ужина Лея стояла у раковины, медленно смывая остатки ужина с фарфора. Вода стекала по её запястьям, отражая мягкий свет ламп, а за спиной — тишина. Та самая, которая раньше была тяжёлой, а теперь казалась живой. Дамиан сидел за столом, молча наблюдая. Не вмешивался. Не приказывал. Его взгляд был сосредоточен, но не властный — скорее, внимательный, будто он боялся спугнуть то хрупкое равновесие, что наконец появилось между ними. Когда Лея вытерла руки и обернулась, он всё ещё смотрел. Не так, как раньше — не оценивая, не присваивая. Просто смотрел, будто не верил, что она здесь. — Что? — спросила она мягко. — Ничего, — ответил он тихо. — Просто... красиво. Она фыркнула, смутившись, и, не найдя слов, ушла в свою комнату. Но спустя полчаса — лёгкий стук в дверь. Осторожный, нерешительный. — Войди, — сказал он, даже не поднимая головы от бумаг. Она появилась в проёме — в домашней рубашке, босиком, волосы распущены. — Можно… я останусь? — спросила она почти шёпотом. — Просто не хочу быть одна. Он замер. Рука, державшая ручку, дрогнула. Потом он молча кивнул, отложил бумаги и отодвинул одеяло, не говоря ни слова. Лея легла рядом — аккуратно, будто боялась нарушить что-то святое. Тело его было горячим, дыхание — глубоким, но неустойчивым. Она повернулась к нему лицом. — Я думала, ты чудовище, — сказала она тихо. — Но, наверное, просто не знала, что чудовища тоже умеют защищать. Он усмехнулся — хрипло, устало. — Я не герой, Лея. Я просто... не смог позволить, чтобы тебя тронули. Она смотрела на него в полумраке, на его уставшее лицо, на тень под глазами. — Это и есть доброта, — прошептала она. — Только... грубая. Он медленно потянулся, запутался пальцами в её волосах. — Не уходи больше, — выдохнул он. — Если уйду, ты всё равно найдёшь, — улыбнулась она. — Значит, не уйдёшь, — ответил он почти шёпотом, и в голосе было больше просьбы, чем уверенности. Она усмехнулась сквозь сон, придвигаясь ближе, так, что их дыхание слилось. — Пока не надо. Он молчал. Только его рука всё ещё лежала на её волосах, и пальцы дрожали — не от страха, а от нежности, которую он не знал, как носить внутри. Он не понимал, когда всё это случилось. Когда желание владеть превратилось в зависимость. Когда страх потерять стал сильнее привычки к контролю. А Лея, уже засыпая, думала: Он дышит мной. И я — им. Ночь была тише обычного — редкий снег лип к стеклу, словно пытался стереть мир за окном. В спальне — полумрак, ровное дыхание двух людей, наконец-то нашедших хрупкий покой. Лея спала беспокойно, сжимая пальцы на одеяле. Сначала — тихие вздохи, потом — резкое движение, сдавленный вскрик. — Нет… нет… — она дёрнулась, вырываясь из сна, глаза под веками бегали, дыхание сбилось. — Не трогайте! Отпустите!.. — почти выкрикнула. Дамиан проснулся мгновенно. Он повернулся, навис над ней, положил ладонь на плечо — мягко, но уверенно. — Лея. Проснись. Это сон, — голос низкий, ровный, как команда, но в нём чувствовалась тревога. Она не сразу узнала его, рванулась, хватаясь за простыни, потом — за него. Пальцы вцепились в его футболку, ногти царапнули кожу. — Они... они тянули... — задыхаясь, прошептала она. — Опять… их лица… Он притянул её ближе, прижимая к себе, как ребёнка, уткнувшуюся в грудь. Гладил по волосам, шептал что-то неразборчивое — не слова, а ритм, дыхание. — Всё. Тише. Никого нет. — Он говорил мягко, без привычной холодной интонации. — Только я. Слышишь? Только я. Она дрожала. Губы едва двигались, кожа бледная, как снег за окном. Дамиан чувствовал, как быстро колотится её сердце — и как оно бьётся в унисон с его. — Посмотри на меня, — тихо сказал он, ладонью приподнимая её подбородок. Она встретила его взгляд — зрачки расширены, дыхание рваное, на щеках следы слёз. — Это всё позади. — Он провёл пальцем по её щеке, вытирая слёзы. — Я рядом. — Обещаешь?.. — шепнула она. — Обещаю, — ответил он сразу, без тени сомнения. Лея выдохнула, всё ещё дрожа, и прижалась к нему сильнее. Её ладони сжимали ткань его рубашки, будто от этого зависело, проснётся ли она окончательно. Он обнял её крепче, не отпуская. Губами коснулся её виска. — Дыши, — сказал он. — Просто дыши. Со мной. Она подстроилась под его дыхание — неровно, с паузами, но постепенно успокаиваясь. Щека легла ему на грудь, где под кожей стучало ровное, уверенное сердце. — Не отпускай, — прошептала она, почти бессознательно. — Никогда, — ответил он, закрывая глаза, хотя понимал — теперь это обещание навсегда. И какое-то время они просто сидели так, среди тишины и тёплого света из-под штор. Её дыхание выравнивалось. Его руки перестали дрожать. Сон возвращался — осторожно, как зверь, не верящий в безопасность. Но теперь, даже во сне, Лея больше не кричала. Потому что знала — он рядом. Утро было тихим и хрупким, словно тонкий лёд над глубокой водой. Свет медленно заполнял комнату, ложась на белые стены, на их дыхание, на следы ночи, которая всё ещё не отпустила. Лея стояла у окна, босиком, с чашкой чая в руках. Пар поднимался тонкой струйкой, смешиваясь с её дыханием. Она долго молчала, наблюдая, как снег за стеклом падает на сосны — неторопливо, уверенно, будто весь мир замедлил шаг. — Почему я? — спросила она наконец. Голос тихий, но в нём звучало что-то большее, чем любопытство. — Почему именно я, Дамиан? Он поднял взгляд от бумаг, на мгновение просто разглядывая её. Свет отражался в её глазах, делая их похожими на ледяные аквамарины. — Потому что ты не пыталась понравиться, — произнёс он спокойно, но с тем особым оттенком, когда за словами — правда. — В клубах все стараются быть удобными. Прогибаются, флиртуют, играют. А ты стояла — вся в крови, побитая, но с поднятой головой. Словно всё это дерьмо, — он чуть усмехнулся, — не смогло тебя сломить. Она опустила взгляд. Он встал, подошёл ближе, его шаги звучали мягко, как дыхание. — Ты пахла… — он замолчал на полуслове, будто подбирая правильное слово. — Не как остальные. Не сладко. Не искусственно. А живо. Как дождь на горячем камне. Как кожа после бури. Я тогда подумал, что ошибся — что от омеги не может так пахнуть. Так вкусно, так… честно. Лея фыркнула, пытаясь скрыть смущение: — Я самая обычная, Дамиан. Он тихо рассмеялся, шагнул ближе, почти касаясь губами её уха. Смех у него был низкий, бархатный — редкий, опасно красивый. — Нет, Лея. Ты — не обычная. Ты как редкий сорт вина, который распознаёт только тот, кто знает, что такое вкус жизни после крови. В тебе нет фальши. Нет показной нежности. Ты — как нож в бархате. Хрупкая снаружи, но с острым лезвием внутри. Она обернулась, глядя на него, и сердце сбилось с ритма. В его глазах не было ни привычной власти, ни холодной сдержанности — только голая, болезненная правда. — Ты прекрасна, — сказал он тихо, почти с благоговением. — Как рассвет после ночи, которая не хотела кончаться. Лея не знала, что ответить. Губы дрогнули, но слова не вышли. И впервые в его присутствии она не чувствовала себя пленницей. Она чувствовала себя живой. Он стоял к ней почти вплотную, руки в карманах, взгляд — изучающий, спокойный, но с тем едва заметным огнём, от которого у неё внутри всё переворачивалось. За спиной Леи — утро. Свет стекал по шторам, касался её волос, делал их чуть золотистыми. Она чувствовала, как он смотрит. Не глазами — кожей. — Тогда скажи, — произнёс он негромко, почти лениво. — Чем я тебе нравлюсь, Лея? Она замерла. Пальцы сильнее сжали чашку, дыхание сбилось. — Ничем, — отрезала она слишком быстро. — Ты мне не нравишься. Дамиан приподнял бровь, усмехнулся. — Правда? Она хотела оттолкнуть его, сделать шаг назад, но ноги будто приросли к полу. Сердце било в висках. Он не двигался, просто ждал. И вдруг — как будто кто-то внутри неё сломал замок — Лея шагнула вперёд и обняла его. Руки дрожали, щёки горели. — Я… пока не понимаю, — выдохнула она, почти касаясь его рубашки губами. — Чем именно. Просто... ты красивый. И… ты вызываешь во мне что-то странное. То, чего я раньше не чувствовала. И что я долго пыталась отрицать. Он не пошевелился, только смотрел сверху вниз, затаив дыхание. Его пальцы почти коснулись её спины — почти, но он сдержался. Лея подняла на него глаза — яркие, влажные от смущения — и вдруг зло прищурилась. — Но твои выходки всё портят, — добавила она, щипнув его за бок. Он поморщился, но рассмеялся — тихо, искренне, с тем редким оттенком тепла, которое она так редко в нём видела. — Выходки? — усмехнулся он. — Если ты про спавшее полотенце, то… Это был… эксперимент. — Да? Ну так эксперимент признан провалом, — сказала она и отошла в сторону, стараясь не смотреть ему в глаза. Он наблюдал, как она идёт к окну, поправляя волосы, словно ни в чём не бывало. На губах его всё ещё играла улыбка. — Провал, — повторил он тихо. — Но чертовски красивый. Лея фыркнула, но уголки её губ дрогнули. И Дамиан понял — если бы он сейчас протянул руку, она бы не отстранилась.