Запах его власти

Будильник взвыл в тишине, как лезвие по стеклу. Она не ставила его. Рука машинально потянулась к тумбочке — движения резкие, дрожащие. Щелчок — и снова тишина. Но она уже не могла заснуть. Рассвет за окнами был стальным, холодным, будто город застывал под стеклянной крышкой. Туман лениво ползал над снегом — влажный, тяжёлый, такой, что воздух будто сгущался, ложился на кожу холодным дыханием. Одеяло было аккуратно подтянуто к плечам. Слишком аккуратно. Не так, как она спала. На ней всё та же одежда — костюм, тонкая блузка, застёгнутая до самой шеи. Всё так, как вчера. Кроме одного: кто-то накрыл её, когда она спала. Сердце ударило неровно, дыхание сбилось. Он был здесь. Не сон. Не воображение. Лея приподнялась, осматривая комнату. Порядок — идеальный. На прикроватной тумбе — ни следа пыли, вещи, оставленные ею накануне, лежали точно так же. И всё же — воздух другой. Свежий. Чистый. И этот запах — лёгкий, едва уловимый, но такой, от которого под кожей шевелится что-то первобытное. Он. Внутри всё сжалось. «Он вторгается даже в сон. Его прикосновения нет, но след — остался. Он не ломает дверь — он просто открывает её ключом, которого у меня нет.» Она встала, босиком прошла к окну. Под ногами — прохладный пол, под пальцами — гладкий подоконник. За стеклом мир выглядел чужим: серый, беззвучный, стерильный, как декорация к жизни, которая ей не принадлежала. Лея коснулась стекла — оно холодное, как дыхание страха. В отражении — бледное лицо, спутанные волосы, и глаза, в которых не осталось сна, только осознание: он уже внутри. Не просто в доме. В её пространстве. В её утре. Она развернулась — в комнате пахло кофе. Свежим. Сильным. Он сварил его. Для неё. Сердце снова дернулось, будто кто-то сжал его изнутри. Это не забота. Это метка. Лея подошла к кровати, аккуратно расправила простыню, будто вытирала следы вторжения. Пальцы дрожали. Она вздохнула, пытаясь вернуть дыхание в норму. «Если он был здесь — значит, может быть где угодно. Он видит, как я сплю. Как дышу. Как боюсь. И, возможно, как хочу.» Эта последняя мысль обожгла сильнее холода. Она оттолкнула её, как яд, и пошла в душ — смывать его запах, который, казалось, въелся в кожу, в волосы, в сам воздух, которым она дышала. За окном туман медленно поднимался над городом, и утро пахло не просто кофе. Оно пахло властью. Его властью. Пар застилал зеркало, превращая отражение в призрак. Шум воды заглушал мысли, но не стирал их. Лея стояла под потоком, пока кожа не покраснела от жара — будто могла выжечь из себя всё, что принадлежало ночи. Она торопилась. Двигалась резко, почти судорожно. Каждое движение — отчаянная попытка стереть запах дома, прикосновения воздуха, пропитанного им. Его аромат — где-то между металлом и кожей, тёплый, тяжёлый, слишком живой. Он будто впитался в её поры, в волосы, в дыхание. Но тело — предатель. Оно помнило. Сквозь пар, в ритме воды, вдруг вспыхнул —образ: мокрые волосы, капля, медленно скользящая вниз по шее, напряжённые мышцы под кожей, тёплый запах пота и силы. Её пальцы сжались в кулаки. Боль от ногтей вернула дыхание. — Нет, — прошептала она. — Не думай. Не сейчас. «Он не человек. Он — система. Без изъянов, без сердца. А я — ошибка в его расчётах.» Пар густел. Вода текла, будто бесконечно. Она прижалась лбом к холодной плитке, чувствуя, как на коже проступают мурашки. Тело горело, но внутри — холод. Она резко перекрыла воду. Тишина обрушилась тяжело, как железо. Капли стекали по плечам — редкие, упрямые, словно не хотели отпускать. В зеркале — запотевший силуэт. Бледная фигура, распущенные волосы, красные губы. Она провела пальцем по стеклу, стирая пелену, и увидела себя — живую, дрожащую, злую. «Он не имеет права. Я не его. Я просто учусь играть по его правилам.» Но когда она повернулась к двери, воздух в ванной всё ещё пах им. Тёплым, глубоким, бесстыдно мужским. И от этого запахаей захотелось —бежать. И остаться. Кухня сияла, как вычищенный механизм. Стекло, сталь, ровные линии. Всё — как он. Запах кофе и масла витал в воздухе, будто сам дом дышал этим утренним ритуалом. Он стоял у плиты — без пиджака, без галстука, в расстёгнутой на горле рубашке. Движения — отточенные, уверенные. Даже в приготовлении еды он оставался тем, кто командует. Лея вошла тихо, но он почувствовал её мгновенно. Не обернулся — просто чуть замедлил движение ножа. Как будто отметил её в пространстве, как метку. Он налил кофе, поставил чашку перед ней. Не спросил, не предложил. Просто — поставил. Так, как будто она всегда сидела именно здесь. — Доброе утро, — произнёс он спокойно, без вопроса, как утверждение. Она ответила чуть тише: — Доброе. Он поднял взгляд, встретился с ней глазами — и этого было достаточно, чтобы в горле пересохло. Его взгляд — медленный, внимательный, почти изучающий. Не как у босса. Как у мужчины, который знает, что может взять, если захочет. Он подал ей тарелку. — Ешь. — Я… не голодна. — Ешь, — повторил мягко, но тон не оставлял выбора. Она послушно взяла вилку. Каждый её жест был натянутым, контролируемым. Она знала, что он смотрит. Он не ел — ждал, наблюдая. Тишина гудела между ними, как натянутая струна. Он делает это не из заботы. Он метит территорию. Она наконец подняла глаза: — Почему вы… — — Без «вы», — перебил он. — Почему ты был в моей комнате ночью? Он слегка наклонил голову, уголки губ дрогнули. — Потому что ты замёрзла. — Это не оправдание. — И не извинение. — Он сказал это так спокойно, что от этого стало страшнее. — Я просто не люблю, когда мои люди болеют. Она сжала вилку так, что побелели пальцы. Мои люди. Эти слова звучали как клеймо. Он налил ей ещё кофе, наклонился чуть ближе, и его голос стал ниже: — Не бойся, Лея. Я не трону тебя. — Пока? — сорвалось у неё. Он улыбнулся едва заметно. — Пока не захочешь сама. Воздух стал тяжелее, как перед грозой. Она не ответила — только глотнула кофе, чувствуя, как руки дрожат. Он вернулся к своему стулу, сел напротив. — Завтракай. Потом поедем. — Куда? — На работу. — Он сделал паузу, наблюдая за её лицом. — Вместе. И снова тишина. Только звук чашки о блюдце. Он ел медленно, сдержанно, но в каждом его движении чувствовалась скрытая уверенность мужчины, который знает: она уже в его мире. И выхода — нет. Он ухаживает не потому, что хочет понравиться. А потому, что уже уверен — она его. Он вернулся — другой. То утреннее тепло исчезло без следа. Теперь перед ней стоял тот самый господин Мерсер, о котором шептались в офисах — точный, собранный, как механизм из стали и воли. Запонки поблёскивали на манжетах, галстук был идеален, даже запах сменился — прохладный, с горечью дубового мха. Он подошёл спокойно, протянул ей сумку. Проверяющий взгляд — короткий, но внимательный. Её пальцы дрогнули, и он, конечно, заметил. — Готова? — спросил негромко. — Да, — быстро ответила Лея и потянулась к пальто. — Я сама. Он не отступил. Взял пальто у неё из рук, развернул и поднял так, чтобы ей оставалось только шагнуть. — Не сомневаюсь, что ты можешь сама, — тихо сказал он. — Но я хочу сделать это. Она замерла, потом нехотя шагнула вперёд, чувствуя, как ткань ложится на плечи. Его пальцы скользнули по воротнику — лёгкое касание, почти незаметное. Но тело ответило мгновенно — дрожью, коротким сбившимся вдохом. — Спасибо, — выдохнула она. — Не благодари. Это привычка, — отозвался он, и в голосе мелькнуло что-то вроде усмешки. Она потянулась к двери — он опередил. Открыл, придерживая створку ладонью. Жест спокойный, без давления. Но от этого — ещё хуже. — Прошу, — произнёс он тихо, и это «прошу» звучало так, будто выбора у неё не было вовсе. Она шагнула за порог, не оглядываясь. На мгновение холод улицы ударил в лицо, и ей показалось — она свободна. Но когда он оказался рядом, когда пальцы легко коснулись её спины, направляя к машине, эта иллюзия рассыпалась. — Я могу и сама, — тихо сказала она, глядя прямо перед собой. — Я знаю, — ответил он, чуть улыбаясь. — Но мне нравится, как ты злишься, когда тебе помогают. Она посмотрела на него — и в его взгляде не было издёвки. Только интерес. Тихая, опасная одержимость, в которой тонули все слова. Он открыл дверцу машины. Она сжала пальцы в кулак, собираясь с силами, но он наклонился ближе — настолько, что его дыхание коснулось её щеки. — Не бойся, Лея, — прошептал он. — Сегодня я просто отвезу тебя на работу. И улыбнулся. Так, будто это тоже было обещанием, которое однажды обернётся приказом. Чёрный автомобиль плавно скользил по городу, отражая в стекле огни и снежные хлопья. В салоне — тепло, кожа, приглушённый запах его парфюма: горечь кедра, дым, что-то хищное под тонкой вуалью элегантности. Он сидел рядом, не напротив, не впереди — рядом. Близко. Слишком близко. Не начальник. Не партнёр. Хищник, наблюдающий за тем, как дышит добыча. Музыка тихо пульсировала — низкие тона, бас в такт сердцу. Лея смотрела в окно, но отражение стекла предательски показывало — его взгляд. Он не просто смотрел. Он вдыхал. Как будто запоминал её запах, дыхание, каждую мелочь. — Клэр прислала отчёт, — его голос прорезал воздух, мягкий, но точный. — Ты усвоила материал быстрее, чем ожидалось. — Я просто старалась, — короткий ответ. Ровный. Без интонаций. — Нет. — Он чуть повернул голову. — Ты боялась ошибиться.Это другое.Страх делает тебя точнее. Она молчала, сжав руки на коленях. — Значит, вы довольны? — Я всегда доволен, когда меня слушают, — сказал он, почти не улыбаясь. Машина остановилась на светофоре. Его локоть чуть коснулся её — лёгкое, мимолётное касание, но от этого по телу прошла волна тепла, почти электричества. Он наклонился ближе, шёпотом: — Расслабься. Я не собираюсь тебя есть. Она ответила едва слышно: — Пока. Он усмехнулся, тихо, сдержанно. — Мне нравится, что ты перестала играть в покорность. Но не забывай — ты в моей машине. Свет сменился на зелёный. Колёса мягко тронулись. Она снова смотрела в окно, но в отражении стекла всё ещё виделась его тень — спокойная, уверенная, та, что не спрашивает. Он не повышает голос. Он просто говорит — и мир перестаёт сопротивляться. И где-то глубоко внутри она ненавидела себя за то, что под звуки мотора и шорох снега ей вдруг стало спокойнее, когда он был рядом. Фары прорезают полумрак, скользя по бетонным стенам подземного паркинга, — бледный свет дрожит, будто сам боится остаться здесь надолго. Мотор глохнет. Тишина становится слишком плотной. Он выходит первым. Движение уверенное, размеренное — как у человека, который никогда не сомневается, что мир принадлежит ему. Открывает дверь. Протягивает руку. — Осторожно, здесь скользко. Лея медлит, будто эта рука — капкан. Но пальцы всё же тянутся — почти против воли. Кожа холодная, дрожь не спрятать. Он замечает, конечно замечает. И чуть сильнее сжимает её ладонь, так, будто проверяет — дышит ли. — Всё в порядке? — его голос — низкий, ровный, будто касание по позвоночнику. — Да, — выдыхает она слишком быстро. — Просто… холодно. Он усмехается уголком губ. — Тогда держись крепче. Они идут вдоль длинного коридора, где звуки шагов растворяются в гулком эхо. Он не отпускает. Ведёт. Не как галантный мужчина, а как тот, кто уводит дальше в свои стены. Воздух пахнет сталью и его парфюмом — густым, узнаваемым, будто феромон власти. С каждым вдохом Лея ощущает, как внутри всё сжимается от бессилия. — Я могу идти сама, — бросает она тихо, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я знаю, — отвечает он просто. — Но ты ведь не идёшь. Она отворачивается, чтобы он не увидел, как сжались губы. У стеклянных дверей — вспышка света. Отражение: он — высокий, холодный, уверенный; она — тонкая, с усталым лицом и глазами, в которых тонет остаток воли. Люди у ресепшена поднимают головы. Кто-то шепчет. Она чувствует их взгляды — жгучие, любопытные, осуждающие. Хочет вырваться, но его рука держит. Не крепко — но достаточно. Достаточно, чтобы это выглядело естественно. — Люди смотрят, — шепчет она, не поворачиваясь. — Пусть. — Голос мягкий, почти нежный. — Они должны привыкнуть. Секунду он смотрит прямо на охранника — взглядом, от которого тот мгновенно отводит глаза. Всё решено. Без слов. Без усилий. Двери лифта закрываются. Тишина. Только их дыхание. Он всё ещё держит её руку. Пульс у обоих — одинаково быстрый. — Зачем ты это делаешь? — наконец срывается с её губ. — Все видят. — Пусть видят, — отвечает он спокойно. — Мне нечего скрывать. — Я твоя помощница, а не… Он чуть наклоняется. Ближе. До тех пор, пока её дыхание не касается его шеи. — Не произноси это слово, — шепчет он. — Оно тебе не идёт. Он отпускает руку именно в тот момент, когда двери открываются. Как будто специально — чтобы никто не заметил. Она делает шаг вперёд, будто спасаясь. А он идёт за ней — медленно, уверенно, с тем самым спокойствием, в котором слышится предупреждение: Беги, если сможешь. Я всё равно догоню. И Лея знает — он догонит в любом случае. Потому что в отражении стеклянных дверей её тень уже тянется к нему, хотя руки всё ещё прижаты к телу. Он делает всё, будто я уже принадлежу ему. И самое страшное — часть меня больше не сопротивляется. Я не знаю, где кончается страх… и начинается зависимость.