Запах его власти

Пар от кофемашины струился золотистым дымом, звенели чашки, воздух был густ от запаха кофе и ванили. Лея ловила каждую мелочь — шипение пара, мягкий гул музыки, свет, падающий на стойку. Сегодня всё казалось правильным. Она пришла раньше, вымыла витрину, ровно уложила десерты. Работа держала её на плаву — простая, честная, своя. Здесь она могла выбирать. Могла решать. Могла быть кем-то, кроме тени прошлого. Она налила себе глоток эспрессо — обожглась, но улыбнулась. «Новый день, — подумала. — Без него. Без страха. Без контроля.» Дверь из подсобки хлопнула — коротко, глухо. Ричард вышел. Лицо мрачное, глаза не поднимаются. Она даже не сразу поняла, что в нём не так. — Лея, — произнёс он, ровно, почти машинально. — Нам нужно расстаться. Сегодня твой последний день. Лучше уйди пораньше. Мир будто провалился. Звук кофемашины стал слишком громким, руки замерли. Она медленно повернулась к нему: — Что? Почему?.. Я что-то сделала не так? — Нет, нет, — замялся он, вытирая руки о фартук. — Просто… обстоятельства. Она стояла, чувствуя, как земля под ногами теряет плотность. Пар от кофемашины лизнул щёку — обжёг, как насмешка. Сбоку подошёл Том. Он выглядел неловко, глаза бегали. — Эй, — тихо сказал он, — не принимай близко. — Том, что происходит? Он пожал плечами, но шепнул ближе, почти касаясь её плеча: — Он приходил. Твой альфа. Дамиан. Принёс конверт. Толстый. Вчера вечером. Она отпрянула. — Ты шутишь. — Хотел бы. — Том криво усмехнулся. — Ричард сказал, что это “помощь бизнесу”. А я видел, как он пересчитывал купюры. Там была полугодовая выручка, Ричарда можно понять. Лея на секунду зажмурилась. В груди будто что-то хрустнуло — тихо, без боли, но окончательно. Ричард уже вернулся к стойке, не глядя на неё. — Спасибо за всё, Лея. У тебя хороший вкус к кофе. Но… время менять курс. Она сняла фартук, медленно, почти церемониально. Складки ткани пахли кофе, молоком и чем-то своим — свободой, которую она ненадолго успела почувствовать. Она аккуратно сложила фартук и положила на стойку. Том шагнул к ней: — Хочешь, я поговорю с ним? — Не надо. — Голос Леи был тихим. Она уже знала — бесполезно. Дверь звякнула, когда она вышла. Улица встретила ветром и шумом машин. Она стояла посреди тротуара, сжимая в руке ключи, и впервые за долгое время не знала, куда идти. «Он вычеркнул меня. Даже отсюда. Работы больше нет. Куда я теперь? В клуб — никогда. Из других мест он меня тоже вытеснит Значит… осталась только его дорога.» Дождь усиливался, стучал по асфальту, по её плечам, по капюшону — будто город сам бил в такт её мыслям. Холодная вода стекала по шее, смешиваясь со слезами, которых она не замечала. Она шла быстро, без цели, будто движение само могло стереть боль. «Он выжёг всё, что у меня было. Даже воздух. Оставил только себя.» Слова звенели в голове, повторялись эхом. Лея остановилась у мусорного бака. Дрожащими руками вытащила из карманов всё, что попалось — чеки, квитанции, сломанный ключ, старый жетон на кофе. Выбросила. Всё. Словно могла выкинуть из себя его — запах, голос, тень. — Убирайся, — выдохнула, не сразу поняв, что сказала это вслух. — Исчезни. Голос сорвался. — Просто… исчезни, слышишь? Я не просила. Не хотела. Не звала. Она ударила кулаком по баку. Металл звякнул глухо. Дождь хлестал сильнее. — Я ненавижу тебя, — прошептала. — Ненавижу за то, что ты делаешь меня слабой. За то, что я… всё ещё чувствую тебя, даже когда тебя нет. Её дыхание стало прерывистым, ноги подкосились. Она оступилась, кросовок соскользнул по мокрому бордюру — и тело медленно, почти безвольно, осело вниз. Холодная грязная вода сомкнулась вокруг ладоней. Пар от мокрого асфальта поднимался, как дым, клубился вокруг лица, как исповедь, произнесённая в пустоту. Лея сидела на земле, промокшая, разбитая, и смотрела, как капли падают на воду, разбивая её поверхность на тысячи крошечных кругов. «Я не пойду к нему. Никогда. Я выберусь. Без него. Без этой… зависимости.» Но в глубине сознания, как тихий, ядовитый шёпот, звучала другая правда: «У тебя нет выбора. Он уже вписал тебя в свою жизнь. А мир без него — перестал существовать.» Она сжала пальцы в кулак — грязь, дождь, кожа, всё смешалось. И впервые позволила себе осознать страшное: ненависть — это тоже способ принадлежать. Игровая комната пахла детством — сладкой ванилью, антисептиком и чем-то хрупким, почти забытым — жизнью. Свет из ламп падал мягко, как тёплое утро, и всё здесь казалось слишком мирным, чтобы быть правдой. Мила сидела на ковре, окружённая другими детьми, смеясь так звонко, что у Леи внутри что-то дрогнуло. Розовые щёки, глаза — живые, блестящие. Впервые за долгое время в ней было столько света, что Лея едва могла смотреть. — Лея! — позвала Мила, размахивая руками так, что детали пазла разлетелись. — Иди скорее, у нас почти замок готов! Лея вздохнула, но улыбнулась. Подошла, присела рядом, чувствуя, как больно сжимается грудь от одного вида сестры — румяная, смеётся, глаза сияют, будто болезни и не было. Мила пододвинула к ней кусочек пазла. — Смотри, вот сюда! — показала она, высунув кончик языка от сосредоточенности. — Точно, — тихо сказала Лея, помогая вставить деталь. — Теперь идеально. — Мы молодцы! — девочка хихикнула и обняла её за шею. — Смотри, какой замок! Почти как из книжки, которую мне Дамиан принёс. Имя ударило по Лее, как холод. Она будто сразу перестала дышать. — Кто? — Ну, Дамиан, — беззаботно ответила Мила, как будто речь шла о соседе. — Он вчера заходил. Принёс мне новую книжку и какао. Сказал, ты — самая смелая девочка, какую он знает. И что я должна брать с тебя пример. Он правда классный, Лея. — Да?.. — голос у Леи стал тихим, натянутым. Она машинально вставила ещё одну деталь, не глядя. — Ага, — продолжала Мила, счастливо болтая. — Он сказал, когда я поправлюсь, мы все вместе поедем к морю. Представляешь? К морю! — Мила… — начала Лея, но девочка уже засмеялась и потянулась за новой деталью. Лея заставила себя улыбнуться. — Это здорово, правда. Главное — выздоравливай, ладно? Мила кивнула и, нахмурившись, снова сосредоточилась на пазле. А у Леи всё плыло перед глазами. Каждое слово сестры звучало, как приговор: Он снова был здесь. Он добрался даже до этого — до их крошечного мира из ванили и антисептика. Вплелся в него. Мила вдруг прижалась к её плечу и шепнула: — Ты ведь не злишься на него, да? Он же помогает. Лея выдохнула, будто удар получила. — Нет, — сказала быстро. — Просто устала, вот и всё. — Ну ладно, — Мила улыбнулась и снова уткнулась в игру. Лея посмотрела в окно. За стеклом — своё отражение: усталое лицо, влажные глаза, женщина, которой не осталось воздуха для жизни. Она выглядела старше, чем была. Сломанная, но всё ещё живая. «Он не оставил мне ни одного места, где можно спрятаться,» — подумала она. Она потянулась за очередной деталью, но пальцы дрожали. Мила что-то рассказывала про игрушки, про новых друзей, про мечту — а Лея не слышала. Только шёпот внутри: «Он ближе, чем кажется. И теперь — даже этот светлый мир пахнет им.» Палата тонула в мягком, пыльно-жёлтом свете ночника. Тени от капельницы дрожали по стенам, как будто время само сбивалось с ритма. Лея сидела у кровати Милы, склонившись так близко, что чувствовала — дыхание сестры ровное, спокойное. Такое редкое спокойствие. Она смотрела на эти крошечные пальцы и думала: «Какое счастье — просто дышать без страха, что она умрет.» Но в висках пульсировала память. Сначала — тихо, как далёкий шум, потом всё громче. Она вспоминала запахи дешёвых спеццентров: хлорка, старый пластик, влажная ткань на койках, и этот жуткий скрип дверей, за которыми кто-то всегда плакал, стонал, кричал. Медсёстры — усталые, грубые, с пустыми глазами. Холод, что не отпускал даже под одеялом. «Тогда я думала, что хуже не бывает. А потом стала продавать себя, чтобы спасти Милу.» Воспоминания вспыхивали рваными кадрами, как плёнка, которую кто-то крутит назад: чужие руки, запах алкоголя, пота, дешёвого парфюма. Она научилась не смотреть в глаза. Научилась выключаться — тело отдельно, разум отдельно. Лея закрыла лицо ладонями. «А я ведь когда-то мечтала…» Подростковая Лея — шестнадцать лет. Худая, с торчащими ключицами и большими глазами, которые уже слишком много видели. На ней поношенная школьная форма, колготки в затяжках. За тонкой стеной — очередной "папа" матерится, хлопает дверью, роняет пустую бутылку. Мать кричит — в голосе злость, усталость, обречённость. Звук становится фоном, привычным шумом жизни. Лея сидит у окна, в свете тусклой лампы, на коленях тетрадь. Пальцы чёрные от чернил, страница в кляксах. Она не пишет ни стихов, ни признаний — просто список. Обычных, мирных желаний: своя кружка, обучение в колледже, хорошая работа, кофе по утрам, книга перед сном, жизнь без страха. Она перечитывает написанное и криво усмехается. — Смешно, да? — шепчет в никуда. — Мечтать просто быть нормальной. Где-то за спиной тихо посапывает шестилетняя Мила, свернувшись клубочком под старым одеялом. От каждого громкого звука она во сне вздрагивает, и Лея осторожно кладёт ладонь ей на спину — успокаивающе, как будто может защитить. Из-за двери доносится хлопок, потом тишина. Мир будто затаил дыхание. И Лея впервые позволяет себе заплакать — тихо, беззвучно, так, чтобы не разбудить сестру. Слёзы падают на страницу, расплываются между буквами. Она смахивает их, будто хочет стереть всё, что было — все ночи, голод, страх, унижения. Мила шевелится, прижимается ближе. — Лея… не уходи… — бормочет сонно. Лея наклоняется, целует её в макушку. — Я здесь, малыш. Всегда. И эти слова становятся клятвой. Тем, что держит её живой. Спустя годы, сидя в больничной палате, Лея помнит ту ночь — ту, где всё началось. То окно, разбитую кружку на подоконнике, запах дешёвого спирта и холода. Тогда она пообещала себе одно: никогда не сдаваться ради Милы. И вот теперь — снова у распутья. Только на этот раз ад имел имя. Дамиан. Она смотрела на Милу, спящую спокойно, с мягкой улыбкой на лице. Такую беззащитную, чистую, не знавшую того, что Лея пронесла через годы. Она провела ладонью по тонким светлым волосам, и сердце болезненно сжалось. «Ради тебя, — прошептала она, — я пойду к нему. Пусть даже в ад. Пусть думает, что приручил. Пусть видит послушную. Я позволю. Ради тебя.» Она знала, что не сможет убежать сейчас. Он — как сеть, как стальной капкан, что держит не силой, а присутствием. Он уже проник в каждый угол её жизни. Но если он думает, что победил — пусть. «Я выдержу всё, — думала она, глядя в окно. — Его запах, его прикосновения, его власть. Если нужно — буду спать с ним, улыбаться, играть роль. Буду покорной, пока не наберусь достаточно сил и денег, чтобы уйти. Чтобы увезти Милу туда, где он нас не найдёт.» Она закрыла глаза, представив, как они с сестрой едут на поезде — далеко, где воздух пахнет не железом, а дождём и травой. Мила смеётся, держит её за руку. Свобода. Пусть даже купленная ложью. «Я обведу тебя вокруг пальца, Дамиан. Ты думаешь, что приручаешь меня, но это я — войду в твою клетку, тихо, добровольно, только чтобы потом вырваться и сжечь её дотла.» Лея подняла взгляд к окну. За стеклом — небо низкое, тяжёлое, будто давит на город. Огни отражались в её глазах, как холодные искры. Она выдохнула — медленно, ровно, будто рвала из себя страх и слабость. «Я выдержу. Ради неё. Не ради него. Только ради неё.» Но где-то глубоко внутри уже теплилось другое — искрящийся, запретный огонь, который не гаснет. Живой, горячий, упрямый. Тот, что пах дождём, металлом… и им. Она сидела в палате у окна, свет от уличных фонарей падал на экран телефона. Мила спала, а Лея, впервые за долгое время, решилась. Пальцы дрожали, когда она набрала в поиске: «Дамиан Мерсер». Страница открылась мгновенно — и ударила по глазам. Фотографии. Интервью. Деловые статьи. Имя, от которого у неё перехватывало дыхание, принадлежало мужчине из мира, куда ей не было дороги. «Дамиан Мерсер, 32 года. Генеральный директор сети “M-Hospitality Group”. Сын Альберта Мерсера, внук основателя корпорации “Марсен” — крупнейшего холдинга горных курортов и ресторанов.” Под текстом — снимок: семья на фоне роскошного особняка. Все — как на подбор: высокий отец, седой дед, двое братьев помоложе, и он — в центре. Строгий костюм, лёгкая улыбка, взгляд, который будто видел насквозь. Лея не могла отвести глаз. Снимок был безупречен — и нереален. Так живут только те, кому позволено владеть миром. Она листнула вниз. Фото из какого-то благотворительного приёма. Он — в идеально сидящем смокинге, рядом женщина. Блондинка, из тех, на кого смотришь и понимаешь — совершенство. Хрупкая шея, безупречная осанка, ледяные голубые глаза. Надпись под снимком: “Дамиан Мерсер и его невеста, Элоиза Дэвенпорт, дочь бизнесмена Генри Дэвенпорта.” Сердце Леи почему-то дёрнулось. Она не поняла — от чего именно: от осознания его статуса или от этого взгляда, с которым он держал другую женщину за руку. Так спокойно. Так уверенно. Так чуждо. Она рассматривала фото дольше, чем стоило. Свет фонаря отражался в экране, делая их похожими на пару из другого мира — безупречного, холодного. Лея уловила в себе неприятное, липкое чувство. Что-то между уколом ревности и болью. «Глупо. Он — не твой. Никогда не был.» Она выключила экран, но изображение не исчезло. Оно будто отпечаталось в глазах. Он — рядом с женщиной, похожей на идею красоты. Богиню. А она — уставшая, в дешёвой куртке, с ожогом на руке и болью, которую не смоет никакая вода. «У него — невеста. Империя. А я — просто ошибка в его системе. Почему же он продолжает меня доставать?» Она откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. Но изображение вспыхнуло снова — он, высокий, безупречный, и она — чужая, красивая, неприкасаемая. Лея сжала телефон до боли. «Даже если он захочет сделать меня частью своего мира — я никогда не стану ею. Но пусть. Пусть думает, что победил. Я просто буду играть. Ради Милы.» И всё же, когда она снова открыла глаза, сердце колотилось быстрее. Потому что где-то глубоко внутри, ей было неприятно видеть, как он держит за руку не её. Стеклянная башня резала небо, будто лезвие. Всё здесь — слишком чистое, слишком блестящее, слишком далёкое от её реальности. Воздух пах металлом, дорогим кофе и властью. Лея шагала по коридору, чувствуя, как звук каблуков гулко отдаётся в груди. На первом этаже охранник даже не спросил документов — только коротко кивнул, услышав её имя. Он ждал. Секретарша — безупречная, будто сошла со страницы журнала: идеальная причёска, губы цвета вина, холодный взгляд. Одного взгляда хватило, чтобы Лея поняла — здесь её не место. Толстовка, старая куртка, штаны с пятнами грязи — как клеймо. И всё же секретарша сказала безэмоционально: — Мистер Мерсер ждёт вас. Коридор казался бесконечным. Каждый шаг — как удар сердца. И когда стеклянные двери распахнулись, Лея замерла. Панорамные окна. Город под ногами. Стол из чёрного дерева. И он — безупречный, собранный, опасно красивый. Дамиан Мерсер. Стекло. Свет. Тишина. Город внизу дрожал в отражении окон — будто подчинялся ему, как и всё остальное. Дамиан поднялся из-за стола, и этого короткого движения хватило, чтобы воздух в кабинете стал другим — плотным, вязким, как перед грозой. Он не спешил, просто смотрел на неё. Хищник, который дождался, когда жертва сама переступит черту. — Я знал, что ты придёшь, — произнёс он, почти шепотом, будто не хотел спугнуть момент. — Я пришла только из-за сестры, — выдохнула Лея. Голос дрожал, но слова — острые, как нож. — Вы отняли у меня всё, что я могла контролировать. Осталась только она. Он медленно подошёл ближе. В каждом его шаге — уверенность человека, для которого границы не существуют. — Я не забираю. Я заменяю, — сказал он. — Ты потеряла контроль, но получила защиту. — Это не защита, — Лея усмехнулась горько. — Это клетка. Он замер на полшага от неё. Запах кожи, парфюма, металла — всё смешалось накрывая с головой. — Клетка, — повторил он, мягко, с оттенком одобрения. — Но ведь ты всё равно пришла в неё сама. — У меня не было выбора. Он склонил голову, почти улыбнулся. — У тебя всегда есть выбор, Лея. Просто я умею направлять к правильному — единственно верному. Она сжала кулаки. — Вы привыкли, что люди подчиняются вам. — Нет, — его голос стал тише. — Я просто знаю, что такое страх. И как его превратить в лояльность. Он положил перед ней папку. Бумага, звук щелчка ручки — всё казалось слишком громким. — Контракт. Подпиши. — Даже не спрошу, что внутри, — сказала она. — Всё равно у вас уже есть ответы на все мои «нет». — Умница, — его взгляд стал теплее, но от этого было ещё страшнее. — Учишься быстро. Она подписала. Щелчок пера — как выстрел в глухой тишине. Дамиан обошёл стол, остановился за её спиной. Тень его плеч легла ей на руки, протягивая бумагу о неразглашении на подпись. — Это не о тебе, — тихо произнёс он, наклоняясь ближе, до тепла дыхания у шеи. — Это о тех, кто посмеет тронуть то, что теперь моё. — Я не ваша, — прошептала она дрожащей рукой ставя новую подпись. Он чуть усмехнулся, шепча почти в ухо: — Пока. Она хотела повернуться, но не смогла. От него пахло дождём, кожей и чем-то, что всегда вызывало дрожь. — Вы… — она запнулась, — …вы не можете купить всё. — Деньги — это инструмент, — ответил он. — Я предпочитаю покупать доверие. А твоё — просто требует времени. Он вложил в её ладонь ключ-карту. Их пальцы соприкоснулись. Обычное прикосновение — но будто искра прожгла кожу. — Добро пожаловать, Лея, — произнёс он тихо. — Теперь ты не просто часть моей компании. Ты — часть меня. Она подняла глаза. — Я не ваша, — повторила, слабее. Он улыбнулся — едва заметно, почти нежно. — Тогда докажи. Он открыл дверь личного лифта. Не как джентльмен — как человек, дающий иллюзию выхода. Она шагнула внутрь. Но даже когда двери закрылись, запах его парфюма, этот мягкий яд, остался с ней. И Лея поняла — бежать уже поздно. Лифт мягко остановился. Металлические двери разошлись, впуская свет — слишком яркий после его кабинета. Она сделала шаг наружу, будто вынырнула из глубины. Но воздух пах тем же — кофе, кожей, им. Даже здесь он оставался в воздухе, как метка. — Мисс Мартен? — раздался ровный женский голос. Лея обернулась. Перед ней стояла бета — высокая, ухоженная, в идеально сидящем сером костюме. Собранные в гладкий пучок волосы, тонкий аромат цитруса и чего-то дорогого. В её взгляде — профессиональная вежливость, за которой не было ни грамма тепла. — Меня зовут Клэр Арден, — представилась она, протягивая руку. — Я буду курировать ваше обучение и все бытовые вопросы. Лея машинально кивнула. Клэр посмотрела на неё чуть дольше, чем позволял деловой этикет — взгляд скользнул по старой куртке, выцветшей толстовке, мокрым волосам. Едва заметная тень презрения мелькнула и исчезла. — Господин Мерсер просил, чтобы вы начали адаптацию как можно скорее, — сказала она ровно, разворачиваясь к выходу. — За мной, пожалуйста. Шаги их каблуков и подошв гулко отдавались в стеклянном холле. Лея чувствовала, как у каждого встречного сотрудника меняется выражение лица, стоит им заметить, кто идёт рядом с Клэр. Все знали. Все понимали. На улице их уже ждала машина — тёмная, без номеров, с приглушёнными окнами. Клэр открыла заднюю дверь: — Мы посмотрим ваше жильё. Всё уже готово. Мебель, одежда, техника. И… — она сделала короткую паузу, — всё необходимое для вашего цикла. Лея напряглась. — Он сказал и это, да? Клэр взглянула на неё поверх плеча. — Господин Мерсер всегда думает на несколько шагов вперёд. Это удобно. Салон пах кожей и чем-то новым. Лея села, глядя в окно, где отражался город — ослепительно чистый, чужой, без единого изъяна. Клэр говорила что-то о графике обучения, о корпоративных курсах, о пропусках и правилах. Но слова тонули в шуме шин. «Он просчитал всё. Даже этот момент. Даже мою тишину.» Машина остановилась у высотки с зеркальными фасадами. Небо отражалось в ней, будто город смотрел сам на себя — бездушный, чистый, стерильный. Консьерж уже стоял у дверей, кивнул с тем особым почтением, которое оставляют для тех, кто связан с Мерсером. Клэр шла впереди, каблуки отмеряли шаги ровно, как метроном. Лея чувствовала себя тенью — мокрой, уставшей, слишком живой для этого места. Лифт поднял их на тридцать второй этаж без звука. Металлические двери распахнулись — и перед Лейей развернулся новый мир. Белые стены. Пол — как зеркало. Мягкий свет, тонкий запах жасмина и кожи. На журнальном столике — ваза с белыми орхидеями. — Добро пожаловать, — ровно произнесла Клэр. — Это ваше жильё. Лея шагнула внутрь. Шторы двигались сами, подстраиваясь под свет. На кухне — идеально выстроенные ряды посуды, продукты в упаковках без брендов. Фрукты — свежие, идеально вымытые. Холодильник — полный. — Здесь всё, что вам может понадобиться, — продолжила Клэр. — Одежда, обувь, косметика, аптечка, даже витамины. Она открыла шкаф в спальне — и Лея едва не отступила. Всё там было её размера. Платья, костюмы, нижнее бельё, обувь — в идеальном порядке, по цветам. Ни одного яркого тона. Только серый, белый, чёрный, бежевый. — Это… — Лея сглотнула. — Это всё для меня? Клэр чуть улыбнулась. — Господин Мерсер лично утвердил подбор. Ему важно, чтобы вы чувствовали себя… комфортно. «Комфортно». Слово прозвучало как насмешка. Лея провела рукой по ткани — шелк, кашемир, кожа. Дорогие. Мягкие. Холодные. Как его прикосновение. Ванная сияла стеклом. На полке — флаконы с шампунем, гелем, кремами. Все — без запаха. Лея прижала губы, сдерживая смешок. Он предусмотрел даже это. Даже то, что она попытается по другому пахнуть. Клэр между тем обернулась к ней, безупречно спокойная: — Господин Мерсер просил передать, что в ближайшие дни вы можете отдыхать и привыкнуть к пространству. Послезавтра я приеду в восемь утра — начнём обучение. — В восемь? — выдохнула Лея, всё ещё осматривая комнату. — Да. И ещё. — Клэр выдержала короткую паузу. — Прошу вас использовать только одежду из гардероба, который был подобран для вас. Это часть корпоративного имиджа, утверждённого господином Мерсером. Лея посмотрела на неё — и вдруг ощутила странное желание рассмеяться. Тихо, почти беззвучно, чтобы не разрушить эту фарфоровую тишину. — Конечно, — произнесла она ровно. — Я ведь теперь часть его мира. Клэр кивнула, не уловив иронии. — Именно. Она подошла к двери. — Отдыхайте. Завтра вас никто не потревожит. Дверь за ней закрылась — бесшумно, как будто отрезала Лею от всего прошлого. Лея осталась одна. Тишина звенела. Белые стены отражали её дыхание. Она медленно опустилась на кровать — мягкую, чужую. Одежда в шкафу. Еда в холодильнике. Ключ-карта на столе. Всё продумано. Даже её покорность. И где-то глубоко, под всей этой выверенной роскошью, билось ощущение — не комфорта, а плена.