Запах его власти

Ресторан утопал в полумраке. Тёплый свет свечей скользил по стеклу бокалов, отражался в зеркальных стенах, смешиваясь с ароматом дорогого вина и пряной амбры. Музыка текла едва слышно, словно дыхание — мягкая, вязкая, опасно интимная. Лея остановилась у входа. На ней — тёмно-синее платье, простое, без блеска. Из тех, что она берегла, потому что в нём никогда не работала. Плечи открыты, волосы аккуратно уложены, на губах — лёгкий оттенок вина. И всё же — она чувствовала себя обнажённой. Пару мужчин у бара повернули головы. Их взгляды скользнули по ней, липкие, заинтересованные. Лея почувствовала, как в животе сжалось, но не от страха — от отвращения. Не ради них. Не ради него. — мысленно отрезала. Это просто платье. Просто одежда. Просто встреча. Но сердце знало — ложь. Он уже был там. За дальним столиком, где свет падал мягко, как прикосновение. Дамиан. Чёрный костюм, белая рубашка, никакой показной роскоши. Он сидел спокойно, будто весь этот зал принадлежал ему. Власть чувствовалась не в жестах — в тишине вокруг него. Когда он поднял взгляд, всё замерло. Даже музыка будто стала тише. Он поднялся. Подошёл, без лишней спешки. Его движения — размеренные, уверенные. Тёплые пальцы коснулись её руки, и Лея едва не отпрянула — слишком знакомо, слишком опасно. — Ты красивая, — сказал он спокойно, почти бесстрастно. — Даже когда злишься на себя за это. Голос — бархат и металл. Каждое слово будто входило под кожу. Он отодвинул для неё стул. Она села, стараясь не встречаться с его глазами. Но чувствовала их — даже сквозь тишину, сквозь пульс в висках. Её сердце билось слишком быстро. Слишком громко. Как будто тело знало то, чего разум ещё не позволял себе понять. Он занял место напротив, и мир вокруг снова стал медленным. Только их дыхание и запах — его запах. Холодный, металлический, властный. Тот самый, что уже жил где-то в её крови. Она листала меню слишком долго — просто чтобы не смотреть на него. Слова расплывались, буквы теряли смысл. Слишком дорогие блюда. Слишком тихая музыка. Слишком близко его запах — металл, кожа, тёплое вино. — Мне просто воду, — произнесла она наконец, ровно, будто между ними не существовало той густой, звенящей тишины. Он не ответил сразу. Просто протянул руку и аккуратно забрал меню из её пальцев. Движение — без спешки, но так, что сердце пропустило удар. — Тогда стандартных ужина на двоих, — сказал он официанту. — И бутылку «Шабли». Она хотела возразить, но звук его голоса будто заполнил пространство, приглушив всё вокруг. Официант кивнул и ушёл. — Я не просила заказывать, — тихо сказала Лея, не поднимая взгляда. — Знаю, — ответил он, как нечто очевидное. — Но ты не ела весь день. Она подняла глаза. — Вы снова следите за мной? — Нет. — Он чуть наклонил голову. — Я просто вижу то, что другие не замечают. Он говорил спокойно, без наигранной нежности, но его тон был… слишком уверенным. Слишком личным. — Вам, наверное, привычно всё контролировать, — бросила она. Он усмехнулся — легко, почти ласково. — Только тех, кто пытается сопротивляться, когда им нужна забота. Лея стиснула пальцы на коленях, стараясь не сорваться. — Я не нуждаюсь в заботе. — Все нуждаются, — произнёс он просто. — Но не все умеют признать это. Он откинулся на спинку стула, наблюдая, как она делает первый глоток воды. Дамиан не прятал взгляд — наоборот, смотрел открыто, спокойно, будто не сомневался, что она останется за этим столом до конца вечера. Её дыхание сбилось. Он наслаждается этим. Моим страхом, моей злостью. — Вы думаете, можете вот так появляться и решать, как я должна жить? — вырвалось у неё. — Нет. — Его голос стал ниже, тише. — Я думаю, что ты просто устала решать всё одна. Он не лгал. И именно это пугало сильнее всего. Она отвела взгляд, будто столовые приборы могли стать защитой. — Вы не знаете, что со мной было. — Зато знаю, кем ты стала. Он наклонился чуть ближе, едва заметно. От него исходило то самое ощущение — не запах даже, а давление феромонов, едва уловимое, но реальное. Его голос шёл по коже, как ток: — Ты держишь себя, Лея, как раненое животное. Готова укусить каждого, кто приблизится. Она вздрогнула. — Может, потому что все, кто приближался, хотели одного и того же. Он усмехнулся, но без тени издёвки. — А я хочу другого. — И чего же? — её голос дрожал, но в нём звенела ярость. — Посмотреть, что будет, если ты перестанешь бояться. Он говорил просто, почти буднично, но в этой простоте чувствовалось слишком многое: власть, обещание, притяжение. Лея не выдержала — отодвинула вилку, хотела подняться, но он тихо сказал: — Сядь. Не убегай. И это прозвучало не как приказ. А как просьба, которой невозможно ослушаться. Она села, чувствуя, как дрожь проходит по телу. Он знает, что делает. Он управляет не словами, а тем, что остаётся между ними — дыханием, запахом, паузами. Внутри неё всё кричало: беги. Но в груди что-то шептало другое: останься. И Дамиан, словно чувствуя это, улыбнулся краем губ, не сводя взгляда: — Видишь? Уже лучше. — Что — лучше? — спросила она с горечью. — То, что ты перестала делать вид, будто тебе всё равно. Он откинулся в кресле, спокойный, как шторм перед приливом. Она — натянутая, дрожащая, живая. Двое за одним столом, и воздух между ними становился всё плотнее. Запах вина, кожи и власти — теперь дышал им сам ресторан. Официант принес блюда и вино. Стол сиял — фарфор, сталь, янтарь вина. Лея смотрела на тарелку, как на пропасть. Пальцы дрожали. — Ешь, — сказал он. Просто и спокойно. Без нажима — и всё же спорить было невозможно. — Я не хочу, — ответила она, едва слышно. — Ты не ела с утра. — Он отставил бокал, глядя прямо. — Не заставляй меня повторять. — Вы не можете заставить меня, — упрямо выдохнула она, и сама испугалась силы в своём голосе. Он чуть усмехнулся, будто её дерзость его не раздражала, а забавляла. — Могу. Но не стану. Она всё-таки взяла вилку. Поняла, что делает это не из страха — скорее потому, что внутри глухо звучало: пусть он успокоится. Он наблюдал, не мигая. Как будто каждый её глоток — часть эксперимента, и он изучает результат. — Я хочу предложить тебе работу, — произнёс он наконец. Она замерла. Слова осели, как пепел. Работу. Значит — всё-таки купит. Только другими словами. — Какую работу? — спросила, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Не то, о чём ты подумала. — Его взгляд был прямым, почти мягким. — Мне нужна помощница. Личная. Она коротко усмехнулась, не поднимая глаз: — Вы же знаете, кто я. — Я знаю, кем ты была. Тихо. Без упрёка. Без жалости. Просто констатация, от которой захотелось исчезнуть. — Это ничего не меняет, — добавил он. — Ты умна. Быстро схватываешь. И умеешь держаться, когда все рушится. Остальное — не важно. — Не важно? — прошептала она. — Вы правда думаете, что человек вроде меня может просто... стереть прошлое? — Думаю, что ты уже это делаешь, — ответил он спокойно. — Только слишком медленно. Она выдохнула, не выдержав тишины: — Почему я? Есть тысячи других. Чище. Спокойнее. Он наклонился, его голос стал ниже: — А мне не нужна «чище». Мне нужна живая. Она подняла взгляд — и наткнулась на глаза, где не было ни тепла, ни похоти. Только уверенность. Опасная, как спокойствие перед бурей. — Я не верю вам, — сказала она тихо. Он медленно усмехнулся. — И правильно. Только глупцы верят на слово. Он опёрся локтями на стол, чуть приблизился. — Я предложу тебе всё, чего ты боялась желать: образование, документы, жильё, законную работу. Всё чисто. — И взамен? — выдохнула она. — Взамен — дисциплина. И честность. — И послушание? Он прищурился. — Оно идёт в комплекте. Она усмехнулась горько: — Значит, всё же клетка. — Нет, — сказал он тихо, наклоняясь ближе. — Это защита. Просто у неё золотые прутья. Между ними осталась лишь тень дыхания. Его феромоны были тоньше вина — тёплые, металлические, вползали под кожу. Она отстранилась первой. — Вы привыкли получать всё, что хотите. — Только то, что стоит того, — ответил он. — А ты стоишь. Она встала, сердце грохотало в ушах. — Мне нужно подумать. — Конечно. — Он тоже поднялся, без спешки. Достал из внутреннего кармана визитку, положил перед ней. — Завтра. В любое время. Если согласишься — просто приди. Он наклонился ближе, почти касаясь её плеча, его голос — тихий, как предупреждение: — И если решишь не приходить… всё равно почувствуешь, как я жду. Лея едва успела вдохнуть — и слова сорвались сами, острые, как бритва: — Я не буду принимать блокаторы, — выпалила она. — Ни ради работы, ни ради вас. Её голос дрогнул, но не от страха — от злости, от того, что он снова вызывал в ней бурю, с которой она не справлялась. Его глаза чуть прищурились, уголки губ едва заметно тронула тень улыбки. — Вот как, — произнёс он тихо. — Всё решила сама? — Да. — Её пальцы сжались в кулак. — Я не позволю вам контролировать и это тоже. Он молчал секунду, а потом — шаг. Один, но близкий настолько, что пространство между ними стало воздухом, пропитанным феромонами. Запах ударил ей в голову: металл, кожа, что-то хищное, тёплое. Он наклонился — не касаясь, просто приблизился, почти у уха. Его голос был низкий, ровный, опасно спокойный: — Это уже предусмотрено. Ты больше не поедешь в тот центр, где тебя могли оставить без сознания на холодном полу. Я оплатил тебе «Аурелию». Её дыхание сбилось. Она не могла пошевелиться. — Вы… тогда следили за мной? — прошептала Лея. Он чуть усмехнулся, так, будто её возмущение его забавляло. — Нет. Я просто хотел убедиться, что ты больше не страдаешь. — Вы не имеете права решать за меня! Он выпрямился, глядя сверху вниз — спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась сталь. — У меня есть право, Лея, когда ты сама отказываешься о себе заботиться. Она вспыхнула, сердце колотилось, но тело предательски не двигалось. Он стоял слишком близко, его запах будто врастал под кожу. Она слышала, как выровнено его дыхание — тяжёлое, уверенное. — Не приближайтесь, — выдохнула она, но слова прозвучали слабо. — Если бы ты действительно этого не хотела, — его голос стал ниже, почти интимным, — ты бы давно встала и ушла. Он говорил медленно, будто проверял, как каждое слово ложится ей на кожу. Она не могла ответить — дыхание застряло в горле. Он наклонился ближе, вдохнул её запах, глубоко, почти со стоном, который выдал больше, чем он хотел. Пальцы в перчатках едва шевельнулись, но он сдержался. — Ты изменилась, — произнёс он тихо. — Стала ещё слаще. Лея отшатнулась, сердце билось в висках. Он улыбнулся — не грубо, а почти нежно, так, что от этого становилось только страшнее. Он отступил. Но, уходя, всё ещё смотрел на неё так, будто касался. А она сидела, не в силах вдохнуть. В воздухе остался его след — тёплый, тяжёлый, властный. Она долго смотрела на тарелку. Серебряная вилка в её пальцах едва шевелилась — то касалась десерта, то снова отступала. Крем таял, оседая, как её мысли: тяжело, вязко, без вкуса. За соседними столами тихо смеялись люди, звенели бокалы, кто-то шептал о любви. Лея сидела в центре этой картины, как лишний штрих, неуместный, чужой. Воздух всё ещё хранил след его запаха — лёгкий, тёплый, терпкий. Он будто впитался в её кожу. Она закрыла глаза. «Хватит. Всё. Довольно.» Внутри всё сжималось: от страха, от злости, от того, что в глубине — ей хотелось снова услышать его голос. Она ненавидела себя за это. — Чёрт… — прошептала тихо, впиваясь ногтями в ладонь. Она взяла вилку и наконец отрезала кусочек десерта. Механически, будто доказывая самой себе, что способна просто… есть. Без контроля, без его взгляда. Шоколад растаял на языке, но вкуса она не почувствовала. Только пустоту. Мысль сформировалась внезапно, жёстко, как щелчок: «Я не пойду к нему. Ни завтра, ни потом.» Она отодвинула тарелку, достала телефон и открыла расписание кофейни. Смена в восемь утра. Пальцы дрожали, но она улыбнулась впервые за вечер. — На работу. Просто на работу, — тихо сказала она себе. Кофейня — пусть маленькая, шумная, с запахом молока и кофе — была её убежищем. Там она знала, кем является. Там она могла быть Лея, а не тень под чужой властью. Она поднялась, оставила вилку на тарелке и вышла. Холодный воздух обжёг кожу, но это было приятно. Реально. Каждый шаг к дому казался победой — хрупкой, короткой, но своей. Она не знала, сколько продлится эта решимость. Но сейчас — она решила: она останется в кофейне. Пока ещё может выбирать сама.