Запах его власти

Кофейня просыпалась лениво — аромат свежемолотого кофе смешивался с утренним шумом города, мягкая музыка текла, как тёплое молоко, а звон посуды казался почти успокаивающим. Обычное утро. Но только не для неё. Лея стояла у кофемашины, движения точные, выученные, но безжизненные. Снаружи она выглядела спокойно, но внутри — каждый нерв был натянут до боли. «Новый день. Без него. Без страхов», — мысленно повторила, как молитву. Но сердце предательски отвечало ударом в грудь: он придёт. Она чувствовала это раньше, чем услышала звон колокольчика на двери. Запах. Тот самый — металлический, тёплый, хищный. С примесью дождя, кожи и чего-то глубоко животного, что невозможно было спутать. Он вошёл, как тень. Не громко, не спеша — но воздух изменился сразу. Сел за свой обычный столик у окна. Ноутбук, движение пальцев по клавиатуре — всё то же. Ритуал. Как будто он жил в её дне так же прочно, как звук кофемолки или пар от машины. Он не говорил. Она не смотрела. Но всё внутри неё знало — он здесь. Воздух стал гуще, теплее, тягучее. Феромоны, его запах, его присутствие — всё будто пронизывало пространство между вдохом и выдохом. Она делала вид, что не замечает. Но каждое прикосновение к посуде, каждый вдох — были им. Дамиан не был просто мужчиной. Он был ощущением. Силой, от которой не убежать. Он не спрашивал, не просил — просто входил, как стихия. Пар из кофемашины ударил ей в лицо, влажный, горячий. Она моргнула — и на миг показалось, что чувствует его дыхание. Не у двери. У самого уха. Лея стиснула зубы, пытаясь вернуть себе реальность. Но внутри всё знало: он снова здесь. И ни один новый день больше не начнётся без него. Лея поставила перед ним чашку эспрессо, коротко кивнула и уже собиралась уйти — но голос остановил её. Низкий. Спокойный. С тем самым стальным оттенком, от которого по коже шёл холод, а под ним — жара. — Переделай. Капучино. Он сказал это негромко, почти лениво, но звучало так, будто другого варианта не существовало. Она не обернулась сразу. Только выдохнула сквозь зубы: — Вы же пьёте эспрессо. — Сегодня — капучино, — ответил он, и в его голосе не было просьбы. — Ты ведь знаешь, как нужно. Он наблюдал за ней, не мигая. Не давил. Просто ждал. Это раздражало сильнее любого приказа. — Конечно, — произнесла она ровно, как автомат, и отвернулась к кофемашине. Сердце стучало громче, чем шум пара. Из под стола послышался голос Тома — тихий, но с усмешкой: — Ну всё, снова ритуал «для особого клиента». Я бы тоже не отказался, если бы ты смотрела на меня так, когда взбиваешь молоко. Угрожающе возбуждающе. Словно представляешь, как придушиваешь его. — Том, заткнись, — прошипела она, не оборачиваясь. — Да ладно тебе, — он склонился ближе, хихикнул. — Он ведь тобой просто дышит, видишь? Как кошка, что выбрала себе хозяйку. Лея подняла глаза — и встретилась с Дамианом взглядом. Хищный, но спокойный. Тепло в нём было обманчивым, как перед штормом. Мгновение — и сердце пропустило удар. Она отвернулась слишком резко. Пар из кофемашины сорвался, ударил ей в руку. ​— А-а!.. — звук вырвался из груди, короткий, сдавленный. Пар обжёг кожу, и воздух наполнился резким запахом молока, металла и боли. Том дёрнулся к ней, но не успел. Дамиан оказался рядом — мгновенно, будто пространство само подвинулось, чтобы пропустить его. Он схватил её за запястье — не грубо, но с такой силой, что сопротивление стало бессмысленным. Его пальцы обвили её кожу, холодные и горячие одновременно. — Ты обожглась, — сказал он низко, срываясь почти на рык. — Это пустяки, — выдохнула Лея, пытаясь вырвать руку. — Я справлюсь. — Сама? — он наклонился ближе, их дыхание смешалось. — Ты вечно так говоришь, пока не падаешь. В его голосе не было ни гнева, ни жалости — только сдержанная ярость и что-то опасно личное. Она подняла взгляд — и утонула в его глазах. Там, за холодом, было пламя. Том не выдержал, сделал шаг вперёд, держа аптечку: — Эй, я помогу, это же просто ожог, сейчас... Один взгляд Дамиана — и Том отпрянул. Не потому что испугался — потому что ощутил. Это был не человек, а сила, перед которой инстинкт требовал опустить глаза. Дамиан снова повернулся к Лее. — Больно? Она покачала головой, но дыхание сбилось. — Нет. — Лжёшь, — тихо. Он провёл пальцем по покрасневшей коже, будто проверяя, насколько глубоко боль проникла под поверхность. Её тело дрогнуло, не от боли — от прикосновения. А потом он просто поднял её. Легко, как ребёнка, словно она ничего не весила. — Что вы творите?! — голос сорвался, дрожал. — Несу туда, где тебе помогут, — спокойно ответил он. — И не вздумай спорить. — Поставьте меня! — Лея попыталась вырваться, но его хватка стала чуть крепче. — Тише, — прошептал он у самого уха. — Ты моя ответственность, Лея. Поняла? Слово моя пронзило её сильнее ожога. Он произнёс его неосознанно, но с такой уверенностью, будто это давно решено. Она чувствовала его запах — густой, металлический, тёплый, живой. И с каждой секундой он всё сильнее въедался в её сознание, в кожу, в дыхание. Когда он шагнул за порог кофейни, держа её на руках, мир вокруг словно растворился. Был только он — и она, его трофей, его слабость, его хрупкая вещь, которую он никогда уже не позволит уронить. Дамиан шёл к машине быстрым, уверенным шагом, будто держал не женщину, а что-то хрупкое и бесценное. Дождь стекал по его пиджаку, по её волосам, капли скатывались на его перчатки — но он не замечал. Он открыл дверь, усадил Лею на сиденье, пристегнул ремень. Его пальцы всё ещё держали её за запястье — там, где кожа обожжена, где всё пульсирует. Контакт почти неощутим, но от него будто пробегал ток. Лея отвела взгляд, дыхание сбилось. Пламя на руке давно стихло — теперь горело внутри. Он наклонился ближе, поправляя ремень. Его плечо задело её грудь, дыхание коснулось шеи. От него пахло кожей, дождём и тем металлическим, сладко-тяжёлым запахом, от которого мозг терял логику. Запах власти. Запах альфы. Она зажмурилась. Сердце било больно. «Его запах… мой организм помнит его. Но я не должна. Это нельзя. Это разрушит меня». Он сел за руль, включил двигатель. Молчание. Только шум дождя по крыше и ровное урчание мотора. — Больно? — спросил он негромко, не поворачиваясь. — Нет, — ответила быстро. Слишком быстро. — Лжёшь. — Его голос стал ниже, мягче. — У тебя губы дрожат, когда врёшь. — Не выдумывайте, вы ничего обо мне не знаете, — выдохнула она, упрямо глядя в окно. — Я знаю достаточно, — тихо. — Что ты терпишь боль, когда можно просто позволить помочь. — Помочь? — она усмехнулась, но звук вышел хриплый. — Вы врываетесь в мою жизнь, решаете, куда мне идти, с кем говорить, платите за меня, как за вещь! Это не помощь. Это контроль. Он посмотрел на неё коротко, взгляд — острый, как лезвие. — Контроль — это то, что удерживает тебя живой. Без него ты бы давно рухнула. — Не смейте говорить, будто знаете, что удерживает меня, — прошептала Лея, кулаки сжались на коленях. — Вы… просто купили мою тишину. — Нет. — Его ладонь легла на рычаг рядом с её рукой. Не касаясь, но так близко, что кожа загорелась. — Я купил время. До того, как ты бы разрушила себя. Она отпрянула к окну, глядя на дождь. — Отпустите меня. Я не хочу, чтобы вы решали за меня. Он повернул к ней голову. — Ты и сама давно не решаешь, Лея. Я просто делаю это за тебя, — произнёс ровно, почти спокойно. Её дыхание стало судорожным. — Почему вы это делаете? — спросила едва слышно. — Потому что могу, — ответил он после короткой паузы. — И потому что кто-то должен. Молчание. В машине стало душно, воздух наполнился феромонами — терпкими, сильными, опасно знакомыми. Он посмотрел на неё вновь, уже мягче, почти ласково: — Успокойся. Я не причиню тебе вреда. Её глаза дрогнули. — Не сегодня? — спросила с горечью. Он улыбнулся, уголками губ, спокойно, как будто это был не вопрос, а обещание: — Сегодня — нет. Сегодня я просто хочу, чтобы ты перестала бояться. Она отвернулась, но знала — это уже невозможно. Его запах заполнил всё. Больница встретила их резким светом и запахом хлорки — холодным, стерильным, будто сама чистота здесь была болью. Белые стены отражали шаги, превращая каждое движение в эхо. Лея шла быстро, будто бежала. Пальцы сжаты в кулаки, плечи напряжены. Если не смотреть на него — его не будет. Но он был. Шёл рядом. Тихо, размеренно, словно тень, которая не спрашивает, хочет ли ты, чтобы она существовала. — Я сама, — выдохнула она, даже не глядя в его сторону. — Нет, — ответ прозвучал спокойно, почти мягко. Но это было его «нет» — окончательное, без щелей для спора. — Вы не можете за меня решать, — сорвалось тихо, почти шёпотом. — Уже решил, — спокойно. — Иначе бы ты просто стояла здесь и смотрела на боль, пока она не стала шрамом. Она едва заметно вздрогнула. Регистратура. Холодный свет, шорох бумаг. Лея положила документы на стойку — резкое движение, будто удар. Но медсестра смотрела не на неё — на него. Дамиан даже не произнёс ни слова. Один кивок. Этого хватило, чтобы дверь перед ними открылась без очереди. В процедурной пахло металлом и антисептиком. Лея села на край кушетки, обожжённая кожа ныла, сердце било рвано. Доктор что-то говорил, но её внимание было приковано к нему. Он стоял позади, слишком близко. Его отражение — в металлическом шкафчике напротив. Высокий, собранный, будто выточенный из холода. Он не смотрел на врача — только на неё. Её дыхание стало неровным. — Всё не так страшно, — пробормотала, словно оправдываясь. — Для кого? — его голос был ниже обычного, почти шёпот. — Для меня, — выдохнула она, — я привыкла. — Вот именно. — Он сделал шаг ближе, тень от его плеч легла ей на колени. — Привычка к боли — не сила, Лея. Это просто форма покорности. Она стиснула зубы. — А вы что, эксперт по тому, как я живу? Он наклонился, чтобы она слышала только его. — Нет. Я просто единственный, кто видит, как ты умираешь молча. Слова ударили. Не громко — больно. Она отвела взгляд, уткнулась в свои ладони. — Зачем вы это делаете? — Потому что могу. — Его ответ прозвучал так просто, что от этого стало страшнее. Доктор закончила перевязку. Медсестра назвала сумму. Лея дёрнула молнию поясной сумки, достала кошелёк, но рядом уже оказалась его рука. Перчатка. Холодная кожа. Щелчок карты. — Не нужно, — произнёс он ровно. — Это моя ответственность. — Я не просила, — выдохнула она, вцепившись в ремешок сумки, будто тот мог стать опорой. Он повернулся к ней, глядя прямо, не мигая. — Я знаю. — Пауза. — Но если я вижу боль — я плачу за неё. — Это не долг, — она почти прошептала, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Это подчинение. Он сделал шаг ближе. Теперь между ними не было воздуха. Запах его феромонов заполнил всё — терпкий, властный, тёплый. Сердце у неё колотилось, как пойманная птица. — Ты путаешь, — сказал он тихо. — Я не подчиняю. Я удерживаю от падения. — А какая разница? — в её голосе дрогнула злость. — Вы управляете моей жизнью, моим телом, даже моими шрамами. Что дальше? Вы решите, как мне дышать? Он склонил голову чуть набок, улыбнулся едва заметно. — Только если ты начнёшь задыхаться. Она замерла, чувствуя, как что-то ломается внутри. Он говорил без угроз, без давления — и от этого было хуже. — Зачем вы это делаете? — спросила снова, тихо. — Ведь я… никто. — Неправда, — он произнёс это почти ласково. — Ты — моя ошибка, которую я не хочу исправлять. Она закрыла глаза, пытаясь не вдыхать воздух, насыщенный им. Но было поздно. Он уже жил внутри её дыхания. Когда они вышли из больницы, воздух показался плотнее, чем внутри — влажный, тёплый, будто и он хранил остатки напряжения. Город жил в своём ритме: солнце пробивалось сквозь серые облака, ветер трепал деревья у парковки. Лея подняла лицо к свету — ей хотелось дышать, просто дышать. Но он шёл рядом. Как всегда — спокойно, шаг в шаг. Он открыл перед ней дверь машины, жестом предложил сесть. Она не двинулась. — Ты злишься, — произнёс он негромко. — Нет, — ответила она, глядя куда-то мимо. — Я просто не хочу больше быть частью вашего… чего бы это ни было. Он чуть наклонил голову, наблюдая за ней. — Моего мира? — Вашего контроля. — Она почти выплюнула слова. Он усмехнулся, уголком губ, медленно, как будто от этого удовольствия не мог отказаться. — Не называй меня на «вы», — сказал тихо. — Между нами не такая пропасть, как ты хочешь себе внушить. — Мне так проще, — бросила она. — Проще — значит безопаснее, да? — Он сделал шаг ближе, и запах снова коснулся её — тёплый, властный, слишком живой. — Но ты ведь уже поняла, Лея… безопасность — иллюзия. Она дёрнулась, отступила, обхватила сумку рукой. — Не приближайтесь. Он опустил взгляд, на мгновение словно задумался. — Хорошо. — Его голос стал мягче. — Только не иди под дождь. Ты без куртки. Простудишься. — Я не ребёнок. — Нет, — согласился он. — Но ведёшь себя так, будто тебе нужно, чтобы тебя кто-то удержал. Она стиснула зубы. — Вам просто нравится решать за других. Он открыл дверь машины чуть шире. — Нет. Мне нравится, когда рядом не ломаются. — Я не ваша, — прошептала она, глядя ему прямо в глаза. Он улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла — только осознание власти. — Пока, — ответил он почти ласково. — Но ты всё равно сядешь. Она обернулась к дороге — ветер усилился, небо потемнело, и первые капли ударили по плечам. Лея стиснула ремешок сумки, сделала шаг… потом второй. Но он тихо, без усилия, направил её ладонью — лёгкое касание в спину, почти невесомое, но от которого тело предательски дрогнуло. — Просто до остановки, — сказал спокойно. — Потом делай, что хочешь. Она села в машину, не говоря ни слова. Дверца мягко закрылась. Дамиан обошёл с другой стороны, сел за руль и завёл мотор. Лея смотрела в окно — на капли дождя, на расплывшиеся силуэты прохожих. Свободной она не чувствовала себя ни на секунду. Он ничего не говорил, но каждое его движение, каждый взгляд говорил громче слов: ты можешь злиться, ты можешь бежать — но ты уже внутри моей орбиты. Он свернул не к остановке. Не туда, куда она просила. А прямо — к её дому. Лея заметила это слишком поздно — когда знакомая вывеска мелькнула в окне, а сердце болезненно дрогнуло. — Это не моя работа, — тихо, но резко сказала она. — Я знаю, — ответил он спокойно. — Тебе нужно домой. Отдохнуть. — Я не просила, — губы побелели. — Вы не можете решать за меня. — Я могу. — Его голос был ровный, почти усталый. — Потому что, если не я, ты снова решишь, что можешь справиться одна. И снова обожжёшься. Ты устала. — Лучше обжечься самой, чем быть под контролем, — прошептала она. Он повернул к ней голову, взгляд мягкий, но пронзительный, как лезвие под кожей. — Ты называешь это контролем. А я называю заботой. Просто у тебя её раньше не было — вот и путаешь. — Забота? — усмехнулась. — Забота не пахнет металлом и властью. Он не ответил. Только губы дрогнули в лёгкой, почти невидимой улыбке. В салоне стояла тишина. Тепло от его феромонов наполняло воздух, делая его вязким, почти осязаемым. Она хотела открыть окно, но боялась, что он не позволит. — Как Мила? — спросил он наконец, будто между делом. Она вздрогнула от перемены темы. — Лечение помогает. Она чувствует себя лучше. — Голос её дрожал. — Вчера впервые заснула без обезболивающего. — Хорошо, — произнёс он тихо, искренне. — Я рад. — Она говорит о вас, — выдохнула Лея. — Постоянно. Думает, что вы её друг. Пожалуйста, не играйте с ней. Он не отвёл взгляда. — Я не играю. — Тогда зачем вы всё это делаете? — в голосе прозвучало раздражение, граничащее с отчаянием. — Вы купили лечение, приходите туда, где я работаю, следите за мной… Что вам нужно? Он достал телефон, включил экран и повернул к ней. На фото — Мила, улыбающаяся, с новым плюшевым котёнком. — Я не играю, Лея, — сказал тихо. — Просто не могу пройти мимо, когда вижу то, что можно спасти. — Мы не проекты, — холодно бросила она. — Ни я, ни она. — Я знаю, — ответил он, чуть склонив голову. — Но ты сама превратила себя в товар. И я лишь выкупил то, что было украдено. Она резко обернулась, глаза полыхнули. — Я — не ваша собственность! Он не повысил голос. — Пока — нет. — Вы… — она осеклась, чувствуя, как дрожит от ярости. — Вы всё время переставляете границы, будто их нет! Он усмехнулся, тихо, почти ласково. — Границы есть. Просто ты не знаешь, кто их ставит. — Это манипуляция. — Лея сжала кулаки. — Нет, — он склонился чуть ближе, и воздух между ними словно вспыхнул. — Это честность. Всё, что я делаю — ты сама разрешаешь. С каждым взглядом. С каждым словом. Она отвернулась, глядя в окно. Голос сорвался: — Я просто хочу, чтобы вы исчезли. — Не получится, — ответил он спокойно. — Я слишком глубоко в твоей жизни. В твоём воздухе. В твоей сестре. Она замерла, не веря, что он произнёс это вслух. Он добавил мягко, почти шепотом: — И не потому, что хочу разрушить. А потому что ты наконец заставила меня чувствовать. Машина остановилась у её дома. Он выключил двигатель. Всё стихло. Лея выдохнула и почти прошептала: — Я не знаю, чего вы хотите от меня. Он улыбнулся, не глядя на неё, и сказал тихо, как приговор: — Чтобы ты перестала бояться того, кто может тебя спасти. Он выходит из машины первым — спокойно, без спешки, как будто всё уже предрешено. Открывает ей дверь. Жест — безукоризненно вежливый, почти старомодный. Но в этой вежливости есть что-то опасное — как лезвие, спрятанное под бархатом. Лея не двигается. Пальцы сжимают ремешок сумки до боли. Она знает — стоит выйти, и всё закончится. Или начнётся. — Вечером, — его голос низкий, уверенный, без тени просьбы. — Хочу обсудить одно предложение. Не бойся. Она вздрагивает, делает полшага назад. — У меня нет времени. — Найдёшь, — отвечает он спокойно, глядя прямо в неё. — Ты ведь всегда находишь. Он не повышает голоса, не приближается, но пространство будто сжимается. Она чувствует его запах — едва уловимый, металлический, тяжёлый, притягательный. Феромоны бьют в голову. Разум шепчет уходи, тело предательски не слушается. — Вы слишком уверены, — выдыхает она. — Я просто знаю, что ты придёшь, — произносит он ровно, будто говорит очевидное. — Любопытство сильнее страха. Его глаза — спокойные, серые, глубокие. В них нет угрозы, только знание. Знание её самой. Она открывает рот, чтобы сказать «нет», но губы не слушаются. Вместо этого тихо, почти машинально: — Я подумаю. Он кивает, уголок губ приподнимается. — Подумай. До вечера. Он отступает на шаг, пропуская её. Дверца машины всё ещё открыта — свобода в нескольких сантиметрах. Но воздух вокруг него держит, как невидимая сеть. Она выходит, не глядя. Каждое движение будто замедлено, будто её тело идёт вперёд, а разум кричит беги. — Спасибо за поездку, — произносит она с усилием, не узнавая свой голос. — Не за что, — отвечает он спокойно. — Привыкай. Она замирает на секунду, потом ускоряет шаг. Асфальт словно горячий под подошвами, в груди стучит сердце — быстро, болезненно. И когда кажется, что она наконец вырвалась, за спиной звучит его голос — мягкий, почти ласковый, от которого кровь стынет: — Я пришлю за тобой машину. Она идёт быстрее, почти бегом, не оборачиваясь. Но знает: он улыбается. Потому что ловушка уже захлопнулась — без шума, без насилия. Она сама сделала шаг внутрь. Сама — туда, где воздух пахнет им. Дома Лея долго стоит под душем — почти час, может, больше. Горячая вода хлещет по коже, обжигает, но она не двигается. Хочет смыть всё. Запах больницы. Кофе. Его. Особенно его. Она трёт кожу до красноты, ногтями, губкой, ладонями — до боли. Но запах не уходит. Он будто въелся в поры, под кожу, в кровь. — Чёрт! — срывается с губ. Она ударяет кулаком по стене — боль вспыхивает, но легче не становится. — Тупая! — выдыхает яростно. — Слабая, дрянь, что с тобой не так?! Голос эхом отзывается в кафеле. Она кричит снова, громче, пока в горле не становится сухо. — Ты не пойдёшь! Слышишь? Не пойдёшь к нему! Он просто... просто играет тобой! Слёзы смешиваются с водой, но она не замечает. Только ярость — жгучая, безысходная. «Он лезет в мою жизнь. В моё тело. В моё дыхание. Я должна держаться. Но каждый раз, когда чувствую его запах… я забываю, кто я.» Она выключает воду, тяжело дышит, опираясь лбом о холодную плитку. Капли стекают по спине, но внутри пылает жар. Не стыд — желание. И это сводит с ума. — Господи… — шепчет она, почти не слышно. — Что он со мной делает… В зеркале — женщина с красными глазами, с бледной, пересечённой следами воды кожей. Не прежняя Лея. Снова не свободная. В её взгляде — страх, ярость и безысходное знание: он уже внутри. Она ударяет ладонью по раковине, глядя в отражение. — Я ненавижу тебя, — говорит шёпотом, не понимая, кому — себе или ему. Но знает: запах не исчезнет. Он живёт в ней. И теперь страх пахнет им. И, может быть… не только страх.