Синей розе суждено быть одной.

"Говорят, одиночество — это отсутствие других. Это как комната без мебели. Но для меня одиночество — это ужасная адская боль. Это растворение в абсолютной пустоте, где нет ни отражения, ни эха. Я одна. И я буду одна. Навсегда. Потому что те, кто может быть рядом, обречены исчезнуть. И я остаюсь одна со своим страхом, который и есть моя единственная часть меня и что останется после." " " В тот день мир Мэри дал трещину. Не громким грохотом, а тихим, надрывным стоном, который эхом отдавался в ее маленьком сердце. Ей было всего шесть, и она еще не понимала всей глубины ужаса, что разворачивался за стеклом больничной палаты. Родители – ее солнце, ее звезды, ее весь мир – были там, за прозрачной стеной, в лапах смерти. Шел дождь. Мелкий, унылый, словно плачущий вместе с ней. Мэри стояла у окна, прижимая ладошки к холодному стеклу, пытаясь увидеть хоть что-то, что могло бы ее успокоить. Отцовская рука, сильная и надежная, сжимала материнскую, слабую и дрожащую. Их лица были бледны, губы синели, а дыхание – прерывистым шепотом, который лишь усиливал ее страх. Врачи суетились. Белые халаты мелькали, как испуганные птицы, их голоса звучали приглушенно, словно сквозь вату. Они делали все возможное, говорили тихо, стараясь не тревожить, но Мэри чувствовала: что-то не так. Их лица были напряжены, взгляды полны недоумения. "Все в порядке, солнышко," – это была бабушка, стоящая рядом с ней, ее голос звучал слабо, как шелест осенних листьев. она утешительно гладила ее по плечу и сказала дрожащим голосом: "скоро твою мамочку и папочку вылечат, все будет хорошо." Но Мэри видела. Видела, как врачи с удивлением разглядывали снимки, как качали головами, как кто-то из них шептал про "невероятное" и "аномалию". Они пытались спасти их. Делали разрезы, вводили лекарства, проводили манипуляции. Но вместо того, чтобы вернуть жизнь, они, казалось, лишь усугубляли ее угасание. "Их органы совершенно здоровы," – услышала Мэри слова одного из врачей, обращенные к другому. "Абсолютно. Нет никаких признаков болезни, никаких повреждений. Но они угасают. Как будто... как будто кто-то вытягивает из них жизнь." У Мэри перехватило дыхание. Кто-то вытягивает жизнь? Ее мама и папа? У них же не было никаких болезней! Она помнила, как мама смеялась, как папа читал ей сказки перед сном. Они были сильными. Они всегда были сильными. Постепенно, с ужасающей медлительностью, родители Мэри перестали двигаться. Их дыхание замерло. Белые халаты склонились над ними, но уже без той суетливой надежды, а с горьким смирением. Врачи шептались, их лица были мрачнее тучи. "Неумолимо," – произнес один. "Как будто их поглощает невидимая сила. Невозможно понять, органы были здоровее всего. Они жаловались, что сердце болело, но пульс был хороший, не было никаких отклонений. Почему так произошло?" Маленькая Мэри втянула голову в плечи, слезы текли по щекам, оставляя на них мокрые дорожки. Она видела, как ее мир рушится. Видела, как ее родители, ее единственная опора, уходят. Уходят так же внезапно и необъяснимо, как и все, что могло бы принести ей радость. Она не понимала, почему, но чувствовала – это начало чего-то страшного. Начало ее проклятия. В тот момент, наблюдая за безжизненными телами родителей, за растерянными врачами, за серым дождем за окном, Мэри почувствовала, как глубоко внутри нее поселяется пустота. Пустота, которая, она тогда еще не знала, станет ее вечным спутником. Четырнадцать лет. Возраст, когда мир должен быть полон открытий, первых влюбленностей и бесконечных возможностей. Но для Мэри эти четырнадцать лет стали лишь продолжением ее проклятого рождения, подтверждением того, что шептало ей сердце с самого первого дня. Смерть родителей была лишь началом. Теперь тень проклятия упала на тех, кто еще оставался рядом. Бабушка и дедушка. Два столпа ее хрупкого мира, два маяка в бушующем море ее жизни. Они были последними, кого она искренне любила. И теперь они тоже угасали. Медленно, мучительно, словно свечи, чье пламя неумолимо таяло. Мэри, уже не шестилетний ребенок, но еще и не взрослая, сидела у их постели, наблюдая за каждым вздохом, каждым движением, каждым стоном, который вырывался из их ослабевших тел. В последние дни, когда силы почти покинули ее, бабушка, с трудом разлепив губы, приковала к Мэри взгляд, полный печали и чего-то, что можно было бы назвать знанием. "Мэри," – прошептала она, и в этом шепоте звучала вся тяжесть мира. "Ты родилась... не просто так. В день, когда звезды встали под редким, злым наклоном... в самый час, когда тьма властвует над миром... Злые духи... они наложили на тебя печать. Проклятие. Оно гласит: кого ты полюбишь... тот умрет... не плачь из-за меня, я старая и поэтому я достойно прожила свою жизнь рядом с тобой, моя девочка... " Слова бабушки, сказанные с последним вздохом, были как удар кинжалом по сердцу. Самый беспощадный. В них не было сомнения, не было лжи. В них была вся ужасающая правда, которую Мэри так долго игнорировала, которая так мучительно стучала в ее груди. Понятие "любви" для нее теперь окрасилось в кровавые тона. Их похороны были тихими. Не потому, что не было скорбящих – были, но они держались на почтительном расстоянии. Как будто само присутствие Мэри могло их заразить. После этого она оказалась одна. Совершенно одна. Дальние родственники, к которым она попыталась обратиться, отказались. Их глаза блестели страхом, они боялись не ее, а ее проклятия. "Мы не можем, Мэри," – говорили они. "Мы боимся за свою жизнь." Её родственники продали квартиру бабушки и дедушки, взяв себе все деньги. Мэри была подписана на этот дом, но ее чисто ффизически не пускали ее туда. Как бы она не разбиралась с этими юридическими делами никто не слушал ее, ведь она ребенок. Так четырнадцатилетняя Мэри, оставшись без дома и без надежды, оказалась на улице. Чтобы выжить, ей пришлось браться за любую работу, которую только можно было найти. Уборщица, официантка, расклейщица объявлений – все, что могло принести хоть немного денег на оплату съемной комнаты, где она проводила свои одинокие вечера. Раньше у нее были друзья. Были девочки, с которыми она смеялась, делилась секретами, мечтала о будущем. Они были ее утешением, ее маленьким островком света в океане тьмы. Но после слов бабушки, после того, как она поняла, что такое любовь для нее, она оттолкнула их. Отказалась от встреч, перестала отвечать на сообщения. Но она не ожидала, что ее друзья не уйдут от нее, думая, что она их так бросила, а хотели узнать, что случилось с ней. Придя как то раз к ней в кафе, когда она подрабатывала уборщицей, они подошли к ней и сказали: "пойдем на улицу, поговорить нужно." Мэри была шокирована увидев их, но не могла не заметить как в груди заныло от тоски, как же она по ним скучала. Она понимала, что за разговор у них будет, поэтому она пошла за ними, выходя на улицу. Они повернулись к ней лицом обеспокоенно и ее рыжеволосая подруга, положила руки ей на плечи говоря: "Мэри... Я понимаю, что у тебя произошла такая ужасная трагедия, но пойми- мы всегда рядом и мы можем помочь тебе, хотя бы морально тебя как то поддержать. если хочешь можешь у меня жить! Моя мама к тебе хорошо относится и с радостью тебя примет!" другая красноволосая подруга кивнула и продолжила:"мы тебе со всем поможем. Мы тебя понимаем и мы на все готовы ради тебя. ты же наша подруга, а мы не можем тебя бросить, особенно в таком состоянии." Мэри собиралась им сказать, что она не может с ними общаться с ними дальше, ведь из-за проклятия, но они ее перебили своими словами поддержки и утешениями, которые затронули в ней струну души. Она почувствовала знакомый комок в горле и горячие слезы нахлынули на нее. Ее подруги обняли ее, утешая, но у нее в голове возникла мысль, если ее проклятие уничтожает людей которых она любит, то на ее друзей это не подействует, ведь она не любит их как родственников или в романтическом плане. Они же друзья. Мэри задумалась, вдруг проклятие действует именно так, ведь дружба же это другое. И совершенно забыв сказать насчетп проклятия подругам, она все же решила возобновить снова их общение, думая, что может судьба даст ей шанс иметь рядом ее преданных друзей рядом. она вытирая слезы, грустно улыбнулась им и сказала: "Спасибо большое за поддержку, девочки.. Как же я рада снова с вами здесь быть.. " ее подруги улыбнулись ободряюще ей и крепко обняли ее за плечи, говоря громко, отводя обратно в кафе: "ну-ну, давай не грусти, самое главное, что мы сейчас вместе! Давай заканчивай свою работу, а мы закажем много вкусняшек, чтобы взбодрить тебя! потом пойдем погулять и мы тебе расскажем, что у нас произошло в последние дни, ты обалдеешь!" Знакомая приятная атмосфера с друзьями пылала между ними. Но громкий веселый голос утихал. Ошибка была фатальной. Ее страхи оказались сильнее ее заблуждений. И снова, раз за разом, знакомая боль сдавила грудь. Снова больничная палата. Снова окно. Только на этот раз за стеклом были не ее родители, а те, кого она когда-то считала своими друзьями. Их лица бледнели, их дыхание становилось слабее. И Мэри стояла там, наблюдая, как жизнь покидает их, понимая, что ее проклятие не знает различий. Оно пожирало всех, кого она хоть немного приближала к себе. И снова, когда все было кончено, она осталась одна. Абсолютно одна. Навсегда. Слезы уже закончились. Сейчас после этого, каждый момент который ее сопровождал с новыми встречами с людьми заканчивалась больничной палатой и ужаснейшая картина смерти. Мэри смотрела в окно палаты и слезы уже не лились как раньше. Ее лицо стало смертельно спокойным, хоть за фасадом скрывалась адская боль. Ее лицо уже не могло выразить никаких эмоций. Она чувствовала большую вину за себя. Она никак не могла жить в одиночестве и всегда находила хоть какие то знакомства, которые она считала никак не развеются, но эти действия приводили к привязанности и заканчивалось одним и тем же из года в год. Вина сдавливало ее сердце, давило ей в мозг, пытаясь донести ей: "ТЫ ВСЕГДА БУДЕШЬ ОДНА! ТЫ ПРИНОСИШЬ ЛЮДЯМ ТОЛЬКО ВРЕД! ИЗ-ЗА ТЕБЯ ОНИ УМИРАЮТ, А ТЫ КАК ДУРА ИЩЕШЬ ДРУГИХ, СНОВА ПРИВЯЗЫВАЯСЬ К НИМ РАДИ ЧЕГО? ЧТОБЫ ЗАТМИТЬ СВОЕ ОДИНОЧЕСТВО? ЭТОГО НЕ СЛУЧИТСЯ НИКОГДА!" После череды этих безжалостных потерь, мир Мэри перестал иметь краски. Эмоции, словно потрепанные жизнью корабли, затонули где-то на дне ее израненной души. Радость, горе, страх, даже надежда – все стало лишь далеким эхом, глухим шумом, который больше не мог пробиться сквозь ледяную броню, сковавшую ее сердце. Изо дня в день ее поглощала одна единственная, всепоглощающая эмоция: вина. Вина, которая шептала ей по ночам, когда мир затихал, а единственным звуком оставалось ее собственное, прерывистое дыхание. "Это ты, Мэри. Это из-за тебя. Ты родилась, и мир стал опасен для тех, кого ты любишь. Ты общалась. Ты смеялась. Ты осмелилась почувствовать. И они умерли. Все они. Ты – причина их конца." Годы тянулись, как бесконечная, однообразная пленка. Семь долгих лет, проведенных в абсолютном одиночестве, где единственными спутниками были призраки прошлого и неизбывное чувство вины. Ее дни были предсказуемы до тошноты: встать, пойти на работу – любую, что позволяла оплатить крошечную, холодную квартиру, а потом вернуться домой. Дом – это не место утешения, а лишь арена для ночных рыданий. Слезы, которые больше не приносили облегчения, лишь усиливали ощущение собственной никчемности. Цели? Зачем? Когда каждая твоя попытка обрести смысл, каждое проявление жизни, оборачивается смертью? И вот, наступил ее двадцать первый день рождения. Цифра, которая для многих ассоциируется с совершеннолетием, с новыми горизонтами. Для Мэри это была лишь очередная точка в череде несчастий, отметка на пути к неизбежному. В тот день одиночество, которое она пыталась игнорировать, которое запирала в глубине души, вырвалось наружу с первобытной силой. Оно больше не было тихим шепотом. Это был рев, крик отчаяния, который сотрясал ее до основания. Ночи становились хуже. Кошмары, до этого лишь редкие гости, теперь стали ее постоянными мучителями. В них она видела их всех: родителей, дедушку с бабушкой, друзей, тех, кого она осмелилась назвать "любовью". Они стояли вокруг нее, их лица искажены обвинением, их голоса – скрежетом, полным боли и упрека. "ТЫ ВИНОВАТА МЭРИ! ИМЕННО ТЫ! ВСЕ БЫЛИ БЫ СЕЙЧАС ЖИВЫ, ЕСЛИ БЫ ТЫ НИКОГДА НЕ РОЖДАЛАСЬ! ЛУЧШЕ БЫ ТЫ УМЕРЛА, ЧЕМ МЫ!" В свой день рождения, под покровом ночи, когда город казался окутанным бархатной темнотой, а огни ночной жизни манили обещанием забвения, Мэри приняла решение. Решение, которое казалось ей единственным логическим завершением ее проклятой жизни. Она направилась к самой высокой многоэтажке в городе. Высота, которая раньше вызывала головокружение, теперь казалась приглашением. Приглашением к концу, к тишине, к долгожданному забвению. Она стояла на краю крыши, ветер трепал ее волосы, словно пытаясь удержать, но его прикосновение было лишь насмешкой. Внизу, город жил своей жизнью, мерцая тысячами огней, таких далеких от ее собственной тьмы. Мэри посмотрела вниз. Это был не страх, а скорее отстраненное любопытство. Любопытство к тому, что там, за краем, за этой последней гранью. Ночь обволакивала город бархатным одеялом, усыпанным бриллиантами огней. Перед ней расстилался ночной город, пульсирующий жизнью, которая ей была чужда, которая причиняла лишь боль. Решение было принято. Пустота внизу манила своим безмолвием. И вдруг, из клубящегося воздуха, словно сошедший со страниц забытой сказки, появился он. Высокий, стройный, облаченный в черный, облегающий костюм, который подчеркивал его фигуру, а лицо скрывала маска, столь же черная, как и ночь, и словно насмехающаяся над ее мрачным настроением. Его голос, когда он заговорил, был полон заразительной позитивности и какой-то неуместной жизнерадостности. "Ого! Какая ночь! Не ожидал, что на таком здании будет такой красивый вид на звезды, будто они перед носом!" – воскликнул он, его тон был игривым, словно он обнаружил лучшую вечеринку в городе. заметив ее со спины он радостно воскликнул "ой привет! я и не знал, что здесь есть еще кто то. Ты, наверное, любуешься видом? обычно молодёжь любит по крышам лазить и любоваться видом. Ну я не могу поспорить, что тут эстетика прям зашкаливает. А городские огни ночью – это что-то особенное, согласись! Особенно когда так... атмосферно. Как тебя зовут, кстати? Я Хайд, просто Хайд. А ты, я вижу, тоже здесь наслаждаешься этой чудесной ночной симфонией?" Он был болтлив, словно водопад, и невероятно игрив. Его слова сыпались одно за другим, как конфетти на празднике, но Мэри не хотела участвовать в этом карнавале. Ее душа была похоронена под обломками прошлого, и никакая болтовня не могла вернуть ее к жизни. Она либо молчала, либо отвечала короткими, резкими фразами, словно пытаясь отгородиться от его неуемной энергии. "Мэри," – лишь бросила она, не удосужившись повернуть голову. Хайд, казалось, не замечал ее холодности. Его глаза, скрытые за маской, тем не менее, излучали неподдельный интерес. Он выдохнул мечтательно и сказал:"какое красивое имя столь такой красивой дамы! Какое очаровательное комбо! хотелось бы узнать, что такая загадочная леди делает здесь? или вы предпочитаете такого очаровательного парня кормить загадками и молчанием? мм?" Он ожидал ее ответа после своей тирады, от чего он даже глубоко выдохнул: "фух, я даже и не знал, что такой болтун. Хе-хе.." он снова сделал паузу, ожидающе глядя на нее, но не последовало никакого ответа. Его лицо вытянулось от наигранного разочарования, но он видел, как она опасно стоит у края и его улыбка за маской дрогнула, но его голос был все еще веселым, хоть слышалась нотка беспокойства. "Эй, эй, поосторожнее," – его улыбка, казалось, проглядывала даже сквозь ткань маски. "Стоять так близко к краю опасно. Мало ли, споткнешься, а? И потом – бац! – и вся красота города превратится в серую массу под ногами. Не стоит рисковать такой прекрасной фигурой, разве нет?" Мэри лишь пожала плечами. Слова Хайда звучали как наивные попытки отвлечь ребенка от опасной игрушки. "Для меня это уже не страшно," – сказала она, ее голос был ровным, лишенным всяких эмоций, как будто она говорила о чем-то совершенно обыденном. В тот самый миг, когда она сделала первый, решающий шаг вперед, когда ее тело начало наклоняться к бездне, произошло нечто невероятное. Хайд, который был в нескольких метрах от нее, мгновенно, без единого звука, словно растворившись в воздухе, появился рядом. В одно движение он оказался перед ней, обхватив ее руками, и, словно два маятника, сорвавшихся с петли, они вместе полетели вниз. Это был не полет к смерти. В следующий миг, словно по волшебству, они оказались на том же месте, где стоял Хайд прежде. Его руки все еще обнимали ее, удерживая от падения, а его голос, все такой же игривый, но теперь с ноткой... чего-то большего, прозвучал снова. "Вот так-то лучше," – сказал он, слегка подтягивая ее к себе. "Я же говорил, что у края опасно. у тебя со слухом не все в порядке? К доктору пробовала ходить? Он зовется как Оториноларинголог. Пипец названия у докторов, я еле выговорил." Мэри смотрит на него в полном шоке, не понимая как это произошло. Она по слуху знала, что когда она была на краю он максимум от нее метров 30 был, так как он внезапно мог появится перед ней так еще из полета снова попасть на крышу? Множество вопросов заполняло ее голову, но она была слишком упряма, чтобы оставаться здесь. Она снова промолчала и снова решительно пошла к краю крыши уже без каких либо колебаний спрыгивая. Хайд стоял на крыше пустым взглядом через маску глядя туда где она раннее была и шлепнул себя по лбу, со вздохом говоря: "Боже, сохрани мне нервы пожалуйста на ближайшие столетия.." Он снова использовал свою телепортацию и снова вернул ее обратно, но он даже не думал, что это продолжится из раза в раз. Когда он снова ее спас, он уже недовольно ей процедил, скрестив руки на груди: "Слушай, тебе самой не надоело прыгать туда? Или ты хочешь, чтобы я побыл героем и спасал тебя постоянно?" Он стоял перед ней глядя на нее через маску в напряженной минуте молчания с ней и потом сказал: "Ну я могу сказать, что мне нравится." Мэри закатила глаза и глубоко вздохнула, потирая лоб от досады. Она не понимала, что нужно этому мужчине и она поняла, что у него явно есть какие то неземные способности или же у нее теперь от горя галлюцинации появились.Она подошла к нему почти в плотную и смотрит на него своими темно карими глазами нахмурившись, выглядя сурово. Она тыкнула ему в грудь пальцем и говорит, едва сдерживая гнев: -"Слушайте сюда, Мистер. Кем бы вы не были, хоть моими галлюцинациями или какой то хренью—" -"я не хрень."—он поправил её. Мэри сурово на него посмотрела и продолжила, отворачиваясь, в отчаянии проводя пальцами по своим синим волосам. "Просто...! Почему ты это делаешь?" – голос Мэри сорвался, прорвав плотную пелену молчания. Ее глаза, прежде пустые, теперь горели отчаянием и возмущением. "Я выбрала. Я решила. Уходи. Не мешай мне..." Хайд мягко покачал головой и подошел к ней поближе сзади. Его маска скрывала выражение лица, но в его голосе звучала твердость, которую Мэри не могла игнорировать. "Я не могу уйти, Мэри. Ты не можешь закончить свою жизнь так, не прожив её достойно. Жизнь – это дар, даже когда кажется, что она полна боли. Тебе даровали эту жизнь и ты должна прожить ее достойно. Каждая трудность это испытание, а что нас не убивает — делает нас сильнее, а я точно могу видеть и чувствовать силу в тебе." Его слова, сказанные с искренней убежденностью, словно пробили брешь в стене, которую Мэри воздвигла вокруг себя. За несколько лет изоляции, за годы молчаливого страдания, накопившиеся эмоции рвались наружу. Слезы, которые она так долго сдерживала, полились нескончаемым потоком. Горячие, жгучие, они смывали ледяную корку с ее души. "Какой дар от жизни, когда я... я потеряла всех.." – прошептала она, прижимаясь к его груди, словно ища в нём опору, которую потеряла так давно. "Всех... из-за меня. Это я виновата...! Если я буду с кем-то, если я полюблю... они умрут. Так было с родителями... с бабушкой и дедушкой... с моими друзьями... Я не могу этого вынести. Чтобы никто больше не страдал из-за меня... я лучше умру, чем другие...! Какой это дар, когда ты родился проклятым быть всегда в одиночестве и в страдании?..." Хайд слушал. Он не перебивал, не осуждал. Он просто слушал, крепко обнимая её, давая ей почувствовать тепло и поддержку, которой ей так не хватало. Когда она закончила, он прижался лбом к ее лбу, его взгляд, казалось, проникал сквозь маску, касаясь ее самой. "Мэри," – его голос стал тише, но от этого не менее уверенным. "Я понимаю. И я здесь. Я не уйду. Если ты позволишь мне, я помогу тебе. Помогу избавиться от этого проклятия.Ты сама видела как я спас тебя несколько раз с помощью телепортации. я — Маг, самый сильнейший из всех. У меня было много похожих ситуаций , когда люди были в полном горе от проклятия, которое рушило их жизни, но мои коллеги и я помогли им снять заклятие. Поэтому и тебе я тоже помогу." Мэри открыла глаза полными слез, но от его слов, но от его слов, что то в ее груди появилось словно давно невиданное чувство... Такое легкое и было невероятно приятным — надежда. Он смотрел на нее через маску и чувствовал в ней новую веру в лучшее и для него было облегчением, что его слова сказались на ней и после он прошептал ей: "Пусть ты не сделаешь этого сегодня," – он прижал ее еще крепче. "но иди со мной. Я обещаю, я помогу тебе. Но ты должна пообещать мне, что больше не сделаешь такого шага. Ты должна выбрать жизнь. И я помогу тебе её вернуть." В его словах не было сомнения. Была лишь непоколебимая уверенность и обещание. Обещание, которое, как первый луч рассвета, пробилось сквозь мрак ее отчаяния. Впервые за долгие годы, в сердце Мэри затеплилось. Мэри посмотрела на Хайда. На его маску, которая скрывала его истинное лицо, но не его решимость. На его руку, протянутую к ней, словно мост над бездной. После стольких лет страданий, после каждой потерянной жизни, это было первое, что давало ей шанс. Шанс на искупление, шанс на жизнь без вечного груза вины. "Я... я согласна," – её голос был едва слышен, но каждое слово было произнесено с новой, хрупкой решимостью. Хайд улыбнулся, и даже сквозь маску было видно, как в его глазах отразилось тепло. Он взял её за руку. Его прикосновение было тёплым, но не обжигающим, словно несущим в себе отголоски жизни, а не смерти. Он поднял другую руку, и воздух перед ними замерцал. Свет, сначала робкий, затем набирая силу, стал разливаться, образуя портал. Он был ярко-голубым, пульсирующим, словно живое сердце, и его свет был настолько сильным, что Мэри невольно прищурилась, прикрывая рукой глаза от света. "Ого," – вырвалось у неё, сарказм сплетался с лёгким удивлением. "Прямо как райский свет. Ты точно хочешь помочь мне снять проклятие, а не отправить меня туда, на небеса без мучений и боли?" Хайд рассмеялся, и его смех был звонким, свободным, как будто сбросивший тяжкое бремя. "Не волнуйся, Мэри. Небеса подождут. Сейчас мы отправляемся в другое место. Место, где твои страхи могут закончиться." Не дожидаясь ответа, он шагнул вперёд, увлекая её за собой. Свет портала окутал их, и на мгновение Мэри ощутила лёгкое головокружение, словно её тело перенесли сквозь пространство и время. Когда её глаза привыкли к ослепительному свету, она увидела, что они стоят в огромном, просторном кабинете. Тяжёлые деревянные стены, искусно вырезанные книжные шкафы, массивный стол, за которым, вероятно, сидели важные люди. Это был кабинет директора какой-то академии, как она позже поняла. "Добро пожаловать в мой мир, Мэри!" – Хайд развернулся к ней, его приветствие было широким и энергичным, словно он только что привёл гостя на грандиозный праздник. Он был полон энтузиазма, готовый начать её новую жизнь. Но когда он повернулся, ожидая её реакции, его широкая улыбка медленно сползла. Он попытался услышать её ответ, но в кабинете стояла тишина. Он обернулся и заметил, что Мэри, стоящая рядом с ним, внезапно обмякла и с грохотом упала на пол. "Ой"— Хайд опустил взгляд на нее, и почесал затылок в недоумении. Он озадаченно посмотрел на медленно испаряющийся портал и потом обратно переводя взор на кабинет, он пожал плечами. "Ну, наверно вид сногсшибательный." Его коллеги - профессора академии сидели за креслами с недовольными лицами, подняли вопросительно бровь, явно не заценив его юмор. Хайд нервно хихикнул и после он легко поднял Мэри на руки и уложил на ближайший мягкий диван, убедившись, что подушка под голову сидит ровно, чтобы ее шея не болела, а ее тело лежало удобно на боку. Он посмотрел на нее через маску и хоть ведя себя как клоун перед другими он не мог не испытывать беспокойства. Он знал, что скорее всего из-за его мощного портала между мирами сделал такой эффект на нее и он мысленно молился, чтобы с ней все было нормально. После этого его из мыслей отвлек кашель одного из профессоров и он снова надел на себя "маску клоуна" и быстро подошел к свободному креслу и говорит легким беззаботным тоном: "ну что ж, господа! Еще один милый человечек будет жить!" Продолжение следует....