Vitis memoriae

      — Могу предложить тебе вина.       На удивление спокойный тон выбил меня из колеи, как и само предложение. Адам обошёл кресло по кругу, будто заметивший кролика ястреб, а затем просто указал на незамеченный мной ранее винный шкаф. Рассеянно разглядывая сей предмет интерьера, я вздрогнул, когда он в своём причудливом кружении задел моё колено.       — Да.       — Что «да»? — уточнил он, и на лице расцвела сдержанная улыбка, будто одолженная на время у Пастера-старшего.       — Можно… Можно вина.       Может, он решил опоить меня, потом убить и закопать на заднем дворе? Звучало, конечно, анекдотично, но веселья я отнюдь не ощущал.       Адам кивнул. Отдалившись и позволив мне перевести дыхание в попытке унять бешеное сердцебиение, он достал бутылку белого и поставил ту на высокий столик странной, точно бочонок, формы. Не сводя с меня взгляда, Маре выудил из соседнего ящика нож сомелье и подхватил бутылку. Я сглотнул, следя за его манипуляциями и проклиная себя за то, что согласился: такая простая вещь, как штопор, в его руках выглядела смертельно опасной. Да и была таковой, по сути.       — Знаешь, Джонас, почему капсулу нужно срезать понизу горлышка, а не поверху? — задумчиво спросил он, медленно скользя острым лезвием по кругу, отчего на бледно-зелёном герметике оставалась тонкая полоса разреза.       — Нет, — губы сами прошептали, пока глаза преследовали каждое движение его пальцев. — То есть да, — нервно встрепенулся я, машинально добавив: — Не совсем.       Он усмехнулся, сузив глаза:       — Да, нет или не совсем?       — Я могу и ошибаться, — поправив себя, я попытался расслабиться и отпустить подлокотники, в которые вцепился до побелевших костяшек.       Наверное, со стороны могло показаться, что я сейчас в обморок хлопнусь, но это было далеко от истины. Нервы, блядь, шалили, конечно, но сильнее меня напрягало его чудное поведение: слишком обходительное и любезное. Будто, зайдя в кабинет, я совершил путешествие во времени.       — Дерзай, — неизменно улыбаясь кивнул Маре.       Он ловко стянул с горлышка отсечённую часть, как спиральную цедру апельсина, и оставил её на столе.       — Это привычка, — неуверенно начал я, но уже в следующий момент слова, словно нашёптанные Германом, свободно слетели с языка: — Традиция. В прошлом капсулы делались с добавлением свинца, а свинец токсичен, и если срезать поверху, то при розливе вина напиток частично входил в контакт с тяжёлым металлом.       — Даже я бы лучше не ответил, — край губ дёрнулся в еле заметной усмешке, но глаза остались предельно серьёзными. — Ты интересовался темой?       — Мой… второй дедушка интересовался, — пояснил я, прикрыв на мгновение глаза. — А я любил его слушать.       — Со стороны отца или матери? — как бы между делом справился Адам, с той же ленцой вкручивая штопор в пробку.       — Ни то ни другое. Он был партнёром моего деда, — спокойно пояснил я.       Рука Маре ни на мгновение не замедлилась; даже не дрогнула.       — Вот как, — лишь произнёс он, но в интонации проскользнул едва заметный интерес.       — Ты же не за этим меня позвал, так зачем? — недоверчиво спросил я, подмечая, что пробка уже вышла наполовину.       Затем Адам передвинул штопор на второе колено, и та беззвучно выскользнула из бутылки. Разумеется, мне было понятно, зачем позвал. Вопрос сам по себе дебильный, но в удовольствии играть в эту непонятную игру, которую тот затеял, я не мог себе отказать. Не хватало только бутылочки, чтобы спросить: «Правда, Адам, или действие?»       Интересно, что бы он выбрал?       Впрочем, здесь много бутылок.       Мой взгляд скользнул по винному шкафу и зацепился за блеснувшие на столе бокалы. Еле слышное журчание вина отвлекло, и в следующее мгновение мне уже протягивали наполненный на одну четверть бокал. Маре же остался стоять чуть поодаль, безмолвно наблюдая за мной, пока я делал небольшой глоток. Вино оказалось кислее, чем я любил, но его терпкая и в то же время лёгкая прохлада приятно осела на языке.       — Болезненно выглядишь, — заметил Маре и последовал моему примеру: пригубил напиток.       Видимо, это был комплимент синякам под глазами и бледности из-за недосыпа.       — Твоими стараниями, — буркнул я невнятно.        Его брови забавно сошлись на переносице, будто он силился расшифровать сказанное мной.       — Когда ты успел проверить экзамен?       — Час назад.       Его бокал остался на столе.       — Ты заранее предполагал, что я облажаюсь на тесте, — не вопрос с моей стороны, а утверждение.       И вместе с этим появилось очередное желание заехать ему меж глаз. Хотя, конечно, я знал, что экзамен всего лишь предлог, но для чего именно — не совсем понимал. Вариантов была уйма. Например, запугивание провалом стажировки, если продолжу лапать племянничка тире парня. В ответ я бы предложил отсечь Алексису руки, чтобы он прекратил лапать меня. Имелась и другая возможность — знаменитый разговор по душам. Дескать, у нас назрела проблема, Джонас: нас двое, а Алексис — один. Поэтому решим это полюбовно: ты сматываешь удочки, пока можешь. В таком случае я бы предложил ему вагончик, потому что интересовал меня далеко не Алексис, так что нас было никак не двое на одного, а один на другого, а третий на второго — чертовски сложная схема вырисовывалась. В любом случае эта беседа закончилась бы с тем же результатом. На третьем месте значился обычный мордобой, где Адам бы меня обматерил и оставил на память фингал под глазом, а пока мы катались по полу, я бы смог облапать его — тоже на память. Эта альтернатива вызывала у меня множество вопросов.       С губ сорвался тяжкий вздох. Обречённый, как я сам: хотел ведь поставить все точки над i, профессионально страдал два дня, а теперь вновь думаю не о том. Это какой-то форменный пиздец.       — Пять ошибок, — озвучил Маре, а я вдруг осознал, что он перелистывает мой экзамен, скользя взглядом по строчкам. — Хороший результат.       — Я хочу поговорить о произошедшем в субботу.       — Сакс или де Рохас Клементе? — с лёгкостью проигнорировав моё требование, Адам отложил бумаги в сторону, присел на край стола и сцепил руки в замок перед собой.       — Основоположником был Сакс, — вздохнул я, потерев раздражённые от хлорки глаза. — Я всегда допускаю ошибки в тестах.       — Не хочешь выглядеть заучкой? — заинтересованно улыбнулся он.       — Ты меня поймал. Уже в который раз, — усмехнулся я, откинувшись на спинку кресла, и в очередной попытке расслабиться вытянул ноги.       — Фертигация? — продолжил Адам, играючи растягивая слово.       Я сделал сразу два глотка — один за другим.       — Метод, позволяющий вносить одновременно воду и удобрения — либо пестициды — через систему орошения.       — Похвально для того, кто не заинтересован в профессии, — едва заметно кивнул он. — Почва…       — …Сильно влияет — да. Её влияние распространяется даже на вкус вина, — перебил я Маре. — Может, прекратим уже эти детские игры и перейдём к интересующей тебя части?       — У тебя тоже занятный способ общения, Джонас.       — Почему же?       — Сначала ты мнёшься, чуть ли не заикаясь: «С-сеньор Маре, з-здравствуйте», — до сих пор помню, — растянул он губы в снисходительной усмешке.       Я же нахмурился, вспоминая, что тогда мы столкнулись на пробежке и я мало того, что задыхался от непривычки, так ещё буквально врезался в него около ворот — меня чуть инфаркт не хватил.       — А потом кусаешься и язвишь, — добавил он. — Робеешь, боясь поднять взгляд, и следом набрасываешься с криками «я вас люблю».       — Звучит так, будто я неуравновешенный.       — И я о том же.       — В таком случае поговорим о твоём отношении? — поджал я ноги под кресло.       — Лучше поговорим о ваших отношениях с Алексисом, Джонас.       Адам смотрел неотрывно, цепко и оценивающе, слегка опустив голову, отчего взгляд казался ещё более острым — пронизывающим насквозь. Вся насмешливость растворилась без следа, являя истинное настроение Маре: угрюмое и весьма далёкое от продемонстрированной изначально любезности.       Глубоко во мне тоже притаилась злость, и теперь она закипала, начиная бурлить от понимания, что вся эта игра велась с целью заставить меня потерять бдительность. Расслабить лёгким светским разговором о вине, позволить блеснуть знаниями, похвалить — ведь похвала объекта симпатии так важна, и он прекрасно об этом осведомлён. А потом, когда ошейник уже накинут и плотно затянут, дёрнуть за поводок и получить желаемое.       Грёбаный манипулятор.       — Мы учились вместе. Кажется, я уже говорил.       — Просто учились вместе, — непонятное наполовину утверждение — наполовину вопрос было произнесено таким тоном, будто Адам спрашивал у кого-то, возможно ли такое вообще.       — Не понимаю, зачем ты обсуждаешь это со мной, — буркнул я, вжимаясь и утопая в кресле.       Что ж, мои догадки оправдались, и от этого было… противно? Да, именно что противно. Какой смысл скрывать уже то, что я в курсе их отношений, если он сам открыто машет передо мной плакатом, на котором большими буквами написано: «РЕВНУЮ»?        Допив залпом оставшееся вино, я встал, сделал несколько шагов к столу и поставил бокал чуть дальше экзамена, еле заметно задев колено Маре своим.       — Алексис мило попросил не пожирать вас взглядом, с-с-сеньор Маре, — с насмешкой добавил я, переходя на официальный тон, коим он меня побаловал у бассейна, а затем отступил, пока не упал обратно в кресло. — Думаю, его забота касается исключительно вас — я же ему безразличен. Так что не стоит ревновать.       — С чего ты взял, что я тебя ревную?       Озадаченный этим вопросом я уставился на него. Маре ещё больше помрачнел, но не успел я ничего сказать, как раздался оглушительный хлопок за спиной и звучный женский голос прогремел на весь кабинет, заставляя меня от страха чуть ли не сползти на пол:       — Ты добился желаемого! Я развожусь с Жильбером!       Адам удостоил гостью, кем бы та ни была, нечитаемым взглядом, а спустя мгновение расплылся в приветственной улыбке; да такой, как если бы акулы могли улыбаться.       — И тебе доброго дня, Деб, — кивнул он. — Признаюсь, я ожидал тебя только завтра.       — Ты… ТЫ!.. — казалось, гостья сейчас задохнётся от возмущения.       Адам же даже позы не сменил, всё так же вольготно полусидел на краю стола, согнув одну ногу и вытянув вторую.       Я мысленно поблагодарил кресло, на котором уселся, за то, что его габариты полностью скрывают меня от свирепой фурии за спиной. Волны её гнева были почти что осязаемыми; даже не видя, я мог ощутить пронизывающую злость, которую та притащила за собой, словно шлейф духов. Впрочем, в личности нежданной гостьи я почти что не сомневался, сопоставив «Деб», бесцеремонное — видимо, семейная черта — вторжение в кабинет и уже знакомый мне голос, ныне же наполненный ничем не прикрытой яростью.       Дебора.       — Что ты собираешься отсудить у нашего незадачливого мэра: оставшиеся на нём трусы или…       Я чуть не подавился воздухом, вовремя заткнув рот рукой, что на мгновение привлекло внимание Маре.       Похоже, моё присутствие при семейных разборках его ничуть не смущало. А вот насчёт его бывшей супруги я не был бы настолько уверен, но пока та меня не замечала, всё было нормально. Наверное? Ну не выскакивать же мне в самом деле, как стриптизёру из торта? А раз Маре молчит, то я посижу тут тихонько, как будто бы меня здесь и вовсе нет.       Спина невольно вжалась в кресло, и я мысленно перекрестился, чтобы оно не заскрипело от такого давления. Да и если бы заскрипело, та, скорее всего, ничего бы не услышала из-за своих криков:       — Ты оставишь мать своего ребёнка без средств к существованию?! Ты осознаешь последствия своего решения, Адам?!       — Почему же я? Разве не твой муж потерял всё? Лудомания — та ещё беда, дорогая.       — Даже не старайся задурить мне голову: я знаю, что это был ты! — в голосе зазвенели угрожающие нотки.       Мне захотелось зажать уши. Чудилось, что мои перепонки не выдержат таких вокальных высот и лопнут.       — Он сказал, что это ты пригласил его тогда! Кто же ещё, если не ты? А я ещё удивлялась: как так? Как? А ответ был на поверхности… Жильбер никогда не увлекался азартными играми! Ноги его не было ни в одном казино! Никогда! Как ты сам с собой уживаешься, а?! Ублюдок… Зачем же ты? Ну зачем?! — и она будто выдохлась.       Бурная и беспорядочная речь не вызывала на лице Маре никаких эмоций. Я же, напротив, ощущал себя отчасти неловко, а отчасти чем-то раздражённым, словно бешенство было заразным.       — Когда Жильбер делал ставки, я не стоял рядом, прикладывая дуло пистолета к его виску, — пожал Адам плечами, сунув руку в карман. — Разве не ты виновата, что не уследила за мужем? Подобная небрежность заставляет меня сомневаться в твоей способности растить Сильви. Интересно, какие отговорки он изобретал, испаряясь на ночь глядя, — и на лице Маре расцвела обворожительная улыбка.       Видимо, именно она заставила Дебору взвыть: рассерженно и отчаянно одновременно. А может, это сделала следующая фраза Адама:        — Не знаешь, успел ли он приписать несколько своих проигрышей в качестве государственных расходов?       — Ты угрожаешь мне?       — Нет, всего лишь возмущаюсь как добропорядочный гражданин, что некоторые тратят деньги налогоплательщиков на свои, гм, пристрастия?       Дебора фыркнула.       — О!       И, кажется, взмахнула руками, так как я увидел часть женской кисти с тонкой полоской часов.       — Как будто я не знаю, как именно сколотил своё состояние твой законопослушный папаша, — в её голосе буквально сочился яд.       Маре наклонил голову вбок, заинтересованно прищурив глаза.       — Что не мешало тебе с ним спать. Не заставляй и меня вспоминать…       — Замолчи! — оборвала она его на полуслове, и теперь в поле моего зрения показались обе руки.        А я завис, гипнотизируя их взглядом и мысленно охреневая от полученной информации. И это свою семью я считал странной…       — Ты хоть осознаёшь, что оставил Сильвию без дома?       — У Сильви есть дом и не один — не переигрывай, Деб. Я предложил тебе сделку — ты слишком долго думала, пытаясь потянуть время. Прими моё предложение и живи как хочешь. Можешь уехать в кругосветное путешествие, поселиться на Ибице, снова выйти замуж, делать что душе угодно — мне без разницы.       — Я не хочу жить отдельно от Сильвии — я её мать!       — А я её отец, и тоже не хотел. Однако ты не оставила мне выбора. Теперь же выбора нет у тебя. Хочешь — можешь поселиться где-то поблизости, — усмехнулся он, — и навещать её, но исключительно в ЭТОМ доме.       — В твоём присутствии? — язвительно уточнила она.       Я заметил движение сбоку: Дебора почти поравнялась с моим креслом. Один поворот головы, и та — о, сюрприз! — могла меня увидеть. Но сейчас всё её внимание было сосредоточенно на Маре, как и, казалось, гнев всего мироздания.       — Ты совсем обезумел, Адам, — вновь перешла она на шипение. — Сильвия не откажется от меня: она меня любит!       Внешнее хладнокровие Маре дрогнуло, точно рябь на воде. Глаза сузились, а ноздри раздулись, но голос был по-прежнему спокоен:       — Ты права: Сильви тебя любит. Что же до тебя, то я сомневаюсь…       — Сомневаешься? — перебила его Дебора, тряхнув копной волос, словно не могла поверить в услышанное. — Это ты оставил её без полноценной семьи, а теперь снова лишил её новой! Знаешь ли ты, как Жиль к ней относился? Знаешь, что он души в ней не чаял — любил её как родную дочь?!       — Деб, — устало вздохнул Адам, потерев переносицу, — прекрати это представление. Оставайся со своим Жилем — я что, тебе запрещаю? Ты сама разводишься с ним, потому что этот бедолага, который «души не чает» в моей дочери, — банкрот. А виноват во всём я? Просто подпиши соглашение, и я даже внесу пункт о финансировании твоей карьеры, если хочешь, хотя твои навыки явно претерпели изменения. И явно не в лучшую сторону.       — А кто виноват? Это ты превратил его в банкрота! — почти что с отчаянием выдохнула она.       — Та же песня, — заключил Адам, задумчиво подперев рукой подбородок.       Я же боялся лишний раз сглотнуть, будто звук будет оглушительно громким и моё присутствие тут же станет очевидным.       — Ты не думал, что без средств он не сможет содержать Сильвию? — с внезапным спокойствием протянула Дебора. — Не сможет обеспечить ей достойное будущее, образование…       — Ты не думала, — в тон начал Адам, — что он не обязан этого делать? Не вижу смысла препираться с тобой, Деб. Мои условия не подлежат торгу: ты можешь или принять, или отказаться. И отлично знаешь, что произойдёт во втором случае.       — Ты смеешь ставить мне ультиматум? Я такое могу рассказать о тебе…       — Это нынче неактуально, — резко перебил её Маре. — Остановись. Всё, что можно было, ты уже продала прессе. Я сдержался тогда из уважения к тебе, как к матери моего ребёнка, но сейчас могу засудить за клевету, а там останется только немного взрыхлить землю — и махинации бывшего мэра станут новой костью для прессы и не только: налоговой тоже станет очень любопытно. Хочешь очередного скандала? Хочешь превратиться из жертвы в ту, что потворствовала грязным делишкам мужа и привела дочь, о чьих интересах так пеклась на публике, в обитель лудомана, да ещё бывшего наркомана?       — Он не наркоман!       Адам неожиданно хохотнул. Но смех так же быстро стих, как и появился.       — Желтопрессникам абсолютно всё равно: один косячок в молодости или же постоянное баловство снежком — тебе ли не знать, что их хлеб — устраивать бурю в стакане воды.       — Не посмеешь! — резко вздёрнула она подбородок, но бравады в голосе поубавилось. — Не посмеешь так унизить меня…       — Если ты хочешь дойти до суда — препятствовать не буду, — бесстрастно парировал Адам, — но ты прекрасно знаешь, что на этот раз Сильви тоже имеет право голоса. Поэтому все твои трепыхания обречены на провал, Деб. Прими мои условия — условия куда более справедливые, чем те что ты мне поставила, к слову — или останешься ни с чем.       В комнате воцарилась тишина. Я тоже затаил дыхание.       — В таком случае я хочу жить здесь, — внезапно заявила она.       Казалось, сейчас ещё и ногой топнет, капризно надув губы.       — И как ты себе это представляешь?.. — с толикой скепсиса поинтересовался Адам.       — Можно построить ещё один дом — места навалом в южной части участка. Я сама этим займусь: найму архитектора, дизайнера, строителей…       — Надеюсь, ты шутишь, — всё тем же тоном произнёс Адам.       — Это моё единственное условие. Разве я многого прошу?       В носу защекотало, и, не сдержав позыв, я чихнул. Звук показался оглушительным. Настолько, что в ушах стоял звон. Дебора заметно вздрогнула и перевела на меня взгляд, моргнув пару раз, будто пытаясь смахнуть наваждение, а мне захотелось ей помахать. Мол, здрасьте, я здесь случайно. Просто мимо проходил и решил отдохнуть, поэтому не обращайте на меня никакого внимания — продолжайте сраться дальше. Мне очень интересно. Попкорна только не хватает.       Её глаза сощурились, а затем вновь моргнули. Похоже, она не понимала, кто я такой и что тут вообще делаю — что было вполне логично. Нельзя сказать, что она была поразительной красоты женщиной, но именно к такому умозаключению я и приходил, разглядывая её вживую. Это было странно, потому что по отдельности каждая черта её лица не представляла из себя ничего особенного, а вот всё вместе — создавало необычайную гармонию. И даже её голос, высокий до фальцета, органично вписывался в образ.       — Деб, это Джонас Гардор, — внезапно заговорил Адам, — студент на стажировке. Джонас, это Дебора Шабер, — улыбнулся он мне весьма двусмысленно, будто транслируя «Как ты уже знаешь», — моя бывшая супруга.       — Добрый день… — слабо улыбнулся я, желая в очередной раз стать одним целым с креслом.       Всё выглядело так, будто её неукротимая ярость, точно пламя, сейчас перекинется и на меня, ведь подобный разговор — не для посторонних ушей.       Дебора странно пискнула, а затем необычайно алый румянец залил её лицо — от подбородка до кончиков ушей, выглядывающих из-под высокой причёски.       — Ты так стремительно налетела на меня, — Адам переключил внимание на неё и, по всей видимости, сам наслаждался произведённым эффектом, — что я даже опешил, дорогая. Поэтому не успел предупредить, что мы не одни.       Это была чистая ложь, да такая показная и наигранная, что не понял бы разве что дурак. Дурой Дебора явно не была. Покраснела ещё больше. Теперь уже явно от приступа ярости.       — Не считаешь, что нужно извиниться, раз прервала нашу с ним беседу? — заключил Адам, осклабившись, и неопределённо взмахнул рукой.       Я стрельнул глазами в его сторону, поджав губы в попытке донести до него, что это не совсем вовремя.       Но Дебора лишь вздрогнула, повела раздражённо плечами, наградив его пышущим яростью взглядом, а потом и меня — видимо, за компанию, — и процедила:       — Сообщи мне свой ответ в кратчайшие сроки, или, так уж и быть, увидимся в суде.       А в следующее мгновение её будто ветром сдуло. Лишь последовавший хлопок двери заставил меня подпрыгнуть на месте. Адам продолжал неподвижно смотреть ей вслед, пребывая в глубокой задумчивости.       После всего произошедшего цивильного разговора у нас явно не выйдет.       — Интересная у вас семья, — усмехнулся я, покачав головой. — Жить одновременно с бывшей (или нынешней?) женой, дочерью и любовником, который вместе с тем твой племянник… — и это ещё я не упомянул о раскрытой связи жена-отец с его же подачи.       — Что ты несёшь?        Маре озадаченно моргнул, уставившись на меня.       — Боюсь спросить, Алексис не приревнует вас к собственной тёте?       Вот и всё.       Сказанного не воротишь. Я и не хотел. Пора точку-то ставить.       — Я не в том настроении, чтобы терпеть твои шутки, Гардор, — лёгкое ошеломление и раздражение смешались в его голосе в равных пропорциях.       Я, словно ребёнок, сорвавший со своего новогоднего подарка бумагу, наблюдал, как маска спокойствия осыпается всего от нескольких фраз — чудо чудесное, но отчего-то столь тревожное.       — Правда глаза колет? — привстав с кресла, я размял затёкшие от неподвижного сидения ноги. — Я, конечно, не знаю, как тебя угораздило сойтись с Алексисом. То есть, конечно, понимаю, с одной стороны. Но с другой — нет, категорически не понимаю.       — Я и так тебе многое позволяю, — голос Адама звенел от напряжения, — чтобы ты…       — Понял, — перебил я его, прищурив глаза. — Давай без гневных тирад. Это не моё дело — знаю, но не вижу смысла дальше тянуть с прелюдией. Ты ведь для этого позвал меня? Я молчал и буду играть в молчанку и дальше — тебе не о чем волноваться. Лишь попрошу больше не вовлекать меня в ваши игры — не собираюсь играть роль искры, разжигающей ревность, страсть — что угодно. Передай ему это, пожалуйста. И спасибо за вино, — кивнул я в сторону бокала.       Его же остался почти нетронутым.       Сделав шаг по направлению к выходу, я ожидал, что он меня остановит или по крайней мере что-нибудь скажет, но Адам хранил молчание. Его безмолвие было гнетущим, мрачным, тяжёлым — будто обволакивающим комнату густым туманом. И в этом тумане я чувствовал себя как никогда потерянным, даже пропащим, так как ощущение, что я переступил какую-то до сего момента невидимую черту — уже третью по счёту, — было неоспоримым. Это вкупе с давящей тишиной откликалось желанием сбежать оттуда сию секунду.       Однако, по обычаю противореча себе, шагал я неторопливо и с промежуточной задержкой, будто не сбежать хотел, а прогуляться туда и обратно в попытке выразить всем своим чертовски независимым видом, что это давление ничуть не угнетает меня. Но даже когда я коснулся ручки и открыл дверь, Адам продолжал молчать, создавая очередное неприятное ощущение того, будто комната, которую я покидал, была совершенно пуста. И лишь обернувшись, я смог удостовериться в том, что он по-прежнему находился на том же самом месте и в той же самой позе. Предполагаемого мной бешенства не было и в помине: вновь сцепив руки в замок, Маре смотрел себе под ноги и казался на удивление безучастным ко всему происходящему, в то время как у меня на душе скребли кошки.       Добился своего? Добился.       Доволен? Ни капли.       Вот чёрт.