Where the Guns Sleep

      За три года до встречи Маттео с Винсенте.

      Пакистан всегда встречает одинаково — жарой и запахом пыли. Здесь солнце не просто светит, оно давит. Песок липнет к обуви, пыль въедается в ткань костюма, а воздух — как в парилке, только без удовольствия.       Дом Камрана Дара виден издалека — высокий забор, ворота с коваными узорами и «солдаты» у входа. Лица у них каменные, глаза бегают. Я такие взгляды знаю — оценивают, прикидывают, сколько в тебе денег и сколько пуль уйдёт, если что-то пойдёт не так.       Камран выходит навстречу. Белая рубаха, широкая улыбка, усы подстрижены идеально. Он делает шаг — и обнимает меня крепко, обеими руками.       — Маттео, брат, — говорит он с улыбкой, которую, наверное, репетировал перед зеркалом, — я ждал тебя.       Глаза его серые и тусклые, смотрят на меня с прищуром, с которым я прихожу на переговоры к тем, кому не очень доверяю, а то и верно… Как говорил любимый книжный герой моей тетушки: «…Язык может скрыть истину, а глаза — никогда».       За спиной стоят двое: девушка в сером платье, волосы собраны, глаза в пол. Пацан в простой футболке, плечи узкие, но руки уже в мозолях.       — Это твой сын? — спрашиваю я, глядя на мальчишку.       — Нет, — усмехается, — мой сын вот. Дэрек, поприветствуй гостя.       Камран подтолкнул сына ко мне, и тот медленно протянул руку. Я пожал её — ладонь была холодной и сухой, словно лёд, и в его взгляде горела томным и медленным огнем тяжёлая усталость. Он уже видел слишком много для своих лет. Глаза, как у отца, только не обрамлены морщинами.       Не мне его осуждать. Наверное, я сам когда-то был таким — суровым и загнанным. В свои девятнадцать я уже начал собирать вокруг себя первую команду — своих «Дайверов». Сейчас от тех дайверов остались только старички Дэджи и Маркус. Это были просто люди, которые помогали мне развивать бизнес: управляли пабами и борделями — низкая, грязная работа, но необходимая. Стриптиз и дешёвые развлечения, грязь и кровь ночных улиц — мой пятый адский круг, в котором я рос примерно до двадцати трех…       Пока я вспоминал о прошлом, мы прошли вглубь дома. Прохладно, полы отполированы, на потолке резные балки. Запах мяса с пряностями смешан с легким ароматом алкоголя. Для этой страны — странная смесь, но меня не волнуют вопросы религии.       Камран щелкает пальцами. Дети, что шли за нами, исчезают и возвращаются с подносами. Серебро блестит, а на нем — хрусталь и бутылка янтарного виски.       — Из Австрии, — говорит он, наливая, — редкость.       Я пробую. Мягкий, с долгим послевкусием, но я пил лучше. Он наблюдает, как я делаю глоток, будто это экзамен, или он налил мне в стекло золото. Я позволил себе лишь мысленно усмехнуться от этой мысли.       Мальчишка спотыкается, чуть не роняет поднос. Камран бросает на него взгляд, от которого у меня внутри на секунду холодеет.       — Твои люди не слишком юные? — спрашиваю, не отрываясь от бокала.       — Не обращай внимания, — он отмахивается, — просто работники дома.       Просто работники. Те, кто двигается тихо, не смотрит в глаза и не имеет права на ошибку.       Мы говорим о делах. О моих клубах в Европе, о его поставках оружия, о ценах. Но я вижу — ему важнее другое: что я куплю сегодня.       Я случайно задеваю бокал. Стекло падает на камень и разлетается осколками.       — Не переживай, давай пройдемся, — мягко говорит он, но тут же, не меняя улыбки, рычит на мальчишку:       — Убери.       — Нет, — отвечаю, — пусть уберет кто-то другой. Девушка и парень пойдут с нами.       Он немного опешил и помедлил, а затем попытался сгладить ситуацию:       — Разумеется. Желание нашего гостя — закон)       Мы выходим во двор. Солнце клонится к закату, но воздух все еще давит. Я закуриваю. Мальчишка незаметно облизывает палец — на нем кровь.       — Кажется, ему нужна помощь, — бросаю я.       Камран хочет отмахнуться, но я обрываю его взглядом. Девчонка берет мальчишку за руку и уводит.       Я тушу сигарету.       — Где уборная?       Он показывает направление, но как только я захожу в дом, иду в другую сторону.       Кухня встретила меня густым запахом вареного зерна, кислого пота и влажной земли. Из-за угла появилась девчонка — та самая. Ей было около двадцати пяти, но для меня она выглядела как ребенок, все еще застигнутый в ловушку этого места. Тонкие кости, бледная кожа, и в глазах — усталость, которой не должно быть у человека ее возраста. Я почувствовал, что что-то здесь не так, и, кажется, она тоже это заметила — в ее взгляде мелькнуло тревожное понимание, что я пришел, чтобы увидеть правду.       Она не говорит ни слова, только взглядом показывает вниз, на дверь.       Я открываю. Лестница.       Увидел я ее немой взгляд, но думал о себе. В ее возрасте я понимал: без крови, без грязных денег и жестоких решений дальше не пойдёшь. Пабы и дешевые бордели — это лишь первая ступень, игрушки.       «Дайверы» выросли, превратились в настоящую мафиозную ячейку, куда вошли киллеры, наркоторговцы, люди с черного рынка — все те, кто не боится крови и смерти. Самый темный, самый кровавый период, когда вокруг меня и моих людей была только война.       Все пытались убить нас — мы убивали всех.       Тогда я стоял на седьмом кругу ада — где нет пощады, нет пощады никому и ничему.       Внизу — цех. Дети. Восемь человек. И все были младше той девушки с кухни.       Кто-то сортирует зерно. Кто-то тянет мешки, почти падая под их весом. Кто-то спит на голом бетоне, уткнувшись в колени. На руках — шрамы от веревок.       Я в дерьме.       Не потому, что боюсь. А потому, что знаю, что уеду отсюда только вместе с ними. Я плохой человек, но жестокость по отношению к детям — это за гранью моего терпения.       Я вернулся, перед этим написал Дэджи подготовиться. Знал, что он быстрее сориентирует остальных. Камран продолжал говорить, но я уже не слушаю. План собирается сам.       Мы пьем еще час. Он начинает путать слова.       — Что тебе понравилось больше всего? — спрашивает он, хитро прищурившись. — Всё могу продать.       — Сколько стоит этот? — киваю на мальчишку.       — Хорошая шутка, что ж, у нас не работорговля, а всего лишь производство виски, — смеется он.       — Десять тысяч.       Он качает головой:       — Нет-нет, что ты, он мне как сын.       — Сто.       — Ох, да что ты делаешь, друг мой, ну не могу я и всё! Всё-таки мой человек!       — Пятьсот.       — Я же сказал…       Его движения замедлились. Под действием алкоголя он стал менее разборчив, но мое почтение… В вопросе заработка он оставался ясен умом. Под моим влиянием этот пакистанский барыга серьезно сдавал позиции, и я не собирался позволять ему дальше играть в эту глупую игру в торги.       — Девятьсот тысяч. Наличные. Это мое последнее предложение.       Он молчит. Потом кивает:       — Ах, черт с тобой, по рукам, забирай)       — Завтра мои люди приедут с деньгами, — сказал я спокойно.       И действительно, утром в доме Камрана Дара на столе лежала куча наличных — всё было идеально подготовлено. Охрана, потерявшая бдительность, была уже устранена.       Когда Камран открыл чемоданчик, из тени вышли мои люди. Они двигались без звука, как акулы в мутной воде, окружая жертву. А когда оружие оказалось наготове — игра закончилась, не начавшись.       — Мой друг, что… — начинает он.       — Ничего личного.       — Детей — в машины, — говорю. — Остальных убрать.       Выстрелы глушат всё. Двор застилает кровавое месиво, которое разбрызгивается под лакированными ботинками дайверов и впитывается в сухую, прожженную почву.       Дэджи поднял чемодан с деньгами и, вытерев его от крови, поставил в машину.       Мы ехали к аэропорту. Машины одна за другой. Я был с теми, с кем успел познакомиться. Лица — испуганные, вымотанные.       — Как тебя зовут? — обратился я к самой старшей.       — Элизабет…       — Элизабет, красивое имя, — попытался я слегка разрядить обстановку. — Послушай меня внимательно сейчас, хорошо?       Она кивнула.       — Я не большой фанат детских садиков, так что нянчиться с вами не буду. У меня есть дом в Америке, которым я не пользуюсь уже много лет. Могу отдать его вам. — Толкнул чемодан носом ботинка. — В чемодане деньги. Тоже забирайте. А дальше мы с вами расходимся, делайте что хотите…       Она была светлой, несмотря на то, как грубо я все выдал насчет дома, но, кажется, она знала обо мне больше, чем я думал…       Всех вывели из машин прямо к частному самолету. Я все контролировал. Вел Лиз к трапу и продолжал говорить:       — Вас довезут до дома, а дальше — сами. Отучитесь, найдёте нормальную работу, начнёте новую жизнь. В общем, справитесь, ты за старшую.       Она улыбнулась во все тридцать два и обняла меня, чего я не ожидал. Я не усомнился ни на секунду в своем решении, даже в том, что вбухал в счастье этих ребят почти лям. Они были друг другу семьей, как ни странно — полноценной. Такой большой даже у меня не было, поэтому я и хотел, чтобы у них все было хорошо.       — В общем, удачи, — сказал напоследок я, передавая визитку Дэреку. — Если когда-нибудь решишь отомстить за смерть отца.       Я ушел, зная: несмотря на зло, совершённое во имя добра, я уже перешагнул черту — я не просто вошёл в восьмой круг ада, я погряз в нём целиком: в злых щелях, грешный, подвергающийся вечным пыткам — потрошениям своей души. Нет спасения, нет прощения — есть лишь вечная цена за выбор, который уже нельзя отменить.