Невеста Леса

Утро наступило тихо и безмятежно, но для Агнес оно принесло горькое разочарование. Мутная пелена вновь опустилась на её глаза, словно непроглядный туман, скрывающий мир в размытых контурах и блеклых оттенках. Она снова едва могла различить очертания предметов — знакомые стены избы казались далекими и неуловимыми, а детали ускользали, словно тени на рассвете. Девочка с тоской прижала ладони к лицу, внутренне борясь с тяжелым чувством утраты. Её сердце сжалось — то чудесное видение, обретённое ночью, оказалось лишь мимолетным проблеском, и теперь мир снова стал таким же тёмным и непонятным, как прежде. Слёзы снова затуманили её взгляд, но в глубине души Агнес не позволяла себе поддаться отчаянию. Где-то там, за пределами мутной пелены, таилась надежда — свет, к которому она должна была идти, даже если путь казался теперь ещё более тернистым. Когда наступила ночь, Агнес вновь ощутила, как мутная пелена постепенно отступает — зрение возвращалось к ней словно по волшебству, становятся яснее и острее, чем у многих людей. В темноте она видела мир иначе — каждое движение было отчётливым, каждый шорох звучал громче, а тропинки леса раскрывались перед ней, словно приглашая в свои тёмные глубины. Днём же её глаза оставались затуманенными, мир превращался в расплывчатую дымку — и потому она не боялась возвращаться во тьму, где могла чувствовать себя свободной и живой. Ночами Агнес изучала лес, лазила по старым корням, кончиками пальцев ощупывала мох, прислушивалась к шёпоту ветра и тихому дыханию чащи. И в этих ночных странствиях их тихая, незримая дружба с хранителем леса — Пущевиком — крепла с каждым новым шагом. Он продолжал хранить молчание, оставаясь загадкой, но присутствие его было словно тёплый свет. С ним никогда не было скучно — его тихая сила и древняя мудрость притягивали девочку, заставляя забыть о страхах и неведомых тенях, что крались по краям её сознания. Так ночь за ночью Агнес вплетала себя в глубокие тенистые узоры леса, становясь частицей мира, в котором таилась и опасность, и удивительная красота. Прошли годы, и Агнес стала частью этого лесного мира, вплетённой в его таинственную ткань. Каждое ночное путешествие укрепляло её связь с природой и её хранителем — Пущевиком. Постепенно девочка росла, превращаясь в красивую девушку — её кожа становилась чуть более светлой и нежной, а глаза — ярче, словно в них зазвучали новые оттенки.

***

Ей исполнилось четырнадцать лет, и в деревне начали рассказывать о ней с тихим восторгом, о чем-то тайном и важном, что должно было вот-вот случиться. Люди шептались друг с другом, бросали таинственные взгляды, а в воздухе витала необычная радость. Но никто — ни один из старейшин, ни даже самые близкие честно не отвечали на её вопросы, скрывая причину этого общего торжества. Агнес чувствовала, что приближается что-то важное. Её казалось, что грядёт праздник, светлый и долгожданный, но одновременно с этим в груди у неё зарождалось странное напряжение — будто бы предчувствие беды. Ночь опустилась на деревню и лес, обволакивая всё вокруг густой темнотой, наполненной шёпотами ветра и далекими звуками ночной жизни. Агнес сидела на камне рядом с Пущевиком, её сердце было переполнено тревогой. Она тихо говорила, словно боясь нарушить хрупкую тишину: — Жители деревни ведут себя странно... Они шепчутся, но не говорят мне причину. Мне страшно, Пущевик. Я не знаю, что происходит, и не могу понять, почему от меня всё скрывают... Пущевик молчал, его бездонные глазницы были направлены на сидящую рядом девушку. Потом он медленно встал, тяжело опираясь на ветвистую руку, которая казалась сделанной из сухих сучьев. Он подошёл к ней близко-близко, так что можно было почувствовать терпкий запах мха и земли, исходивший от него. Его скрипучий голос прорезал ночную тишину, произнося слова по слогам, словно каждое было тяжёлым и значимым: — Аг-нец... Агнес удивлённо вскинула голову: — Эээ... да, меня зовут Агнес. Пущевик покачал головой, словно опровергая её слова, и с большим трудом, словно сама корка на его губах сопротивлялась, выговорил: — Убить... В этот момент в воздухе повисло напряжение. Агнес взглянула на Пущевика, её глаза были полны искренней растерянности: — Я не понимаю тебя, — тихо сказала она. — Жители деревни ведь не захотят мне навредить. Они же меня любят, я чувствую это… Мне кажется, они просто не знают, как сказать мне правду. В воздухе вдруг повисла тягостная тишина. Пущевик тяжело вздохнул, в его бездонных глазницах чувствовалась тень раздумий и боли, скрытой молчанием. Глаза Агнес сверкали тусклым мерцанием сомнений и надежды, внезапно она осмелилась задать вопрос, который давно томил её душу: — Пущевик… ты когда-то был человеком? В тот же миг, как слова сорвались с её губ, Пущевик вздрогнул, и в глубине его деревянного тела послышался едва уловимый треск — словно старые корни, затрещавшие под тяжестью давних тайн. Казалось, что этот вопрос пробудил в нём воспоминания, которые он всеми силами старался забыть. Он мотнул головой, словно желая отогнать болезненные образы, что леденели в глубинах его существа. Агнес встала медленно, её сердце было наполнено тёплой смесью любопытства и сострадания. Не боясь, она мягко подошла к Пущевику, осторожно положив ладонь на его плечо. В ночной тишине её голос прозвучал тихо и нежно: — Как тебя звали? Он повернул к ней своё закрытое деревянной маской лицо и в его глазницах на мгновение мелькнуло нечто забытое, что вдруг ожило. Весь лес будто затаил дыхание, ожидая его ответа. Наконец, с трудом, словно сил у него было слишком мало, из глубины его существа вышло тихое, глухое имя: — Ти-ши...ло. Агнес нежно положила голову на грубое плечо Пущевика, который был всего чуть-чуть выше её, ощущая под собой прохладную и твердую кору. Голос её прозвучал мягко, наполненный теплом и благодарностью: — Спасибо, что поделился со мной... Хотя бы через девять лет я узнала твоё настоящее имя. — Она тихо хихикнула, словно пытаясь развеять тяжесть момента. Пущевик же остался неподвижен, словно застывший в вечности, погружённый в глубокие, непонятные для других мысли. Его бездонные глазницы смотрели куда-то вдаль, туда, где переплетаются века и тайны древнего леса, а тишина между ними стала особой, словно тихой песней, которую понимали только двое.