Ее жестокая империя

Робин

      Я смотрю, как машина Евы отъезжает от замка и петляет по дороге к деревне, пока не теряю ее из виду в лесу. После этого принимаю душ, а затем, когда тревожные мысли о доме становятся невыносимыми, провожу большую часть утра, бродя по замку, возвращаясь в комнаты, наполненные артефактами, свидетельствующими о долгой и кровавой истории семьи Евы. Однако я не нахожу никаких зацепок, которые могли бы рассказать мне о ней что-нибудь еще.       Когда возвращаюсь в свою комнату, то останавливаюсь как вкопанная и смотрю на гору пакетов, сваленных в одном углу, и на сумки с одеждой, разложенные на кушетке в другом углу спальни. Коробки от дизайнеров, чьи имена я едва могу произнести. Папиросная бумага, которая шуршит, когда я к ней прикасаюсь. Этикетки на французском и итальянском.       Мое сердце делает небольшой скачок. Ева воплотила это в жизнь. Всего за несколько часов. Она действительно меня выслушала…       Достаю свитер из его гнездышка в оберточной бумаги и чуть не ахаю. Это кашемир, цвета свежих сливок, такой мягкий, что кажется, будто прикасаешься к облаку. И крой идеален, он рассчитан на человека с формами и ростом как у простого смертного. Когда я примеряю его перед зеркалом, он действительно выглядит так, как будто ему самое место на моем теле.       И это еще не все. Джинсы, которые ощущаются как масло на моих ладонях и нежно облегают бедра и ягодицы. Шерстяное пальто глубокого бордового цвета с шелковой подкладкой. Сапоги, которые достаточно широки, чтобы соответствовать моим икрам.       Все впору. Все прекрасно.       Все как надо.       Я разбираю все это — примеряю платье, от одного взгляда на которое чувствую себя элегантной, — и вдруг понимаю, чего не хватает.       Где все это шикарное нижнее белье? Роюсь в коробках и наконец нахожу что-то со знакомым красно-белым логотипом.       Неужели…       Но когда открываю, то нахожу простые белые хлопковые трусики и бюстгальтеры, точно такие же, как те, что я ношу сейчас.       Проверяю каждую коробку дважды. Никаких других бюстгальтеров или трусов. Ничего, кроме коллекции Target, словно…       Словно мое тело под всей этой красивой упаковкой от кутюр не заслуживает дорогого кружева или атласа.       Мои щеки горят. Это было намеренное оскорбление?       Я не могу понять. Но и потребовать ответа не могу. Евы нет, а это единственное нижнее белье, которое мне подходит. Так что придется обойтись.       Надевая новую одежду, ловлю свое отражение в зеркале. Топ идеально подчеркивает мое декольте. В джинсах мои ноги почему-то кажутся длиннее. Я выгляжу… дорого. Стильно.       Однако под всем «этим» я остаюсь собой в нижнем белье Target.       Это противоречие тревожит меня больше, чем должно.

* * *

      После отъезда Евы замок кажется другим. Более пустым. Тишина давит на уши, словно вата, нарушаемая лишь отдаленными звуками шагов прислуги в коридорах, которые пустеют к тому моменту, как я туда добираюсь.       Я бесцельно брожу по залам, мои новые ботинки громко стучат по каменным и деревянным полам. Кажется, что каждый портрет смотрит на меня. Осуждает. Спрашивает, что будущий воспитатель детского сада из Вегаса делает, играя в переодевания в настоящем замке. Обедаю в одиночестве, еда появляется в моей спальне, как будто тот, кто ее приносит, специально приурочил это так, чтобы не сталкиваться со мной. На следующее утро, после того как меня выпроваживают из кухни после завтрака, мои ноги несут меня к двери, в которую Ева велела мне никогда не входить.       Я и не собиралась туда идти. Только этот запретный коридор притягивает меня, словно гравитация.       Коридор тянется передо мной, вдоль него выстроились тяжелые деревянные двери, которые выглядят так, будто могли бы выдержать осаду, и, вероятно, выдерживали в прошлом. Это самая старая часть замка, возможно, построенная еще в Темные века, если то, что Ева рассказывала мне во время экскурсии, правда.       Я осмотрела первую комнату в начале коридора — дверь открыта, и внутри находится удручающе пустая кладовка — и я уже собираюсь выйти и вернуться в свою комнату, когда слышу…       Щелчок.       Одна из дверей дальше по коридору открылась.       Ныряю обратно в кладовку, оставляя дверь слегка приоткрытой, чтобы видеть, что происходит снаружи.       Первой появляется женщина с серебристой косой. Она движется как призрак, бесшумно и сдержанно. За ней следует мужчина, такой же тихий и такой же опасный.       Мужчина несет поднос.       На нем: окровавленные бинты. Багровые пятна темнеют на белой ткани.       Зажимаю рот рукой, чтобы подавить всхлип, и вжимаюсь поглубже в комнату, не дыша и не двигаясь.       Когда снова выглядываю, их уже нет. Дверь за ними щелкнула, и когда дергаю ручку, просто чтобы посмотреть, просто чтобы убедиться…       Она заперта.

* * *

      Вернувшись в свою комнату, я хожу взад-вперед. Ева отсутствует уже около тридцати часов, и когда я не беспокоюсь об Эдриане, Дэйне, Алисии и Мэйси, то схожу с ума от скуки, поэтому зацикливаюсь на единственной интересной вещи.       Дверь.       Что за этой дверью? Заключенный? Кто-то, кого Ева пытает ради информации? Жертва ее деловых сделок?       А что, если… что, если я окажусь за этой дверью, когда эти тридцать дней истекут?       Такое ощущение, что кажется, стены сжимаются. Мне нужен воздух. Пространство. Место, которое не пахнет духами Евы и древними тайнами. Я хватаю бордовое пальто — оно великолепно и сидит идеально — и выхожу на улицу, не давая себе передумать.       Территория замка простирается передо мной, вся в грязных тропинках и полузамерзших садах. Воздух свежий и чистый, с ароматом сосны и приближающегося снега. Зима в Вегасе никогда не была особенным временем года, хотя здесь она пронизывает всю землю насквозь. Я не возражаю против этого, кутаясь в свое теплое пальто. Глубоко вдыхаю, чувствуя, как узел в груди немного ослабевает.       И тут замечаю: боковые ворота слегка приоткрыты. Именно через них недавно утром проезжала Мира, деревенская девушка на мотоцикле.       Сквозь прутья вижу извилистую грунтовую дорогу. Она исчезает в лесу, но за кромкой деревьев я различаю проблески крыш. Дым поднимается в серое небо.       Деревня.       Ева велела оставаться внутри замка. Впрочем, ее нет, и я не ее пленница. Так ведь?       К тому же, мне невыносима мысль о том, чтобы вернуться в замок и скитаться по этим пустынным залам, как привидение. И прежде чем успеваю передумать, я прохожу через ворота и иду по грязной тропинке.       Деревня оказалась меньше, чем я ожидала. Каменные дома с крутыми крышами теснились вокруг крошечной площади. Между окнами были протянуты веревки для белья. Над всем возвышалась колокольня церкви, темная на фоне пасмурного неба.       Некоторые жители кивали мне при встрече. Другие отворачивались.       Дети, игравшие на площади, остановили свою футбольную игру и уставились на меня. Они шептались друг с другом на своем языке, указывая на мое пальто, ботинки, мою очевидную чужеродность.       Я улыбнулась и помахала.       — «Привет».       Самая младшая — девочка лет шести с косичками — осторожно подошла. Она что-то сказала, чего я не поняла, однако ее тон был любопытным, а не испуганным.       Я присела на корточки, чтобы быть на одном уровне с ней.       — «Привет. Я Робин».       Она хихикнула и погладила рукой по моему пальто. Малышка произнесла слово, которое могло означать «мягкий» или, наверное, «симпатичный».       Вскоре подошли и другие. Языковые барьеры пропали, когда в дело вступили дети. Мы сыграли в игру с хлопками, которая не нуждалась в словах. Я заплела одной девочке французскую косичку. Помогла мальчику завязать шнурок на ботике.       Некоторые взрослые наблюдали с одобрением. Одна женщина принесла мне чашку горячего чая с порога своего дома. Старик снял шляпу, совершая, по-видимому, свою обычную утреннюю прогулку.       Тем не менее, другие держались на расстоянии. Крестились, когда думали, что я не смотрю. Шептались, прикрываясь руками.       Разделение было очевидным: те, кто видел во мне просто другого человека, и те, кто видел во мне что-то опасное.       Что-то, связанное с замком.       Я спросила детей о Мире, девушке, которая приходила в замок и хотела попрактиковаться в английском, но они лишь издали звук, который, как мне показалось, означал, что она уехала куда-то на своем мотоцикле. И когда детей позвали обедать, я нырнула в небольшую таверну на краю площади. Внутри было тепло и тускло, с низкими потолочными балками и потрескивающим в каменном очаге огнем. Запах хлеба и чеснока в воздухе заставил мой желудок заурчать.       Бармен был пожилым мужчиной с подозрительным взглядом. Он говорил на ломаном английском, когда я делала заказ.       — «Суп. Хлеб. Сыр», — сказал он, когда я указала на позиции в рукописном меню. Я заказала все, и он кивнул, но не улыбнулся. Через пять минут, когда он поставил передо мной миску, то спросил: «Вы живете в замке?»       Я замялась.       — «Просто в гостях. Ненадолго».       Его выражение лица помрачнело. Он пробормотал что-то на своем языке, что не звучало дружелюбно.       Суп был восхитителен — наваристый и согревающий. Я съела примерно половину, когда к моему столику подошла женщина средних лет. Она поставила передо мной хлеб и сыр, а затем наклонилась ближе.       — «Вам не следует здесь быть», — прошептала она по-английски с сильным акцентом.       Вздрогнув, я начала вставать.       — «О, простите, я не знала…»       — «Нет». — Она огляделась, а затем села напротив меня. — «Вам не следует быть в замке. Другие девушки были там до вас. Девушки отсюда. Красивые девушки, как вы».       Мой желудок, который только что с удовольствием принял пищу, совершил кульбит.       — «Что с ними случилось?»       Она сделала жест руками, разводя пальцы в стороны.       — «Исчезли. Они никогда не возвращаются в деревню. Никогда не пишут своим матерям. Ничего». — Она коснулась крестика на шее. — «Новак — женщина с золотыми искорками в глазах — она виновата».       Женщина с золотыми искорками в глазах. Какое точное описание Евы Новак, подумала я.       — «Что вы имеете в виду? В чем ее вина?»       Глаза женщины метнулись к бармену, который делал вид, что не подслушивал. Она понизила голос еще больше.       — «Она берет плату. За защиту».       — «Простите, я просто… я не понимаю. Что вы имеете в виду?»       Пальцы женщины нервно перебирали крестик.       — «Моя бабушка рассказывала истории. О тех, кто живет в замке. Они заключают сделки с потусторонними силами. Они защищают людей Черного озера, однако плата всегда взимается кровью».       Холодок пробежал по моей спине.       — «Вам следует уйти», — продолжала женщина. — «Пока еще можете».       Она резко встала и поспешно ушла, оставив меня наедине с супом и растущим чувством страха.

* * *

      Обратный путь к замку кажется бесконечным. Каждый шаг по грязной дороге ощущается как движение навстречу гибели.       Чудесное пальто, которое утром казалось бесценным подарком, теперь ощущается как саван. Одежда, которую купила мне Ева, — это не проявление доброты. Это знак обладания. Красивая упаковка для вещи.       Я забыла об этом. Хотя никогда не должна была забывать.       Предостережения женщины эхом отдаются в голове.       Другие девушки были там до вас.       Что, если Ева никогда и не собирается меня отпускать? Что, если эти тридцать дней — всего лишь удобная ложь, и я исчезну, как и все остальные?       Что, если кровь на тех бинтах, которые я видела утром, принадлежит последней девушке, пытавшейся сбежать?       К тому времени, как я достигаю ворот замка, меня трясет. Проскальзываю через вход в сад, надеясь добраться до своей комнаты незамеченной.       Я стряхиваю листья с пальто в боковом коридоре, когда слышу…       Шаги. Несомненно, дорогие каблуки стучат по камню.       Кровь стынет в жилах.       — «Разве я не велела тебе оставаться внутри?» — Голос резкий, низкий, опасный. Каждое слово рассекает воздух, как лезвие.       Медленно оборачиваюсь, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.       Ева стоит в тени в конце коридора, скрестив руки на груди и прищурившись. Она вся в черном — кожаные брюки, шелковая блузка, сапоги до колен с каблуками, острыми как ножи. Она выглядит так, будто может убить кого-то голыми руками.       Она выглядит так, будто хочет убить меня.       — «Вы вернулись», — заикаюсь, пытаясь звучать непринужденно. — «Я не ожидала…»       — «Ты», — прерывает она, выходя на свет, — «ослушалась меня». — Ее янтарные омуты холодны, как погода снаружи.       — «Мне просто нужно было подышать свежим воздухом. Я далеко не уходила…»       — «Ты ходила в деревню». — Это не вопрос. — «Я чувствую запах дыма от дров на твоем пальто. Вижу грязь на твоих ботинках. И все же я велела тебе даже не выходить на территорию замка, пока меня не будет».       — «Ева, я могу объяснить…»       — «Нет». — Она подходит ближе, каждый шаг продуман. — «Ты не можешь. Потому что никакое объяснение не оправдывает непослушание».       Казалось, температура воздуха упала, чтобы соответствовать запретной территории, через которую я только что прошла. Это была не та Ева, которая касалась меня заботливыми руками и отдавала соблазнительные приказы.       Это глава семьи Новак, которая, как я начинаю верить, является криминальной империей.       Это была женщина, перед которой крестились деревенские жители.       — «Я не ваша пленница», — попыталась возразить, но голос задрожал.       Улыбка Евы была холодной, как и ее слова.       — «Нет. Ты моя собственность. И, очевидно, мне нужно напомнить тебе об этом».