Ее жестокая империя

Ева

      Я смотрела, как Робин стоит, словно олененок, застигнутый врасплох светом фар, бледная, дрожащая и виноватая, как смертный грех. Моя непослушная пташка.       Ее неповиновение моему приказу, я уверена, не было смелостью. Это была просто бездумность. Наивность. Она ушла, как какая-нибудь туристка, исследующая окрестности, не понимая, что каждый шаг за пределами этих стен мог стать для нее последним.       От этого только хуже.       Приближаюсь медленно, обдуманно, делая каждый шаг обещанием. Угрозой. Робин стоит на месте, не сводя с меня своих огромных голубых глаз, и мне хочется встряхнуть ее за глупость.       Или поцеловать за храбрость.       — «Ты ослушалась меня». — Мой голос ровный, контролируемый. Он ничем не выдает хаоса, бушующего у меня под кожей.       — «Я просто…»       — «Ты. Ослушалась. Меня».       Еще два шага — и я подхожу к ней. Достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее страха, смешанный с этим сладким синтетическим ароматом клубники, который я стала ассоциировать с Робин. Достаточно близко, чтобы увидеть, как пульсирует венка у нее на шее.       Это необходимо, говорю я себе. Для восстановления доминирования. Чтобы напомнить ей, какое место она занимает в моем мире.       Тем не менее, под этой рационализацией? Я боюсь.       Не Робин — никогда. А того, как сильно она на меня влияет. Того, как я жажду прикоснуться к ней.       Того, как я прервала свою поездку в Цюрих, потому что просто не могла больше находиться вдали от нее.       Беру ее за запястье — не так сильно, чтобы оставить синяк, хоть и достаточно крепко, чтобы напомнить ей, кому она принадлежит. Она не сопротивляется, когда я веду ее по коридорам, но и не съеживается.       Ее молчание хуже извинений. Я хочу, чтобы она умоляла. Оправдывалась. Объясняла, что заставило ее проигнорировать мои четкие наставления.       Вместо этого она просто идет следом, ее дыхание ровное, шаги совпадают с моими.       Неповиновение, надменная уступчивость — от этого у меня сжимаются зубы.       Мы доходим до ее спальни, я втягиваю ее внутрь, а затем захлопываю дверь за нами с таким грохотом, что он эхом разносится по каменным стенам. Робин поворачивается ко мне лицом, все еще сохраняя это приводящее в бешенство спокойствие.       — «Думала, что можешь просто уйти?» — Подхожу ближе, загоняя ее к стене. — «Что последствий не будет?»       Она слегка вздергивает подбородок.       — «Вы сказали, что я не пленница».       — «Я сказала, что ты в опасности».       — «В опасности от чего, Ева?» — Ее глаза вспыхивают. — «Или опасность — это ты?»       Это рвет последнюю нить моего самообладания.       Я издала звук, которого никогда не издавала раньше, низкий шипящий, и одним резким движением притянула её к себе.       — «Ты моя. И ты не имеешь права принимать собственные решения, пока принадлежишь мне».       Затем поцеловала её — крепко, насильственно, завоевывающе. Мои губы ударяются о её, и я ощущаю вкус обладания вперемешку с зубами и языком. Она вздыхает мне в губы, и я жадно глотаю этот звук.       Её руки поднимаются, чтобы схватить мои плечи, и я чувствую, как её тело тает в моём, несмотря на жестокость поцелуя. Всегда такая желанная. Всегда такая покорная. Всегда такая чертовски опасная для моего самоконтроля.       Робин, вероятно, права. Она вовсе не в опасности.       Я та, кто тонет.       Раздеваю её без лишних церемоний, мои движения жесткие и настойчивые. На её свитере рвётся шов — тот самый красивый кремовый кашемир, который я выбрала специально для неё. Она ахает от звука, однако не протестует, как будто может читать мои мысли: я могла бы заказать ещё сотню таких к вечеру, если бы захотела.       Стягиваю её джинсы до колен и обнаруживаю, что она уже течет. Ее умопомрачительные соки проникают сквозь эти обычные хлопковые трусики, которые не должны быть сексуальными, но каким-то образом сводят меня с ума своей невинностью. Когда я заказывала ей всю эту одежду, то позаботилась о том, чтобы взять её обычное нижнее бельё, точно такого же бренда и размера. Что-то в этих белых хлопковых трусиках, которые она носит, гораздо сексуальнее, чем что-либо, что мог бы предложить какой-нибудь высококлассный дизайнер.       — «Тебе это нравится?» — издеваюсь, лаская пальцами её щель через тонкую ткань. — «Учишься своему месту?»       Робин встречает мой взгляд, не моргнув.       — «Да. Хотя, наверное, не должна».       Просто. Честно. Разрушительно. Я замираю на мгновение, глядя в эти невероятно голубые омуты, которые видят слишком много и при этом упускают всё важное.       — «Сними своё нижнее бельё. Встань на колени. И жди».       Наблюдаю, как она подчиняется, а затем покидаю комнату.

* * *

      Я медленно готовлюсь, давая ей «попотеть», и возвращаюсь в ее комнату по коридору, который соединяет мою комнату с ее комнатой. Робин заметно подпрыгивает, когда видит, что стена раздвигается, ее губы протестующе приоткрываются, когда она понимает, что в комнате есть вход, о котором она не подозревала.       — «Сюрприз», — холодно говорю ей. — «А теперь у меня есть еще один». — Сбрасываю с себя атласный халатик, чтобы показать, что под ним на мне ничего нет — ничего, кроме ремня, ниже которого торчит толстый фаллоимитатор.       Внимательно наблюдаю за выражением ее лица, наслаждаясь шоком, но ее шок сменяется каким-то настороженным нетерпением. Улыбаюсь.       — «Я же говорила тебе, что собираюсь оттрахать твою маленькую жадную киску. Разве не так?»       — «Д-да».       Подхожу к ней, упиваясь тем, как ее взгляд останавливается на игрушке у меня между ног.       — «А теперь, — добавляю, — я научу тебя слушаться меня, пташка».       Она ахает, когда я толкаю ее на ковер и раздвигаю ей ноги. Робин насквозь мокрая. Ее соски затвердели, а пися блестит от влаги. Прижимаю кончик фаллоимитатора к ее клитору и тру его, заставляя ее застонать.       — «Это то, чего ты хочешь, не так ли?»       Она кивает, прикусывая губу.       — «Скажи мне».       — «Я хочу, чтобы ты трахнула меня».       Наклоняюсь и целую ее.       — «Умоляй меня», — шепчу ей в губы.       — «Пожалуйста, Ева». — Голос Робин хриплый, но уверенный. — «Ты нужна мне».        А не «это». Не «освобождение», не «оргазм» и не что-то из того, о чем всегда просили другие.       Она нуждается во мне.       Вхожу в неё без предупреждения, и она выгибается с резким вздохом. Она так идеально отзывчива, что я чуть не теряю себя прямо там, охваченная желанием вдалбливаться в неё, заставить её «рассыпаться» на части для меня.       — «Произнеси моё имя», — шиплю я, сжимая рукой ее горло. — «Скажи, кто тобой владеет».       — «Т-т-ты. Ты, Ева». — Звучит как поклонение. Как нечто священное, чему нет места в моём мрачном и ужасном мире.       — «Моя», — рычу я. — «Ты моя». — Кусаю её за ключицу, и она дергается подо мной, крепко сжимая дилдо. — «Скажи».       — «Твоя», — выдыхает она. — «Я твоя».       Это срабатывает. Мой самоконтроль исчезает в мгновение ока.       Врываюсь в неё, толкаясь сильно и быстро, но с безошибочной точностью. Её бёдра встречаются с моими, поднимаясь навстречу каждому толчку. Руки Робин вцепляются в мою спину, ногти впиваются, а её судорожные вздохи переходят в безумные тихие вскрики.       — «Ты не кончишь, пока я не скажу», — шепчу ей на ушко. — «Ты будешь повиноваться мне, Робин, или пожалеешь об этом».       Продолжаю толкаться, чувствуя, как её жар поднимается вместе с моим, наблюдая, как её лицо заливается краской.       — «Пожалуйста», — задыхается она. — «Пожалуйста, позволь мне».       — «Нет».       Её крик переходит в рыдание. Она дрожит подо мной, изо всех сил стараясь сдержаться.       — «Пожалуйста, я должна. Пожалуйста, прошу…»       — «Кому ты принадлежишь, пташка?»       — «Тебе», — хнычет она. — «Пожалуйста, Ева, я твоя. Ты знаешь, что это так. Пожалуйста. Я больше не ослушаюсь тебя…»       — «Ладно, кончай», — рычу я. — «Сейчас же!»       Робин делает глубокий вдох, всё её тело трясётся, ноги обвиваются вокруг меня, и она кончает долгими, судорожными рывками.       Я трахаю её сквозь оргазм, пока она не начинает умолять меня остановиться, и только тогда позволяю себе расслабиться, испытывая трение о ребристую шлейку и находя своё собственное освобождение. Когда оно приходит, это больше похоже на удар под дых, чем на обычную волну удовольствия, и я скатываюсь с неё, чувствуя себя ещё более разбитой, чем до оргазма.       Потому что я не думаю, что верю ей. В тот момент она, конечно, говорила искренне… однако в ней есть любопытство, которое невозможно подавить. И я понятия не имею, что с этим делать.       Несколько мгновений не могу пошевелиться. Не могу думать. Не могу ничего, кроме как лежать, чувствуя, как грудь Робин поднимается и опускается под моей рукой, лежащей на ней.       Ее рука скользит в мои волосы, пальцы перебирают пряди с невероятной нежностью. Словно она гладит дикое животное, которое может в любой момент сорваться с места.       Эта нежность может сломить меня окончательно.       Сажусь, отворачиваясь от ее тепла, ласки, приторно-сладкой честности. Снимаю с себя игрушку и натягиваю халат.       — «Ева?» — ее голос звучит тихо, неуверенно.       Я не смотрю ей в глаза. Не могу. Если посмотрю на нее сейчас — обнаженную, растрепанную и сияющую после того, чем мы только что занимались — я, возможно, никогда не покину эту комнату.       — «Мне нужно заняться делами».       — «Но…»       — «Я сказала, что у меня есть работа». — Слова вырываются резче, чем я хотела, но я не смягчаю их. Не могу себе этого позволить.       — «Ты…» — начинает Робин, потом замолкает. Начинает снова. — «Когда я увижу тебя?»       Вопрос задан так тихо, так нейтрально, что это почти сводит на нет всю мою тщательно выстроенную защиту.       — «Когда я решу. А пока не покидай эту комнату, пташка, иначе тебе не понравятся последствия. Я могу преподать урок по-доброму, как ты только что убедилась — но я также могу быть жестокой».       С этими словами направляюсь к двери, не оборачиваясь.       Прохожу всего несколько шагов по коридору, прежде чем ноги грозят подкоситься. Прижимаюсь спиной к стене, тяжело дыша, тело все еще гудит от отголосков того, что только что произошло.       Я ебалась с дочерьми президентов, королевами картелей и наемными убийцами, которые стонали мелодичнее оперных певиц. У меня были женщины, которые умоляли меня забрать их из их позолоченных клеток, а другие пытались пустить мне пулю в лоб, когда понимали, что я не стану этого делать.       Но никто никогда не смотрел на меня так, как Робин. Словно я не какое-то мифическое существо, от которого нужно прятаться в темноте. Она смотрит на меня так, словно я…       Словно я просто другая женщина. Другая женщина, способная влюбиться, и влюбиться бесповоротно.       Никто никогда не заставлял меня чувствовать себя так, будто я на грани краха.       Выпрямляю спину, приглаживаю волосы и продолжаю идти по коридору в свою спальню, где приму душ, оденусь, а после вернусь к управлению своей империей. У меня есть враги, которых необходимо сокрушить. Репутация, которую нужно поддерживать.       Робин Риверс — всего лишь временный инструмент. Средство для снятия стресса, которое я буду использовать, когда мне это понадобится, и убирать, когда нет. К тому времени, как наши тридцать дней истекут, я устану от нее. Она у меня пойдёт под списание, возьму себе новую модель, как и в прошлый раз.