Такой же

Прикосновение губ к виску было стремительным, почти мимолётным. Сухим, тёплым, совершенно непохожим на всё, что Шэн Юэ знал до сих пор. И всё же мир рухнул. Всё его сверхусвояющее сознание, способное обрабатывать терабайты данных в секунду, на мгновение превратилось в ослеплённый, оглушённый белый шум. Это было не больно. Не страшно. Это было... нарушение. Нарушение всех известных ему протоколов и порядков. Дыхание Шэн Юэ, секунду назад ровное и синхронизированное с дыханием Лу Сяня, замерло в лёгких. Веки, прикрытые в блаженном доверии, дёрнулись и распахнулись. Его серые глаза, широкие и недоумевающие, уставились в пространство перед собой, не видя ничего. Анализ не срабатывал. Его внутренний каталог чувств, который он так тщательно составлял, не имел для этого ярлыка. Это не было «одобрением», как кивок или слово «молодец». Это не было «заботой», как прикосновение к голове. Это не было «поддержкой», как рука на плече. Это было что-то... другое. Нечто, исходившее из той же категории, что и сжатие в его груди при мысли о разлуке, но гораздо, гораздо более концентрированное. Шэн Юэ почувствовал как по его коже пробежала волна мурашек. Там, где губы Лу Сяня коснулись его кожи, осталось пятно странного, глухого жара, будто на него поставили печать. Невидимую, но ощутимую на каком-то глубинном, доисторическом уровне. Лу Сянь не отстранился. Он оставался близко, его лицо всё ещё было почти прижато к тому же месту, его дыхание обжигало кожу Шэн Юэ короткими, неровными выдохами. Генерал, казалось, тоже был в ступоре, осознавая тяжесть своего поступка. Шэн Юэ медленно, почти механически, повернул голову. Его взгляд, полый от перегрузки, скользнул по профилю Лу Сяня, по сомкнутым векам, по резкой линии скулы, напряжённой до боли. — Что... — его собственный голос прозвучал хрипло и непривычно тихо. — Что это было? Шэн Юэ не спрашивал «почему». Его разум, восстанавливаясь, требовал категоризации. Ему нужен был термин, определение, ящик, в который можно было бы поместить этот взрывоопасный сенсорный опыт, чтобы он перестал парализовать все системы. Лу Сянь медленно открыл глаза. В них не было ни твёрдости генерала, ни расчётливости командира. В них была голая, беззащитная уязвимость, смешанная с таким же недоумением, как будто он и сам не до конца понимал, что только что совершил. — Я не знаю, — честно выдохнул Лу Сянь, и его рука, всё ещё лежавшая на шее Шэн Юэ, непроизвольно сжалась, не желая отпускать. И это «не знаю» было самым пугающим и самым прекрасным, что Шэн Юэ когда-либо слышал. Потому что это означало, что они оба теперь находятся на неизведанной территории, без карт и без правил. И им предстояло исследовать её вместе. Они застыли в этом хрупком равновесии — генерал, склонившийся в немом раскаянии за свою слабость, и юноша, чей разум лихорадочно пытался найти логику в иррациональном. Тишина в комнате стала густой, звучной, наполненной биением двух сердец, стучащих вразнобой. Шэн Юэ медленно поднял руку и кончиками пальцев прикоснулся к тому месту на виске, где все еще пылала невидимая метка. Его взгляд, очистившийся от первоначального шока, стал острым, изучающим. Он снова смотрел на Лу Сяня, но теперь не как на командира или наставника, а как на новый, незнакомый феномен. — Это не было агрессией, — тихо проговорил он, вслух определяя параметры. — Твой гормональный профиль в момент контакта указывал на... снижение уровня кортизола. И выброс окситоцина. Лу Сянь сжал веки, чувствуя, как горит лицо. Слышать научный разбор своего порыва было невыносимо смутительно. — Шэн Юэ... — он попытался отстраниться, но юноша, не отводя пальцев от виска, удержал его взгляд. — Это было... приветствие? — продолжил Шэн Юэ, игнорируя его слабый протест. Его брови слегка сдвинулись. — Но ты не сказал «привет». Это была... награда? Но я не выполнил задание. Это... Шэн Юэ замолк, и в его глазах мелькнула тень того самого человеческого замешательства, которое он только начинал познавать. — Это было похоже на то, что описано в некоторых книгах, — наконец выдохнул он. — Но в них подобные действия следуют за признанием в «любви». Ты мне его не делал. Лу Сянь задохнулся. Прямота, с которой Шэн Юэ вывернул наизнанку такое сокровенное чувство, была подобна ножу. Генерал отшатнулся, наконец разрывая физический контакт, и ощутил, как по его спине пробежал холодок от внезапной потери тепла. — Не всё в этом мире можно объяснить гормонами или цитатами из книг, — глухо проговорил он, отворачиваясь и проводя рукой по лицу. Ему нужно было пространство. — Почему? — не унимался Шэн Юэ. Он поднялся с кресла, его движения были по-кошачьи плавными, но в них чувствовалась новая, настойчивая энергия. Он последовал за Лу Сянем, не нарушая его личного пространства, но и не позволяя скрыться. — Если это нельзя объяснить, то как это понять? Как мне на это реагировать? Что мне нужно сделать? Лу Сянь обернулся к нему. Он видел в этих ясных глазах не праздное любопытство, а настоящую, жгучую потребность. Потребность понять. И он понял, что не может просто отмахнуться. Не может солгать. — Ничего делать не нужно, — сказал он тише, его голос потерял металлическую твердость, став всего лишь усталым и сбитым с толку. — Иногда... люди делают такие вещи, потому что иначе не могут. Потому что чувства переполняют их, и слова становятся недостаточными. А как реагировать... — он снова вздохнул, беспомощно глядя на это прекрасное, озадаченное лицо. — Ты должен просто... почувствовать. Что ты чувствовал в тот момент? Шэн Юэ замер, его взгляд обратился внутрь себя. Он снова прикоснулся к своему виску. — Я чувствовал... тепло. И короткое прекращение всех логических процессов. И желание... чтобы это не заканчивалось. Его слова, такие простые и искренние, снова пронзили Лу Сяня насквозь. — Значит, — медленно сказал Шэн Юэ, поднимая на него взгляд, в котором загоралась новая, трепетная догадка, — твоё действие не требовало немедленной ответной реакции. Оно было... сообщением. Которое я должен был получить. И... сохранить. Лу Сянь не смог сдержать короткий, сбитый смешок, в котором было больше облегчения, чем веселья. — Что-то вроде того. Шэн Юэ кивнул, и на его лице появилось выражение глубокой, сосредоточенной серьезности, будто он только что усвоил самый сложный закон мироздания. — Тогда я сохранию его, — объявил парень. И, помедлив секунду, добавил. — Спасибо. В этот раз Лу Сянь рассмеялся по-настояшему, коротко и горько, потирая переносицу. Это был самый абсурдный, самый трогательный и самый пугающий разговор в его жизни. И он понимал, что это только начало. Начало чего-то нового, неизведанного и совершенно неизбежного. ~~~ Зал заседаний Совета. Дверь с мягким щелчком закрылась за генералом Лу, но гробовая тишина, которую он оставил за собой, длилась недолго. — Это неприемлемо! — генерал-майор Вэй Цзинь с силой швырнул папку с отчётами на полированный стол. Звук удара гулко разнёсся по залу. — Он полностью вышел из-под контроля! Он ставит свои личные... свои нездоровые пристрастия выше безопасности Цитадели! — Это не пристрастия, Вэй Цзинь, — холодно парировала полковник Ли Шэнь, её пальцы ровным строем выстроились перед ней. — Это стратегическая ошибка. Мы сидим на величайшем военном активе со времён Падения, а он использует его как комнатное растение. Доктор Чжоу Мэйлин сняла очки и тщательно протёрла линзы салфеткой. Её движения были медленными и точными, полными ледяного спокойствия. — Вы оба правы, но бьёте мимо цели, — её голос был тонок, как лезвие скальпеля. — Проблема не в самом объекте. Проблема в том, что генерал Лу более не способен принимать в отношении него объективные решения. Это выглядит так слово он эмоционально вовлечён. А эмоции — это слабость, которую мы не можем себе позволить. Она надела очки, и её взгляд, увеличенный стёклами, стал пронзительным. — Нам не нужно его согласие. Нам нужен рычаг. Легитимный предлог, чтобы изъять объект из-под его опеки. — Рычаг? — фыркнул Вэй Цзинь. — Он командующий! Какой ещё рычаг? Прикажем ему? Он уже показал, что игнорирует волю Совета! — Не совсем, — Ли Шэнь повернула к Чжоу Мэйлин заинтересованный взгляд. — У вас есть идея, доктор? — Есть, — Чжоу Мэйлин сложила руки. — Мы действуем в рамках его же логики. Генерал Лу говорит, что объект не готов. Мы же предоставим неопровержимые доказательства, что объект не просто готов, а деградирует под его опекой. Что его привязанность к генералу Лу делает его опасным. — Каким образом? — в голосе Вэй Цзиня зазвучал интерес. — Мы инициируем серию стресс-тестов, — объяснила Чжоу. — В максимально контролируемых условиях, разумеется. Без предупреждения Лу Сяня. Мы моделируем ситуацию, где объект должен будет проявить свои способности, но мы внесём в сценарий переменную, которая вызовет у него... конфликт. Например, мнимую угрозу жизни самого генерала Лу. Она сделала паузу, давая им понять. — Если он проявит неадекватную, избыточную агрессию — мы докажем, что он неконтролируем. Если он, наоборот, проявит слабость, парализованный страхом за своего покровителя — мы докажем, что его уникальные способности нивелируются его человеческой привязанностью. В любом случае, мы получаем протокол, подписанный всеми нами, о необходимости немедленной изоляции и передачи объекта в лабораторию для... «стабилизации» его состояния. — А если Лу Сянь воспротивится? — спросила Ли Шэнь, в её глазах уже зажёгся огонёк предвкушения. Она видела в этом шанс не только обезвредить угрозу, но и поставить под контроль слишком увлёкшегося генерала. — Тогда, — Чжоу Мэйлин откинулась на спинку кресла, — мы поднимем вопрос о его профессиональной пригодности перед всем командным составом. Командующий, ставящий под угрозу безопасность тысяч из-за личной привязанности к потенциальному оружию противника... не является командующим. Он — обуза. Вэй Цзинь мрачно хмыкнул, но кивнул. — Рискованно. Но другого выхода я не вижу. Мы не можем позволить ему и дальше играть в семью, пока Цитадель держится на честном слове и колючей проволоке. — Значит, решено, — заключила Ли Шэнь. — Доктор Чжоу, подготовьте подробный план тестов. Я обеспечу необходимые ресурсы и людей из отдела безопасности. Вэй Цзинь, вам нужно будет обеспечить нам «окно» в расписании генерала, когда он будет максимально загружен и не сможет вмешаться. Трое людей обменялись понимающими взглядами. Заговор был заключён. Тишина в зале снова сгустилась, но на этот раз она была тяжёлой и зловещей, пахнущей не страхом, а холодным, безжалостным расчётом. ~~~ Спустя четыре дня. Солнечный свет, бледный и жидкий, падал из высоких окон тренировочного зала, выхватывая из полумрака клубящуюся пыль и два сражающихся силуэта. Шэн Юэ блокировал очередной выпад Лу Сяня, его тело автоматически следовало заученным движениям, но его сознание было где-то далеко. Оно было приковано к тому самому месту на виске, где до сих пор, ему казалось, жило эхо того прикосновения. За эти дни Шэн Юэ провёл мысленный эксперимент сотни раз, пытаясь воспроизвести тот сенсорный взрыв — тепло, нарушающее все логические цепочки, тишину в голове и странное, тягучее желание, чтобы это не заканчивалось. У него не получалось. И это его беспокоило. Лу Сянь был... прежним. Нет, это была ложь. Он был почти прежним. Его команды были такими же чёткими, его критика — такой же суровой. Но теперь, когда они шли в командный центр, плечо Лу Сяня постоянно находилось в сантиметре от Шэн Юэ, создавая невидимое, но ощутимое силовое поле. Когда они перемещались по коридорам, взгляд генерала, тяжёлый и неотступный, постоянно скользил по нему, будто проверяя, на месте ли он, цел ли. Изменилось так же кое-что и в обучении, а именно спарринги. Теперь Лу Сянь не позволял никому, даже сержанту Хван Тэ, подходить к Шэн Юэ для отработки приёмов. Только он сам. И в этих схватках не было и намёка на ту близость, что случилась тогда. Лу Сянь был сдержан, точен, почти механистичен. Как будто той ночью что-то в нём сломалось, а наутро он собрал себя заново, тщательно заварив образовавшуюся трещину в броне. «Диссонанс,» — фиксировал про себя Шэн Юэ, ловя запястье Лу Сяня в блок. Его действия не соответствуют первоначальному стимулу. Генерал совершил акт высокой значимости, но не развивает его. Лу Сянь установил новый протокол взаимодействия, но отказывается ему следовать. Почему? Они закончили тренировку. Лу Сянь, как всегда, коротко кивнул — «хорошо» — и отвернулся, вытирая лицо и шею полотенцем. Ни намёка на прикосновение. Ни тени в глазах того смущённого замешательства, что было тогда. По дороге в столовую Шэн Юэ шёл чуть позади, наблюдая. Он видел, как напрягалась спина Лу Сяня, когда мимо проходила группа солдат. Как его взгляд, холодный и оценивающий, скользил по их лицам, будто выискивая потенциальную угрозу. Генерал вёл себя как страж, как часовой, поставленный охранять единственную и неповторимую ценность. Вечером, уже дома, Шэн Юэ сидел на своём месте у окна, глядя на огни Цитадели. Лу Сянь работал за столом, но Шэн Юэ чувствовал его внимание. Оно было почти физическим — тёплым, тяжёлым одеялом, наброшенным на него с ног до головы. Раньше генерал мог часами не отрываться от отчётов. Теперь же его взгляд поднимался каждые несколько минут, находил Шэн Юэ, на секунду задерживался, проверяя, а затем так же молча возвращался к бумагам. Это была иная форма того самого «сообщения». Не взрывная, как тот поцелуй в висок, а постоянная, ненавязчивая, как фоновый шум. Но что оно означало? Шэн Юэ закрыл глаза, пытаясь анализировать это новое, непрерывное внимание. Оно не было неприятным. Напротив. Оно рождало внутри него ответную волну чего-то спокойного и уверенного. Но оно же и сбивало с толку. Если он был так важен, почему Лу Сянь отстранился? Если тот поступок был ошибкой, почему теперь он окружал его этой плотной, молчаливой опекой? Шэн Юэ не находил ответа. Его разум, способный разложить на атомы любое тактическое решение, оказался бессилен перед этой тихой, сложной музыкой человеческих отношений. И он понимал, что простое наблюдение и анализ здесь уже не помогут. Ему нужно было задать вопрос. Но какой? И как задать его, чтобы не спугнуть этого нового, странного и такого желанного Лу Сяня, который одновременно был так близко и так далеко? Он лишь сидел тише, чувствуя на себе вес этого взгляда, и ждал, когда в этой новой, хрупкой реальности между ними проступит следующий шаг. На следующий день Янь Цзэ ворвался в квартиру генерала, словно ураган, нарушая звенящую тишину. Он швырнул папку с анализами на небольшой стол, что стоял рядом с диваном, на котором сидел Лу Сянь, в гостиной, едва не задев чашку с остывшим чаем. — Что тут у вас? Тише воды, ниже травы, — проворчал он, окидывая комнату насмешливым взглядом. — Ни дыр в стенах, ни сломанных костей? Просто скука смертная. Лу Сянь, сидевший за столом, даже не пошевелился. Лишь его взгляд, тяжелый и предупреждающий, на секунду встретился с взглядом Янь Цзэ, прежде чем вернуться к бумагам. Молчание было ему ответом. Фыркнув, Янь Цзэ направился к Шэн Юэ. Тот сидел на своем привычном месте у окна, но книга в его руках была забыта. Его бледные пальцы неподвижно лежали на страницах, а ясные серые глаза были устремлены в пустоту, полные нехарактерной глубокой задумчивости. Казалось, он разгадывал величайшую загадку мироздания. — Ну и вид у тебя, — протянул Янь Цзэ, останавливаясь перед ним. — Словно тебе дали математическую головоломку с десятью неизвестными и таймером. Что стряслось? Шэн Юэ медленно поднял на него взгляд. Он на секунду заколебался, его глаза метнулись к неподвижной фигуре Лу Сяня, а затем вернулись к ученому. Он сказал тихо, но в гробовой тишине комнаты каждое слово прозвучало с оглушительной четкостью: — Янь Цзэ, что означает действие, когда один человек прикасается губами к коже другого на уровне виска? И почему после совершения этого действия инициатор продолжает вести наблюдение, но не повторяет его? В этот же момент как Шэн Юэ сказал это, стул Лу Сяня бесшумно отъехал. Он поднялся. Лицо генерала Лу было абсолютно бесстрастным, будто бы высеченным изо льда и гранита. Не сказав ни слова и не глядя ни на кого, он ровным, размеренным шагом направился в свой кабинет. Дверь закрылась за ним с тихим, но окончательным щелчком. Янь Цзэ застыл, его брови поползли к линии волос. Несмотря на то что Шэн Юэ не называл какое-либо имя, доктор понял о ком идёт речь. Эта демонстративная ледяная сдержанность Лу Сяня была в тысячу раз красноречивее любого крика. Внутри него все захлестывал дикий, неуемный хохот, смешанный с жгучим профессиональным интересом. Вот это реакция! Янь Цзэ сглотнул комок смеха, давивший горло, и с преувеличенной серьезностью повернулся к Шэн Юэ, принимая вид учёного, готового прочесть лекцию. — Что ж, — начал он, словно ничего не произошло. — Ты описал явление, известное в человеческой культуре как «поцелуй». Конкретно твой случай — это нежный, дружеский или... — он сделал многозначительную паузу, — ...романтический жест. Всё зависит от контекста. — Романтический? — переспросил Шэн Юэ, его взгляд снова скользнул к закрытой двери, словно он пытался рентгеном увидеть сквозь нее фигуру генерала. — Именно так, — Янь Цзэ с наслаждением чувствовал почти осязаемое напряжение, исходящее из-за двери. — Романтические отношения — это сложная форма симбиоза. Она включает в себя сильную эмоциональную привязанность, обоюдное стремление к заботе и... — он понизил голос до заговорщицкого шёпота, — ...обмен куда более интенсивными тактильными сигналами, чем просто поцелуй в висок. Шэн Юэ наклонился ближе, его внимание стало еще более острым. — Например? — так же тихо спросил он. Янь Цзэ с наслаждением окунулся в пучину смущения своего друга, даже не видя её. — Например, поцелуи в губы. Разной степени... продолжительности и интенсивности. Или объятия, которые длятся дольше необходимого для простого приветствия. Совместное использование постели для сна, а не только для отдыха после ранения, — он видел, как Шэн Юэ впитывает каждое слово, и его переполняла жалость и веселье одновременно. — Всё это — части сложного ритуала ухаживания и подтверждения привязанности. Шэн Юэ замер, его сознание, обычно стремительное и ясное, погрузилось в интенсивную обработку новых данных. Мысль о том, чтобы целенаправленно разделить с кем-то часы бессознательного покоя, показалась ему одновременно пугающей и невероятно притягательной. — А почему он не повторяет действие? — настаивал юноша, возвращаясь к исходному вопросу. — Потому что, — Янь Цзэ смаковал каждый слог, — для некоторых людей, особенно для тех, кто привык командовать армиями, а не своими чувствами, подобные эмоции подобны ядерному взрыву. Они требуют полного тактического отступления для... перезагрузки систем. Это высшая форма смущения, парень. Когда твои чувства настолько огромны, что единственный способ справиться — это физически удалиться от их источника. — То есть, — Шэн Юэ медленно формулировал вывод, — его последующие действия, усиленное наблюдение и физическое приближение в предыдущие дни, были продолжением того же «романтического» протокола, а текущее избегание — это не отмена, а лишь пауза, вызванная перегрузкой? — Бинго! — не удержался Янь Цзэ, щелкнув пальцами. — Ты схватываешь суть. Он демонстрирует привязанность и опеку, но его внутренний процессор не справился с вводом новых данных. Классическая тактика «отступить, чтобы перегруппироваться». — Янь Цзэ! — из-за двери кабинета прозвучал хриплый, наполненный смертельной угрозой голос. — Заткнись. Немедленно. — Что такое? — возмутился Янь Цзэ с притворной невинностью. — Я просто просвещаю следующее поколение о тонкостях человеческих отношений! Это моя гражданская обязанность! — Он снова наклонился к Шэн Юэ, понизив голос до конспиративного шепота, но достаточно громко, чтобы быть услышанным: — Главное в таком деле — терпение. Не дави. Не требуй немедленных действий или четкого алгоритма. Эти вещи... они зреют, как хорошее вино. Им нужно время и... взаимный интерес. Уловил? Шэн Юэ кивнул, и в его глазах зажегся новый, понимающий огонек. Смутная, тревожащая загадка наконец обрела черты логичной, хоть и невероятно сложной системы под названием «романтика». Янь Цзэ, едва сдерживая торжествующую ухмылку, развернулся и направился к выходу. На прощание он бросил в сторону кабинета: — Не беспокойся, генерал, мы тут во всем разобрались. Разбирайся со своими... стратегическими паузами. Дверь в квартиру закрылась за Янь Цзэ. В гостиной снова воцарилась тишина. Шэн Юэ сидел неподвижно, его взгляд был прикован к закрытой двери кабинета. Теперь у него была не просто гипотеза. У него была карта неизведанной территории, полная странных и манящих обозначений: «поцелуи», «объятия», «совместный сон». И он, с прилежностью первоклассного исследователя, был полон решимости изучить этот новый, захватывающий мир со всей тщательностью.