RedRoom

Лиза была непреклонна: «Никаких телефонов, Романова. Сегодня мы лечим твою душу, а не твою зависимость. Вырубай нахрен!» И Ана, поддавшись на уговоры отправила телефон в авиарежим, а затем и вовсе его выключила. В тусклом свете зимнего утра, рука сама потянулась к холодному, безжизненному аппарату на тумбочке. Пальцы дрожали, нажимая и удерживая кнопку включения. Она ждала. Экран ожил, и надежда, иррациональная и глупая, вспыхнула мгновенно и вопреки всему. Общий чат #lumos_general. Вот селфи Дани. Вот восторги коллег. А вот… [00:15] Alex.Tretyakov: C НГ✌ Два слова… — Ну что, готова к возвращению в реальный мир? — Лиза вошла в комнату с двумя чашками кофе. Ана молча кивнула, быстро блокируя телефон. Подруга бросила на неё проницательный взгляд. — Вижу, утро добрым не оказалось. Проверила всё-таки? — Проверила, — глухо ответила Ана. — И? — Ничего. Как я и думала. Праздничная мишура, рассыпанная по полу, запах раскалённого металла бенгальских огней и недопитое шампанское остались где-то там в шумной новогодней ночи, а вместе с ними — и короткий миг иллюзорного, чужого веселья. Рабочие каникулы, к счастью или сожалению, продолжались — впереди оставалось несколько свободных дней, которые нечем было заполнить. И главное — некем. С утра до вечера Ана оставалась наедине со своими мыслями, а они неизбежно возвращали её к Алексу. Перед глазами вспыхивали отрывистые кадры: мягкий утренний свет в его спальне, тёплые простыни, сильная рука, обнимающая её в полусне… Хрипловатый шёпот: «Ты не ушла… Останься…» — такой искренний, обезоруживающий, будто вырвавшийся из самой души. И — тут же, резким, безжалостным контрастом — холодные отблески студийного света на чёрном объективе веб-камеры, металлический блик пирсинга на его груди. Обида и горечь накатывали удушливыми волнами — и тем не менее, под ними теплилось упорное, неразумное чувство. Она была по уши влюблена в Алекса. Как ни горько, а сердце всё ещё тянулось к нему, даже после того, как, по её твёрдому убеждению, Третьяков видел в ней лишь средство воплотить свои фантазии о Вишенке. Бледное зимнее солнце скупыми лучами пробивалось сквозь шторы, высвечивая на прикроватном столике огарок декоративной свечи. Восковые «слёзы» застыли уродливой, оплывшей формой — свеча сгорела дотла, пока Ана металась по квартире в беспокойных раздумьях. Как и она сама — выгорела, пытаясь не сойти с ума. Она медленно опустилась на диван, подтянув колени к груди. Слёзы жгли глаза, но плакать больше не было сил — да и какой смысл?! Сколько можно страдать? Сколько можно убегать? Устала бояться. Устала чувствовать себя слабой, вечно сомневающейся, ничтожной. Романова с силой зажмурилась, отгоняя нахлынувшую тоску, и заставила себя встать. Новый день — и никакого сообщения не будет. Настойчиво убеждала себя не ждать чуда, но сердце всё равно сжималось от разочарования. «Достаточно! Новый год должен что-то изменить.» Она бродила по квартире без толку, попеременно хватаясь то за одно, то за другое дело, но тут же бросала начатое. Разобрала сумку, брошенную у дверей, выбросила старую макулатуру, нашла зарядку для фитнес-браслета, которую искала месяц… Но всё это не отвлекало. Мысли упорно возвращались к экрану телефона. К маленькому чату, который последние дни оставался неизменно немым. Стоило ей присесть перевести дух, как рука сама тянулась к мобильнику. Проверить — вдруг пропустила звонок? Она даже отключила ночной режим, убрав все ограничения, лишь бы не проглядеть извещение. К обеду Ана сломалась. Бросив безнадёжную попытку читать книгу, снова схватила телефон. Экран разблокировался на вкладке мессенджера — конечно же, на его чате. Палец замер над клавиатурой. «Может… может, написать первой?» Сердце бухнуло в груди. Она представила, как печатает дрожащими пальцами: «Я хотела бы объяснить…» или хотя бы простое «Алекс…». Представила, как сообщение улетает и две синие галочки вспыхивают под его аватаркой. Как он читает… «Что он подумает? Ответит ли? Или проигнорирует?» Ана судорожно сглотнула ком в горле и поспешно погасила экран. Нет. Слишком сложно. Слишком страшно. Наверняка он злится на неё… или вовсе разочаровался и теперь рад избавиться. Думает, что она трусливая дурочка. «Сбежать, не объяснившись…» Ана нервозно потёрла руками лицо, отгоняя наваждение. В груди нарастало тяжёлое беспокойство. Хотелось чем-то оправдать его молчание, хоть за что-то зацепиться. Может, он до сих пор вне зоны доступа? Уехал же за город праздновать — вдруг там плохая связь? Или просто… занят, некогда ему… Она разблокировала телефон вновь и открыла нужный профиль. Был онлайн 5 минут назад. Сердце дрогнуло. «Мог написать… но не написал.» Горький комок обиды подкатил к горлу. Вот и всё оправдание. Значит, правда не хочет. «Мог бы засунуть своё эго куда подальше и поинтересоваться, какого хрена!» — резко отозвался в голове голос Лизы. Подруга была убеждена, что настоящий мужчина уже давно бы отбросил гордость и спросил у Аны напрямую причину ухода. Ана тогда, в ответ на это, только горько усмехнулась. Настоящий мужчина. Какое простое, удобное понятие. В мире Лизы «настоящий мужчина» был кем-то из старого кино — решительным, прямолинейным, тем, кто вышибает дверь, чтобы потребовать ответа. Тем, кому никогда не всё равно. А в её, Аниной, реальности, мужчины чаще всего выбирали молчание. Гордое, холодное, непроницаемое. Они не вышибали двери. Они строили стены. Считалось ли это силой? Или всего лишь самой удобной, безопасной формой трусости, замаскированной под достоинство? Суточная давность Лизиных слов сейчас звучала как злая насмешка. Алекс не написал. И, судя по всему, не собирался. Значит, он выбрал быть «настоящим мужчиной» по второму, самому распространенному сценарию? Тем, чьё уязвленное самолюбие оказалось важнее потребности в ясности? Тем, для кого её побег был просто досадным инцидентом, не стоящим дальнейших разбирательств? Она с горькой иронией вспомнила свои прошлогодние «новогодние обещания». Когда, ровно год назад, с бокалом шампанского в руке, в этой же самой комнате, клялась себе, что грядущий год станет пиком её прорыва. Годом карьеры. Head of design любой ценой. Докажет Максу — и всему миру — что Ана Романова не просто «хорошая девочка», а сильный, независимый, серьёзный игрок. Все мысли, планы и амбиции тогда были острыми, ясными, абсолютно профессиональными. А сейчас? Алекс. Единственный, кто остался в голове… Она закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в теле, и несколько раз глубоко вдохнула. «Пожалуйста, милая, хватит жить в страхе. Хватит молчать и прятаться…» Только страх стал виновником того, что она снова осталась ни с чем. Если бы тем утром, она не струсила и просто поговорила с ним, вместо того чтобы бежать без оглядки… Если бы не пряталась месяцами за экраном, боясь открыть ему правду… Может, всё сложилось бы иначе. Может, он бы полюбил настоящую Ану, а не призрак Вишенки. «Хватит убегать. Хватит молчать. В новом году — никакого страха.» Эти слова, наполненные решимостью вспыхнули в сознании ярким неоновым лозунгом. Ана повторила их про себя, как заклинание, сжав кулаки так, что ногти больно впились в ладони. Хватит. Больше никаких недомолвок, вечных побегов от реальности. Она заставит себя быть смелее — скажет правду, рискнёт попробовать, сколько бы ни было страшно. Но тут же где-то внутри тоненьким голоском пискнула неуверенность: «Смогу ли я?..» Ана замерла, вслушиваясь в собственные мысли. «Смогу!», — твёрдо ответила самой себе и вытерла тыльной стороной ладони предательскую влагу у ресниц. «Постараюсь…» «Должна суметь. Другого выхода просто не существует.» Она сделала дрожащий вдох, выпрямила спину. Новый год — новый шанс вырваться из замкнутого круга. Ей страшно, до одури страшно снова обжечься, но ещё страшнее так и продолжать жить в постоянном бегстве. Ей надо измениться. И в этом году она не будет прятаться от своей жизни. Весь остаток дня прошёл как в тумане. Ана то пыталась отвлечься — включала музыку, машинально листала новости, пыталась готовить, то снова впадала в глухое оцепенение, сидя на диване с молчаливым телефоном в руках. Вечером, когда ранняя зимняя тьма поглотила улицы, на город снова посыпал тихий снег. Белые хлопья лениво крутились за окном в свете фонарей и сказочных гирлянд. В этой тишине и полутьме собственная квартира казалась Ане пустынной пещерой. Она поймала себя на том, что вслушивается в каждый шорох — не прозвучит ли вдруг долгожданный сигнал или шаги… Словно в ответ, где-то в глубине квартиры хрипло квакнуло — уведомление! Сердце подпрыгнуло к горлу. Ана метнулась, хватая телефон… Экран мигнул: системное оповещение о проверке вирусов. Просто автоматическое напоминание. Ни сообщения, ни звонка. Она горько выдохнула сквозь стиснутые зубы. Нервный призрак ожидания превратил её в одержимую идиотку, которая вздрагивает от каждого звука. Романова сердито отбросила телефон на подушку. «Хватит! Больше никаких проверок до завтра. Сколько можно себя изводить?» Прошло всего пять томительных минут, прежде чем она не выдержала и снова посмотрела на экран. Ана устало зажмурилась. Слёзы подступали снова, но она изо всех сил сдержалась. Не будет она плакать. Не будет! Ведь сама решила — хватит слабости. Её собственное обещание звенело у висков, укоряло: где же твоя смелость, Ана? Ты хотела перестать бояться — так почему дрожишь каждый раз, лишь подумав набрать его номер? Но что она могла поделать с этой противной, грызущей тревогой внутри? С тем, что стоило закрыть глаза, как накатывали воспоминания? Она бросилась в кровать и натянула одеяло до подбородка, стараясь унять озноб. Тишина ночи давила на уши. Сон даже не думал приходить — стоило голове коснуться подушки, мысли вспыхнули с новой силой. Перед внутренним взором, как назло, снова поползли запретные образы. Вот её тело выгибается навстречу его жадным рукам… вот горячее дыхание опаляет кожу на шее… Шёпот — ласковый, обволакивающий: «Не пугайся… я сам немного боюсь…» Голос Алекса сливается с громким биением её сердца. Боюсь… Он тоже тогда боялся — признался же шёпотом в темноте. Но не отступил. Не отпустил её. Знал ли он, чего она испугалась? Догадывался ли, почему её рядом не оказалось, когда он проснётся? Ана прикусила губу до боли, стараясь остановить бешеный бег мыслей. Бесполезно. Память разворачивала перед ней то утро в самых мучительных подробностях — как он осторожно ласкал её, как смотрел на неё в тусклом утреннем свете — с такой нежностью, с таким тихим счастьем в глазах… А может, ей только показалось? Ана хрипло простонала и перевернулась на другой бок. Бежать от мыслей было некуда — внутри неё самой, казалось, поселился изощрённый палач, который снова и снова прокручивал плёнку её воспоминаний. И самые сладкие из них мгновенно обращались болью. Тело помнило — как он входил в неё и как она тонула в этом восторге, как царапала его спину, ощущая его стоны у самого уха… Щёки залил жар стыда и тоски. Всего один раз — единственный раз в жизни — ей было так хорошо. И так правильно. А потом… потом обернулось горьким разочарованием. И каждое сладкое воспоминание обжигало, как раскалённый уголёк. Романова рывком сбросила одеяло. На стуле возле кровати по-прежнему висела его футболка — тёмная, с белой надписью на спине: TRETYAKOV_07. Фамилия и номер, словно насмешка. Ана села, подтянув к груди подушку, и уставилась на эту вещь, невольно впитавшую в себя все её противоречивые эмоции. «Проклятая футболка.» Она до сих пор хранила тонкий запах его кожи — смеси древесного одеколона, табака и ещё чего-то тёплого, родного. Аромат, от которого Ане хотелось то ли судорожно разрыдаться, то ли, наоборот, укутаться в него навсегда. Пальцы дрогнули. Медленно, словно боясь обжечься, она потянулась к спинке стула и взяла футболку в руки. Мягкая ткань скользнула между пальцев — Ана спала в ней которую ночью, не выдержав и надевая вместо пижамы. Неразумная пытка — держать его вещь при себе, вдыхать его запах. Но отпустить, избавиться от этой ниточки, что их связывала, у неё не хватало духу. Ана прижала футболку к лицу, к щекам. Сердце болезненно сжалось. Перед глазами поплыли горячие слёзы. Господи, как же ей не хватает его… хоть на минуту, хоть услышать голос. Какая же она трусиха… боится набрать несколько цифр, боится вместо голоса услышать холодное безразличие. Боится очередного удара. Футболка пахла им. Пахла ею. Пахла их утром — ласковым, пьянящим, обманчивым. Её новый любимый запах… Из горла вырвался всхлип. Она больше не знала, кого винить — его, себя или проклятую судьбу, сводящую их так жестоко. Но точно знала одно: так продолжаться не может. Ночка выдалась бессонной. Когда за окном забрезжил блёклый зимний рассвет, Ана лежала с покрасневшими глазами и смотрела в потолок. Каникулы закончились — впереди работа. Скоро ей волей-неволей придётся увидеть Алекса наяву. Эта мысль то бросала её в лихорадочный трепет, то давала странное облегчение. Хуже неопределённости уже не будет. Пусть всё прояснится, даже если правда добьёт её окончательно… По крайней мере, не придётся больше гадать и мучиться в неизвестности. Она снова вспомнила один из разговоров с Лизой, её твёрдый, разумный совет: «Тебе нужно поговорить с Алексом, иначе это никогда не закончится.» Подруга была права. Сколько ещё они будут метаться, страдать по углам, молчать из гордости и страха? Не подростки ведь. Надо расставить все точки. Как бы дико ни было снова сойтись лицом к лицу, надо найти в себе смелость и… поговорить. Ана прижала ладони к глазам, собираясь с духом. Страшно, конечно. Но хватит бояться. Она дала себе слово и должна его сдержать. Устала от пытки неизвестностью. Хватит. Сегодня, едва представится шанс, она… нет, она точно поговорит с ним. Скажет всё, что наболело. Спросит напрямик о его тайнах — и сама расскажет о своих. Пусть будет, что будет. Телефон на тумбочке бесшумно мигнул, выводя на экран утреннее уведомление — напоминание в таск-менеджере о грядущем рабочем дне. Ана протянула руку, отключила сигнал. В ту же секунду её сердце вдруг отчаянно забилось — то ли от испуга, то ли от решимости. Хватит. Если Алекс не написал первым — что ж, она сама найдёт слова, когда увидит его. Дрожь пробежала по телу, но Ана стиснула зубы. Она больше не будет убегать. Никакого страха. Новый год только начался, и, чёрт возьми, она не позволит старым сомнениям снова управлять её жизнью.

***

На дне её сумки, аккуратно сложенная, лежала его чёрная футболка. Весь путь от дома до офиса она ощущалась как тлеющий пороховой заряд, прожигающий подкладку — не физически, а мыслью о предстоящем разговоре. Совет Лизы — «просто посмотри ему в глаза и скажи» — звучал просто, но казался невыполнимым. Ана пришла раньше всех. Нарочно. Чтобы избежать нежелательных свидетелей. Не стала включать верхний свет в дизайнерской. Оставила сумку у стола, но не села. Вместо этого замерла у окна, глядя на просыпающийся город и воображая, как футболка в сумке становится всё тяжелее с каждой минутой. Она ждала. Сердце било тревогу — рвано, громко, как барабаны на плахе. В ушах гудело, в висках пульсировало. Ладони были влажными, скользкими, как будто это не пот, а тревога проступала через кожу. Она вытерла их о джинсы — поспешно, не в силах больше выносить это липкое напоминание о собственной панике. Сегодня. Она сделает это сегодня. Прямо сейчас, пока первый рабочий день не набрал полного хода, пока они не погрузились в дела, и не начался очередной раунд их профессиональной войны, разгорающейся всякий раз в общем чате или на планёрке. Она вернёт ему футболку — символ их общей тайны, их близости… её ошибки. Это не простой предлог для разговора. Это и есть разговор. Она репетировала эту сцену в голове всю ночь. Простые слова. Спокойный тон. Вернуть вещь. Поставить точку. Закрыть гештальт. Все выглядело так просто в её воображении. Дверь тихо скрипнула и в кабинет вошел Алекс, на ходу стягивая куртку. Замер на пороге на долю секунды, его взгляд наткнулся на её силуэт у окна. В его глазах не было ничего — ни удивления, ни злости. Только глухая, почти безразличная усталость. Он молча прошел к своему месту, бросил куртку на спинку кресла. Идеально прямая спина, знакомый изгиб вороньего крыла на шее… Сейчас. Или никогда. Собрав волю в кулак, Ана потянулась к своей сумке, извлекая многострадальный «трофей». Ноги казались ватными. Ладони вспотели ещё больше, и она крепче сжала свёрнутую футболку, боясь уронить её. Каждый шаг к его рабочему месту тянулся мучительно долго и громом отдавался в висках. Она остановилась у его стола, не решаясь нарушить тишину. Горло перехватило от нервов, язык будто прилип к нёбу. Секунды растягивались в вечность. Ана сглотнула, собираясь с духом. Его лицо было непроницаемым. Ни тени удивления или замешательства — словно он ожидал её шага. Глаза встретились лишь на миг. Ана попыталась, как учила Лиза, прямо взглянуть ему в глаза, но наткнулась на равнодушие и едва не отвела взгляд. Сердце ёкнуло: холодная волна прокатилась по телу. Алекс смотрел спокойно и отстранённо, будто перед ним стоял посторонний человек. Пальцы Аны дрогнули, но она заставила себя протянуть ему чёрную ткань. — Вот… твоя… Я случайно забрала, — выдавила она почти шёпотом. Голос предательски охрип и сорвался на последнем слове. Алекс опустил глаза на протянутый свёрток. Его взгляд скользнул по чёрной ткани, задержавшись на долю секунды. Она видела, как у него едва заметно дернулась бровь. Он узнал. Не мог не узнать. Но он снова поднял на неё глаза, и на его лице по-прежнему не было ничего, кроме ледяной, вежливой пустоты. — Это не моя, — прозвучало ровно, почти безразлично. Ана на мгновение забыла как дышать. Сердце болезненно сжалось. Она смотрела на него, пытаясь понять — это насмешка или жестокая шутка? Он хладнокровно лгал ей в лицо, отрезая последнюю ниточку к откровенному разговору. — Алекс, ты серьёзно?.. — прошелестела она, выдавая недоверие с нарастающей обидой. Третьяков не отвёл взгляда и не дрогнул ни единым мускулом. В серых глазах — пустота полированного камня. Только холодная учтивость. — Ана, если ты хочешь что-то обсудить — не нужно придумывать поводов, — произнёс он спокойным, убийственно-вежливым тоном. Каждое слово отделялось паузой, падало тяжёлым грузом. Он помолчал, давая ей осознать сказанное, и добавил еще тише: — Футболка не моя. Или… уже не моя — какая, в сущности, разница? Он аккуратно взял у неё из рук футболку — так легко, словно забирал что-то ничтожное. Покрутил из стороны в сторону, игнорируя отпечатанную крупными белыми буквами собственную фамилию. И тут же, не глядя, протянул ее обратно. А потом, с тем же показным хладнокровием, взял со своего стола флешку и водрузил её сверху сложенной ткани у Аны на ладонях. Его пальцы при этом даже не коснулись её. — Если мы закончили, я, с твоего позволения, хотел бы поработать, — произнес он ровно. — И да, передай флешку Дане, когда он появится. С этими словами он отвернулся — просто развернулся обратно к своему монитору, давая понять, что разговор закончен. Будто её и не стояло рядом. Будто её вообще никогда не было ни в его квартире, ни в его постели, ни в его жизни. Ана осталась столбом посреди их тихого кабинета, прижимая к груди флешку и сложенную футболку. Щеки вспыхнули краской унижения. В ушах звенело. Из груди медленно поднималась горячая волна — сначала боль, а затем обжигающая, всепоглощающая ярость. Она не произнесла больше ни слова, с непроницаемым выражением лица развернулась и решительно зашагала к дальнему углу кабинета. Движения были театрально четкими. Прошла мимо своего рабочего места, по направлению к офисной урне, стоявшей у окна, дрожащими руками сняла с футболки флешку и, даже не взглянув, швырнула её на свой стол — пластиковый корпус громко стукнул о полированную древесину. Затем, на долю секунды, задержала в руках чёрную футболку, чувствуя на своей спине его прожигающий взгляд. Он не мог не смотреть. Он должен был это видеть. — Как знаешь… — тихо бросила она себе под нос. Пальцы разжались. Скомканная ткань безвольно соскользнула вниз и упала прямиком в урну — на смятые бумажки и пустые кофейные стаканчики. Жест был красноречивее любых слов. Ана вскинула подбородок и стремительно вернулась на своё место. Не удостоила Алекса даже мимолётным взглядом, хотя всё её существо кричало, требуя обернуться. Усесться в кресло удалось с видимой невозмутимостью. Девушка уставилась в монитор, открывая первый попавшийся файл, и положила руки на клавиатуру. Пальцы покорно заняли правильную позицию, но так и застыли на месте: перед ней плыли строки кода или текста — она даже не понимала, что видит. В груди всё клокотало от злости и боли. «Получил, что хотел? — горько подумала она. — Я тоже умею быть безразличной…»

***

Ана вошла в переговорную последней, чувствуя себя так, словно добровольно шагнула в клетку с хищниками. Воздух в комнате был пропитанным невысказанными словами и застарелыми обидами. Она села как можно дальше от Алекса, но его присутствие все равно ощущалось, как источник статического электричества, от которого болезненно покалывало кожу. Во главе стола сидел Макс, и от его вида у Аны неприятно сжалось в желудке. Он смотрел на неё с хмурой, почти отеческой озабоченностью, и от этого становилось только хуже. Она чувствовала его взгляд на себе, оценивающий, немного ревнивый, и изо всех сил старалась сохранять непроницаемое, профессиональное лицо. Наконец, Лиза тихонько откашлялась, нарушая тишину. — Ну что, обсудим идеи? — спросила она неуверенно и повернулась к Романовой. — Ты подготовила что-то по концепции? Ана кивнула, благодарная за возможность спрятаться за работой. Развернула к остальным экран ноутбука. — Есть небольшой набросок, — нейтральным тоном сказала она. Она намеренно выбрала самую безопасную, самую «земную» идею. После всего эмоционального хаоса последних недель ей хотелось стабильности. Логики. Чего-то понятного. — Думаю, можно пойти по пути «скинтеллектуализма». Чистая, около медицинская эстетика упаковки, строгая швейцарская типографика, акцент на формулах и составе. Без лишнего визуального шума. Честно, минималистично и по делу. Алекс бросил быстрый взгляд на слайд — на экране была изображена стерильно-белая баночка с лаконичным черным текстом. Он усмехнулся краем рта: — Стерильно… интересно… — пробормотал он вполголоса. Романова прищурилась, уловив его интонацию: — У тебя есть возражения? — холодно переспросила она. Третьяков пожал плечами, откидываясь на спинку кресла: — Да пожалуй. Концепция «стерильной лаборатории» — это максимально безопасно. Скучно, предсказуемо… — он сделал ударение на последних словах, — Это дизайн, который боится чувствовать. Похоже на кого-то, да? — По-твоему, плохо, что я думаю о рисках и ясности для потребителя? — парировала Ана, стараясь говорить спокойно. — Зумеры ценят честность и прозрачность. «Медицинский» дизайн как раз говорит: «мы не продаем вам сказку, мы продаем вам работающую формулу». — Разумеется, — кивнул Алекс с показным согласием. — Давай вообще ничего нового не придумаем, возьмём готовый тренд с полки. Ты же у нас так любишь надёжность и предсказуемость. Она тряхнула головой, губы её сжались в тонкую линию. — Зато ты вообще ничего не предлагаешь, только критикуешь… Где же твои дерзкие идеи, Алекс? Что случилось с генератором вирусного креатива? В комнате, казалось, стало нечем дышать. — Мои идеи? — тихо переспросил он. — Мои идеи — это хаос, жизнь и энергия. То, чего ты сейчас, кажется, боишься больше всего. По-мое-му, ты уже всё решила за нас двоих. — Ничего я не решала! — вспыхнула Ана. — Просто кто-то должен думать о том, что реально выполнимо в срок! — А кто-то должен думать хоть чуть-чуть шире, — отрезал Алекс. — Но зачем, правда? Ведь наша Ана всегда знает как правильно. Повисла тягостная пауза. Макс громко вздохнул, заставляя всех обернуться. — Так дело не пойдет, — спокойно произнес он. И в его голосе Ана услышала знакомые нотки разочарованного наставника. — Дедлайн установлен, а у нас одни споры. Он обвёл взглядом сначала Алекса, потом ее. — Если у вас есть личные разногласия, оставьте их за дверью этого кабинета. Сейчас важно вытянуть проект. «Личные разногласия? — мысленно усмехнулась Ана. — «Серьёзно, Макс? И ты говоришь мне об этом?». Его слова, полные лицемерной мудрости, вызвали у неё приступ тошноты. Она тихо вдохнула, собираясь с силами. — Макс, всё в порядке. У меня есть материал, я доведу его до ума… сама, если потребуется, — проговорила она, демонстративно не глядя на Алекса. Третьяков резко повернулся к ней. — Сама? Отлично. Может, мне тогда вообще не мешать? — в его голосе послышалась злая, неприкрытая обида. — Знаешь что, — не выдержала она. — Делай что хочешь. Макс поднял руку, пресекая их перепалку. — Хватит! — строго сказал он. — Алекс и Ана, прошу вас на пару минут ко мне в кабинет. Ана похолодела. «На ковёр». Как в старые добрые времена, когда он был недоволен ей. Только теперь — вместе с её источником душевной боли. Они встали из-за стола почти одновременно. Не обменявшись ни взглядом, проследовали за Максом. Оставшиеся Лиза и Даня переглянулись. Никто не проронил ни слова — лишь когда дверь закрылась, Лиза устало сказала: — Ну и напряжение… Даня только кивнул. — Я думал, хуже, чем их прежние ссоры, уже не будет. Ошибался. Если так пойдет дальше, этот проект и правда превратится в производственный ад. Лиза бросила взгляд на пустые стулья и еле слышно добавила: — Уже превратился.

***

Оставшийся день прошёл для неё в густом тумане. Ана двигалась и говорила словно на автопилоте. Кому-то отвечала по почте, с кем-то созванивалась, механически двигала пиксели дизайна по экрану — и не помнила потом ни слова, ни результата. Даня бросал на неё сочувствующие и недоумённые взгляды — слишком уж каменным было её лицо, слишком красноречивой была ссора на планёрке, чтобы не возникло вопросов. Но он ни о чём не спросил. И правильно — ведь стоило кому-то проявить участие, её хрупкое самообладание могло треснуть. Она не взглянула в сторону Алекса ни разу. Боялась, что если их глаза встретятся, то из неё вырвется либо рыдание, либо крик. Поэтому до самого вечера так и просидела, уткнувшись в экран, с пылающими от напряжения щеками и ледяными руками. Лиза несколько раз робко подходила с вопросами по проекту — наверное, проверяла, жива ли она — и каждый раз получала короткий, деловой ответ. Незаметно за окнами стемнело. Коллеги разбрелись по домам: хлопали двери, в коридорах затихали последние голоса. Ана тянула время, делая вид, что срочно что-то доделывает, пока не ушёл последний сотрудник. Наконец где-то щёлкнул выключатель, погас свет в дальнем конце коридора, оставив лишь тусклую дежурную лампу и слабое сияние спящих мониторов. Шорохи стихли. Тишина. Ана медленно поднялась, ощущая, как затекли мышцы за долгие часы неподвижности. Сердце опять заколотилось, набатом отдаваясь в пустом пространстве офиса. Она огляделась: ни души. Только ряды пустых столов в полумраке. В горле снова встал знакомый тугой ком. Она нервно провела ладонью по глазам — на ресницах, к её досаде, блестели предательские слезинки. Хватит. Сделав неуверенный вдох, Ана направилась к урне в дальнем углу дизайнерской. Корзина была почти пуста — за день её ещё не успели заполнить. Свет из окна падал на измятый чёрный комок ткани внутри. Ана остановилась над урной, и на миг её охватила дрожь: а вдруг кто-то увидит? Она обернулась — никого. Лишь бесстрастные тени техники. Рука дрожала, когда она опустилась в прохладное нутро корзины. Запах прогорклого кофе и бумаги ударил в нос. Пальцы нащупали мягкую ткань. Футболка показалась остывшей, чужой. К горлу подкатил горький комок. Я не могу… Она вытащила вещь из мусора, брезгливо отлепив прилипший бумажный стикер от рукава. На секунду застыла, сжимая футболку в руках — мятый символ разбитого сердца, который она так показательно выбросила. В висках стучала кровь, щеки полыхали от стыда перед самой собой. Ана быстро сложила футболку, уже не так аккуратно, как утром, и запихнула глубоко к себе в сумку — под кошелёк, под ежедневник, словно воровка, прячущая украденное. Она тихо вздохнула, пытаясь справиться с дрожью. Демонстрация закончена. Спектакль для одного зрителя сыгран до конца. Осталась лишь тишина пустого офиса да саднящая пустота внутри. Ана выключила свой компьютер, накинула пальто и, прижав сумку с затаённой внутри чёрной тканью к боку, вышла в полутёмный коридор. Ни души вокруг. Только её отражение в тёмном стекле — сгорбленная фигурка, потерянно бредущая к лифту. Она почувствовала, как что-то тёплое скатилось по щеке, но не вытерла — пусть. Его футболка, пахнущая теперь не только им, но и горечью унижения, снова была с ней. Ана возвращала её домой, как несут непосильно тяжёлую, но по какой-то причине очень нужную ношу.