RedRoom

Алекс спал от силы часа три. Рваным, поверхностным сном, из которого его постоянно выдёргивало фантомное, настойчивое ощущение её губ на своих. Он проснулся разбитым, злым и с одной-единственной мыслью, которая, как дрель, сверлила мозг: "Сегодня. Сегодня мы продолжим". Он сел на кровати, поморщившись. Грудь тупо, монотонно ныла – свежие проколы постоянно напоминали о себе. Но эта боль была фоном. И за три дня стала привычной. Гораздо острее ощущалось другое – его нижняя губа, которую Ана прокусила в пятницу. Он дотронулся до неё кончиком языка – припухшая, саднящая, всё ещё ноющая. Алекс встал, прошёл в ванную. В зеркале на него смотрел незнакомец с тёмными кругами под глазами. Он усмехнулся своему отражению. "Что, Романова, решила пометить свою территорию?" – подумал он, включая ледяную воду и плеская ею в лицо. Холод не помог. За два месяца в Lumos Digital он успел смириться с простой аксиомой: Ана его терпеть не может. Люди, которые ненавидят друг друга, так не целуют. Не с таким отчаянием и яростью. Не первыми. Это был не поцелуй. Это был, блядь, акт агрессии. Она не хотела нежности. Она хотела драки. Хотела впиться в него зубами, как дикая кошка, чтобы...наказать? "Сначала заводит, потом сбегает. Классика," – с горечью подумал Алекс, наливая в кружку уже третий за это утро кофе. Он должен был оттолкнуть её. Поставить на место. Но вместо этого его тело среагировало раньше мозга. Мысль о том, чтобы захотеть "большего", была неуместной, но навязчивой. Алекс представил, как прижимает её к стене прямо там, в дизайнерской. Как снова впивается в её губы, но уже на своих условиях. Не давая ей сбежать. Затыкая её протесты своим ртом, пока её тело не обмякнет в его руках, пока она не начнет стонать... Ему нужны были её стоны... Он с силой поставил чашку на стол. Чёрт. Надо работать. Третьяков был готов и к демонстративному молчанию, и к язвительным комментариям, к чему угодно. Не готов он был только к одному... Понедельник встретил его тишиной. Ана не пришла. Ни единого сообщения в рабочих чатах. Ни пропущенного звонка. Ничего. Словно её просто стёрли ластиком из реальности этого офиса. Алекс молча открыл ноутбук. Почта — спам и корпоративная рассылка. Рабочие чаты — последняя активность в пятницу, сухо, по делу. Он механически, по привычке, ставшей за последние дни нервным тиком, открыл RedRoom. Сообщение «Вишенка, довольна?». Три дня назад. Прочитано. Ответа нет. Он криво усмехнулся. Ладно. К этому молчанию он почти привык. Вишенка умела исчезать, играть в тишину, выдерживать паузу. Это бесило, особенно после такого, но было частью игры. Можно подождать. Она получила то, что хотела. Теперь, наверное, наслаждается своим триумфом, повесив его виртуальный скаль себе на стену трофеев. Алекс надеялся отвлечься работой. Но отсутствие Аны, её оглушающее молчание в реальном мире было хуже любой физической боли. Хуже любого игнора от загадочной Вишенки. Потому что Вишенка была игрой, фантомом, адреналиновым аттракционом. А Ана — реальная. "была в сети вчера в 18:45". Третьякова набрал короткое, сухое сообщение: "У нас сегодня обсуждение правок по лендингу. Ты где?" Отправил. Одна серая галочка. Доставлено. Прошла минута. Пять. Десять. Вторая, синяя галочка о прочтении так и не появилась. Беспокойство внутри нарастало, смешиваясь с раздражением и настырным желанием получить ответы. Увидеть, что она в порядке! Убедиться, что она не в порядке?! Когда в дизайнерскую, нарушая утреннюю тишину, заглянула Лиза с неизменной чашкой в руке, лицо у неё было озадаченным. От аромата свежесваренного кофе у Алекса неприятно, почти до тошноты, сжалось в желудке. — Утро бодрое, — сказала она, оглядываясь и тут же заметила пустующее место подруги. — А где наша боевая единица? Алекс нехотя оторвал взгляд от своего тёмного экрана и пожал плечами. — Без понятия. На связь не выходила. Думаю, Макс в курсе. Спроси у него. — Хм, странно, — Лиза прищурилась, её внимательный, аналитический взгляд задержался на лице Третьякова, отмечая и темные круги под глазами, и сжатые челюсти. — В пятницу что-то произошло после презентации? Он бросил на неё быстрый, почти злой, жёсткий взгляд. Вопрос был слишком уж точным. — Нормально всё было, — отрезал он, давая понять, что эта тема закрыта. Лиза поджала губы, переводя взгляд на пустой стол Романовой. — Просто волнуюсь, — тихо повторила она, а потом, словно спохватившись, резко сменила тему, и её голос тут же приобрёл более лёгкие, светские интонации: — А... слушай, твой этот друг..., который заезжал? Он местный? А то он мне показался… весьма интересным. У него… есть кто-нибудь? Или он в свободном полёте? Дверь распахнулась с такой силой, что чуть не ударилась о стену, и в комнату, как ураган, влетел Даня, как всегда, излучая показной, немного натужный позитив. — А вот и я, лузеры! — громко провозгласил он, на ходу стягивая с головы капюшон своего ярко-красного худи. Его взгляд метнулся от Лизы к Алексу, потом снова к Лизе, оценивая общую напряженную обстановку. — Вы чего такие кислые? Лиза неопределённо пожала плечами, её мысли явно всё ещё витали вокруг предыдущего, так и не законченного вопроса. — Вот, пытаемся разгадать загадку, где Ана, — ответила она. Улыбка Дани чуть заметно дрогнула. Он прекрасно уловил, что всё внимание Лизы сейчас было направлено совершенно не на него и его стремительное появление не возымело должного эффекта. Алекс, с мрачным удовлетворением подметив тень ревности на лице младшего дизайнера, решил всё-таки ответить на вопрос о своем друге: — Не знаю, Лиз, — лениво, с нажимом, протянул он. — У Глеба своя, довольно… активная и непредсказуемая жизнь. Так что крайне сложно сказать, кто именно в ней присутствует. Даня заметно напрягся. Услышал. Запомнил. Он отчаянно попытался вернуть себе внимание Лизы, но при этом не слишком хорошо просчитал последствия: — Так Ана что, пропала? — нервно ухмыльнулся он и тут же зачем-то ляпнул, пытаясь выжать из ситуации хоть какую-то шутку: — Алекс, а ты случайно не придушил её и не закопал в ближайшей лесополосе? Ну, вы знаете… нет человека – нет проблемы. Устранил главного конкурента... В дизайнерской воцарилась неловкая тишина. Лиза посмотрела на Даню с откровенным ужасом, словно он совершил смертный грех, за который теперь придётся долго каяться. А затем тихонько вздохнула и тактично отвернулась, старательно делая вид, что её сейчас невероятно увлекает экран телефона. Даня мгновенно пожалел о сказанном, втянул голову в плечи, понимая, что его реплика прозвучала чудовищно неуместно. Алекс смерил его тяжёлым, убийственным взглядом, отчеканив, каждое слово, как приговор. — Даня! Еще одна такая шутка, и я лично организую тебе новый больничный.

***

Утро вторника Алекс ненавидел заранее. Уверенность, что Аны снова не будет на рабочем месте, только усилилась на подходе к офису. Вчерашняя тишина была красноречивее любых слов, и она оставила после себя вязкое, неприятное послевкусие тревоги. На своё скупое сообщение про лендинг он так и не получил ответа. Одна серая галочка. Молчание. Алекс раздражённо провёл ладонью по лицу. Он терпеть не мог ждать. Никогда не умел. Ещё подростком он был из тех, кто скорее подожжёт мост, чем будет терпеливо стоять на нём и ждать, пока ему разрешат пройти. Гордый, остро чувствующий любые попытки его контролировать. Тогда каждая его импульсивная выходка была не бессмысленной вспышкой гнева, а тщательно выверенным протестом против авторитетов, которые вечно пытались «направить его на истинный путь». Он хорошо помнил холодный, отчуждённый взгляд отца и его скупые, колкие слова, которые прожигали насквозь: «Твоё проклятие — неспособность понять, что рамки существуют для твоего же блага». Но он не хотел этих ограничений. И в этом была главная ирония. Отец пытался загнать его в рамки не только своих нравоучений, но и бесконечного, удушающего графика. Его "благо" выглядело как расписание на день, в котором не было и пяти минут свободного времени. Школа, репетиторы, три спортивные секции одновременно по выходным. Вечная занятость была ещё одной формой контроля, более изощренной. Она не оставляла ему ни времени, ни сил на то, чтобы просто быть подростком. Всю свою юность Алекс прожил в постоянном противостоянии: с учителями, с отцом — и с самим собой. Тогда он дал себе обещание: повзрослеть, стать тем, кто сможет контролировать свою жизнь, стать сильнее собственной горячности. И много лет ему казалось, что он справился. Он создал свои правила, свой контролируемый мир RedRoom. Но сейчас он снова был на грани. Ана молчала — одна серая галочка напротив его сообщения, вместо двух голубых. И Алекс вдруг с горечью осознал, что всё, от чего он так старательно пытался уйти, снова полыхает в груди ярким, неукротимым огнём. Это было то же самое чувство. Ощущение, что кто-то другой контролирует ситуацию, что он снова должен ждать. А он терпеть этого не мог. Он знал, что просто сидеть и ждать ещё один день он не сможет. Ему нужен был повод. Не просто предлог, а железобетонный, официальный повод, к которому не сможет придраться даже Макс, последнее сообщение от которого лишь прибавило решимости. «Коллеги, я на выездной встрече до вечера, буду на связи по почте» Алекс методично, с холодным расчётом, просматривал последние файлы на сервере. Искал проблему. Слабое место. Что-то, что без Аны было бы невозможно решить прямо сейчас. Нашёл. Мелочь. Незначительная деталь. В последней версии презентации, которую они показывали в пятницу, Лиза вставила скриншоты текстур. А сами исходники, тяжёлые файлы с высоким разрешением, которые Ана дорабатывала, остались у неё на локальном диске. Конечно, он мог отрисовать новые. Мог защищать идею на презентации, но ломать её, добавляя что-то свое без Аны, – казалось ему неправильным. Почти предательством. Алекс хотел, чтобы это сделала она. Третьяков нашёл Лизу на кухне. Аналитик стояла спиной к нему, сосредоточенно размешивая что-то в своей чашке. Он подошёл почти бесшумно, вплотную, нарушая её утреннее уединение, и его голос, прозвучавший слишком близко, заставил девушку вздрогнуть: — У неё внеплановый отпуск, о котором никто не знает? Лиза медленно обернулась, на лице застыла маска лёгкого удивления. — Ты о ком? — Не смешно, Лиз. Я ищу своего партнёра по проекту, который второй день не выходит на связь, — отрезал он. — Клиент прислал новые правки по текстурам. Критичные. У меня нет исходников, они только у Романовой. — Успокойся, Третьяков. Ничего там не горит. Правки по текстурам? Я тебе за час нарисую десять новых отмазок. Клиенту скажем, что тестируем новую концепцию. Не в первый раз. Пусть Ана отдохнет, раз взяла больничный. — У нее больничный? Откуда ты знаешь? Она тебе писала? — Она… — Лиза на мгновение запнулась, понимая, что проговорилась. — Просто предположила. Логично же. — Нет, не логично! — Алекс подался вперёд, понижая голос. — Логично – это когда человек предупреждает. А не исчезает после… после всего. Мне нужен её адрес. Девушка отвела взгляд, на долю секунды прикусив губу. Вот оно. Тень знания. Или вины? — Слушай, я правда не могу говорить за неё. Это её личное дело. — Мне нужен её адрес. — Нет, — твердо. — Лиза. — Алекс, нет. — Мне срочно нужны исходники для презентации. Это уже начинает быть странным. — Поверь, с ней всё… относительно в порядке. Но адрес я тебе не дам. И ей сейчас точно не до работы, — последнее она добавила тише, но настойчиво. — Почему? Что значит "не до работы"? Она что, при смерти? — Алекс подался чуть вперёд. — Перестань, — Лиза отступила на шаг, её голос стал строже. — Я сказала "нет". Если так волнуешься по работе — иди к Максу. Пусть он связывается с ней как руководитель. По протоколу. Третьяков скривился: — Макс на встрече. — Тогда я не знаю, чем тебе помочь, — Лиза пожала плечами, её взгляд скользнул мимо него. — Ана так и не нашлась? — Даня появился у кофемашины, с любопытством посмотрел на Лизу, потом на хмурого Алекса. — А вдруг у неё отравление? У меня так раз было после «Четырех сыров», я два дня с унитаза не слезал! Лиза фыркнула, Алекс с досадой ткнулся лбом в раскрытую ладонь, чувствуя, как остатки его самообладания начинают испаряться под напором этого щенячьего энтузиазма: — Когда я говорил, что тебе нужно быть попроще в общении, я не это имел ввиду. — Да ладно тебе, я ж помочь хочу! — Даня подошёл ближе. — А может, у неё просто… интернет отключили? У меня так было, когда я за квартиру забыл заплатить! Может сгонять проверить? Я был у неё дома как-то раз, привозил ей планшет… Но адрес… — он задумчиво потёр лоб. — У меня с этим… ну, ты знаешь… — Топографический кретинизм, я догадался, — процедил Алекс сквозь зубы. — Во-во! Там такой дом длиннющий, как китайская стена, подъездов сто штук… Я номер квартиры точно не помню. И номер дома… Кажется, что-то на тридцать… Два? Шесть? Восемь? Короче, бесполезно. Проще заблудиться. Лиза слушала это с лёгкой улыбкой, её взгляд снова вернулся к Алексу. — Ну вот видишь, Третьяков. Судьба против, — сказала она с фальшивым, почти издевательским сочувствием. — Кажется, придется тебе просто… ждать. Слово "ждать" ударило, как пощёчина. Ему нужен был воздух. И никотин. Срочно. Алекс молча развернулся, толкнул стеклянную дверь и вышел на холодный офисный балкон, оставив Лизу и Даню в недоумении. «Судьба против…» — пронеслось в голове. Да плевать ему было на судьбу. Его бесило ощущение собственного бессилия. Лиза – стена. Даня – ходячее недоразумение. Он зашёл в тупик, и от этого осознания злость сменилась холодной, вязкой фрустрацией. Руки дрожали, когда он чиркнул зажигалкой. Первая затяжка – глубокая, до боли в груди. Вторая, полегче, принесла лёгкое головокружение. Третья - долгожданное расслабление. Через стекло балконной двери, в проёме кабинета кадровиков, он заметил знакомый силуэт. Юля смеялась, разговаривая с кем-то по телефону, кокетливо накручивая локон на палец. Алекс затушил сигарету о перила не докурив и половины. План созрел мгновенно. Холодный. Циничный. И единственно верный. Если главная дверь заперта, а чёрный ход бесполезен, значит, нужно просто найти того, кто с радостью отдаст тебе ключи. Он вошёл в HR-отдел, на ходу сменив выражение лица с угрюмо-сосредоточенного на лёгкую, обаятельную полуулыбку. Это было почти как включить нужный режим на RedRoom. Маска, которая всегда работала безотказно. Юля сидела за своим столом, бастионом корпоративных правил и невысказанных симпатий. Наградила вошедшего игривым взглядом поверх монитора. — Алекс! С таким лицом обычно приходят увольняться. Он лениво опёрся плечом о дверной косяк, скрестив руки на груди и выдавил из себя ещё одну улыбку. — Думал, как можно спасти этот унылый вторник. Решил, зачем пить кофе в одиночестве, когда здесь есть такая приятная компания. Она кокетливо фыркнула, её щеки чуть заметно порозовели. — Ой, ну что ты. Я думала, ты слишком занят пропажей Романовой. — А что с ней? — Алекс постарался изобразить лёгкое удивление, смешанное с досадой. — Да, я только от Лизы узнал, что её нет. Заболела, наверное? Из-за неё теперь весь день кувырком. Макс в отъезде, клиенты названивают... — Ох, у вас там совсем завал, да? — Юля одарила его сочувствующим взглядом. — Ты не представляешь насколько, — он вздохнул, теперь играя роль уставшего, но ответственного героя. — Может ты дашь её адрес? Я подъеду, заберу исходники с её ноута, чтоб Макс мне башку не оторвал. Поможешь мне? Спасёшь от этого рабочего ада? Он смотрел ей прямо в глаза, вкладывая максимум искреннего беспокойства за проект и лёгкой, мужской беспомощности. Юля на мгновение заколебалась, её взгляд метнулся на монитор, потом снова на него. — Ну, вообще-то, это конфиденциальная информация, Алекс… — Я знаю, — его голос стал ещё тише, почти шёпотом. — И я бы никогда тебя не попросил, если бы ситуация не была критической. Это же не личное дело. Просто адрес. Я бы попросил Макса, если бы он не уехал. Ты спасёшь не только меня, ты спасёшь весь проект. И, возможно, саму Ану, если она там одна и ей плохо. Пожалуйста. Девушка смотрела на него несколько секунд. Её женское любопытство и длительная симпатия боролись с корпоративными правилами. Борьба была недолгой. — Ох, Третьяков… — Юля с преувеличенной усталостью вздохнула. — Можешь же быть невыносимо обаятельным, когда тебе нужно. Это так предсказуемо. И так бесит. — Значит, сработало? — он позволил себе легкую, победную усмешку. — К сожалению, — она криво улыбнулась в ответ, взяла стикер и ручку. Написала адрес. Медленно, словно взвешивая каждый символ, но уже без колебаний. Протянула ему. — Держи, спасатель. Но если что – я тебе ничего не давала. — Договорились, — Алекс забрал желтый бумажный квадратик, и его улыбка стала абсолютно искренней. — Спасибо, Юль. Ты удивительная.

***

Путь до её района занял около часа на машине. Типичный спальник. Серая многоэтажка пряталась в утреннем тумане. Стандартная металлическая дверь с домофоном была ожидаемо заперта. Кода он, разумеется, не знал. Пришлось встать под козырьком подъезда и ждать. Минут десять неопределенности, под аккомпанемент капель, срывающихся с жестяной крыши. Вдыхая промозглую сырость и сигаретный дым из окна наверху. Мимо прошла пара хохочущих подростков. Следом мужчина с портфелем, свернувший к соседней двери. Наконец, со стороны гаражей неспеша подошла старушка с маленькой трясущейся собачкой, поднесла магнитный ключ к двери. Алекс проскользнул в узкий проём за её спиной, бросив не глядя короткое: «Спасибо». Захлопнувшаяся дверь отрезала уличный шум. Коридор встретил затхлым запахом старости и чужих обедов. Лифт оказался медленным, скрежещущим. Он стоял перед нужной дверью уже минуту. Может, две, прислушиваясь. Квартира выглядела как любая другая. Скучная, молчаливая. Поднял руку и стукнул. Тихо. Неуверенно даже для него. Потом ещё раз. Выжидающе. Ноль. Тишина. Как в офисе. Как в чатах. Алекс не верил в версию с больничным. Убедил себя в абсурдности этой теории, пока торчал в бесконечной пробке на центральном проспекте. Не верил в логичные причины её молчания. Он был уверен, что она прячется из-за поцелуя. Избегает последствий, не способная открыто признать, что первая сдалась. Он вытащил из кармана куртки телефон, отыскивая в контактах номер. Ана Романова — даже здесь фамилия бесила. Такая правильная. Такая гордая. Такая... неподходящая пятничному укусу. Секунда напряжённой тишины, гудки в трубке... И тут же, почти синхронно, сквозь толщу двери донеслась ответная реакция — приглушённая, чуть искажённая стеной знакомая мелодия её рингтона. Три, четыре гудка — а потом резко оборвалась. Она сбросила звонок. Или просто дала ему отзвучать. Не важно. Главное — Ана была дома. И почти сразу за этим подтверждением — тихий шорох за дверью. Еле слышный скрип половицы, будто кто-то замер на месте, а потом сделал осторожный шаг в сторону. Она не просто слышала. Сознательно игнорировала его звонок. Злость вспыхнула мгновенно, обжигающей волной смывая остатки тревоги. Злая, унизительная ярость от того, что она, находясь в паре метров от него, делала из него идиота, топчущегося под дверью. Алекс снова постучал, но уже кулаком. Громче. — Ана! Я знаю, что ты дома! Открывай! — Это уже не смешно! Мы взрослые люди! У нас есть работа, чёрт возьми! И потом... – его голос дрожал от плохо сдерживаемой обиды. – Я не настолько хреново целуюсь, чтобы прятаться! Открывай дверь! Он слышал только собственное тяжёлое дыхание. И тишину за дверью. — Открывай! – рявкнул он, теряя остатки терпения. – Или я подниму на уши всех соседей! И тебе, я думаю, это не понравиться! Он уже собирался снова стукнуть, когда замок громко щёлкнул. Дверь дёрнулась внутрь и на пороге появилась Ана. С растрепанными волосами. В растянутой пижаме с мелкими вишенками. Лицо в крапинку – красные, припухшие пятна покрывали лоб, щёки, подбородок. Глаза мутные, воспаленные. Голос охрипший, слабый. — Чёртов придурок, – прошипела севшим голосом. – Я не прячусь. У меня... ветрянка.

***

Зуд начался в воскресенье утром. Сначала просто что-то легко и назойливо раздражало, где-то там, на шее, по линии роста волос. Ана с досадой отмахнулась, мельком подумав, что пора наконец-то сменить дорогой, но, видимо, уже надоевший коже шампунь. К вечеру стало ощутимо хуже. К неприятному зуду добавилось противное чувство ломоты во всём теле, и какая-то свинцовая, непонятная слабость. А потом точки. Много маленьких, но очень заметных точек. Красные, чуть припухшие, невыносимо, до сумасшествия, чешущиеся. Сначала на плечах. Потом на спине. Кажется, они расползались по её телу с каждой минутой. Она стояла перед большим зеркалом в ванной, дрожащими, непослушными пальцами осторожно касаясь этих новых, внезапно появившихся высыпаний. Это совершенно точно была не аллергия. И не укусы насекомых. Слишком уж… характерно они выглядели. «Вот, блин... Сестра только что написала, у Лёвы ветрянка» Простые, ничего не значащие тогда слова прозвучали у в голове, как самый настоящий, окончательный и не подлежащий обжалованию приговор. Лёва. Ветрянка. Этот маленький засранец всё-таки умудрился поделиться с ней не только любимыми машинками, но и этим. Нет. Нет, нет, нет. Этого просто не может быть! Она же наверняка болела ею в самом глубоком детстве? Должна же была болеть! Абсолютно все нормальные люди болеют ветрянкой в детстве! Ана набрала на телефоне номер мамы. Короткие, размеренные гудки в трубке казались ей сейчас бесконечными. — Мам, привет… – её голос предательски дрогнул. – Слушай… а ты случайно не помнишь… я в самом детстве… ну, ветрянкой болела? Ну, вот когда была совсем маленькая? — Ветрянкой? Ой даже и не знаю… Вроде бы нет… А может, и да? Не помню, если честно. А что случилось? Сердце буквально рухнуло куда-то в область пяток. Мамино «не помню» было гораздо хуже, чем твёрдое «нет». Это была та самая убийственная неопределенность, которая при такой характерной сыпи и уже намечающейся температуре означала для неё только одно. Полный, абсолютный провал. — Да так… ничего особенного… это у знакомых вот ребенок заболел, вот я и подумала… – Ана как-то скомкала свой ответ, чувствуя себя сейчас последней, непроходимой идиоткой. – Ладно, мам, всё, я тебе потом обязательно перезвоню, пока. Она убрала телефон и снова с ужасом осмотрела себя в зеркале. Красные точки, которые уже совсем скоро обещали превратиться в отвратительные волдыри, нагло расползались по всему телу. «Идеальный образ для стрима на RedRoom, – с мрачной иронией подумала она. – Категория: "Отчаяние, безысходность и зелёнка". Lexx точно оценит». Лихорадка уже начинала брать своё. Да, это была не просто какая-то там сыпь. Это была она. Ветрянка. Во всей своей беспощадной красе. Вместо обдумывания рабочей стратегии после звонка с клиентами, вместо отчаянных попыток разобраться в хаосе чувств к Алексу, вместо долгого созерцания его фотоотчета – она получила вот это. Нелепую, унизительную детскую болезнь. Которая одним махом превращала её из крутого дизайнера, из загадочной и дерзкой «Вишенки» в жалкое, пятнистое, чешущееся чудовище. Голова болела так, будто кто-то очень усердный пытался прорубить себе путь к свободе сквозь её череп, причем обычной столовой ложкой. Каждый нерв отзывался тупой, ноющей болью. Глаза не открывались полностью, постоянно слипались, а веки чесались так сильно, что хотелось вырвать все ресницы с корнями. Воздух в спальне казался густым и приторно-сладким от сиропов и микстур, которыми она так отчаянно пыталась спастись ночью от температуры и зуда. Любимая пижама противно, до тошноты, липла к разгоряченному телу, вся пропитанная потом и вонючей антигистаминной мазью. Каждая, даже самая незначительная, попытка пошевелиться отзывалась новой, ещё более невыносимой волной зуда, который, казалось, проникал до самых костей. А температура мерещилась живым, злорадным существом: она дышала прямо в ухо обжигающим воздухом, грызла суставы, и качала на бесконечных волнах лихорадки, делая окружающую реальность похожей на какой-то очень дурной, затянувшийся, психоделический сон. Ана с огромным трудом потянулась к своему телефону, одиноко лежащему на тумбочке. Экран тут же мигал в ответ многочисленными за день уведомлениями. Семь пропущенных звонков. Три от Лизы. Три от Макса. Вероятно, по работе или просто из беспокойства. И... один от… Алекса? Она до боли зажмурилась, почти до крови прикусив губу. — Только не сегодня… пожалуйста… только не ты… Сил не осталось. Ни на то, чтобы отвечать. Ни на то, чтобы думать. Ни на то, чтобы вообще как-то существовать в глазах посторонних. Особенно в его глазах. — Просто… просто выжить, — пересохшими, потрескавшимися губами прошептала в пустоту. — А потом — исчезнуть. Нафиг всё это. Нафиг эту дурацкую работу, и тупую игру “Кто кого”. Тишину её вынужденного лазарета разрушил стук в дверь. Один. Потом второй. Тихий. Нерешительный. Выжидающий. Девушка на мгновение замерла, инстинктивно прижимая холодный телефон к горячей груди. Пульс участился на этот раз не от температуры, а от внезапного, почти животного страха и полного недоумения. Стук в дверь неожиданно усилился. Телефон в руке взорвался громкой мелодией поп-хит из восьмидесятых. — Блядь, – почти беззвучно выдохнула она, — Умоляю, только не сейчас. Ана с огромным трудом приподнялась с дивана, вытерла горячий пот со лба тыльной стороной ладони. Пошарила по полу ногой в поисках тапок, потом с досадой бросила эту затею – всё равно дверь красиво не откроешь, и никакие, даже самые изысканные, тапки не спасут её от позора. Мысли панически метались. "Какого чёрта он вообще здесь забыл? Как он нашёл её адрес?" Стук в дверь стал ещё громче. Настойчивее. И его голос – теперь уже отчётливо слышный даже через толстую входную дверь, пропитанный неприкрытым раздражением. — Ана! Я совершенно точно знаю, что ты сейчас дома! Открывай немедленно! Она замерла посреди коридора, прислонившись спиной к холодной стене, совершенно не в силах сдвинуться с места. — Это уже не смешно! Мы взрослые люди! У нас есть работа, черт возьми! И потом... – его голос стал еще громче, в нем теперь отчетливо зазвучали сталь и почти прямая угроза. – Я ведь не настолько хреново целуюсь, чтобы прятаться! Открывай дверь! "Прятаться?! Ты это сейчас серьезно?! Ты действительно думаешь, что я... что я боюсь тебя или какого-то там твоего поцелуя?!" Ана рывком, почти не чувствуя под собой ног, шагнула к двери, уже не ощущая ни слабости, ни зуда, ни тупой боли во всём теле – только чистую, концентрированную, кипящую в венах злобу. Она дёрнула тяжёлую створку на себя с такой силой, что та с оглушительным грохотом ударилась о стену. На пороге стоял Алекс. Напряжённый до предела. С мрачным, враждебным взглядом, который совершенно точно не сулил ей ничего хорошего. — Чёртов придурок, – прошипела охрипшим голосом, – Я не прячусь. У меня... ветрянка. Она смотрела, как его уверенное, разъяренное лицо на мгновение застывает, а потом медленно, по кадрам, меняется, проходя все возможные стадии от полного шока и абсолютного недоумения до окончательного осознания того, каким же полным, непроходимым идиотом он сейчас, должно быть, выглядел со стороны.

***

Прежде чем его шок успел оформиться во что-то членораздельное, Ана попыталась захлопнуть дверь обратно, отрезая его от своего позора. Но Третьяков вовремя выставил ногу, блокируя движение, его взгляд замер на её пятнистом лице. Алекс толкнул дверь увереннее, не ладонью, а плечом, всем весом. Она стояла посреди коридора – лохматая, в мятой пижаме с мелкими вишенками (ироничная деталь, которая сейчас казалась издевательством). На лице застыла смесь злости, стыда и лихорадочной усталости. — Пошёл вон, – прошептала она, голос был слабым, не способным передать всю ярость и стыд. Ана отвернулась, не в силах выдержать его изучающий взгляд. – Я заразная. Я страшная. Я… я просто… уходи. Алекс подошёл ближе, переступая порог, не торопясь. Каждое его движение было спокойным, обдуманным. Он не проявлял брезгливости или страха. Просто смотрел. Прямо. Тихо. Оценивающе, как будто это была очередная головоломка. — Я болею, Алекс, — её голос дрогнул, в нём появилась мольба, отчаянная попытка использовать единственное логическое объяснение своего состояния и его необходимости уйти. — Это не выглядит как в кино. Это… отвратительно. Я не хочу, чтобы ты меня такой… видел. Уходи, пожалуйста. — Не уйду. Он остановился перед ней. На расстоянии вытянутой руки: — Меня не смущает, то как ты выглядишь сейчас, — его голос был ровным, лишённым осуждения или жалости. Это была констатация факта. — Через 2 недели снова будешь красивой. Снова? Ана моргнула, поднимая на него мутный взгляд, не поверив услышанному. Он сделал ещё шаг, сокращая дистанцию. Его спокойствие действовало на неё почти гипнотически. Алекс не кричал, не злился больше, не пытался выяснять отношения. Он просто… был здесь. Девушка опустила глаза, чувствуя, как последние остатки сопротивления тают под его напором. Он не вёл себя как спаситель. Он вёл себя как человек, который просто принял решение. И не собирался его менять. — Алекс… ты же можешь заразиться… — прошептала она, в последней, слабой попытке апеллировать к логике. — Я болел в детстве, — он ответил так же обыденно, словно обсуждая погоду. — Где руки помыть?

***

Ана слабо махнула рукой в сторону ванной. Алекс прошёл мимо неё, двигаясь по квартире как у себя дома, впитывая атмосферу. Коридор свернул, открывая вид на небольшую гостиную, залитую мягким светом настольной лампы, шторы были плотно закрыты не пропуская дневной свет. Стены украшали акварельные рисунки и эскизы – его взгляд выхватил несколько сюжетов, показавшихся знакомыми. Полки были заставлены книгами – не только профессиональными, но и художественной литературой, старыми альбомами. Диван выглядел невероятно мягким с множеством цветастых подушек разных форм и текстур. Он аккуратно прикрыл за собой дверь ванной. Простая, без лишнего глянца, но тёплая во всех смыслах. Взгляд зацепился за стройный ряд красивых флаконов на полочке над раковиной. Пузатые, матовые, с потёртыми этикетками и капельками воды на стекле. Между ними притаилась небольшая свеча в керамической рюмке, рядом — пучок сушёной лаванды, связанный тонкой бечёвкой. Алекс провёл пальцем по краю одного из флаконов — узкое стекло, с простым шрифтом на французском. Открыл крышку. Поднёс к носу. И замер. Ваниль. Запах, который мягким шлейфом витал в воздухе, когда она проходила мимо. Когда наклонялась над его плечом. Когда он не мог перестать думать. Алекс закрыл флакон, аккуратно поставил на место. Посмотрел на тюбик мази у раковины — белый, с яркой полоской. След ветрянки. След боли. Он вернулся в коридор и заглянул на кухню. Маленькая, угловая, но не унылая. На подоконнике стояли горшки с цветущими орхидеями. На холодильнике не было ни одного туристического магнита. Только аккуратно приклеенные стикеры с короткими заметками и небольшие карикатурные рисунки. На столе — тарелка с высохшими остатками пиццы и две грязные чашки. Болезнь вносила беспорядок, но даже сквозь бардак проглядывало что-то тёплое и живое. Алекс открыл форточку в гостиной, впустил немного холодного воздуха. На журнальном столике нашёл бумажный пакет, понюхал содержимое, скривился и выкинул в мусорное ведро. В раковине лежали ещё чашки, ложка с засохшим мёдом. Он вымыл посуду. Нашёл маленький заварник с остатками чая, понюхал, скривился ещё больше. Вылил. Заварил чай заново. Без комментариев. Без пафоса. Просто делал. Наводил элементарный порядок, словно это была самая обычная вещь в мире – приехать к больной коллеге, которая тебя поцеловала и избегала, и перемыть ей всю посуду. Ана добрела до гостиной и рухнула на диван. Он нашел её там, завернутую в плед, с градусником подмышкой. — Температура, кстати, почти сорок, – прокомментировал он, изучив шкалу, возвращая ей термометр. Голос был будничным, без лишних эмоций. – Поздравляю, ты официально горишь. — Спасибо, доктор, – проворчала она, её голос по-прежнему звучал слабо. – Можешь вызвать пожарных. — Ветрянка не самое страшное, что могло случиться, – сказал он, присаживаясь на край дивана, пытаясь придать голосу максимальную непринужденность. – Пройдёт. — Я покрыта сыпью буквально везде и не мыла голову два дня, – пробормотала она, спрятав лицо в ладонях. — А я в десять лет притащил домой вшей, – спокойно продолжил Алекс, словно это было совершенно равнозначно ветрянке. – Прямо из лагеря. Родители были “счастливы”. Полный набор. Затылок чесался так, будто там поселилась бригада строителей с отбойными молотками. — Алекс… – в её голосе проскользнуло что-то вроде шока. — Не перебивай, – парень чуть улыбнулся, – Это драматическая история. Мы жили тогда в однушке. Отец был в очередной командировке. Мама — в шоке, чуть не плакала. Я — счастливый, загорелый, чесался как дворняга. — О, Господи, – Ана застонала, но уже, кажется, не от боли. — А потом, – он покачал головой, – приехала бабушка. Божий одуванчик с железной хваткой. Намазала мне голову едкой серой жижей, пахло отвратительно, я думал мне разъест ноздри – надела целлофановый пакет, туго завязала и велела сидеть два часа. — И ты… – в её голосе уже слышалось предвестие смеха. — Я сидел, – подтвердил Алекс. – В центре комнаты. Как новогодний подарок в целлофане. Отец по приезду кричал на маму, почему налысо не побрили… — И никто не смеялся? – спросила она, и голос уже дрожал от сдерживаемого смеха. — Бабушка, – он посмотрел на неё, и вот тут в его глазах мелькнуло что-то мягкое. – До слёз хохотала. Сказала, что я "прошёл боевое крещение". Я не понял, что она имела ввиду, но тогда поверил. Девушка хохотнула, и тут же поморщилась. Щёки свело, кожа неприятно натянулась. Смех превратился в болезненный стон. Он посмотрел на неё, уже без тени улыбки, спокойно и ровно. — Так что, твоя ветрянка — детский утренник по сравнению с моим торжественным обрядом инициации бензилбензоатом, — его тон был серьёзным, но в глазах было что-то... понимающее. — Вот. Чай. Пей. Пока горячий. Алекс протянул ей чашку. Она взяла её дрожащими, пятнистыми руками. Он сделал глоток своего чая. Тишина после его истории и её смеха была другой – не напряженной, а... наполненной чем-то новым. Он наблюдал за ней, за тем, как она, завернувшись в плед, медленно сделала глоток. Третьяков отставил пустую чашку и посмотрел на часы. — Мне пора, — сказал он, его голос снова стал более деловым, но без прежней резкости. Ана слабо кивнула в ответ. — Кстати, — добавил Алекс, — Мне нужны твои последние правки по текстурам. Оригиналы. Макс говорил, они у тебя на компе. Можешь не напрягаться, я сам могу скинуть себе с твоего ноута. Просто покажи, где он. — Не надо! — выпалила она громко. Голос сорвался на какой-то отчаянный хрип. Он замер, чуть приподняв брови, удивлённый такой бурной реакцией. — Опа. — произнес Алекс, его взгляд стал внимательным, изучающим. — А это что сейчас было? Ана села, резко, несмотря на слабость. Плед сполз. В глазах читалась неподдельная паника. Чистый, животный ужас. Её лицо, красное и пятнистое, стало ещё бледнее там, где не было сыпи. — Просто… он разряжен, — залепетала она, лихорадочно соображая. — И… я не уверена, что там всё сохранилось в финальной версии. Я потом… — она судорожно вдохнула, пытаясь восстановить контроль. — Позже скину. Сегодня, как только температура спадет. Обещаю! Алекс смотрел на неё, прищурившись. Пытаясь прочесть что-то в её лице, искаженном страхом, который не вязался с простым запросом файлов. — Там что? — его тон стал мягче, но глаза оставались острыми. Он явно недоумевал. — Ты боишься, что я увижу, как ты смотришь… видео, где собаки спасают котят? Или… Он наклонился чуть ближе, и в его глазах мелькнула искорка понимания. Неправильного понимания. — ...Порнхаб? Хочешь, угадаю категорию? — Алекс! — её голос был полон ужаса, но не от его шутки, а от осознания того, как недалеко от истины его догадки. Паника не исчезла, но смешалась с новым слоем абсурда. Лучше пусть думает про порно. Он усмехнулся. Улыбка была искренней, беззлобной. Он явно считал, что угадал источник её страха и теперь пытался его развеять. — Не бойся, Романова, — его тон был успокаивающим, почти нежным, но без слащавости. Это было просто уверенное принятие реальности. — Я не осуждаю. Все смотрят. Так что... не парься. Ана зарылась лицом в плед, чувствуя, как жар приливает к щекам. От стыда? От страха? От абсурда ситуации? От того, что он так спокойно реагирует на её панику и сыпь, но совсем не понимает истинную причину первой. — Господи, ты невыносимый, – пробормотала она в ткань. Алекс огляделся. Увидел графин с водой на столе, взял его. Наполнил её стакан, стоявший на тумбочке рядом с диваном. Посмотрел на упаковку жаропонижающего, лежащую рядом с градусником. Взял одну таблетку, протянул ей. — Выпей, – сказал он просто. – Температура слишком высокая. Она послушно взяла таблетку ибупрофена, запила водой. Молча. Наблюдая за ним сквозь мутную пелену температуры и шока. Он не говорил лишних слов. Просто делал то, что казалось необходимым. Без героических поз. Без жалости. Просто... заботился. В своей странной, не сентиментальной манере. Алекс постоял рядом с диваном ещё минуту. Неловкая тишина больше не давила, она просто была. Наполненная присутствием другого человека в её маленьком, болезненном мире. Он выглядел спокойным, собранным, как будто всё это было для него обыденностью. Человек, который не испугался её гнева, её болезни, её вида, и который вместо выяснения отношений или побега, просто принёс ей воду и таблетку. — Ну, я, пожалуй, пойду, — сказал он наконец, его голос был тихим. — Тебе нужно отдыхать. Сообщи Лизе, или мне, если станет хуже. Ана неуверенно кивнула в ответ, слишком потрясенная его спокойствием и заботой, чтобы говорить. Он повернулся, надел куртку. На секунду задержался у входа, оглянулся на неё. Потом вышел. Дверь за ним тихонько закрылась. Тишина вернулась. Наполненная привкусом жаропонижающего и запахом сигаретного дыма, который он оставил после себя. Ана лежала на диване, чувствуя, как таблетка начинает действовать, и смотрела в потолок. Он увидел. Остался. Помог. Ушёл. Не требуя ничего взамен. Не пытаясь разобраться. Просто принял ситуацию. В груди, там под сыпью, разливалось что-то тёплое. Не жар. Другое тепло. Нежность? Нет. Признательность? Возможно. Принятие. Ана потянулась за телефоном, открыла RedRoom. Нашла чат с Lexx. Сердце забилось чуть быстрее. Набрала два слова. И отправила. ты выиграл