RedRoom

Прошло пять дней, как Алекс появлялся в RedRoom. Пять невыносимо долгих, тягучих дней, за которые воздух в их небольшом опенспейсе, кажется, окончательно загустел, налился свинцом и перестал двигаться. Пять дней, как они работали в полном молчании, под единственный, уже сводящий с ума аккомпанемент гудения компьютерных кулеров и редких, оттого кажущихся оглушительно громкими, щелчков мышек. Не было больше ни его едких насмешек, ни его же внезапных, почти случайных, но таких волнующих касаний, от которых у Аны каждый раз перехватывало дыхание. Того хрупкого, негласного перемирия, которое они каким-то чудом умудрились выстроить в тот день, вместе приглядывая за маленьким Лёвой, тоже больше не осталось. Оно рассыпалось в мелкую, серую пыль, и всё снова вернулось в свою привычную, изматывающую колею напряжённой, выверенной до миллиметра нейтральности — слишком уж аккуратной, слишком показной, чтобы быть настоящей. Даня, их бессменный громоотвод и главный генератор случайного офисного смеха, как назло, с самого начала недели свалился с гриппом. Никто больше не шутил про "токсичный розовый" в новом клиентском брендбуке, не устраивал внезапные рейды на Анины запасы шоколадных конфет, не рассказывал идиотских, но таких забавных историй из жизни своего вечно голодного кота. Никто не разряжал эту медленно, но верно закипающую в замкнутом пространстве пустоту, и вынужденное отсутствие третьего — живого, громкого, абсолютно нормального — только еще рельефнее и безжалостнее подчёркивало, насколько напряжённым было их с Алексом вынужденное сосуществование. Ана застыла, стараясь не выдать себя ни малейшим движением. Её взгляд скользнул по неподвижной фигуре Алекса. Он сидел вполоборота, подперев кулаком подбородок, сосредоточенно вглядываясь в выверенные до пикселя линии и отступы Фигмы на мониторе. На лице — та же ледяная, почти мёртвая отстранённость, напряжённые желваки, ставшие за последние дни пугающе привычными. Третьяков устало потёр переносицу, несколько раз моргнул и потянулся за банкой "Редбулла". Под глазами — тёмные, резкие тени. Он выглядел не просто уставшим — в нём сквозила та особая, глубокая зажатость, что появляется только после нескольких бессонных ночей подряд. Чуть сутулые плечи, замедленные, вязкие, будто в киселе, движения. И этот пустой, выцветший взгляд, который подолгу цеплялся за одну точку. Он не разговаривал с ней. Совсем. Не комментировал её последние правки по проекту. Только один раз за всё утро еле заметно дёрнул плечом, когда она негромко кашлянула, поперхнувшись кофе. И за эти бесконечные пять дней он ни разу — ни одного раза — не посмотрел прямо в её сторону. Не потому что не замечал. О, нет. Она кожей чувствовала его внимание — напряжённое, острое, как статическое электричество в пересушенном помещении. Он знал, что она здесь. Он просто... демонстративно не хотел смотреть. Он закрылся. В дверях дизайнерской возникла Лиза — как в хорроре, беззвучно, из пустоты. В руках — папка, набитая цифрами по какому-то тендеру. Ана успела лишь мельком взглянуть, прежде чем левый глаз предательски дёрнулся. — Привет, трудоголики, — устало, но с привычной ей иронией бросила она, сразу же ощутив эту непривычно тихую обстановку в кабинете дизайнеров. Её внимательный взгляд быстро скользнул от сосредоточенной (или просто делающей вид?) Аны к застывшей каменной статуей фигуре Алекса. — Макс только что просил меня скинуть последнюю итерацию по «ЭкоБьюти» всем участникам проекта в общий чат. Чтобы все были в курсе. — Уже давно там, — так же коротко, не глядя на неё, ответила Ана, но Лиза тут же уловила это едва заметное, но такое явное напряжение в голосе подруги. Пауза, повисшая в комнате, стала максимально неловкой. Лиза задержалась посреди кабинета, делая вид, что с интересом изучает новый мотивационный постер на стене, а на самом деле пыталась разглядеть и проанализировать невидимые силовые линии напряжения, которые так и вибрировали между двумя упрямыми дизайнерами. — У Лёвы температура. Уже второй день, — сообщила она вдруг, чуть громче, чем того требовала ситуация, изо всех сил стараясь, чтобы её голос звучал как можно более буднично, но с явным, почти нескрываемым прицелом на молчаливую фигуру Алекса. — Говорит мне вчера по видеосвязи: “Я не хочу есть этот дурацкий куриный суп, я хочу, чтобы ко мне пришёл супер Кот”. — Последнее слово Лиза произнесла с лёгкой, но такой многозначительной интонацией, все так же внимательно, исподтишка, наблюдая за реакцией Третьякова. Ана усмехнулась. Воспоминание о дне, когда племянник подруги так легко и непринуждённо смог очаровать обычно такого неприступного Алекса, было еще слишком свежим и болезненно контрастировало с их нынешней, буквально арктической заморозкой. — Вы его врачу показывали? — её голос был на удивление ровным, почти безразличным. — Да пока нет, сестра за ним наблюдает. Говорит, похоже на обычный вирус, — Лиза с деланым сожалением вздохнула. — Макс обещал дать отгул на завтра, если этот мелкий хулиган не поправится. Она снова бросила быстрый, оценивающий взгляд на Алекса — тот даже не шелохнулся, не дрогнул ни один мускул на его каменном лице, будто все слова про больного Лёву и забавное прозвище «Супер Кот» были для него совершенно пустым, ничего не значащим звуком. «Стена. Непробиваемая, ледяная стена», — мысленно констатировала Романова. — Ну, надеюсь, что у вас всё обойдётся, — добавила Ана вслух, тоже чуть громче, чем обычно, всё ещё отчаянно пытаясь пробиться через этот невидимый защитный барьер. Но никакой реакции снова не последовало. Алекс по-прежнему с каким-то маниакальным упорством гипнотизировал свой монитор, как будто действительно только там был ответ на все вопросы мироздания. Тишина снова сомкнулась вокруг них, став еще более плотной и невыносимой. Лиза, про себя хмыкнув этому показному упрямству, уже было развернулась к двери: — Кстати… Третьяков? — В её голосе вдруг появились совершенно новые, интригующие, почти заговорщические нотки. — Тебя там на входе кто-то очень настойчиво ищет. Такой высокий, симпатичный, с ухоженной бородой. Очень даже симпатичный, я бы сказала. Представился твоим другом. Хорошо одет, — Лиза сделала еще одну многозначительную паузу, явно подбирая нужные слова. — И выглядел он… ну, как-то слишком уж жизнерадостно, если честно. Прямо-таки сиял весь. Представился как "Глеб". И только тогда, на этом простом, ничего не говорящем Ане имени "Глеб", Алекс наконец-то поднял свою голову от клавиатуры. Молча. Она инстинктивно задержала дыхание, неотрывно глядя на движения парня за соседним столом. В его до этого совсем пустых серых глазах на короткое мгновение вдруг отчетливо обозначилось что-то живое. Удивление? Узнавание? Облегчение? — Спасибо, Лиза, — коротко бросил он, решительно поднимаясь со своего стула и прошёл мимо Аны — всего на полшага ближе, чем того требовало свободное пространство и обычная офисная дистанция, почти задев её плечо. Его взгляд скользнул сквозь неё, холодный и отстраненный, словно она была лишь частью интерьера, не заслуживающей внимания. Лиза перевела изучающий взгляд с шумом захлопнувшейся двери на совершенно ошарашенную Ану, и вопросительно, с явным намеком, изогнула правую бровь: — Ну, и? Ты ничего не хочешь мне рассказать?

***

Алекс толкнул дверь дизайнерской и вышел в коридор, ощущая спиной, как за ним медленно закрывается не только дверь, но и плотная завеса напряжения, висевшая в комнате. Он не торопился. Голос Лизы звучал слишком… взволнованно, слишком интригующе — чтобы поверить в «просто друга». Но, сделав пару шагов по пустому коридору, он внезапно замер. На полшага. На вдохе. Потому что тело узнало силуэт раньше, чем разум успел среагировать. Прямо напротив него, прислонившись плечом к стене, стоял мужчина. Высокий. Темноволосый. Щетина и густая ухоженная борода подчёркивали смуглый оттенок кожи. Контраст с Алексом был почти карикатурным: бледность против солнца, холод против жара. Его пальто — дорогое, чёрное, было расстёгнуто, будто он не считал нужным скрываться. Под глазами пролегли тени от долгого перелёта, но взгляд карих глаз оставался живым, с наглым блеском. — Серьёзно?.. — голос Алекса прозвучал глухо, чуть осипшим, как после затяжной простуды или молчания. — Ты, значит, всё-таки решил воскреснуть. — Я же обещал вернуться, — Глеб оттолкнулся от стены, и уголки его рта дрогнули в той самой — широкой, чуть кривой, до боли узнаваемой улыбке. Они сошлись на середине холла. Короткое, крепкое объятие — хлопок по спине, который заменял все вопросы и ответы: "рад, сука", "скучал", "потом расскажешь". — Чёрт, — Алекс отстранился, но не отошёл, всматриваясь в лицо друга. — Когда ты прилетел? Я ждал тебя через месяц, не раньше. — Сегодня утром. Прямиком из самолета — сюда. Без сна, без мозгов, но с чётким планом. — Глеб окинул Третьякова быстрым, цепким взглядом, который замечал всё — и морщинку между бровями, и напряжённые плечи, и лёгкую, едва заметную дрожь в пальцах. — План — напоить тебя до состояния, когда ты начнёшь говорить правду и ничего кроме правды. Паршиво выглядишь! Алекс только усмехнулся, устало потерпев переносицу: — Решил устроить похищение средь бела дня? Рабочий день еще не окончен. — Именно! — Глаза Глеба азартно блеснули. — Самый эффективный метод спасения от трудоголизма. Так что собирайся. Прямо сейчас. — Куда? — Куда глаза глядят и куда печень позволит. Пошли! Алекс на секунду прикрыл глаза, затем решительно кивнул. Какая уже разница. — Ладно. Только… погоди, куртку заберу. И рюкзак. — О, так мы ещё и твой "творческий гадюшник" оценим? Веди! — Глеб с энтузиазмом двинулся за ним к двери дизайнерской. Алекс снова толкнул дверь. Ана и Лиза одновременно подняли головы, удивлённые его скорым возвращением. Он быстро подошёл к своему стулу, схватил кожаную куртку, перекинутую через спинку, и поспешно сунул ноутбук в рюкзак. Глеб шагнул следом, не особенно церемонясь, окинул взглядом помещение и его обитательниц. Сперва — Ана. Собранная, чуть скованная, с этой подчёркнутой отстранённостью, за которой явно пряталась попытка выглядеть равнодушной. Она тут же вернулась к монитору, как будто не заметила его появления — слишком демонстративно, чтобы поверить. Потом — Лиза. Та, наоборот, не отвела взгляда. Смотрела прямо, с неприкрытым интересом, брови чуть приподняты, губы подрагивали, словно вот-вот расплывутся в знакомой, лучезарной улыбке. — Огромное человеческое спасибо, — протянул Глеб с обаятельной наглостью, кивнув в сторону Алекса, — что помогли разыскать этого засранца. Совместными усилиями мы спасли его от неминуемой участи — превратиться в офисный планктон. Лиза не смутилась — лишь чуть склонила голову и улыбнулась: — Всегда пожалуйста. Обращайтесь. Глеб усмехнулся, мельком скользнув взглядом по Ане — той самой, что демонстративно игнорировала их присутствие. — Пошли уже, спасатель, — пробормотал Алекс, перехватывая его за локоть и увлекая к выходу. — Ещё увидимся! — бросил Глеб через плечо, прежде чем друг втолкнул его в коридор.

***

Бар они выбрали старый, как их общая юность. Тот самый, где отмечали окончание школы, где запивали первую несчастную любовь Глеба, где казалось, что весь мир у их ног. С мягкими диванами, затёртыми до зеркального блеска столешницами и лампами, дающими тёплый свет, под которым даже пылинки в воздухе казались магией. За барной стойкой — мужчина в майке с выцветшим логотипом местной футбольной команды, похожий на завсегдатая, но с утомлённой грацией профи, знающего всех по именам и настроению. Где-то в углу играл блюз — тихо, сдержанно, в такт тяжёлым мыслям, что витали в воздухе. Глеб занял столик у стены — их привычное место. Устроился удобнее, поставил локти на стол, откинулся на спинку дивана и оглядел помещение с выражением человека, который, возможно, видел бары и более пафосные. Его работа Продакт-менеджером в крупной международной IT-компании предполагала командировки и общение с разным контингентом – но он давно не чувствовал себя настолько дома. Он вернулся в город после долгого отсутствия — и, может быть, теперь всерьёз и надолго. И это место было одним из немногих, что по-прежнему помнили его… Он задумчиво перевёл взгляд на Третьякова, устроившегося напротив — и улыбка тут же померкла. Алекс, который всегда был воплощением дерзкой харизмы — крашеный блондин, с продуманными татуировками, выглядывающими из-под рукавов и воротника, с парой аккуратных колец в ухе — сегодня выглядел так, что на него было физически больно смотреть. Двадцать лет дружбы. Двадцать лет, как он вытаскивал Алекса из всяких задниц — от драк за гаражами в пятнадцать до душевных провалов в двадцать пять. И сейчас, похоже, тот снова попал. Только на этот раз — глубже, чем когда-либо. — Ну что, – Глеб старался звучать непринужденно, – Традиции или эксперимент? — Всё равно, – голос Алекса всё ещё был с хрипотцой, – Главное – покрепче. — О, вот это мне нравится, – Глеб кивнул бармену. – Двойной бурбон для меня. А ему... – он сделал паузу, глядя на друга. – Что-то, что отправит в космос, но без посадки лицом в пол. Мы здесь надолго. Алекс уставился в одну точку на столе, будто пытаясь прочитать видимые ему одному символы на щербатой поверхности. Глеб наблюдал за ним, стараясь не давить взглядом. Выждал. Минуту, другую — давая шанс Третьякову заговорить первым. Но молчание лишь густело. — Когда это ты стал таким тихим страдальцем, а? Сам скажешь, что происходит, или мне начать играть в “я никогда не”, где первым ходом всплывёт история, как ты на школьной экскурсии напился портвейна и лез обниматься к училке по алгебре? Алекс фыркнул. Это не было смехом, даже не улыбкой, но взгляд чуть ожил, оторвавшись от стола. В нём мелькнуло что-то похожее на прежнюю искру. — С чего ты решил, что со мной что-то не так? — С того, как ты уставился в пустоту, но твоя башка гудит как трансформатор. С того, как та рыжая смотрела в монитор, будто оттуда вот-вот вылезет монстр, если она на секунду поднимет глаза. Но я готов поспорить, она точно знает, сколько раз ты моргнул. Сколько раз выдохнул. И, самое главное, с того, как ты, друг мой, король флирта и мастер сарказма, не сказал ей ни-единого-гребаного-слова. Я тебя знаю как облупленного вот уже двадцать лет. И сейчас ты не в порядке. Подошёл бармен, спасая Алекса от необходимости отвечать сразу. Поставил на стол два стакана. Один — с янтарным бурбоном. Второй — коктейль цвета чернил в тяжёлом низком бокале. Жидкость была густой, с еле заметным красноватым отблеском. Третьяков взял свой напиток, задержал взгляд на нём на секунду и залпом выпил половину. Поморщился, будто проглотил уксус, поставил обратно. И только тогда заметил тёмную вишню на дне бокала, но не стал комментировать. — Ты стал хуже пить, – констатировал Глеб. — Ты стал лучше замечать, – Алекс выдохнул, и этот выдох был долгим и тяжёлым. – Наверное, в этом и проблема. — Ладно. Давай так. Не про неё. Не про тебя. – Друг сделал небольшой глоток бурбона. – Про RedRoom. Алекс не сразу отреагировал. Он перевёл взгляд со стакана на Глеба. Как будто вспоминал, откуда это слово взялось в столь уютной, пропахшей прошлым атмосфере. Как будто эта часть его жизни была герметично запечатана и вдруг вскрыта. Потом вздохнул. Провёл рукой по лицу, стирая несуществующую пыль или усталость последних дней. — Я... не заходил туда пять дней. — Знаю. Я проверял. Алекс поднял глаза на Глеба. В них читалось полное недоумение, смешанное с подозрением. — Чего? — Я подписан. Пассивно. Не осуждай, – Глеб пожал плечами. — Ну, знаешь... старые привычки. Двадцать лет привычки подсматривать, что с тобой происходит, даже когда ты молчишь. Плюс, моя работа в IT даёт некоторые... возможности быть в курсе трендов. Даже таких. — … — Ты всегда был очень интересным зрелищем, Лекс. Но, не переживай, всё самое “интересное” я не видел, это твой личный фронт. Я туда не лезу. Алекс молча смотрел на свой стакан — на тусклое отражение барной лампы в тёмной, маслянистой глади коктейля. Пальцы беззвучно постукивали по холодному стеклу — будто бы случайно, но сбивчивый, нервный ритм выдавал его с головой. Глеб так же хранил молчание в терпеливом ожидании. Он слишком хорошо знал эту игру. Знал, что сейчас нельзя давить, нельзя задавать прямых вопросов. Ожидал чего угодно — едкой шутки, резкого вопроса, даже вспышки гнева. Обычно в такой затянувшейся паузе Алекс уже успевал выдать свое фирменное, саркастичное «И что теперь?», хмыкнуть, сыграть в полное равнодушие. Но вместо этого Третьяков потупил взгляд, и на его лице на мгновение появилось выражение, очень похожее на детский, такой несвойственный ему стыд. — Я... Я просто чувствую себя полным идиотом, — наконец глухо выдохнул блондин. Его голос прозвучал так, будто он с трудом прошел через толстый слой пыли и разочарования. — Я могу узнать почему? Или ты не готов делится? Я пойму, если... — Потому что… всё это, — Алекс неопределенно махнул рукой, и продолжил, — это уже давно не про стримы. То есть… поначалу всё так и начиналось. Ну, ты знаешь. Лёгкие деньги. Неплохой дополнительный заработок. А потом... а потом меня почему-то зацепила одна… Господи, это звучит так невероятно тупо, когда я говорю это вслух... Она... она просто сказала: «Нарисуй усы маркером». И я, блядь, пошёл и нарисовал. Для какого-то анонимного ника в чате. И в тот момент, когда я сидел с этими синими усами на роже, я понял, что мой хваленый «контроль» только что вышел покурить. И, кажется, до сих пор не вернулся. Он замолчал, ожидая чего угодно – насмешки, удивлённого "Ты серьезно?!", даже дружеского подкола, который бы позволил свести всё к шутке. Но Глеб просто смотрел на него несколько секунд, его лицо оставалось почти непроницаемым. А потом он медленно кивнул. Один раз. Это был не тот кивок, который говорил "я тебя понимаю". Нет, в его глазах всё ещё читалось лёгкое недоумение. Но это был тот самый кивок, который без слов говорил: "Я с тобой, брат. Какую бы дичь ты ни творил". И от этого простого жеста Алексу на мгновение стало легче. — И кто же она? — осторожно спросил друг. — Вишенка. CherryPie26. — Ты даже запомнил её ник, – это была не столько вопрос, сколько простая констатация факта. — Как будто я мог его не запомнить, — с горечью усмехнулся Алекс, впервые за весь вечер позволив себе расслабиться и откинулся на мягкую спинку старого дивана. Устало посмотрел в закопчённый потолок бара, будто там, в полумраке, ему было легче дышать. Дрожащая тень от лампы хаотично двигалась по его лицу, на мгновение пряча его глаза. — Она… она просто начала задавать мне вопросы. Без флирта и пошлостей. Просто… вопросы. И она играла со мной. Очень умно. С невыносимой поддёвкой. А потом... Потом в ход пошла какая-то грёбаная математика. Глеб хмыкнул, не сумев сдержать удивлённой улыбки. — Прости, что? Математика? — Она не просила снять майку. Она не кидала донаты с пошлыми просьбами. Она, сука, задвинула мне задачу Эйнштейна про пять домов и рыбку. В чате эротического стрима, Глеб! А я, как последний дебил, сидел и всерьёз пытался её решить! Потому что до неё никто не додумался бросить вызов моему мозгу, а не моему члену. Алекс снова сделал паузу. Отхлебнул из своего стакана. На этот раз – аккуратно, словно боясь расплескать не напиток, а собственные мысли. — А потом пошли вопросы… Не "какой у тебя размер?", а "о чем ты думаешь, когда кончаешь?". Не "покажи больше", а "если бы я попросила… ты бы мне позволил?". Она ковыряла там, где я сам к себе не лезу. Она ломала игру. — И ты, конечно же, на всё это повёлся, – спокойным будничным тоном произнёс Глеб. Не с упрёком. А просто как факт. — Я не то чтобы повёлся, брат. Я… Я просто, блядь, стал её ждать. Каждый вечер. Как придурок. Ждать, появится ли в чате её ник, чтобы она снова вынесла мне мозг. — Каждый вечер? Алекс молча кивнул. — А потом… Я просто… я сбежал со своего собственного стрима… Он замолчал, уставившись в пустоту перед собой. Глеб на мгновение замер, его лёгкая усмешка исчезла, уступая место напряжённой сосредоточенности. Он поставил свой стакан на стол — звук удара о дерево был коротким и резким, выдергивая из ступора. Тишина, повисшая между ними, была неловкой, звенящей. Алекс не двигался, только его пальцы сильнее сжали стакан. Взгляд был загнанный. Он всё еще ожидал шутки или упрека. — Ясно, — сказал Глеб глухо, его голос потерял всю свою иронию. — Значит, вот так. Он подался вперед, сцепив пальцы на столе, его взгляд стал жёстким, почти деловым. Он не собирался жалеть друга. Он собирался его вытаскивать. — И ты понятия не имеешь, кто она? — Нет, — глухо выдохнул Алекс, не поднимая взгляда от своего стакана. — Тогда слушай сюда, — Глеб подался вперёд, его голос стал резким, полностью выбиваясь из расслабленной атмосферы бара. — Я могу выяснить, кто твой Вишневый пирожок. У меня есть возможности. Алекс вскинул голову. Его зрачки на мгновение расширились, в них плеснулся неприкрытый страх, смешанный с каким-то болезненным любопытством. Он выглядел как человек, которому только что предложили дозу, зная, что он в завязке. — Не лезь, Глеб, — прошипел он, его голос был напряженным. — Ты, видимо, очень плохо знаком с политикой этой платформы. Это невозможно. И… и незачем. Что это изменит? — Всё! — отрезал Глеб. — Это изменит всё! У тебя будет имя, лицо, реальность! А не эта херня, в которой ты сейчас варишься и которая тебя изнутри сжирает! Алекс с силой сжал кулак под столом. Потом резко, почти с вызовом, покачал головой. — Нет. Глеб откинулся на спинку дивана, шумно выдохнул, понимая, что пробить эту стену сейчас не получится. Он на мгновение прикрыл глаза, а когда открыл их снова, его взгляд был уже другим – таким же жёстким, но направленным в другую точку. Он видел разрозненные куски этого пазла: одержимость друга анонимным ником, его странное напряжение в офисе, ту колючую рыжую девушку… — Ладно. Проехали с Вишенкой, — сказал Глеб, меняя тактику. — Тогда объясни мне про ту, другую. Твою коллегу. Что, блядь, происходит между вами? Потому что то, что я видел в вашем офисе, — это не просто рабочая неприязнь. Там звенит так, что стёкла дрожат. Алекс весь подобрался. Его показное безразличие мгновенно испарилось, сменившись глухой, почти враждебной обороной. Он стиснул челюсти, его татуированные пальцы впились в край стола. — Ана? Ничего, — отрезал он. — Ничего между нами нет. Она считает, что я хочу занять её место. И поэтому… она меня ненавидит. — Ненавидит? — Глеб скептически прищурился, глядя прямо в глаза другу. — Ты уверен, что это называется "ненависть"? Алекс отвёл взгляд. Его пальцы снова начали нервно выстукивать по столу сбитый ритм. — Я это чувствую. Она… она другая. Не такая, как все. Не смеётся над моими шутками, когда другие уже готовы лечь от смеха. Она смотрит на меня так, будто я ей должен денег. Она видит… — он осёкся, — ну, ты понял. Видит то, что я не показываю. И это вымораживает. Или… я уже хер знает, что это. Он замолчал, снова погружаясь в свой внутренний ад. Две женщины. Одна – дерзкая, умная, почти нереальная загадка в сети. Вторая – колючая, талантливая, абсолютно реальная головная боль в офисе. И он, запутавшийся между ними, не желающий признавать то, что Глебу уже казалось почти очевидным. — Может ты боишься, что Ана и есть твоя Вишенка? – спросил Глеб вкрадчиво, нанося точный, выверенный удар. — Бред, — Третьяков тут же отсёк все догадки. Резче, чем было нужно. Слишком резко. — Тогда ты хочешь, чтобы это была именно она? – поправил Глеб, и это прозвучало уже не как вопрос, а как диагноз. — Это было бы слишком… — начал Алекс, но не договорил, его голос сорвался. — Слишком опасно, — закончил за него Глеб. Он отпил свой бурбон, поставил стакан на стол с глухим стуком. Посмотрел на друга прямо, без тени иронии. — И ты, идиот, кажется, именно этого и ищешь. Опасности.

***

Проклятый дизайн-проект. Она пыталась. Честно. Курсор равнодушно мигал на пустом белом холсте. Ана с силой сжала мышку, пытаясь заставить себя перетащить хотя бы один элемент. Пальцы не слушались. «Его глаза. Серые. Холодные.» Она тряхнула головой, отгоняя наваждение. Открыла бриф. Цифры, буквы, ключевые слова. "Аутентичность", "честность", "эмоция". Пустой звук. Все слова превратились в белый шум на фоне одной-единственной мысли, которая, как заевшая пластинка, крутилась в голове с самого утра. Она запала. По-настоящему. До дури. До отчаяния. Ана резко дёрнулась, едва не расплескав чай. По телу прошла горячая, обжигающая волна, заставляя низ живота сладко и мучительно сжаться. К чёрту. К чёрту всё. Эта мысль была не новой, но сегодня она прозвучала с оглушающей, беспощадной ясностью. Не просто "зацепил". Не "интересен". А именно так — по-глупому, по-подростковому, до тошноты. Запала. На этого крашеного блондина с его запутанными татуировками, которого она так отчаянно пыталась ненавидеть на работе и которого так откровенно хотела по ночам, скрываясь за аватаркой с вишенкой. И эта двойственность, это тайное знание, которое было только у неё, делало её невероятно уязвимой. Чертовски уязвимой. Потому что она хотела его. Хотела узнать, кто он на самом деле за всей этой своей показной броней. Хотела, чтобы он наконец-то увидел её. И эта гремучая смесь из почти животного желания и звенящей уязвимости превращалась в постоянное, ноющее беспокойство, от которого не было спасения. Она снова посмотрела на пустой холст. И поняла, что не сможет сегодня ничего создать. Не пока этот внутренний шторм не утихнет. Не пока она не получит хоть какой-то ответ. Хоть какой-то знак. Ана сидела перед своими мониторами в маленькой, уютной, но сейчас казавшейся такой тесной и душной квартире. Вкладка RedRoom уже несколько часов висела открытой на втором мониторе. Как якорь. Или как открытая рана. Системный звук нового уведомления не сработал – или она просто не услышала его за собственным, оглушительно громким грохотом сердца. Но боковым зрением она всё-таки это заметила: вкладка на втором мониторе, его вкладка, вдруг предательски вспыхнула. Ярко-зеленый значок. Lexx в эфире. Внезапно. Без анонса. Без предупреждения. Спустя пять долгих, мучительных дней оглушающего молчания. Дыхание мгновенно сперло. Рука сама собой метнулась к мышке, почти сбросив её со стола на пол. Пальцы заметно дрожали, когда она наконец кликнула по этой манящей вкладке. И застыла. Он был там, как будто и не пропадал все эти дни. Крупным планом. Опасный. Невероятно красивый. До чёртовой, почти физической боли. Голый по пояс, как и всегда в последнее время, он лениво демонстрировал в камеру все свои такие продуманные, такие замысловатые татуировки и это его неизменное кольцо в ухе, но в этот раз… в этот раз он был совершенно другим. Взъерошенный, с чуть расфокусированным, почти стеклянным взглядом, но при этом с каким-то лихорадочным, нездоровым блеском в глазах, который она слишком хорошо знала – это был результат не симуляции, не актерской игры. Алкоголь. «Хорошо, – мелькнула в её голове холодная, хищная мысль. – Так даже лучше. Пьяные обычно говорят правду. Или хотя бы гораздо быстрее теряют свой хвалёный контроль». Ана с трудом сглотнула подступивший к горлу ком. Сердце тяжело ударилось о рёбра, будто отчаянно пыталось вырваться из грудной клетки на свободу. Пока девушка пыталась справиться с собственным сбившимся дыханием, чат на экране уже пополз вверх быстрыми, нетерпеливыми сообщениями. CraveTheory: «Опа, а вот и наш пропавший блудный сын! Живой!» LatexLogic: «Он что, пьян в стельку? Или мне кажется?» KissnChoke: «Да хоть бы и был! Lexx, дорогой ты наш, расскажи скорее, где ты пропадал все эти дни? Мы так скучали!» — Ну что, — его голос. Немного сиплый, с той самой хорошо знакомой ей хрипотцой, которая сейчас, после такого долгого молчания, резала по обнажённым, натянутым до предела нервам особенно больно. — Соскучились по дурацким задачкам? Пауза. Он театрально откинулся в своем кресле, медленно, с показным наслаждением потянулся, так, что мышцы на его обнаженной груди и руках напряглись, перекатились под кожей. — А мне вот, если честно, всё это уже порядком надоело, — сказал он, и его голос стал ниже, жёстче. Взгляд, до этого блуждавший где-то в пустоте, вдруг стал сфокусированным, почти трезвым, и он говорил теперь не в эту безликую пустоту чата. Он говорил ей. Лично ей. — Твои детские задачки, Вишенка. Каверзные вопросики, от которых ты, наверное, сама тащишься. Вся эта… твоя хрень. Он криво, почти зло усмехнулся, но в его голосе сейчас не было ни капли прежнего тепла или заигрывания. Только глухая, мёртвая усталость и плохо скрытая, холодная, почти брезгливая злость. — Это же уровень обиженной, недотраханной школьницы, ты не находишь? Скучно. Тупо. Неужели ты поверила, что всем этим можно меня зацепить? Каждое его слово впивалось в неё, как маленький, острый, отравленный осколок стекла. Она сидела абсолютно неподвижно, чувствуя, как внутри у неё всё медленно холодеет, как воздух застревает в легких. Это было не просто неприятно. Это было унизительно. — Может, ты и правда просто не на ту платформу попала, а, Вишенка? – его голос стал еще более ядовитым, хлестким, как удар плети по лицу. – Или у тебя просто кишка тонка для того, чтобы попросить у меня чего-то настоящего? Чего-то большего? Ты, видимо, ещё совсем малолетка и совершенно не понимаешь, для чего на самом деле создано это место. Этот его удар пришёлся точно в цель. По её самому сокровенному, самому постыдному желанию. По вечному, паническому страху сделать неверный шаг, показаться слабой, быть отвергнутой. Она ведь только что, буквально пару секунд назад, так глупо радовалась, что он снова здесь, пусть и немного пьяный, а теперь... вот это? Грубость. Откровенное, почти хамское, унизительное пренебрежение. Горячая, слепая, всепоглощающая ярость начала вытеснять тупую, ноющую боль с такой невероятной скоростью, что у неё на мгновение перехватило дыхание. Он посмел. Он посмел! Обвинить её в трусости, в какой-то детской наивности, когда он сам… Ана смотрела на его лицо на экране – такое невыносимо красивое, такое злое, такое пьяное. На его широкую грудь – с резко выступающими ключицами, с замысловатыми, чернильными татуировками. Яркий. Непристойный. Тот самый сон. Он вспышкой сверхновой кометы озарил её память, выжигая все остальные мысли. Тот сон, где он был так послушно, так безропотно привязан к кровати. Где смотрел на неё снизу вверх, со смесью страха и обожания в глазах. Где полностью позволял ей делать с ним все, что она захочет. Где он был только её. Этот сон, который она отчаянно пыталась выкинуть из своей головы все эти последние дни, сейчас вдруг неожиданно дал ей не просто силы. Он дал ей идею. И оружие. Алекс посмел обвинить её в трусости? В том, что у неё "кишка тонка"? А она… А она хотела оставить на нём свой след. Неубираемый. То, что он уже точно не сможет стереть со своего тела, как обычный цифровой образ в интернете. Пометить его. Своей волей. Своим вызовом. Своей болью, которую он только что ей причинил. Ее дыхание мгновенно выровнялось. Холодная, звенящая ртуть прошла по венам, полностью вымывая из крови остатки ярости, оставляя после себя только ледяную, расчетливую, почти хирургическую решимость. Ты хотел вызов, Третьяков? Хорошо. Ты его получишь. Ты хотел чего-то "настоящего"? Ты, кажется, даже понятия не имел, о чём на самом деле просишь... Ана сделала глубокий, спокойный вдох. И пальцы застучали по клавиатуре. Быстро. Точно. Без единой ошибки. Первое сообщение появилось в чате. Потом, с небольшой паузой, второе. CherryPie26: «Никогда не играй со мной на слабо, Lexx.» CherryPie26: «Проиграешь!» Она смотрела, как он чуть прищуривается, читая её сообщения. Его губы сжались в одну тонкую, жёсткую линию. Но он пока молчал. Хорошо. Пусть читает дальше. CherryPie26: «Задание.» CherryPie26: «Проколоть оба соска.» CherryPie26: «Срок на выполнение — трое суток.» CherryPie26: «Фотоотчёт о проделанной работе — в личные сообщения. Без цензуры.» Последний, финальный штрих. Решающий жест. Как тонкая кожаная перчатка, с силой брошенная прямо в лицо противнику. [CherryPie26 отправила донат в размере $200] Комментарий: «На «непредвиденные расходы». Чтобы потом не было никаких отмазок.» Чат на несколько секунд застыл в гробовом молчании, а потом взорвался десятками, сотнями хаотичных сообщений. Восторги, шок, осуждение, ставки – всё смешалось в один неразборчивый, гудящий поток цифрового безумия. Но Ана их уже не читала. Она, затаив дыхание, смотрела только на Алекса. На его реакцию. Он плавно подался всем корпусом вперед, прямо к камере, словно хотел сократить расстояние между ними, пробиться сквозь экран. Лицо стало абсолютно серьёзным. Вся показная пьяная расслабленность, ленивая, вальяжная поза «короля вечеринки» мгновенно исчезла, словно её и не было. Плечи напряглись, чуть подались вперед, спина выпрямилась. Пьяный, насмешливый блеск в серых глазах мгновенно сменился чем-то другим – тёмным, очень внимательным, пугающе трезвым. Он больше не играл. Роль Lexx’а, которую он носил как удобную куртку, в одно мгновение слетела с него, обнажив что-то настоящее. Что-то гораздо более опасное. Его взгляд – тяжёлый, прямой, в упор – был направлен не просто в объектив. Он смотрел прямо в неё. И его голос, когда он заговорил, был едва слышным даже через микрофон, но прозвучал в тишине её спальни так громко, так отчётливо, как будто он стоял рядом. Больше никакой злости, ни капли упрека. Только странная, почти интимная, ледяная тишина и… кажется, нотка неподдельного, исследовательского интереса. — Ты хочешь моей боли, Вишенка? Алекс сделал короткую паузу, давая словам впитаться в воздух, в её кожу, в её сознание. — Это то, чего ты на самом деле хочешь?