Заметки докторского общежития

Шэнь Сюань взял в университете отпуск на полмесяца и отправился за океан искать Тан Фэя. Он стоял под бронзовой статуей на Федеральной площади Мельбурна, которая символизировала дальние странствия, и смотрел, как людской поток шумно вливается в вокзал Флиндерс-стрит. На набережной Южного берега он любовался, как серебристый корпус корабля «Виктория» издаёт протяжный гудок и поднимает паруса. Под звон колоколов собора Святого Павла он ждал день и ночь, пока серо-белые голуби, воркуя, садились на его одинокие плечи. В порту Виктории он вглядывался в бескрайнее море, где десять лет назад они вместе любовались волнами, переливающимися под закатным солнцем. Он и не подозревал, что тот, кого он так отчаянно искал, всё это время был совсем рядом. Тан Фэй лениво постукивал по клавиатуре у окна, думая про себя: Куда мне уезжать? Моя любовь вот она, прямо передо мной. Надёжнее не придумаешь! Начало лета заливало мир ярким светом. Небо, чистое, точно вымытое, сияло голубизной, по которой лениво плыли пушистые облака. На подоконнике он заботливо выращивал горшок с розами: поливал, вылавливал вредителей, холил и лелеял своё сокровище. Из окна открывался вид на ворота исследовательского института университета, где Хуа Маньлоу, будто подгоняемый пожаром, спешил на занятия. Редактор, как всегда, звонил каждый день, надрываясь в трубке: — Тан Фэй, чтоб тебя! Не думай, что инвалидное кресло спасёт тебя от сдачи рукописи! Тот отмахивался: — Да ну тебя! Я жду свою «жену». Без неё вдохновения нет. Но его «жена» так и не вернулась. Шэнь Сюань, неизвестно почему, решил, что Тан Фэй уехал за границу, и через полмесяца отправил в университет факс с заявлением об увольнении. Едва профессор сошёл с трапа самолёта, Хуа Маньлоу в общежитии с грохотом рухнул на колени. — Господин, умоляю, не гневайтесь! — слабым голосом произнёс он, прячась за спиной Ян Чжэня. — Я правда не специально! Это император заставил меня заказать билеты, я не мог ослушаться! Ян Чжэнь поспешил вмешаться: — Господин, берегите здоровье! Не стоит так злиться из-за второго молодого господина. Он всегда умудряется сделать проблемы ещё серьёзнее, а катастрофы совсем неуправляемыми. Спорить с ним только время терять. А если вы, не дай бог, подорвёте здоровье, разве младший господин Цзи не снесёт наше общежитие? Хуа Маньлоу потянул Ян Чжэня за одежду: — Ты точно меня защищаешь? Тот шепнул, наклонившись: — Кто сказал, что защищаю? Я явно подливаю масла в огонь. Студент, понурив голову, принялся чертить круги на полу. Тяжело дыша, Ли Вэй рухнул на стул: — Чёрт, я в бешенстве! Профессор Шэнь заявил, что увольняется, и уже явился оформлять документы. Юридический факультет, сотни человек, репетирует прощальную церемонию. Они там, снаружи, в траурных одеждах, рыдают так, что небеса дрожат. На улице висит огромный плакат с надписью: «Национальный траур»! Хуа Маньлоу слабо пробормотал: — Я виноват… — Ещё бы! Конечно, ты виноват! Это ты отправил профессора Шэня в заграничное турне! Хуа Маньлоу подумал: Как же несправедливо! Стоит императорской чете чуть пошуметь, и первым под раздачу попадаю я. Даже это дело умудрились свалить на меня! Он вспомнил, как император, охваченный весенней страстью, затеял игру в тайную любовь у окна, а в итоге устроил такой переполох, что весь институт стоял на ушах. Юридический факультет даже организовал шествие с флагами, оставляя за собой выжженную землю, а в столовой им выдали дополнительную порцию свиных рёбрышек в кисло-сладком соусе, чтобы утешить их скорбь по утраченному наставнику. Чем больше парень об этом думал, тем несправедливее ему казалось. Наконец, он не выдержал и сдался. Подняв руку, он заявил: — Я сам найду профессора Шэня! Признаюсь во всём, как на допросе, и, может, меня отпустят домой к Новому году! Он помчался на юридический факультет. Шэнь Сюань стоял у окна и курил. Обычно утончённый и элегантный, сейчас он выглядел измождённым: фигура осунулась, лицо побледнело сильнее, чем в больнице Дэяна. Глаза, полные красных прожилок, выдавали усталость, а всё ещё красивый профиль был бледным, без намёка на живость. Хуа Маньлоу всегда считал себя невиновным, но в этот момент вдруг понял, что Шэнь Сюань постарел. Он вспомнил выпускное фото, на котором тот, окружённый студентами, сиял харизмой и уверенностью. Вспомнил первый день в институте, когда Шэнь Сюань встречал новичков в чёрном костюме, с галстуком и в очках с золотой оправой, излучая интеллигентность и дерзость. Тогда время будто остановилось. Он был молод, полон амбиций, с горящими глазами. Но за месяц взлётов и падений, радостей и горестей он, казалось, постарел на годы. В свои тридцать с небольшим у висков уже пробивалась седина, а усталость проступала в каждом движении. — Пришёл? — Шэнь Сюань повернулся, затушил сигарету и отодвинул стул. — Ли Вэй звонил, велел мне тебя хорошенько отлупить. Плеть и свечи уже в пути. Хуа Маньлоу вздрогнул и жалобно схватился за голову: — Да ладно, господин… — Но, если честно, — серьёзно сказал профессор, — ты справился. Я знаю Тан Фэя. Упрямый, ленивый, самоуверенный, но, как правило, всегда прав. Он покачал головой с улыбкой: — А ты из тех, кто ради сохранения тайны наплетёт с три короба. Увидев эту улыбку, Хуа Маньлоу почувствовал, как холодок пробежал по спине, и, закатив глаза, рухнул под стол. — Эй, вылезай! — Шэнь Сюань легонько пнул его кончиком туфли. — Я же не сказал, что сейчас тебя отлуплю! Сначала разберусь с Тан Фэем, а потом вернусь к твоей контрольной, где ты набрал пятьдесят девять баллов. Он не спеша встал, отряхнул рукава, хотя на них не было ни пылинки, кашлянул и, сохраняя достоинство, вышел. Юноша, оставшись под столом, хихикнул: — Ну и притворяется! Руки дрожат, а делает вид, что спокоен. И, кстати, на той контрольной у меня было пятьдесят шесть баллов, а не пятьдесят девять… Он посидел ещё немного, вылез и, вздохнув, произнёс: — О, мир! Что есть любовь? Заставляет даже такого мастера чувств, как я, теряться в смятении! …Эй, второй господин Хуа, не зазнавайся! Молись, чтобы императрица думала, что у тебя было пятьдесят девять баллов. За каждый недостающий балл копирование кодекса договоров!*1 Но не успел Хуа Маньлоу приняться за кодекс, как ему пришлось вытерпеть муки от императрицы, а затем ещё и ядовитые насмешки императора. Потому что императора действительно отлупили, звонкая пощёчина едва не выбила ему зубы. — Ай-яй-яй… — Тан Фэй, держась за щеку, простонал: — Шэнь Сюань, будь помягче… Кто настучал? Хуа Маньлоу, да? Я так и знал, этот парень не выдерживает испытаний! Шэнь Сюань, как загнанный зверь, дважды прошёлся по комнате и, остановившись, заорал: — Я оббегал всю Викторию в Австралии! Тан Фэй ответил: — Ладно, ты, должно быть, устал. Присядь, передохни. — Я чуть не уволился из-за этого! — Чаю хочешь? Жасминовый или пуэр? Шэнь Сюань рявкнул: — Пуэр… Да какого чёрта я с тобой про чай говорю! — Он метался по комнате, потеряв всякую элегантность. Всё, что попадалось под руку, летело на пол с грохотом. — Тан Фэй, если не хочешь меня видеть, так и скажи! Я уйду! Зачем прятаться, делая вид, что ничего не происходит? Писатель горько улыбнулся: — Да не было такого… — Ещё смеешь отрицать! — взревел Шэнь Сюань. Тан Фэй умолк, как обиженная невестка. В гневе Шэнь Сюань был подобен урагану; в комнате полный погром, всё, что можно было разбить, было разбито. Даже клавиатура полетела из окна, и снизу раздался вопль Хуа Маньлоу, который, подглядывая, бросился бежать, обливаясь слезами. Тан Фэй воскликнул: — Мои цветы! — и, подкатив на кресле, схватил горшок с розами, у которых от удара отлетели бутоны. Шэнь Сюань, не найдя больше ничего, что можно разбить, хлопнул дверью и ушёл. Тан Фэй остался один, обнимая горшок с повреждёнными розами, и горько усмехнулся: — Я же так старался вырастить их для тебя и подарить… Потом, подумав, улыбнулся: — Злишься-злишься, а глаза-то красные… В глубине души всё равно жалеешь меня, да? Он, сидя в кресле, хмыкнул, глядя на солнце за окном. Внизу профессор, пылая гневом, вылетел из дома, а Тан Фэй поспешил за ним, крича: — Эй, осторожнее, смотри под ноги! *** Когда Шэнь Сюань решал что-то сделать, его решимость была пугающей. Он каждый день бегал в больницу Хэпин, консультировался с экспертами по реабилитации, возвращался и заставлял Тан Фэя заниматься. Он даже научился делать массаж, чем немало шокировал подглядывающую банду во главе с Хуа Маньлоу. Тан Фэй, горько усмехаясь, пытался его отговорить: — Хватит, императрица, шансов встать на ноги почти нет. Но Шэнь Сюань был глух к его словам. Если он во что-то верил, даже конец света не смог бы его остановить. Измотанный Тан Фэй жаловался: — Если ты, императрица, будешь так меня мучить, я сбегу обратно в Австралию! Шэнь Сюань, поправляя очки, мягко улыбнулся: — Беги, если хочешь. Я всё равно взял под контроль все твои счета. Попробуй сбежать, так уморишь себя голодом. Тан Фэй, встречая знакомых, рыдал: — Слишком рано отдал все свои заначки жене! Вот самая большая ошибка мужчины! Теперь Шэнь Сюань поселился в съёмной квартире Тан Фэя. Ночью он спал, не снимая одежды, днём учился готовить, а иногда помогал мужчине печатать. Их жизнь напоминала те давние дни, когда они только влюбились. Никаких барьеров, только близость и тепло. Когда-то они думали, что те времена ушли навсегда, но после всех печалей, разочарований и воссоединений Шэнь Сюань с удивлением обнаружил, что они могут болтать, как старые супруги, с удивительным спокойствием. Иногда он катал Тан Фэя по тенистым аллеям кампуса, окружённым юными лицами полных жизни студентов. Те семьдесят два часа в рухнувшем лифте, полные отчаяния и боли, те скитания и поиски, всё это казалось сном. Пробудившись, они вернулись к началу, к тому моменту, когда впервые увидели друг друга. В их глазах был только другой, и мир вокруг казался совершенным. Если бы жизнь всегда была такой, как при первой встрече. Сноски: *1. Авторское слово. *** Перевод команды Golden Chrysanthemum