Клыком и песней

Орки, переговариваясь и обсуждая происшествие, торопливо подбирали остатки добычи, вытряхивая трупы наёмников из штанов и сапогов, сгребали в карманы найденное золото, одобрительно ворчали, пробуя остроту лезвий трофейных клинков. Убедившись, что они занялись своим небольшим мародёрством, Горраг вполголоса бросил своему сопернику: — Запомни, эльф. Если я и трогаю тебя — то не для ласки. Для отметки. Чтобы ты помнил, что живёшь только потому, что я так решил. Говорил он жёстко, но в его глазах всё ещё плясала тень той усмешки, что эльф вырвал из него. — Ой, а вот и старый добрый «живи-пока-я-так-хочу» Горраг, — вздохнул Эладор. — Ну конечно же, он всегда возвращается. Ты просто не можешь признать, что хотел бы погладить меня, как варжонка. Но так и быть, я оставлю тебя в покое, храни свою невинность, о добродетельнейший из орков. Он украдкой махнул пленникам — давайте быстрее, пока я тут языком работаю. Двое из пленных едва заметно кивнули. Один помог другому подняться, третьего повели почти под руки, и вскоре они, спотыкаясь, начали пробираться к лошадям. Кто-то из орков уже открыл было рот, чтобы рявкнуть или остановить их, но тут Горраг бросил через плечо: — Пусть идут. Это мешки с костями, с них плохая добыча, да и рабами они пробудут недолго. И, будто забыв о людях вовсе, продолжил командовать своим: «Заканчивайте с трупами, да соберите стрелы, я за ваши расходы у кузнеца платить не стану!» Пленники тем временем почти бесшумно, насколько позволяли силы, карабкались на лошадей. На миг их взгляды встретились с глазами эльфа — Эладор различил смесь благодарности, растерянности и всё ещё не до конца угасшего ужаса. Люди исчезли за деревьями, их долгий путь домой только начался. Горраг бросал распоряжения и сам для виду сгрёб в ладонь несколько откатившихся монет из кармана незадачливого Ворона, которому лично оторвал руку. Но на деле полуорк постоянно косился в сторону своего собственного пленного. Обычно взгляд вожака отряда был хищным, острым, будто он постоянно прикидывал, стоит ли добыча того, чтобы её съесть. Но сейчас было иначе. Горраг заметил, что эльф вытащил пленников буквально из его клыков, что сумел отвлечь его, обыграть словами и увести внимание в сторону, пока люди ускользали. Это немного задело его гордость — ведь власть держится на том, что он всё контролирует, всё замечает, всё решает. Но вместе с этим в его глазах мелькнула искра уважения. Он вдруг понял, что остроухий способен не только болтать и ерничать, но и действовать дерзко, умно и с риском для себя. Он привык к врагам, которые бьют в лоб, или к союзникам, которые подчиняются. А тут — эльф, что способен перехитрить и при этом не прятаться за чужой спиной. Этот Эладор одновременно слабее его физически, но сильнее там, где сам Горраг действовал бы напрямую, силой и угрозой. Он ощутил это нутром, и от этого злился ещё сильнее — но в то же время его охватило любопытство, потому что такого противника ему встречать не приходилось. Тем временем, убедившись, что люди благополучно скрылись и их никто не собирается преследовать, Эладор совершенно спокойно уподобился оркам — а точнее, тоже начал копаться в скудной добыче. Поскольку большинство Воронов было людьми, их одежда с трудом натянулась бы даже на подростка-орка, а вот стройному и невысокому эльфу вполне подошла чуть потрёпанная рубашка и почти новые сапоги из мягкой кожи — недорогие, но прочные. Он с удовольствием примерил обновки — одежда, в которой он путешествовал раньше, совсем обтрепалась о камни, пока его в путах валяли по земле. Отряд оставил повозки и останки Воронов на том месте, где они и были — пусть догорают. До пещер, где обитало племя Клыка Бури, оставалась пара дневных переходов, так что молодые воины, зачуяв близость дома, пошли резвее. Эльфа уже не связывали, но он не отставал, шёл ближе к концу колонны, не делая больше попыток улизнуть или напасть на кого-то. Шаг его оставался лёгким и упругим, так что он вполне поспевал за орочьей побежкой. Пока вожак отвлёкся на дорогу, шагая во главе колонны, орки зашептались между собой. Кто-то фыркнул: — Да этот длинноухий совсем тронулся… Сначала пялится на вождя, потом людей отпустил. — Зато кишка у него не тонка, — хмыкнул другой. — Ты бы полез в клетку, где все горит, и рвался бы замки топором сбивать? — Ха, да он просто дурак, — проворчал третий, — кто ж пленников отпускает? Они бы на арене пригодились или хоть воду таскать. Второй возразил: — Дурак или нет, а Горраг его слушает. И не убил, когда мог. Если вожак сдержался, значит, эльф этот не так прост. Спор стих постепенно сам собой, но теперь Эладор постоянно чувствовал на себе чужие взгляды. Кто-то смотрел враждебно, кто-то — с недоверием, но были и иные взгляды. Эльф подметил, что ни один из орков не попытался отнять у него небольшую добычу, которую он себе забрал. И это ему очень о многом сказало. Так что он, не претендуя на большее, просто шёл себе вперёд, топча новыми сапогами мелкие дорожные камешки. Сегодня юноше столько раз пришлось, так сказать, подергать тигра за усы, что он жутко устал. Да и раны всё ещё немного болели. А потом случилось именно то, что молодой эльф предчувствовал. Один из орков — тот самый паренёк по имени (или прозвищу) Хрук — отделился от остальных и, поотстав, нарочито неторопливо подошёл к остроухому. Пошёл рядом, хмурясь, и, склонив голову набок, спросил: — Эй, эльф… Скажи-ка, ты Горрага *не боишься*? Или просто умеешь так делать вид? Эладор со смешинкой во взгляде посмотрел на юного орка. И чего раньше их боялся? Они грубые, порой жестокие, да, но по сути — бедные дети, которых никто не любил, которые не знают, что можно жить иначе. — Боюсь? — с ленцой протянул эльф. — Нет. Ваш вождь впечатляет, конечно, он силён и харизматичен. Но зачем бояться, если он вот прямо сейчас не сдавливает тебе горло? Хрук удивлённо заморгал. Он явно ожидал другой реакции — бравады, бахвальства или, наоборот, нервного лепета. А тут — спокойный, почти насмешливый ответ, будто они не на поле боя, а в каком-то трактире за кружкой пива. Юный орк сощурился, перевёл взгляд на Горрага, потом снова на дерзкого пленника. В голосе его прозвучала смесь недоумения и упрямства: — Ты… странный. Горраг — это Горраг. Его даже наши иногда боятся. Даже старшие. А ты — нет. Почему? Потому что ты знаешь какие-то свои хитрости? Магию, колдовство? Или просто жить надоело? Его вопрос звучал искренне: это не насмешка, не вызов, а жажда понять. Эльф для него — непонятное чудо из другого мира, прежде не виданное. Эладор ухмыльнулся и поманил орчонка к себе, мол, иди, скажу на ухо. А когда тот с любопытством немного приблизился и наклонился, эльф тихо сказал: — Ваши старшие и прочие большие и страшные вожаки ни разу не пробовали смотреть на него не как на бешеного зверя, а как на того, кто заслуживает уважения и любви, а не страха. Ну-ка, посмотри на него сейчас, какой он высокий, впечатляющий, какая в нем мощь — и как он умеет сдерживать её, чтобы мудро решить, что именно нужно вашей группе сейчас, что будет лучше для всех! Разве можно не восхищаться им, не любить? Молодой орк сначала недоверчиво ухмыльнулся, приняв слова за шутку, но потом его лицо медленно расплылось в почти детской, неловкой ухмылке. Он посмотрел на Горрага, и в глазах у него появилось то, чего Эладор раньше не видел у орков в его отряде: не только привычный страх и уважение к вождю, но и что-то вроде гордости. — Любить… вожака? — он прошептал это слово, будто попробовал его на вкус, словно оно слишком чужое и мягкое для его языка. — Может быть… может, и можно. Горраг, шедший впереди, словно спиной почуял направленные на него взгляды, резко обернулся, хмурый и угрюмый по своему обыкновению. Наткнулся на широкую улыбку эльфа и, будто обжёгшись об неё, отвернулся, зашагал быстрее, яростно топая ногами по земле. Юнец же, воодушевленный тихими словами эльфа, склонился ещё ближе и прошептал: — Я никому не скажу. Но… спасибо. Ты другой, не такой, как мы… и не такой, как люди. Эладор только улыбнулся ему, не замедляя шага. Надеюсь, теперь Горраг простит его за то, что наглый эльф немного врезал по его авторитету, потому что орчонок точно разболтает сказанное ему в ближайшее время, и найдутся те, кто его послушает. Орчонок аж сиял весь, будто получил тайное знание, и когда проходил мимо других, его плечи расправились чуть больше обычного, он даже почти перестал привычно, по-орочьи, сутулиться. Они шли до самого вечера, лишь один раз ненадолго остановившись, чтобы подкрепиться полусырым мясом и присесть на голых камнях. Эладор воспользовался этим кратким промежутком отдыха, чтобы пожевать и приложить к ранам найденные по дороге травки. Приятный аромат свежей зелени проник в ноздри, и юноша невольно улыбнулся. Будто матушка склонилась над ним и, нежным голосом сетуя на его неосторожность, снова лечит маленькому сыну разбитые коленки… Ему почти сразу стало получше, кровь не сочилась из ранок, да и сил прибавилось. Будь он в городе, заглянул бы к целителю, на Аллею Ароматов, там старый аптекарь Варгус быстро привёл бы его в порядок. Но чего нет, того нет. К вечеру, когда солнце лениво накренилось и боком поползло за горы, как прячущийся от властей воришка, устроили ночлег. За поворотом горной дороги громоздились лохматые кусты, непомерно разросшиеся среди скал, жесткие и колючие. А неподалёку от них то ли сама природа, но ли неведомые великаны набросали кучи валунов и камней поменьше. Сюда почти не доставал холодный ночной ветерок, и на этом участке дороги, у самой обочины, виднелись многочисленные прогалины от костров — орки часто останавливались тут на подходах к дому. Кто-то споро развёл новый костёр, несколько юнцов помладше натаскали веток и поленьев, и вскоре отряд уже расположился кольцом у огня, переговариваясь и расстилая шкуры и тряпки, на которых им предстояло провести последнюю ночь в дороге. Хрук, который и так весь день молчал об услышанном и тем совершил настоящий подвиг по собственным меркам, тем временем не удержался: в кругу костра он вдруг выпалил, что «наш вождь самый мудрый и сильный, потому что может сдержать ярость, когда надо». За этим последовал смешок и пара подколок, но видно было, что кое-кто из орков постарше хмуро задумался, и уже не только из-за юнца. Эладор заметил — Горраг не рявкнул на мальчишку и не велел заткнуться. Он только бросил короткий, тяжёлый взгляд, от которого тот замолк. Но не возразил. Эльф улыбнулся. Зёрна брошены и дадут богатый урожай. Забавно играет порой судьба со смертными — он, чужак, слабак, мог изменить если не всех орков, то хотя бы их часть. Как знать, может, именно этот Горраг станет одним из тех орков, которые не так жестоки, как их сородичи? Он задумчиво пригляделся к вожаку, даже не думая скрывать свой взгляд и интерес. Хм, наверное, раньше эльф был слишком испуган или зол, чтобы заметить, но… Горраг ведь не чистокровный орк. У него не такие приплюснутые черты лица, клыки не так сильно выдаются из-под нижней губы, да и глаза не столь крохотные, как у прочих орков. Да и лоб выше и явно выдает более высокий интеллект, чем у всего отряда. Полукровка, вот как… Это многое объясняло, у орков полукровки часто становились вождями, поскольку рождались ловчее, сильнее и умнее собратьев. Жаль, что он вырос среди орков, а не среди людей, быть может, встреться они в других обстоятельствах… Эладор вздохнул, нечего строить догадки. Чтобы не сидеть без дела и не сверлить вождя взглядом, он поднялся и опять пошёл искать приключений на свою задницу — а точнее, взял немного мяса из общего котла и отправился знакомиться со спасённым варгом. Безумствовать, так до конца, как говорится. Варг лежал чуть поодаль от орочьего круга, на короткой привязи — его вели с собой, чуть ли не силой напоив отваром из трав для укрепления и намазав раны вонючей мазью. На нём всё ещё оставались следы верёвок и тёмных меток — не столько побои, сколько магия, от которой шерсть местами встала дыбом и зияла розовыми проплешинами. Варг настороженно поднял голову, когда к нему подошёл эльф. Огромная пасть с желтоватыми клыками приоткрылась в угрожающем оскале, горло низко загудело рыком. Орки сразу замолкли, пригляделись: они знали, что зверь ещё не приручен, и потому шаг пленника к нему вызвал интерес, как представление. Эладор приметил: варг не бросался вперёд. В его взгляде сквозь угрозу проглядывало смятение — зверь всё ещё был дезориентирован после пережитого. А когда запах мяса дошёл до его ноздрей, рычание чуть притихло. Один из орков фыркнул, мол, «эльфа сейчас на куски порвут», другой ухмыльнулся: «А тебе жалко, что ли?». Но Горраг не смеялся — он внимательно наблюдал. И Эладор понял: если сейчас он сумеет прикоснуться к варгу, если зверь примет кусок мяса из его рук, это будет ещё одним гвоздём в крышку гроба орочьих стереотипов об остроухих. Это волк, напомнил он себе. Дикий, больной и раненый, но слишком слабый, чтобы быть агрессивным. Значит, он будет доверять только сородичу, тому, кто будет на его уровне. Так что эльф, ничуть не стыдясь, опустился на колени, опираясь руками о землю, и, прихватив мясо зубами, подошёл к варгу так, как будто тоже был волчонком, собратом, даже если пах по-другому. И положил мясо перед ним. — Досталось тебе, бедный, — ласково прошептал он. — Ты уж покушай, пока эти троглодиты всё сами не слопали. В круге орков наступила тишина. Никто не ожидал такого — эльф на четвереньках, с мясом в зубах, как будто сам стал зверем. Для них это выглядело одновременно смешно, безумно и… странно правильно. Даже Горраг дёрнул бровью, но не вмешался: он тоже понял, что зверь уважает только того, кто спустится к его уровню. Варг сперва рыкнул сильнее, даже прижал уши, когда эльф подполз ближе. Но необычное поведение вторженца сломало привычную схему: варгу не угрожали, не тянули руки, не пытались схватить или причинить боль, как те злые люди с их клетками и острыми клинками. И запах свежего мяса сделал своё дело. Огромная пасть раскрылась — в полтора раза больше головы Эладора. Но вместо того, чтобы сомкнуть клыки на лице эльфа, варг наклонился к мясу. Осторожно схватил его, уронил рядом, потом снова взял зубами и начал жадно рвать, скалясь уже не на пришлого, а на воображаемых соперников. Эльф всё ещё был рядом, и зверь терпел его присутствие. Более того — он не отодвинулся. Когда кусок закончился, янтарные глаза животного на миг встретились с эльфийскими зелёными. Там не было благодарности, лишь признание: «этот чужак — не угроза». Позади раздались смешки и комментарии: — Смотрите-ка, варг его не сожрал! — Да ну, он, глядишь, и с вождём так подружится, ха-ха! Но в этих словах уже не было злости — только удивление и любопытство. Молоденький Хрук, который и без того проникся к пленнику симпатией, таращился на Эладора с обожанием и гордостью — уж он-то первым углядел, какой этот остроухий необыкновенный! Эладор не коснулся волка, не стал пытаться гладить. Это не его зверь, не питомец, а хищник, и он уважил это. Эльф только посмотрел в глаза варгу в ответ — но коротко, для понимания, а не для угрозы или доминирования. — Просто даю тебе свой запах на память, лохматик, — пробормотал он. — А теперь отдыхай, ты заслужил это больше, чем все мы. Варг, казалось, понял его мысль по-своему: его взгляд смягчился, он перестал рычать и, шумно выдохнув, уронил морду на лапы. Даже при этом он не закрыл глаз — хищник остаётся хищником, но теперь в его поле зрения был не враг, а нечто иное. Тот, кто оставил свой запах и отдал кусок мяса без борьбы. Волк порыкивал в полусне, но не отгонял странного соседа. Не собираясь мешать ему отдыхать, Эладор отошёл к костру, устроился там, почти рядом с Горрагом, и в ответ на его удивлённый взгляд бросил: — У меня нет такой толстой шкуры, как у твоих прекрасных воинов, так что я нашёл место рядом с самым широким из вас. Будешь прикрывать меня от ветра ночью, о щедрейший из орков. Горраг слегка сощурился, словно раздумывая — врезать наглецу или проигнорировать. Наконец он тяжело фыркнул, извлёк из походного мешка длинный косматый плащ и набросил его на плечи пленного, усмехнувшись уголком рта: — Ты ещё жив только потому, что я позволяю. И вот это всё — тоже, — буркнул он, но голос его звучал не зло. Скорее… устало. — Носи, эльф, раз уж ты слабак и кожа твоя такая тонкая. — И, не сводя глаз с огня, добавил глухо: — Только знай: в моём доме твой смех будет не оружием, а слабостью. Не надейся, что у тебя выйдет играть там в те же игры, что здесь. Он замолкает, но по выражению его лица стало ясно — половина этих слов адресована пленнику, а половина… себе самому. — Радость моя, — зевнул эльф, ничуть не впечатлённый, — ты слишком часто повторяешь, что я жив по твоей воле. Поверь, я не совсем тупой и отлично это понимаю. А уж в какие игры играть у тебя дома, я разберусь. Ты ещё и половины моих игр не видел, чтобы делать выводы. Вот теперь Горраг повернулся к эльфу. В его взгляде не было привычной злости — скорее странная смесь раздражения и… опасного любопытства. Как будто он действительно задался вопросом: «а что там за игры ещё, которых он не видел? От этого странного парня всего можно ожидать!» Он хмыкнул, наклоняясь ближе, так что от его дыхания в лицо эльфа повеяло дымом и жаром костра: — Половины, говоришь?.. Если твои игры окажутся слаще, чем твоя болтовня, эльф, может, ты и правда доживёшь до моего дома. Но у каждой игры всегда есть цена. Орки у костра старались делать вид, что не слушают, но каждый второй навострил уши в эту сторону — им явно интереснее было наблюдать эту странную перепалку, чем обсуждать добычу. Эладор чуть не взвизгнул от восторга, бедняжка вожак был так восхитительно невинен в своих угрозах — или в том, что он считал таковыми. Эльф специально подался чуть ближе, пьянея от безнаказанности, и игриво прошептал: — Ты всё дразнишься, красавчик. Берегись, не то я на тебе лично испробую самые сладкие из своих игр. И цену заплатишь именно ты. У Горрага заметно дёрнулся уголок рта, будто он не решил — зарычать или расхохотаться. Он прищурился, и в глазах на миг мелькнул тот самый голод хищника, но не только к крови. Его ноздри раздулись, он втянул запах пленника, будто проверяя, насколько серьёзно тот готов идти дальше. Затем наклонился так близко, что нос Эладора почти коснулся его скулы. Голос полуорка прозвучал хрипло, низко: — Твои игры, эльф, могут оказаться тем, что ты не переживёшь. Он задержался так на пару ударов сердца, а потом всё же отстранился, словно сдерживая себя, и бросил в костёр новую порцию веток. Пламя взметнулось выше, отбрасывая пляшущие тени на его лицо — мрачноватое, тёмное, с едва заметным смятением в самой глубине желтоватых глаз. Орки у костра уже не делали вид, что не слушают — они просто замерли, уши торчали, как у щенят, ждущих, чем закончится эта странная словесная дуэль. — Ну, пока что я пережил всё, что выпало на мою долю, — с показным смирением сказал Эладор. — Я не мог не заметить, что наш прекрасный и всеми любимый вождь до сих пор меня не покалечил, не убил и даже не поцарапал толком. А значит, я тебе всё же нравлюсь, хотя ты и обозвал меня некрасивым. До сих пор обидно, между прочим. Он хихикнул и умолк. Стало отчего-то весело. Все эти домашние великосветские разговоры здорово выматывали, а здесь, с этими полудикими ребятами, ему было легко. Не то чтобы он вдруг простил убийство своих знакомых, нет, но… на орков бессмысленно злиться, они как стихия, как дикие дети, никогда не знавшие родительской ласки и нежности. И он нутром чуял, что Горраг из них самый обделённый, самый одинокий и озлобленный. И эльфу стало интересно забраться под эту броню из грубости, которой вожак укрылся, как своими мехами. Что он найдёт там, внутри? Зверя или… нечто иное? Вожак тихо фыркнул, совсем по-волчьи: — Обидно ему… А ты всё цепляешься за мои слова, как сучок за кожу. — Он чуть склонил голову, глаза блестели в свете костра. — Может, я сказал это, чтоб самому не думать о том, что вижу перед собой. Красивый ты или нет — решать тем, кто привык к таким лицам, как твоё. Но то, что у тебя внутри — дерзость, смех на краю могилы, — вот это я вижу. И это… нравится мне. Хотя я и не хочу, чтоб нравилось. Он швырнул сломанную ветку в костёр с такой силой, что искры взлетели к ночному небу. Потом резко, будто спохватившись, рявкнул на своих воинов: — Спать, шавки! Завтра будет долгий путь, надо добраться до пещер засветло! А плечи его заметно напряглись — эльф хитрый, он заметит сорвавшиеся с языка неосторожные слова. И Горраг мысленно приготовился к новой порции шуточек, коря себя за то, что показал насмешнику тень своей зародившейся слабости.