Клыком и песней

— Насчет меня и орков — долгая история, — торопливо проговорил Эладор, — да и неважно это, главное, что вы живы. Вам есть куда возвращаться? Если… если получится, я постараюсь уговорить своих спутников, чтобы вас отпустили. Пленник, который заговорил с ним, опустил глаза, словно боялся даже поднять взгляд на орков. Его голос прозвучал сдавленно: — У нас… был небольшой караван. Мы везли товар через перевал. Думаю… никого из моих уже не осталось, только те, кто в клетях были… Мы даже не знаем, куда идти. Молодая женщина, растрёпанная, в перепачканном платье, сжала руку эльфа сильно, почти болезненно, будто эта ладонь для неё — единственная опора в этом хаосе. — Если нас отпустят, мы попробуем добраться до городов в долине… Но мы ведь не уйдём без дозволения, — она посмотрела в сторону орков с ужасом. — Они… они ведь не убьют нас? Кто-то из отряда Горрага насмешливо фыркнул. Пока что они вроде бы не вмешивались, ожидая, что вожак решит, но Эладор подозревал, что от лишних рабов его суровые пленители не откажутся. Эладор успокаивающе улыбнулся пленникам и подал им бурдюк с водой — пусть попьют, вымоют дым из горла. А сам подошёл к Горрагу и, не дав себе подумать, ткнул пальцем ему в грудь. — Слушай, великан. Меня можешь изводить, издеваться и проверять сколько угодно, я уже начал привыкать к этому. Но этих бедняг надо отпустить в безопасное место. Они слабы, измучены и больны, и только боги знают, что сделали бы с ними эти ублюдки-Вороны. Они не твои пленники и не рабы, ты их вытащил и спас, так что дай им уйти. Орки, что ковырялись в мешках и потрошили трупы наёмников, на секунду притихли: голосок эльфа прозвучал решительно и неожиданно звонко. Горраг задумчиво опустил голову, поглядев на упирающийся в него палец, затем склонился чуть ниже. От дыхания его тянуло запахом крови и дыма. На миг эльфу показалось, что ему сейчас руку откусят, но полуорк только глухо произнёс: — Ты смелый, эльф. Чересчур смелый. Для тебя я — мучитель, для них — смерть. Ты правда думаешь, что можешь приказывать в моём отряде? Он выдерживал паузу, будто выжидая — сбежит остроухий, испугавшись, или продолжит стоять на своём до конца? — Кто сказал, что я приказываю? — Эладор наморщил нос. — Я хочу, чтобы их жизни отдали в моё распоряжение. По праву крови, по праву спасения они теперь мои. И если ты хочешь приказать убить их, сперва тебе придется убить меня. Слова упали, как камень в спокойное озеро. Даже треск пожара, казалось, стал чуть тише. Орки недоумённо переглядывались, кто-то оскалился в ухмылке, а Хрук — тот самый молодой мальчишка — сглотнул и отвёл взгляд, будто опасаясь, что теперь любопытного чужака просто вобьют в землю по самые его острые уши. Горраг медленно отстранился, расправив плечи, и и над эльфом словно целая гора нависла. Плечи полуорка шевельнулись, будто он собирался ударить… но он не двинулся. Только поинтересовался: — Ты бросаешь вызов вожаку, эльф? Перед его отрядом? Ты готов умереть сейчас, держа слово за чужаков, слабых, больных и никчёмных? Тогда решай. Или ты сдаёшь назад — и тогда их судьбу решу я. Или стоишь на своём — и мы посмотрим, сколько твоё право крови стоит в поединке. — А ты, как погляжу, горазд трепаться не меньше болтливого эльфа, — ухмыльнулся Эладор, не показывая страха. — Давай же, большой мальчик. Устроим твоим парням развлечение прямо здесь и сейчас. Но знай, что я не отступлю и готов умереть за этих людей, если будет нужно. Орки взревели, подхватывая этот вызов — кто-то захлопал в ладоши, кто-то расхохотался, кто-то зарычал в предвкушении. Даже пленники, измученные и слабые, смотрели на своего спасителя широко раскрытыми глазами, не веря, что эльф готов бросить вызов самому вожаку орков ради них. Горраг улыбнулся, демонстрируя зубы — казалось, его рот состоял из одних клыков. Затем он шагнул вперёд. В его руках поблёскивал длинный меч, которым он не так давно отправил в вечность несколько друзей Эладора и дварфов. Однако орк не напал, а лишь медленно, напоказ вложил оружие в ножны и, отведя руку, бросил его на землю. — Сделаем честно, — прорычал он. — Без оружия. Ты хотел поединка — вот условие. Если выстоишь, твои люди уйдут, мы не станем им мешать. Если падёшь — они тоже падут, но ты хотя бы умрёшь, как воин, а не как болтливый плут. Орки встали вокруг поединщиков кольцом, глаза их горели азартом, кто-то начал притопывать, создавая своеобразный боевой ритм. Такие поединки за влияние были им не впервой — большинство орков растут в атмосфере конкуренции, когда родной брат или отец становится соперником, а то и злейшим врагом. В воздухе повисло тяжёлое напряжение. Вожак, на вид такой большой и неповоротливый, стал приближаться — на диво ловко, плавно, как подкрадывающийся к добыче горный кот. Эльф заложил руки за спину и медленно, танцующим шагом пошёл вокруг него. В его взгляде — вызов, будто юный плут говорил: «Да, ты большой и страшный. Но даже сила может сломаться перед непреклонностью воли». — Не собираюсь тебя убивать, — бросил он, — и, полагаю, я тоже нужен тебе живым. Так как же мы поймем, кто победил? Орки загудели, кто-то даже присвистнул, эльф-то и впрямь нахал, вон как в себе уверен, а ведь достаточно одного удара — и улетит вперёд ногами. Горраг остановился, повернувшись всем корпусом к сопернику. Его глаза сузились, губы растянулись в оскале. — Не убить, а сломать, — медленно проговорил он. — Победа будет за тем, кто заставит другого признать себя побеждённым. Стоять или ползти — неважно. Но если один из нас скажет: «Я проиграл» — другой победит. Он махнул рукой. Круг орков смолк, наступила тяжёлая тишина. — Слово дано, — пророкотал он. — Здесь будет решено, чья воля крепче. Полуорк шагнул ближе, проверяя, не отшатнётся ли дерзкий остроухий. Но при этом Горраг всё так же держал руки на груди, предоставив эльфу право попытаться атаковать первым. Его взгляд не отрывался от худого противника — если бы Горраг не принимал всерьёз даже самых маленьких врагов, то давно был бы мёртв. Эльф чуть пригнулся, но не бил первым. Его учили, что сорвавшийся атаковать бездумно показывает свой стиль, свою слабость — и зачастую уже наполовину проиграл. Вместо этого юноша прикинул, как бы взбесить орка и удивить сразу, чтобы ошибся он. Он подмигнул и поманил вожака пальцем: — Ну же, большой злой мальчик. Ты ведь не боишься маленького красивого эльфа? Орки засмеялись. Они любили зрелище, и даже эта откровенная провокация им понравилась — чем проще, тем лучше, это они понимали. Вожак не смеялся. Его ноздри чуть раздулись, дыхание стало тяжелее, на челюсти на миг вздулись желваки. И всё же он не кинулся вперёд, наоборот, сделал полшага вбок, словно бы вяло, с презрением. — Красивого? — хмыкнул он глухо. — Слишком тонкий, слишком хрупкий, чтобы быть красивым. Тебя легко сломать. На это приятно смотреть только тем, кто боится грязи и крови. И всё же он смотрел теперь почти сердито, плечи напряглись: он хотел шагнуть, хотел повергнуть, доказать, что он — опасный хищный зверь. Орки вокруг завыли: — Бей его! Ударь, Горраг! Давай! — Я не кажусь тебе красивым? — с показной печалью огорчился эльф. — Ну вот, а в родном городе мне говорили, что я завидный жених. Как жаль, мой милый, милый Горраг. А ты мне уже почти понравился — такой суровый, большой, опасный, почти, ах, сексуа-альный, — протянул он с придыханием, не прекращая своего плавного кружения вокруг него. — Но знаешь, что? Я думаю, ты мне врёшь. Ты очарован мной, и потому боишься коснуться и напасть, потому что тогда я тоже коснусь тебя. И как знать, где именно я тебя коснусь… Толпа орков разразилась таким оглушительным рёвом, что скалы вокруг будто дрогнули, пытаясь отшатнуться. Кто-то заржал, кто-то завыл, один даже схватился за живот, покатываясь со смеху. Они хлопали себя по коленям, подталкивали друг друга локтями. Ясно было, что подначки эльфа они не скоро забудут, хоть и не посмели бы открыто дразнить вожака после такого. Горраг же на миг застыл, словно его ударили не словом, а кулаком. В глазах сверкнула настоящая ярость, а на руках вздулись жилы. Он шагнул к Эладору резко, по-звериному, рука рванулась вперёд — но не для прямого удара. Он схватил эльфа за ворот, приподнял так, что ноги юноши оторвались от земли. — Замолчи, — прорычал он, и его дыхание обожгло лицо эльфа. — Ты думаешь, орк может бояться… тебя? И всё же он не ударил. Его пальцы сжимали ткань и чуть касались кожи, но это был не сокрушающий захват, а скорее попытка подавить, показать силу. Орки всё ещё подначивали его ударить, но не всерьёз, а как зрители на арене, которым нравится, что зрелище затянулось и стало куда острее. — Ты боишься не столько меня, сколько себя, красавчик, — упрямо улыбнулся Эладор, не вырываясь из крепкой хватки. — Дай угадаю: твой отец говорит, что ты должен быть воином без права на ошибку. Твоя мать, полагаю, тоже не робкая дамочка, а воительница. У тебя куча братьев и сестер, с которыми с детства приходилось драться за кусок хлеба, а когда ты вырос, то знал только кровь и смерть. Само слово «красивый» тебе ненавистно, а слово «ласка» для тебя и вовсе что-то незнакомое, непонятное. Ты такой сильный, такой смелый — но ты дрожишь и робеешь перед хрупким эльфом, потому что у него есть совсем другая сила, которая тебе незнакома. Внутренне подписав себе приговор, эльф вытянул руку и коснулся лица полуорка, чуть-чуть пробежав кончиками пальцев по его щеке и скуле. В воздухе резко повисла тишина. Ещё миг назад орки хохотали, а теперь притихли, только слышалось, как кто-то сдавленно рыкнул, будто сам подавился своим смехом. Горраг застыл. Его пальцы на вороте потрёпанной рубашки эльфа едва не прорвали ткань, но он не шевелился. Его ноздри раздувались, дыхание было горячим и частым. Когда Эладор коснулся его лица — это было как дотронуться до живого, горячего, дышащего зверя, к которому впервые в жизни протянули руку не с ударом, а с лаской. — Замолчи… — снова выдохнул орк, но уже не рычанием, а хрипом, в котором гнев боролся с чем-то другим. Глаза его горели — и не только яростью. — Смотри, вожак-то дрогнул! — зашептал кто-то из воинов и сразу получил локтем под рёбра от соседа: слишком опасно было подшучивать. Горраг сжал кулак, казалось — вот сейчас он проломит эльфу грудь одним ударом, выдерет дерзкое сердце или вырвет чересчур длинный язык изо рта. Но удара так и не последовало. Вместо этого он бросил эльфа на землю, словно обжёгшись, резко отступил на шаг и прошипел: — Ты говоришь о том, чего не понимаешь, эльф. Толпа снова загудела, на этот раз — от предвкушения, от осознания. Эльф почти коснулся какой-то тайной трещины внутри Горрага, нащупал нечто уязвимое в броне того, кто привык быть сильным и решать за всех. Эладор гибко вскочил, мгновенно оказываясь на ногах, но теперь уже не кружил, а нарочно подступил вплотную, словно хотел не просто коснуться, а прямо-таки заключить орка в объятия. — Я прав во всем, не так ли? — пропел он. — Такой прекрасный, такой сильный — и такой одинокий. Ты говоришь, что я не понимаю, но я только что понял тебя до самого нутра. Ну же, посмотри, милый мой, ты уже почти дрожишь, а ведь я даже не дотрагивался до тебя как следует. Он сделал ещё шаг, теперь их разделяло не больше пары дюймов. Эльф посмотрел вожаку в глаза, используя свой самый завлекающий взгляд, который только знал и который заставлял его бывших любовников сдаваться. И, понизив голос, прошептал: — А хочешь, дотронусь? Казалось, мир вокруг затаил дыхание, боясь пропустить хоть миг. Кто-то из пленников изумлённо пробормотал: «Что он творит?» Горраг замер, как будто весь его мир сузился до одного шага между ним и наглецом. Грудь его ходила часто, ноздри раздувались, он чувствовал запах эльфа — горные травы, нотка пота, вызов, особый сладкий яд. Эладор угадал: орк дрожал. Совсем чуть-чуть, но дрожал — и не от страха. Это было то напряжение, которое рвёт изнутри, когда воина ставят перед врагом, с которым нельзя сражаться мечом. Он склонился чуть ближе — так, что жар его дыхания коснулся гладкого, загорелого лица Эладора. — Эльф… — прорычал он, и голос сорвался так, что это превратилось из угрозы в стон. — Ты не знаешь, что делаешь… И его рука, огромная и жилистая, метнулась — но не к оружию, не к горлу. Он схватил остроухого насмешника за затылок. Жест был резким, как удар, но держал он не так, чтобы ломать — а так, чтобы не отпускать. Орки забормотали. Несколько засмеялись, но смех их был нервным, как у тех, кто понял: случилось нечто, что нарушает все привычные правила. — Это ты не знаешь, Горраг, вождь и сын вождя, — шепнул Эладор прямо ему в лицо, опасно близко. — Не знаешь ни любви, ни настоящей взаимной страсти, ни тем более близости душ. А я знаю и храню это в себе, как песню, которую нельзя отнять. И потому — я уже победил. На миг глаза полуорка вспыхнули — то ли гневом, то ли чем-то гораздо более опасным. Он приоткрыл рот, будто хотел возразить, но слова застряли где-то глубоко в груди. Его рука всё ещё держала эльфа за затылок, но теперь в этой хватке не было и следа ярости — только отчаянное, звериное желание не отпустить. Толпа орков взревела от потрясения. Для них это было похоже на чудо: эльф, тонкий, гибкий, дерзкий, сумел поставить их предводителя на грань, где сила уже не властна. Одолел его не мечами, не силой, даже не хитрыми финтами и увёртками, а словами. Они ещё никогда не видели, что можно выиграть бой, не сражаясь. Горраг резко втянул воздух, словно только сейчас понял, как близко стоит с этим эльфом. И, не отводя взгляда, медленно, очень медленно разжал пальцы. — Ты… — голос его был хриплым, как после крика. — Ты играешь с огнём, Эладор. И всё же… — он едва заметно усмехнулся, но усмешка была скорее горькой. — Признаю, ты победил. Он отступил на шаг, признавая поражение. Орки ворчали от разочарования, что крови не будет. Но их предводитель всё сказал за них. Эладор не сказал больше ничего. Вместо этого он отступил на шаг, сам впервые за эту минуту сделав глубокий вздох, и медленно, с глубоким уважением, поклонился Горрагу как самому достойному противнику. Орков, кажется, это удивило — они не привыкли к тому, чтобы остроухий народ отдавал им дань уважения, выражал почтение и признавал достойными. Горраг посмотрел в ответ открыто, без насмешки, без злобы, слегка приподнял подбородок, словно принял поклон, а затем ответил по-своему: ударил кулаком в собственную грудь напротив сердца. — Эладор, сын света, — сказал он громко, так, чтобы все услышали. — Сегодня ты доказал, что твоя сила не в мышцах, а в духе. И она так же достойна уважения. — И добавил негромко, уже без пафоса: — Я сдержу своё слово насчёт людей. Пусть идут, как ты сказал. Эльф оставил Горрага восстанавливать свою власть и душевное равновесие заодно. Честно говоря, ему и самому не помешало бы позднее обдумать то, что произошло. То, что для легкомысленного сына дипломата было шуткой, флиртом на грани фола, привычной игрой — для орка, казалось, означало что-то настоящее. Ну да, бедняга не умел играть в эти игры, он прямодушный и до боли настоящий. И где-то внутри эльфа это отозвалось любопытством. Он словно нащупал незримый крючок, за который можно потянуть, уязвимое место, которое нужно не ударить, а погладить, чтобы этот дикий страшный зверь лег на спину и впервые в жизни подставил живот для ласки. Сдерживая усмешку от этой мысли, Эладор подошёл к пленникам. — Извините за задержку, мой орк страшно упрям временами, приходится доказывать, что я тоже не даром свой хлеб ем, — устало бросил он. — Вы свободны, друзья. Тут в округе валяются никому не нужные трупы ваших тюремщиков, можете взять их одежду, обувь и то, что у них в карманах, если мои зубастые друзья от шока ещё не успели растащить последнюю добычу. Только скажите перед уходом, эти ублюдки Вороны не говорили, куда вас повезут и для чего? Люди, только что бывшие пленниками, смотрели на него как на чудо или как на безумца, который вдруг оказался замаскированным под смертного божеством. В их глазах застыло неверие, облегчение и робкая надежда. Старший среди них, мужчина с морщинистым лицом и исцарапанными руками, сипло ответил: — Мы… мы не знаем всего. Нас гнали ночами, почти не давая спать, порой запирали в этих клетках. Но один из этих… — он с отвращением пнул ногой мёртвого Ворона в чёрном плаще, — сказал, что через несколько дней должны быть у Восточных ворот. Там нас, дескать, ждут. Говорили про какой-то ритуал… Молодая женщина, у которой тряслись руки, прошептала: — Они пели ночью, пока мы были в клетях. Слова были непонятные, но я слышала имя. Нер’хас. Они его повторяли снова и снова… При этом имени несколько орков рядом недобро заворчали, расслышав явно нечто знакомое, а Горраг бросил короткий взгляд в сторону эльфа — уже без вызова, скорее с вопросом. Эладор не настаивал на других сведениях от пленников. Они напуганы, устали и нездоровы, ни к чему мучить их воспоминаниями о пережитом. Орки занялись обсуждением произошедшего, так что юноша украдкой подмигнул людям и указал взглядом на лошадей у привязи, нервно прядающих ушами. Не породистые скакуны, конечно, но до места довезут всяко быстрее, чем на своих двоих топать. И, чтобы отвлечь Горрага от того, что у него все трофеи убегают, подошёл ближе и деловито сказал: — Вашего бедного разнесчастного варга собирались принести в жертву — или провести на нём какой-то ритуал. Кому-то знакомо очаровательно некромантское имя Нер’хас? По мне, так звучит довольно зловеще. Горраг шумно втянул воздух, будто хочет смыть эти слова запахом дыма и крови. — Варг… — он сердито оскалился. — Я думал, Вороны его просто украли, чтоб помучить или продать какому-то богачу. А выходит, дело хуже. И это имя, Нер’хас… Старое имя. Древний дух. Колдун из моего народа, что разорвал сам себя, чтоб стать больше, чем был. Слуги мрака до сих пор его кличут. Другой орк плюнул на землю: — Проклятые Вороны не в первый раз шепчут это имя. Мы думали — просто страшилки для слабаков. А выходит, нет. Все эти бумажки, которые в сундучке были — небось свитки колдовские, чтобы эту погань призвать. Горраг согласно кивнул, и в его взгляде появилась настороженность: — Если они тащили людей и варга к Восточным воротам ради Нер’хаса… значит, скоро будет кровь, и не только этих пленников. — Он поднял бровь. — А ты, эльф, что скажешь? Что за имя это для тебя? Ты ведь вон как рванулся, едва бумаги с печатями вскрыл. Уж не встречал ли ты культ Нер’хаса раньше? Эладор начал хихикать, не в силах удержаться. Пока орки не подумали, что он внезапно спятил, юноша замахал руками: — Ой, простите, просто… Разорвал себя, серьёзно? Это ж должно было сделать его… ну, наоборот, меньше. Вроде как много крохотных Нер’хасов, которые будут бегать по полу и пискляво выкрикивать что-то вроде «бойтесь меня», или что там обычно орут злые колдуны? Боги, это звучит как бред! И нет, Горраг, ни я, ни кто-то из моих знакомых не имели дела с некромантами, я только слышал, что когда-то у людей в Форминастре, далеко на юге, объявился один некромант, переделавший себя в лича, но он был полностью свихнувшимся и представлял больше опасности для себя, чем для окружающих. Орки переглянулись — кто-то недовольно рыкнул, кто-то даже усмехнулся в кулак, хотя у большинства лица остались суровыми, как скалы. Горраг сощурился, словно прикидывая, правда ли его пленник находит всё это смешным. — Ты, эльф, порой хитрее лисицы, а иногда совсем глупый, как младенец, — наконец буркнул он. — Но ты прав, иногда смех сильнее страха. Даже колдуны теряют силу, когда над ними ржут. Только не смейся слишком громко. Имя Нер’хаса тянет за собой кровь, он причинил много зла моему народу. Мы, может, и дикие, но знаем: если тени зовут — лучше слушать и быть готовым бить в ответ. Впрочем, глядя на улыбающегося ему Эладора, он чуть заметно, уголком рта усмехнулся и хлопнул юношу по плечу так, что чуть не сбил с ног: — Ладно, мелкий плут, твой язык острее, чем клинок. И пусть будет так: если Нер’хас взаправду вернётся, нам всем придётся решить — смеяться ли дальше, или биться до конца. Скажи только одно, Эладор. Ты сам-то что выберешь? Смех или битву? — Я буду смеяться, пока дерусь с ним, — невинно мурлыкнул эльф. — И, между прочим, ты только что по доброй воле потрогал меня с вполне дружескими намерениями. Это прогресс. Орки вокруг засмеялись — напряжение, повисшее вокруг при упоминании древнего колдуна, рассеялось как дым. Горраг помолчал, а потом вдруг издал низкое, гортанное рычание — эльф не сразу понял, что это тоже смех, такой редкий для этого мрачного воина. — Смотри, чтоб я не привык, — наконец пробурчал полуорк, ткнув эльфа кулаком в бок — не слишком сильно, чтобы не уронить. — А то твой «прогресс» однажды обернётся тем, что я начну гладить тебя по голове, как ручного варжонка. Он резко развернулся к своим, бросив через плечо: — Собираемся! Уходим с этого места. Вороны вернутся за своей падалью.