Клыком и песней

Эти горы были опасны, Эладор это точно знал, хотя и бывал в этих краях нечасто и только проездом. И дело не только в орках, пусть даже они тут — главная сила и чума, что заражает здешние земли. Но помимо них здесь полно хищников, диких зверей и полуразумных тварей, которые от голода могут попробовать напасть даже на вооружённый отряд орков. Его пленители двигались вперёд быстрым маршем, поддерживая быстрый темп и не останавливаясь даже для короткой передышки. Они, должно быть, думали, что эльф отстанет и упадёт, чтобы у них был повод ещё посмеяться или даже ударить его. Но тут пленник их разочаровал — несмотря на усталость от боя и раны, бежал он почти с ними наравне, нехотя, но не снижая темпа. И, в отличие от них, не топал как неуклюжий великан, а двигался плавно, текуче, как вода. На бегу эльф украдкой оглядывался по сторонам, подмечая кое-что важное: орки молоды, многим, должно быть, нет и двадцати, значит, это тренирующиеся юнцы, едва вошедшие в возраст. У них нет при себе хищных верховых варгов, на которых часто разъезжают их взрослые сородичи, и это тоже было на руку — варги бегают крайне быстро и могли бы растерзать пленника при попытке к бегству или найти по запаху. «Пока не всё так безнадежно, — утешал себя Эладор слабой надеждой. — Мы можем наткнуться на что-то опасное, если оркам не повезёт. Или же, если удастся, я побегу ночью, ближе к рассвету, когда орки видят немного хуже от восходящего солнца». Горы вставали вокруг суровыми стенами, узкие тропы петляли вдоль обрывов, где один неверный шаг — и сорвёшься в ревущую внизу реку. Ветер свистел в расселинах, унося с собой запах крови, еще свежий на одежде пленника и его конвоиров. Орки шагали быстро, топая тяжёлыми сапогами, гремя оружием и смеясь каждый раз, когда кто-то вспоминал забавную деталь битвы. Эладору не казалось забавным воспоминание об отрубленных конечностях, но он благоразумно молчал. Впрочем, смех у орков был грубый, нервный: даже эти юнцы знали, что горы не прощают неосторожных. Эльф держался рядом, не отставая, и вскоре уловил первый оттенок удивления в их взглядах. Да, они ожидали, что мелкий остроухий рухнет, завоет от усталости или попросит остановки. Но его шаги оставались лёгкими и уверенными, дыхание — ровным. Один из орков, задев пленника плечом, не сумел его уронить — эльф просто чуть отклонился и продолжил ровную скользящую побежку. Неудачливый задира пробормотал с досадой: — Слишком уж живучий для пленника… Горраг не оглядывался, но его плечи дрогнули едва заметно. Может быть, он услышал. Чем выше отряд поднимался по тропе, тем гуще становился лес. Ветки старых елей скрипели под ветром, иглы шуршали, сыпались прямо за шиворот. Где-то далеко, в ущелье, протяжно завыл волк. Один из орков нахмурился, вскинулся, будто пёс, почуявший недоброе: — Это не волки. Слышите? Как будто голоса визжат… На миг повисла тишина, и действительно — среди ветра пронесся низкий, хриплый вой, и ему отозвался второй. — Гаргульи, — процедил Горраг, и впервые в его голосе зазвучала настороженность. Эладор поморщился. Легенды пугали ими детей — твари, похожие на каменных демонов, с когтями и зубами, ночные охотники, нападающие стаями. Говорили, что они живут в горах, среди столь любимых ими камней, но иногда спускаются в долины и деревни, чтобы похитить домашний скот и неосторожных запоздавших путников. — Костёр! — скомандовал Горраг. — Станем здесь лагерем, пока эти твари не пролетят мимо или не нападут. Орки начали быстро ломать сухие ветви, строить примитивное заграждение, кто-то выставил копья по кругу. Они делали это торопливо, словно знали: времени мало. Эладор поднял голову, пользуясь передышкой: солнце уже давно село, стремительно стемнело, из долины потянулись косматые кучи тумана. Отчего-то не было страшно: может, потому что вокруг на склонах рос лес, густой, приятно пахнущий хвоей, и любой эльф чувствует себя среди деревьев хорошо. Пленник слегка улыбнулся — да, гаргульи опасны, но было забавно, как засуетились его суровые пленители — будто куча муравьев, если ткнуть палочкой в их холмик-домишко. Страх отпустил. Это почти дети — хищные и жестокие, но совсем юные, по сравнению с эльфом они почти младенцы, даже несмотря на своё военное искусство. Это определенно шанс. Он сделал пару шагов, чтобы оказаться в круге света у разгорающегося костра. Сын Фиреля не опустится до того, чтобы униженно вымаливать тепло и безопасность. Побьют, нарычат — пусть. Он уверился, что нужен оркам живым, значит, можно было рискнуть. Он присел у костра, пытаясь удобнее пристроить связанные руки, запястья горели огнём. И бросил в никуда как бы невзначай: — Эти твари тупее даже вас, господа, но помимо огня хорошо бы накидать туда сырых веток. Это позволит создать много дыма. У гаргулий чувствительное обоняние, и если их не убьет ваш непередаваемый аромат, то добьет дым, а лучше перец, если он есть у вас с собой. Или, прошу прощения, экскременты. — Он проглотил колкость о том, что уж этого добра у орков точно навалом. И без того нарывался на грубость. — А если они подлетят близко и нападут, — бросил он совсем уж нарочито равнодушно, — бейте по крыльям, затем по головам. Уверен, такие отважные воины умеют сражаться не только с застигнутыми врасплох мирными эльфами. У костра вспыхнули языки огня, обдавая оранжевым светом лица орков. Несколько из них сразу расхохотались — грубый, сиплый хохот, больше похожий на лай. — Слышали? — один ткнул пальцем в сторону худощавой фигурки пленника. — Эльф нас поучает, как сражаться! — Может, он думает, что мы его в советники возьмём, — другой пнул сапогом полено, искры брызнули в темноту. Но не все смеялись. Двое-трое переглянулись, и в их глазах промелькнула тень сомнения. Слишком уж заметно было, как они нервничают от близости гаргулий. Горраг поднялся в полный рост, и смех стих. Вождь — или тот, кто готовился им стать — медленно шагнул к эльфу, навис, будто скала. Его тень от костра легла на лицо Эладора. — Ты думаешь, мы не знаем, как бить тварей? — в голосе его сквозила угроза, но и… интерес. Он не отмахнулся. — Впрочем, дело говоришь. Дым может прогнать их. Он бросил через плечо: — Гурх! Сними сухие ветви. Сырых накидай. Пусть дымит. Кто-то из молодых хмыкнул недовольно, но спорить не решился, завозился, выискивая на земле мокрый лапник. Горраг снова наклонился к пленнику, и на миг его клык блеснул в пламени, будто звериный оскал: — Но запомни, эльф. Я слушаю тебя не потому, что ты умнее. А потому, что я решаю, кому тут говорить, а кому умирать молча. Он резко выпрямился, повернулся к своим. И костёр затрещал громче, когда на огонь легли сырые ветви, дав густой белесый дым, потянувшийся в темноту. Эладор заметил, что воздух изменился: напряжение вокруг стало другим, почти осязаемым. Орки пытались вести себя шумно, грубо, отпугивая близких хищников, но где-то в лесу всё ещё эхом отзывались хриплые крики. Они постепенно становились ближе. Один из юнцов — худой, с кривыми зубами и плоским носом — нервно дёрнул плечом и пробормотал: — Они уже здесь… И в ту же секунду из темноты раздалось тяжёлое хлопанье крыльев. Где-то наверху, за верхушками елей, что-то огромное пролетело, заслонив свет звёзд. Твари уже близко, понял Эладор, и с лёгким удивлением осознал, что подумал о тварях, имея в виду не орков, а нападающих существ. Не то чтобы он стал оплакивать погибших орков, даже если их всех перебьют, но они хотя бы пока не убили его и даже не избили до полусмерти. Подумав, он решил рискнуть. Пока твари не подлетели совсем уж близко, юноша поднялся и шагнул к вожаку, Горрагу, протянув ему распухшие запястья. — Развяжи, — попросил он спокойно. — Ты сам видел, как я сражаюсь. Я вам помогу, мне тоже ни к чему стать добычей этих созданий. Костёр трещал и шипел, выплёвывая струи дыма, но над этим звуком уже явственно слышалось гулкое хлопанье. Где-то в темноте крылья молотили воздух — так тяжело, что даже ветви деревьев вздрагивали и шумели. Горраг пригнулся, как огромная косматая тень. Его голова медленно повернулась к эльфу. В первый миг в его взгляде сверкнула привычная жёсткость — мол, осмелился пленник приказывать! Но потом этот взгляд на мгновение задержался на тонких руках эльфа, на покрасневших рубцах от верёвок, на том, как он держал себя — прямо, без рабской покорности. Орки вокруг зашумели. — Да развяжем его — он же убежит! — Или в спину ударит! — Он слабак, пускай сам гаргульям зубы точит! Молодые голоса срывались от страха, от злобы, от желания скрыть свой ужас за грубостью. Горраг поднял руку, и орки осеклись, хотя ропот ещё ворочался в темноте. Он наклонился ближе, и дым костра обвил его лицо, подчеркнув резкие линии скул и клыков. — Ты хочешь свободы, эльф? — его голос был тихим, но таким, что слышали все. — Свобода берётся кровью. Он резко выхватил из-за пояса один из своих ножей — не тяжёлый боевой клинок, а короткий, с зазубренным лезвием, как будто из камня, отполированного до блеска. Острое лезвие мелькнуло у запястий эльфа. Сухие волокна верёвки затрещали, и обрывки упали на землю. Руки юноши загорелись болью от возвращающегося кровотока, но теперь они были свободны. Горраг сунул нож ему к груди, почти прижимая рукоять. — Держи, — прорычал он. — Покажи, что твои слова стоят чего-то. Из-за его спины донёсся первый пронзительный визг — и из мрака, на грани света, спикировала первая гаргулья: крылатое чудовище с когтями, длинной шеей и каменной, будто вечно оскаленной в глумливой усмешке мордой. Её глаза горели зелёным, как болотное пламя. И орки, и эльф знали: она не одна. — Прекрасно, — вздохнул Эладор едва слышно, — нож. То, что надо для того, у кого почти отнялись руки. Особенно против каменных монстров, где больше пригодился бы молот. Он быстро оценил ситуацию: в темноте его эльфийское зрение выхватило несколько созданий, но не больше десятка, это опасно, но скорее всего, орки справятся. Он чуть отступил, нож непривычно лежал в руке, нехороший, плохо сбалансированный. Эладор никогда не пользовался таким грубым оружием. Мысленно оплакав свои замечательные кинжалы, канувшие к сумке какого-то жадного орка, он использовал что есть: припав к земле, дождался, когда одна из тварей, задев когтями орка, понеслась на него, и, подпустив её ближе, сделал прыжок. Это потребовало всех сил, но он оказался на спине у слишком низко опустившейся твари. Гаргулья — молодая особь — была не так велика, чтобы лететь вместе с невольным всадником. Она яростно завизжала, едва удерживаясь в воздухе, и Эладор мгновенно, без малейшей жалости, вонзил выданный ему нож между её ушей. Там, на темени, трещиной красовался стык костяных каменных пластин, и именно туда эльф целился, молясь Талиссе, Хранительнице удачи, чтобы попасть в темноте в свою дёргающуюся цель. Гаргулья взвилась в безумном вихре крыльев, её визг был похож на скрежет камня о камень, и он буквально пронзал барабанные перепонки. Тело твари дёргалось и извивалось, как будто Эладор пытался удержаться на крыше, которая вот-вот обрушится, или на чрезмерно норовистой лошади. Юноша вцепился ногами в её бока, чувствуя, как каменные пластины содрали кожу сквозь ткань штанов, и в этот миг рука сама нашла нужное движение по инерции. Лезвие ножа ударило туда, где сходились неровные выступы костяной брони. Глухой, вязкий звук — как если бы раскололся глиняный горшок, полный мокрых тряпок. Зеленоватый свет в глазах гаргульи вспыхнул ярче, затем резко погас, и она, потеряв опору в воздухе, рухнула вниз. Разумеется, вместе со своим победителем. Удар о землю выбил дыхание из груди. Тварь хрипло дёрнулась, придавив каменным весом, но уже не жила. Со всех сторон доносилась целая какофония звуков и запахов — крики орков, хлопанье крыльев, визг гаргулий, запах дыма и крови. Эльф резко рванулся в сторону, освобождаясь от мёртвого груза, и успел заметить, как одна из гаргулий опрокинула молодого орка в костёр: пламя вспыхнуло, чёрный дым взвился, орк закричал и исчез под когтями бросившейся добить его твари. Двое других отбивались плечом к плечу, рубя воздух, пытаясь достать до крыльев. Горраг стоял прямо на краю круга света от костра и глухо рычал, отбиваясь мечом от чудовища, которое спикировало на него сверху. А ещё одна тварь — чуть больше и тяжелее той, которую повезло убить эльфу, — уже опускалась прямо на пленника, тень накрывала костёр и светлый круг, в котором он лежал. Её когти тянулись к его голове, словно сама ночь захотела схватить незадачливого остроухого. — Да что ж вам всем эльфятина так полюбилась? — в отчаянии взвыл достойный сын советника. Нож остался в голове той твари, что он уже убил, не было времени его высвобождать. Так что эльф просто протянул руку прямо в костёр и, несмотря на жгучую боль, пронзившую ладонь, схватил горстку золы и искр. Огонь не особо вреден каменным тварям, но у них вполне живые глаза. Именно туда, в глаза нападающего чудища, он швырнул золу и горячие угли. Угли вспыхнули в воздухе коротким дождём искр, и рука прямо-таки взвыла от боли, словно сама плоть пыталась отпрянуть назад, но поздно. Крошки огня ударили гаргулье прямо в морду. Она взревела, на миг потеряв весь свой каменный ужасный вид: существо, внезапно ставшее уязвимым, зашипело и отшатнулось в сторону, замотав головой. Её глаза — большие, тускло-зелёные, с вертикальным зрачком, — засветились от боли и бешенства. Крылья подломились, и вся туша чудовища рухнула, задев эльфа когтями. В боку вспыхнула острая, режущая боль — не смертельная, но тёплая кровь тут же пропитала ткань рубашки. Гаргулья заскребла лапами по земле, катаясь, пытаясь сбросить жгучий пепел. Её морда трещала от собственных движений, как будто могла расколоться, и это дало оркам шанс. Молодой орк с воплем вонзил копьё в её грудь, пробив мягкий стык под крылом. Тварь дёрнулась, но уже не поднялась. Эладор стоял, тяжело дыша, правая ладонь содрана и обожжена, кожа лопнула, но пальцы всё ещё слушались. Боль была острая, но именно она — настоящая, живая — странным образом вернула ему контроль над собой. Ночь наполнилась победными хриплыми воплями: оставшиеся гаргульи, потеряв часть стаи, отхлынули, поднявшись в воздух и растворившись в темноте, оставив после себя запах гари, крови и мокрой каменной пыли. Горраг, чёрная тень с топором, шагнул ближе к едва стоящему на ногах эльфу. Его глаза сверкали отражением костра. Он смотрел не так, как раньше — не с усмешкой, не с презрением. А как воин, чьё уважение стоит заслужить только кровью. Он не сказал ни слова — только кивнул. — Я так надеялся, что вы догадаетесь бить их не топорами и копьями, а молотом или чем-то подобным, — устало вздохнул Эладор, морщась от боли. — Что ж, имеем что имеем. И он снова присел к костру, баюкая раненую руку. Да, не стрелять ему пока из лука, а целебная мазь осталась далеко — в той повозке, которую так бесцеремонно разграбили и перевернули эти бескультурные орки. Костёр потрескивал, дымил, пуская вверх тонкие язычки пламени, и они на миг напомнили нечто далёкое и уютное — камин в родовом доме, запах травяного настоя, который готовила матушка, привычный голос отца. Но это видение тут же рассыпалось прахом — рядом сидели не его наставники и воины, а грубые, шумные орки, которые, едва отбившись от смерти, жрали трофейную конину, отрывая зубами куски вместе с жилками, и спорили о том, кто из них уложил больше тварей. Эладор опустил голову, положив обожжённую руку на колено. Кожа пульсировала огнём, запястья, натёртые верёвкой, саднили. Но сильнее всего ныла в груди тоска о луке, оставшемся где-то в обломках того, прежнего мира. Несколько орков, ещё полчаса назад морщившие носы от страха, теперь снова повеселели, оживлённые победой, и оглядывались на пленника. В их взглядах стало меньше открытой вражды — любопытство, даже подобие уважения пробивалось сквозь грубую молодую жестокость. Один шепнул другому, и Эладор расслышал короткое: «Воин» на их грубоватом наречии — одно из тех немногих слов, которые он знал и сумел разобрать своим острым слухом. Горраг не вмешивался в болтовню своих подчиненных. Он сидел поодаль на корточках, положив свой огромный меч рядом с собой, и молча смотрел в огонь. Желтоватые глаза его, блестя отсверками костра, иногда скользили взглядом к эльфу — и в них не было насмешки, только сдержанное раздумье. Тишина между пленником и вожаком отряда казалась ощутимее всех орочьих воплей вокруг. Эладор понял — вождь что-то прикидывает. Что именно: ценность заложника, силу будущего союзника или возможность испытать его волю дальше — пока оставалось тайной. Но одно стало ясно: этой ночью эльф перестал быть для них просто трофеем. Однако, даже если его положение немного изменилось, эльф всё равно оставался добычей и хорошо это понимал. Глупо было бы не попытаться бежать сегодня же. Сильно хотелось пить, руки горели огнём, ноги были напрочь расцарапаны о тело гаргульи, да и одежда местами порвана, но сознание оставалось острым как никогда. Словно сама опасность обострила чувства до предела. Эладор притворился измученным до конца, уронил болящие руки на колени ладонями вверх, опустил голову на грудь, будто совсем выдохся и задремал. Эльфы не нуждаются во сне, и в этом было его преимущество перед орками, хоть и маленькое. Но ему только надо, чтобы они решили, будто пленник беспомощен, и позабыли его снова связать, а уж мимо часовых он как-нибудь проползёт. Ночь сгустилась над лесом, вязкая и тёмная, с редкими просветами между кронами, где пробивался бледный свет звёзд. Орки улеглись как попало: кто-то навалился на мешок с добычей, кто-то завалился у костра, разинув пасть и посапывая, а самые уставшие уснули прямо в земле, подложив под головы собственные руки. Эльф сидел неподвижно, почти как статуя, словно сам стал немного гаргульей. Голова опущена, дыхание ровное, будто сон окутал его окончательно. Лишь сердце гулко билось в груди, и каждый тяжёлый удар напоминал о том, что в любой миг он мог провалиться — не в сон, нет, в смерть, если кто-то догадается, что он притворяется. Впрочем, оркам этого хватило, чтобы махнуть рукой на пленника: они видели перед собой измождённого, обессиленного эльфа, который не проживёт и дня без их милости. Никто не подумал снова связывать его — верёвки и так жгли, руки распухли, а значит, бегство им казалось невозможным. Эладор услышал, как часовой в стороне лениво зевнул, пнул ногой сухую ветку и сел на корточки, опираясь на собственное копьё. Его голова всё меньше крутилась по сторонам — гаргулий не видать и не слыхать, а простого волка, случись что, отпугнёт огонь. Лес вокруг тих, но не до конца: где-то вдалеке кричит ночная птица, а ещё дальше, будто эхом, тянется вой — может, волчий, а может, что-то похуже. Однако для Эладора это был зов свободы. Орки уснули, или почти уснули. Он ощутил: это — тот самый момент. Стоило лишь медленно опустить ладони на землю и проверить, насколько тишина доверчива к первому движению. Он медленно улыбнулся в темноте. Ещё немного терпения, и он станет свободен.