Клыком и песней

Над угрюмыми Серыми горами, самым северным краем света, повис прохладный летний вечер. Холодный ветер качал верхушки елей, шуршал в тёмных ущельях. Вечер только спускался на горы, и последние алые лучи солнца цеплялись за снежные пики, окрашивая их в кровавый цвет. Придорожные валуны, наваленные в спешке кое-как, были не слишком надёжным укрытием, но эльфийский караван, продвигавшийся по горной тропе, заметили в последний момент, так что пришлось импровизировать. Затаившиеся за камнями орки — все как один молодые, жаждущие крови и добычи, переглядывались, ухмыляясь и блестя клыками. Эльфы явно едут издалека, утомлены дорогой и не слишком опасаются угрозы. Рассчитывали, видно, что горы, в которых обитают кланы дварфов, окажутся надежным укрытием. Что ж, их ждёт большой сюрприз. Над головой пронеслась вспугнутая сова, ранняя, ошалевшая от неурочного пробуждения, едва не задев широким крылом чёрные косы Горрага. Могучий полуорк был предводителем отряда, и это ему принадлежал дерзкий план нападения на остроухих мерзавцев. Он сжал в руке меч и, прислонившись лопатками к надежному холоду валуна, выжидал. Сегодня они добудут достаточно золота и крови, чтобы с триумфом вернуться домой, в пещеры клана Клыка Бури. На узкой дороге меж скал показалась повозка с гербом Восходящей Луны: серебряный полумесяц, сияющий над водой. Лошади фыркали и били копытами по каменистой дороге. Возле них ехали верховые воины-эльфы в лёгких кольчугах, вооружённые луками и копьями. Их движения были уверенными, но взгляды настороженно скользили по скалам. Уж очень узкое ущелье кругом, и не слышно ни воя волков, ни криков птиц, только мелкие камешки шуршат, оседая пылью под копытами коней. Один из эльфов — невысокий, облаченный в лёгкую светлую броню с серебряным гербом на нагруднике, придержал коня и повернулся в седле, оглядываясь по сторонам. Он нахмурился и потянулся к закреплённому у седла шлему, но было уже поздно. Тень мелькнула на утёсе. За ней другая. Третий силуэт замер в засаде, на фоне багрового неба. И вдруг раздался протяжный рёв рога. Скалы ожили. Орки — дюжины полторы, с копьями и топорами, в шкурах и рваных доспехах, — выскочили из засады. Их крики разорвали вечернюю тишину, и сразу же в воздухе свистнули первые стрелы. Остальные уже спешили следом, их крохотные глазки наливались жаждой убийства и жестокости. — Господин! — крикнул один из эльфийских воинов, пытаясь заслонить собой и своим конём товарища в светлой броне с гербом. Стрела с зазубренным наконечником ударила его в горло, и он рухнул, захлёбываясь кровью. С обеих сторон дороги хлынули фигуры орков. Среди них выделялся один — выше прочих, плечистый, с чёрными волосами, падающими на суровое, изуродованное шрамами лицо. В его руках блестели меч и топор — тяжёлые, такие не каждый эльф одолеет поднять, — и каждое его движение было силой и яростью. Его ревущий боевой клич заглушил даже яростные крики соплеменников. Эльфы сомкнули строй вокруг повозки. Сталь звякнула о сталь, закружились копья и клинки. Двое воинов сдерживали орков на дороге, ещё двое прикрывали колёса повозки. Луки эльфов пели, но орков было слишком много. И всё же в гуще боя выделялась одна фигура. Молодой эльф в серебристой броне потянулся к поясу, и в его руках блеснули два кинжала. Так и не успев надеть шлем, он одним движением спрыгнул со своего коня, оказавшись ниже пускаемых орками неуклюжих выстрелов, и метнулся вперед. Он двигался быстро, изящно, будто танцевал среди врагов, порой странно припадал к земле, становясь еще меньше и изящнее. Клинок скользнул по горлу первого орка, другой вонзился в плечо второго. Он ушёл в перекат, стрела просвистела над головой, и уже в следующую секунду лезвие кинжала рассекло сухожилие третьему врагу. Рядом с ним упало тело его собрата, получившего кривым клинком поперек груди, и молодой эльф тут же использовал это, спрятавшись за трупом. Виновато шепнул убитому: «Прости!» — и продолжил свой смертельный танец. Орки заревели, заметив его отчаянное сопротивление. Они не решались подходить ближе к этой серебристой бестии — маленький, а режет так точно, что лучше б не рисковать! Горраг тоже заметил чересчур прыткого противника. Полуорк прорубался к повозке, каждый удар его топора валил эльфа или выбивал из рук щит. Взгляд его задержался на молодом эльфе с кинжалами — стройном, яростном, дерзком. Этот остроухий бился так, что сердце Горрага невольно сбилось с ритма. Он видел прежде отличных воинов, видел и тех, кто едва начинал учиться бою, но этот эльф не сражался даже, он будто танцевал, защищая себя и постепенно отступая к повозке. Умелый эльф прыгнул вперёд, его клинки сверкнули, рассекли руку одного из орков, бок другого. Но врагов было слишком много. Один ударил его в спину рукоятью топора, другой сбил с ног. Один из орков яростно наступил на его запястье, и эльф вскрикнул от боли. Кинжал выпал из его руки и тут же оказался отброшен сапогом врага. Эльф оттолкнул обутую в меховой сапог ногу орка, перекатился, поднялся на колено и рванулся к упавшему клинку, но чья-то огромная ладонь схватила его за плечо и впечатала лицом в землю. Над ним навис Горраг. Его дыхание было тяжёлым, глаза сверкали, но он не добил. Вместо этого полуорк опустил топор лезвием вниз, вонзив его в землю рядом с лицом эльфа. — Оставить живым, — прорычал он. — Этот — мой. Орки заревели, подхватив победный клич. Последние эльфийские воины пали. Дорога покрылась телами и кровью, медленно стекающей по голым камням. Орки споро прикончили лошадей — они не ездили верхом, и кони были для них только добычей, еще одним источником мяса для похлёбки. Кто-то уже сообразил, что вот-вот начнется делёжка трофеев, и бросился к повозке, вытаскивая оттуда несколько мечей, мешочки с золотом и драгоценными камнями и даже роскошное золотое блюдо с вензелем города дварфов. Очевидно, что эльфы были послами или дипломатами, возвращавшимися с удачных переговоров. Уцелевшего пленника без особых церемоний связали, стянув тонкие запястья за спиной и удерживая на коленях. Он терпеливо переждал боль, восстанавливая дыхание. Усмехнулся, хотя губы ему разбили и они кровоточили. Внутри у эльфа всё дрожало от животного ужаса. Он слышал об орках многое, хотя до этого момента ни разу не сталкивался с ними. Но достаточно было рассказов сородичей и отца, опытного дипломата, советника повелительницы Селестии, чтобы знать: орки звери, жестокие и беспощадные. Конечно, не быть убитым сразу — это вселяло надежду, но надежда эта слаба. Юноша слышал и про то, что делают с пленниками орки — об этом говорили шёпотом и с неизменным ужасом и отвращением. Мысли носились заполошными обрывками, как напуганные крысы на тонущем корабле. Надо сделать что-то, чтобы его не прикончили. Эльф выпрямился, насколько мог. Орочий язык он не учил, знал лишь несколько слов, мельком подсмотренных в старых книгах, но вроде бы большинство этих чудищ неплохо знали общее наречие. — Ваша победа, господа, — он невольно копировал прохладные интонации своего отца, политика и дипломата. — Должно быть, я попал в руки действительно сильных воинов. Могу я узнать имя того, кто так доблестно победил меня, ударив в спину? Орки засмеялись — громко, грубо, с утробным рыком, как будто этот вопрос прозвучал для них похвалой, а не издёвкой. Несколько из них гаркнули что-то на орочьем, другие толкнули друг друга локтями, показывая на эльфа, связанного, но дерзкого. И только один не смеялся. Горраг стоял напротив, глядя на пленника прищуренными глазами. Его лицо не выражало привычной орочьей злобы, скорее — недоумение, как будто он пытался понять, кто перед ним: обычный трофей битвы или нечто большее. Он медленно шагнул ближе. Его тень накрыла худую фигурку пленника, словно скала. — Ты говоришь как знатный, — произнёс он на общем, с лёгким акцентом, но отчётливо. Голос был низкий, гулкий, в нём слышался рык. — Но дерёшься как воин. Я видел. Ты бился до конца, зубами и когтями, будто волчонок. Орки вокруг снова загоготали, когда Горраг сравнил юного эльфа с животным. Но в голосе вожака не было насмешки — скорее уважение. Он склонил голову набок, изучая остроухого, и неожиданно спросил: — Ты хотел бы знать имя того, кто ударил тебя в спину? — Он хмыкнул. — Это имя ты будешь помнить, эльф. Я — Горраг, сын вождя Гротта. Он приблизил лицо так, что пленник почувствовал горячее дыхание и запах дыма, железа и крови. С трудом удержался от того, чтобы поморщиться — зубы орки явно не чистят. — А теперь скажи: как зовут тебя, маленький знатный эльфишка, что усмехается даже в крови и верёвках? Вокруг воцарилась тишина. Орки ждали ответа, одни с ухмылкой, другие с мрачным интересом. Эльф спокойно посмотрел своему мучителю в лицо, хотя для этого пришлось поднять голову — гигант был выше, и намного, пленник едва доставал ему до плеча, а стоя на коленях, казался ещё меньше. Ему полагалось бы уже дрожать на коленях, плакать и умолять отпустить, а то и просто ждать смерти. Юноша напомнил себе, что он — сын мудрого политика, в прошлом — прославленного воина. Перед глазами мелькнуло лицо отца, его добрая улыбка. Он должен спастись, чтобы вернуться к родным. Лихорадочные размышления заняли не более секунды. Орки ценят силу, и только силу. Они считают его слабаком, тощим эльфом, забавной зверушкой — что ж, он покажет, как они заблуждаются. Даже веревками скрутили наспех, кое-как, думая, что перед ними богатый барчук, который не выстоит против них и минуты. Эльф дернул запястьями, вскидывая связанные руки. Узел небрежный, орки вокруг — скорее банда едва вошедшего в возраст молодняка, чем матёрые вояки, так что ему удалось заставить путы соскользнуть. Бешено сверкнув глазами, не в меру прыткий пленник схватил неосторожно наклонившегося ко нему вожака отряда за грязный мех, в который тот был одет, и яростно прошипел ему в лицо: — Перед тобой Эладор, сын Фиреля из Восходящей Луны! Верни мне кинжалы, орк, и посмотрим, кто из нас сражается благородно, а кто только и умеет, что бить в спину! Орки взревели, как потревоженный улей. Они ринулись было вперёд, чтобы схватить шустрого беглеца снова, кто-то уже занёс кулак, кто-то вытащил клинок, но Горраг поднял руку, и всё смолкло. Его глаза вспыхнули. Эльф увидел в них не ярость — нет, скорее восторг. Сын вождя впервые увидел, что эльф может быть не жеманным аристократом, а настоящим бойцом, готовым рвать зубами даже в безвыходном положении. — Ха! — он низко рыкнул, и в его рёве было больше веселья, чем злости. — Ты смелый. Глупый, но смелый! Он схватил худощавого пленника за плечо и резко встряхнул, как пса, но не ударил. Его пасть разошлась в оскале. — Хорошо, Эладор, сын Фиреля. Ты хочешь драться? Я запомню это. Может быть, однажды ты получишь шанс. Но не сегодня. Сильным движением он завернул руки эльфа за спину и сам затянул верёвку туже, чем прежде, обжигая кожу на запястьях. — Этот пленный мой, — громко произнёс Горраг, чтобы слышали все. — Не трогать его без моего слова. Несколько молодых орков возмущённо загудели, но при его взгляде сразу притихли. Эладора снова толкнули в спину, заставив упасть на колени. Но теперь в стане орков что-то изменилось: раньше юный эльф был просто жалкой добычей, а теперь — существом, о котором заговорили. Где-то позади уже спорили: одни требовали убить его во имя кровавого победоносного бога Зулгара, другие смеялись и называли «игрушкой Горрага». Эльф молчал, облизывая кровь с губ. Его не убили до сих пор — это было главным. И когда Горраг снова встретился с ним взглядом — в нём, в этих жёлтых звериных глазах, мелькнула странная искра. Не жалость. Не презрение. А интерес. Верёвка больно стягивала руки, но хотя бы ноги пленному оставили свободными. Впрочем, без оружия в такой толпе он мало что мог бы сделать. Эладор поймал себя на мысли, что эта опасная ситуация в других обстоятельствах могла бы ему… понравиться. Он слишком долго тренировался только на манекенах. Восходящая Луна, его родной город, стала могущественным полисом, не знавшим настоящей опасности уже долгие годы, и Эладор родился в период мира. Он умел сражаться, если надо, но редко находил себе достойных противников, и теперь реальная угроза почти пьянила. Орки, должно быть, думали, что у него руки дрожат от страха — что ж, может, они ещё узнают, как ошибаются. Он проглотил свою ненависть к этим чудовищам и как мог ровно потребовал: — Если в вас есть хоть капля чести, хотя бы похороните убитых. Они сражались достойно и честно и заслужили не быть растерзанными стервятниками. Это требование смехотворно, орки, скорее всего, посмеются над ним, а тела убитых растащат на трофеи, но он мог хотя бы попытаться. Эладор знал по именам всех, кто путешествовал со мной, и было больно видеть их убитыми, брошенными поперёк тропы, как тряпичные куклы, распотрошённые и оставленные жестоким ребенком. Как он и ожидал, орки взорвались хохотом. Их смех был как лай стаи собак — гулкий, оскорбительный, дикий. Один из них, молодой и широкоплечий, даже сплюнул на тело павшего эльфа, пробормотав что-то на орочьем. Другой схватил за волосы мёртвого светловолосого воина и срубил голову, подняв её в воздух, как трофей. Толпа взревела одобрительно. И только Горраг снова не смеялся. Он смотрел на пленного долго, молча, будто изучая, а потом неожиданно пророкотал, перекрывая гвалт: — Молчать! Орки осеклись, отшатнулись на шаг. Горраг перевёл взгляд на юношу с отрубленной головой в руках. Его голос стал низким и опасным: — Брось. Тот замялся. Но под взглядом сына вождя всё-таки швырнул голову в грязь. Толпа загудела — уже не смеялась, а недоумевала. Горраг подошёл ближе к телам павших эльфов. Он не выказал им открытого почтения, но его голос, когда он обернулся к своим, звучал жёстко: — Эти воины дрались не хуже любого из вас и проиграли, потому что их было меньше. Они пали с оружием в руках. Их не тронут вороны. Он бросил взгляд на Эладора. В глазах мелькнула хищная насмешка: — Хочешь, эльф, чтоб я похоронил их, как твоих сородичей? Нет. Это не наш путь. Но они не будут растерзаны. Мы возложим их на костёр, с оружием, как воинов. Я сказал. Он сделал знак, и несколько орков нехотя начали рубить еловые ветки и стаскивать их к подножию ближайшего холма. Толпа роптала, но никто не посмел перечить Горрагу. Эладор вдруг понял: в его суровой логике всё же есть крупица уважения к павшим врагам. И пусть это не было настоящим захоронением по-эльфийски, но его люди обретут покой, а не станут добычей падальщиков. Да, перед сожжением орки оберут трупы, помародёрствуют власть, но по крайней мере тела не останутся гнить под дождями на потребу хищникам. Горраг снова вернулся к пленному, склонился чуть ближе. Его жёлтые глаза блеснули в полумраке. — Ты требуешь чести среди орков, — тихо проговорил он так, чтобы слышал только его собеседник. — Это безумие. Но, эльф… мне нравится твоё безумие. Он резко выпрямился и рявкнул: — Как управимся с костром, в поход! Заполыхал большой костёр, жадно пожирая обнажённые тела ограбленных убитых эльфов, с которых стащили и броню, и одежду, и всё, что напоминало украшения. Орочья толпа снова ожила, затаскивая единственного пленника вместе с ними в неизвестность, вглубь их охотничьих земель. Эладор часто оборачивался, смотрел, как за спинами одетых в меха вражеских воителей догорают те, кто ещё утром смеялся над его шутками у костра, уважительно обещая вскоре доставить его домой. Раэль, Эльдарион, Лаэнил, даже человек, седой охотник по имени Торвил, который был их провожатым через горы. Он знал их всех и успел к ним привязаться больше, чем к некоторым своим знакомым из дома. Глаза эльфа были сухи, слёз не было, он лишь дал себе слово, что друзья погибли не зря. Будет ещё время оплакать их, а пока он должен думать о том, как выжить. Возможно, этот орочий вожак не так глуп и жесток, как остальные — или, по крайней мере, заинтересован в том, чтобы не убивать пленного сразу. Хоть и неприятно думать о том, что придётся договариваться с орками, но это лучше, чем быть разорванным на куски или сброшенным в ближайшую канаву. Преодолев боль от мысли о погибших, Эладор слегка поклонился в сторону этого, как он там назвался… Горрага. Надо запомнить его имя, юноша привык запоминать лица и имена тех, кто важен для дела, на то и сын дипломата. Хотя отец бы с отвращением сказал, что у орков нет имен, только клички. — Благодарю тебя, — ровно сказал эльф, стараясь, чтобы голос не дрожал от горя. — Не ждал такой милости от тех, кто обычно отрезает моим сородичам уши и поедает живьем. Да, его слова — риск, в них маловато вежливости, но Эладор слишком устал, оглушён горем и болью во всем теле, чтобы плести изящные словеса. Орки снова захохотали, услышав эти слова. Кто-то даже процедил: — Смотри-ка, а щенок нас знает! Грубый смех разнёсся вокруг и снова затих, когда Горраг шагнул ближе. Он посмотрел на эльфа сверху вниз, и в его звериной, грубой, но странно живой физиономии мелькнуло что-то похожее на… уважение? — Осторожнее с языком, — сказал он негромко, но так, что смех сразу оборвался. — Ты говоришь дерзко для пленника. Другой бы уже лишился всего, что так часто треплется. Он наклонился чуть ближе, и только Эладор услышал его шёпот — низкий, хриплый, но внятный: — Но я понимаю. Лучше укусить, чем скуля прижаться к ногам. Я видел многих, кто сразу ломался. Ты не из них. Он выпрямился, снова став холодным и уверенным вожаком. — Уши оставим эльфьим скелетам, — рявкнул Горраг, вызвав у своего отряда грубоватые смешки. — Живого эльфа мы поведём к шаманам. Они решат, что с ним делать. Его голос прозвучал как приговор, и толпа заревела одобрительно. Кто-то толкнул эльфа в спину, заставив шагнуть вперёд. Верёвка впилась в запястья, дыхание сбилось, и юноша ощутил, как по коже пробежал холодок: не смерть сегодня, но и не свобода. Когда процессия резво, звериной побежкой тронулась в путь, орки громко переговаривались, спорили, хвастались — кто сколько врагов уложил, кто первым ударил. Но Горраг, шедший впереди, молчал. Иногда его взгляд невольно скользил в сторону тощего пленника, словно он проверял, не рухнул ли тот, не отстал ли. А за спиной остался догорающий большой костер. Там, распавшись пеплом, остались спутники Эладора, и теперь лишь от него зависело, чтобы их смерть не стала пустой.