Путь к себе [тебе]: Доказательство от противного

— Промазал! — крикнул Элиот, ловко уклонившись от летящей в него шишки. — Ты у меня погоди! — кинулся за ним Майкл, чтобы сократить дистанцию, но Элиот был юркой мишенью, а за счёт габаритов ещё и мелкой. Они не старались сделать друг другу больно, целились в основном по ногам. Через штаны удары не ощущались сильными. — Погодить я не согласен! — петляя между сосен, пустился наутёк Элиот. — Семь-восемь в мою пользу, признай поражение! — услышал он пущенное вслед. Мимо голеней то и дело пролетали шишки, но, не достигнув цели, шурша по траве, падали рядом. Спустя некоторое время Элиот заметил, что в него больше не стреляют, а за спиной подозрительно тихо. Он обернулся. Майкла не было видно. Пение птиц и потрескивание стволов и веток. Никакого присутствия человека. — Эй, Майкл, — тихо позвал Элиот. Подозрения, что тот где-то притаился и ждёт удобного момента, чтобы засадить в него девятую шишку, не покидали, но всё же пустой дикий лес, пусть при дневном свете, выглядел слегка пугающе. Элиот побродил вокруг старой, высокой и покосившейся берёзы с тёмным, покрытым трещинами стволом и снова позвал: — Майкл, это не смешно! Они ушли далеко от лагеря. В воскресный день работать было не положено, и детям предоставили время для отдыха. Элиот сам не понял, как согласился на прогулку за территорию, просто в какой-то момент он с Майклом вышагивал вдоль реки в направлении близлежащего села, а потом, когда песчаный берег сменился каменистыми склонами, они поднялись выше и углубились в сосновый бор. — Майкл, ну хватит, — уже совсем жалобно проскулил Элиот и тут же получил в колено. — Ах, зараза! — Потирая пострадавшее место, он запрыгал на одной ноге, а затем от обиды уселся в траву. — Победил, сдаюсь, — раздосадованно крикнул в пустоту Элиот и наконец увидел соперника. — Больно? — Тот вышел из-за толщенного ствола и встал в открытую. Захоти Элиот расстрелять его шишками, проделать такое не составило бы труда. Элиот цокнул языком и отвернулся, промолчав. — Эй, ну ты чего? — Майкл подошёл и опустился на корточки. — Ничего, — задрав нос, фыркнул Элиот. — Элиот, прости, пожалуйста. Ты испугался, да? — Нет! Просто ты грязно играешь. Нечестно было вот так исчезать… — Извини меня, — виновато потупился Майкл и несмело погладил коленку Элиота. — Ты же знаешь, что я тебя не брошу одного. Я же не мудак. — Не ругайся, — с упрёком произнёс Элиот. — Ладно, — послушно кивнул Майкл и, заглянув в глаза, спросил: — Ну что, мир? — Мир, — согласился Элиот. Как он мог обижаться на Майкла, когда тот смотрит так раскаянно и преданно, его тёплая ладонь нежно гладит колено, а красивое лицо так близко? — Здорово, — благодарно улыбнувшись, откликнулся Майкл. Элиот сглотнул и отвернулся, делая вид, что рассматривает ствол берёзы. Сердце в груди вновь зачастило как после быстрого бега, но Элиот уже привык к шалостям своего влюблённого организма, изо дня в день испытывающего его на прочность. Тем временем Майкл крутанулся на носках и сел рядом. Элиот скосил на него взгляд. — Не хочешь вернуться? — Честно? — Откинув голову, Майкл смотрел в небо. — Было бы неплохо, — иронично вскинул бровь Элиот. — Тогда не хочу. Тут хорошо. Тихо. Никто не тащит тебя играть в волейбол или помогать рисовать плакат «Свет Всевидящего всегда с нами», — хмыкнул Майкл. Элиот тоже не горел желанием идти обратно. У них ещё было время, но совесть пилила: вдруг кому-то они срочно понадобятся и их начнут искать, а когда не найдут, забьют тревогу. Ведь покидать территорию лагеря строго воспрещалось. — Ты хотел показать мне сожжённую церковь, — напомнил Элиот. — Да, точно. — Майкл хлопнул себя по бёдрам и поднялся. — Мы, кстати, совсем рядом. Через несколько минут они действительно вышли на опушку леса. За золотой нивой, пестря рыжими черепичными крышами, тянулось село, а возле реки на холме Элиот увидел старое одноэтажное строение с небольшой башенкой — звонницей. Колокола в ней не наблюдалось, а стены церкви были обуглены. Когда Элиот с Майклом подошли ближе, оказалось, что пламя поработало только с одной стороны, опалив лишь половину здания, другая его часть не пострадала. Очевидно, огонь вовремя потушили. — Зайдём внутрь? — предложил Майкл. Элиот дотронулся пальцами до чёрного бревна, когда-то выполняющего роль дверного косяка. Даже петли остались, торчали покорёженные, ощетинившись гвоздями. — А можно? — Почему нет? — Майкл шагнул на ступеньку. — Дерево не успело прогореть, ступай смело. Внутри церковь оказалась такой же, как и снаружи. Оконные рамы без стёкол, обожжённые пламенем брёвна стен, потолочные балки и дощатый пол. Ближе к амвону — лишь покрытые копотью. Ни лавочек, ни икон, никакой ритуальной утвари. — Местный отец-настоятель хотел храм сохранить, перестроить, но преподобный Патрик принял решение не тратить деньги на восстановление. Так село лишилось храма, а жители были вынуждены ходить на службы в соседнее, за десять километров, — поделился Майкл, с некой грустью рассматривая обветшалое помещение. — Ты здесь бывал раньше? — догадался Элиот. — Да, с отцом приезжали. Два года назад. Отец Рональд был другом моего деда. Такой седовласый с длинной бородкой. Приятный дедушка, смешливый. Вечно шутил и угощал меня конфетами, как будто я дитё малое. Элиот улыбнулся, а Майкл продолжил: — Тут всё было иначе. Иконы, свечи, лампады, на скамейках мягкие сидушки. Потом пожар, и всё… Отец Рональд отказался уезжать из села и вскоре слёг с параличом, а через месяц умер. Элиот даже открыл рот. Он не ожидал такого печального завершения истории. Майкл посмотрел на него и, подойдя ближе, сказал: — Говорят, пока тот ещё мог ходить, всё возвращался в церковь, бродил тут, что-то бормотал под нос. Гуляют слухи, что и после смерти его здесь иногда видят. В этот момент за окном резко потемнело и по крыше забарабанил дождь, несколько мгновений спустя превратившийся в настоящий ливень. Элиот зябко поёжился и обнял себя руками. — Ну и истории у тебя. — Это всё правда. А насчёт призраков не беспокойся, это всё чушь, но слухи есть слухи. — Майкл приблизился к окну и задрал голову. — Плохо дело. Тучи набежали. Дождь кончится нескоро, — с досадой произнёс он. — Прости, что притащил тебя сюда. Элиот вздохнул и осмотрелся, выискивая место, чтобы присесть, но такого не нашлось. — Обед примерно через два часа. До лагеря ходьбы минут двадцать. Давай немного подождём, может, хотя бы стихнет, и не так промокнем, — рассудил он. — Да, давай, — согласился Майкл. С крыши закапало. Элиот вздрогнул, когда крупная капля опустилась ему на макушку, и отшатнулся. — Так не пойдёт, — покачал головой Майкл и взошёл на амвон. — Эй, нельзя же, — воскликнул Элиот, останавливая его. Майкл обернулся к нему и, улыбнувшись, заметил: — Это больше не храм, Элиот, поэтому можно. — Он толкнул тонкую дверцу и, заглянув за неё, радостно заключил: — Нам, кажется, везёт. Иди сюда. Закусив губу, Элиот приблизился к Майклу. Ему казалось, что само тело сопротивляется этому действу. Слова, вбитые в голову ещё в раннем детстве, вспыхивали в сознании: «Амвон, алтарь, престол — всё это лишь для священника. Ни в коем случае не поднимайся на амвон, даже если в церкви только я и ты, даже если ты один и никого рядом нет. Помни: Господь видит! На то он и Всевидящий». — Кажется, местные дети соорудили здесь тайное место для игр. Элиот удивлённо распахнул глаза. — Вот же бесстыдники, — пробормотал он, уже без стеснения заходя в «осквернённый» алтарь. В небольшой комнате на полу были устроены лежанки из старых матрасов и стёганых одеял, у окна — стол, сооружённый из коробки, на нём стояли жестяные банки, заполненные камешками, ракушками и разноцветными стёклышками. На стенах висели выцветшие театральные афиши с изображением красиво одетых женщин и мужчин. — Здесь даже окно уцелело, — обратил внимание Майкл. Назвать окно целым было сложно: одна его створка пошла трещинами, а во второй зияла дыра, словно кто-то бросил в неё камень, но от дождя и ветра оно всё же спасало. Майкл провёл рукой по одеялу и, посмотрев на неё, заключил: — Чистое и сухое, можно садиться. Переждём здесь. — Он опустился на цветастое ложе и, вытянув ноги, прислонился спиной к одной из видавших виды разномастных подушек, уложенных вдоль стены. Элиот в нерешительности замялся. — Да не переживай ты. Уж лучше тут, чем на грязном полу. — Майкл приподнялся и протянул ему руку, как делал всегда. Обречённо вздохнув, Элиот ответил на жест и сел рядом. Ливень молотил по подоконнику и крыше, где-то в отдалении лаяла собака, пахло гарью и сыростью, но почему-то, несмотря ни на что, здесь, в этом маленьком алтаре полусожжённой церкви, было уютно. Словно весь мир за пределами деревянных стен внезапно перестал существовать и растворился в потоках льющейся с неба воды. Остались только двое: Элиот и Майкл, касающиеся друг друга плечами, делящие между собой тишину, которую не мог разрушить даже ливень. — Я не переживаю, — тихо сказал Элиот. — И в привидений тоже не верю. Просто это странно. — Что странно? — В жизни бы не подумал, что зайду в алтарь, нарушив все запреты, и что мне даже будет комфортно, — признался Элиот. — Обычная комната, ничего особенного, — пожал плечами Майкл, потом повернулся и эмоционально заявил: — Я никогда не понимал все эти правила. Нелепица какая-то. В Священном Своде есть строчки: «Каждый из творений божьих носит в душе частицу его, и каждый достоин милости и участия. Ступая по земле обетованной, помните, что вы озаряете её светом Всевидящего, а любой благой поступок ваш свят по природе своей». Так почему же Церковь утверждает, что есть места, куда заходить творениям божьим нельзя? Причём запрет касается только людей. Кошки, собаки — чувствуйте себя как дома, не стесняйтесь. Элиот растерянно моргнул и неожиданно выпалил как на духу: — Потому что Церкви важен авторитет. Люди должны уважать священнослужителей, отсюда и красивые мантии, ризы и сутаны, привилегии, пышные церемонии… и строгие запреты. Конечно, всё это держится не на слове Пророка, а на Уставе Благочестия. Видимость величия необходима. Если они допустят, что каждый может свободно войти в алтарь, то чем тогда будет отличаться священник от простого человека? Авторитет рухнет. Люди начнут задавать лишние вопросы: зачем посредник, если Всевидящий в душе у каждого? — Элиот спохватился и умолк, чувствуя, как горят уши. Слова сорвались слишком резко, но он не хотел прийти к тем выводам, к которым в итоге пришёл. Как так получилось? Он боялся даже посмотреть на Майкла, будто ждал осуждения. Но Майкл издал тихий смешок и, наклонившись чуть ближе, произнёс: — Вот именно. Всё прекрасно понимаешь. Они охраняют не божественное, а своё, мирское. Боятся потерять власть. Элиот ощутил его дыхание у себя на щеке. — Это опасные мысли, — еле шевеля губами, ответил он. — Зато честные. — Майкл не отодвигался, пристально смотрел на Элиота, а затем заявил: — У тебя нос красный, ты замёрз, иди-ка сюда. — И, обхватив его руками, притянул к себе, уложив спиной на грудь. Элиот задеревенел, забыв, как дышать. — Ну ты чего опять весь сжался в комочек? Вон, аж дрожишь. — Майкл аккуратно провёл ладонями по его плечам, слегка растирая. — Я согрею. Видишь, лето какое выдалось прохладное: то ливни, то северный ветер. А утро такое солнечное было. Думал, на пляж пойдём. Зря мы не искупались по дороге… — Майкл бормотал всякую ерунду, жарко дышал в ухо, поглаживал руки и плечи, а Элиот с каждым новым движением, с каждым опаляющим кожу выдохом всё больше растекался по крепкой груди. Кровь бурлила, припекая внизу, а член, слегка пульсируя, вставал. Элиот ничего не мог с этим поделать, хоть и понимал, что скоро его возбуждение станет слишком заметно, но оттолкнуть Майкла было невыполнимой задачей. Пусть увидит, пусть узнает наконец всю правду. А дальше будь что будет. — …Если бы ты только приехал, я бы показал тебе это озеро. Чистое, как слеза, и глубокое. Мы бы купались целый день, ели мамины пироги, и никто бы нам не мешал… Элиот упустил нить повествования, но ему очень хотелось на озеро, о котором рассказывал Майкл, и пирогов тоже, и не важно, с какой начинкой, главное — с Майклом. — …Ещё у нас горы, а на одной из них монастырь Святого Джексона, того, которого насмерть запытал Винсент Седьмой… — Губы Майкла касались мочки уха, щека тёрлась о волосы, а кольцо рук смыкалось всё плотнее — Элиот терялся в нём. Слова перестали обрастать смыслом, в голове крутилась лишь одна мысль: крепче, сильнее, прижми меня так, чтобы слиться в единое целое, и не отпускай. В какой момент Элиот застонал, он сам не понял. С губ просто сорвался влажный жалобный звук, на который он до сего дня был вряд ли способен. Стыд вновь взял своё, и Элиот дёрнулся в руках Майкла, но его не отпустили, а вместо этого стиснули с новой силой и поцеловали… Нежное прикосновение сначала в висок, потом ниже, в скулу. — Тш-ш, мой хороший, — Майкл выцеловывал его лицо и шею, где доставал, и шептал: — Ты такой красивый, Элиот… так мне нравишься… ты как ангел… светлый и чистый… прости меня… не могу сдерживаться… не в силах больше терпеть… всё бы отдал, чтобы обнимать тебя вот так… и целовать бесконечно… ничего больше не нужно… — Его руки опустились на бёдра Элиота, потянули и надавили, усаживая на крепкий стояк. Теперь застонал уже Майкл. Этот протяжный стон оглушил Элиота, и он, не отдавая отчёт в своих действиях, извернулся и, спустя мгновение оседлав колени Майкла, впился в его губы. Пальцы зарылись в короткие пряди. Собственный член, зажатый между их телами, уткнулся Майклу в живот. Элиот всегда переживал за первый поцелуй, но сейчас, когда он случился, понял, что зря. Майкл вёл уверенно, Элиоту следовало только отдаваться его умелым губам и языку, послушно открывать рот и повторять за ними, когда ему позволяли. Бёдра сами пришли в движение. Мозг стремительно превращался в желе. Жар возбуждения накрывал с каждым толчком, с каждым вздохом. Майкл задрал на нём рубашку и принялся целовать его грудь, а когда добрался до соска, у Элиота перед глазами вспыхнули звёзды. Он больше не мог контролировать себя, снова застонал и в то же мгновение был опрокинут на одеяло. Майкл вновь припал к его соскам, руками нащупав резинку от штанов, стянул их вместе с трусами и обхватил член. — Майкл, ах… — В ушах зашумело, тело выгнулось дугой, а от паха до темени пробежала горячая волна удовольствия. Элиот крепко зажмурился и, содрогнувшись, кончил. Сквозь морок эйфории он почувствовал, как Майкл берёт его за ладонь и накрывает свой член. Элиот приоткрыл глаза. Этот невозможный стоял над ним на коленях и дрочил себе его рукой. Элиот подумал, что если бы не только что испытанный оргазм, то, вероятно, у него бы снова встал. — Поцелуй, — наклонился к нему Майкл и, не дожидаясь ответа, сам захватил губы Элиота в жаркий плен. Спустя пару мгновений он замычал, а на живот выплеснулось семя. Сразу после Майкл отпустил руку и буквально упал на Элиота. Приятная тяжесть, правильная. Элиот обнял его, поглаживая по спине и волосам. В груди разрасталась невероятная всепоглощающая нежность, такая огромная, что, кажется, способна была разорвать его маленькое тело на куски. — Ты мне тоже нравишься… так сильно, что я вечно теряюсь, веду себя как дурак. Я же никогда, Майкл, ни с кем… понимаешь… я и не думал, что ты… Майкл поднялся на локтях и снова поцеловал. — С самого первого взгляда, — отпрянув, сказал он и ласково улыбнулся. — И я, — ответил на улыбку Элиот, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. Майкл обернулся к окну. — Ой, смотри, дождь закончился, а я даже не заметил. — И я, — повторил Элиот и засмеялся. Посмотрев на него, Майкл тоже не сдержал смех. Вероятно, как и Элиот, он был счастлив.

✦⋅⋆⋅✦⋅⋆⋅✦

В тот день они вернулись в лагерь ровно к обеду. Никто их не искал и ни о чём не спрашивал. Всё сложилось удачно. Везение не оставляло их и все последующие дни. Как только Элиот и Майкл находили минутку побыть наедине, то неудержимо кидались друг к другу. Жадные поцелуи перерастали в страстные прикосновения и сдавленные стоны, а заканчивались перепачканной одеждой и нежными умиротворёнными объятиями. Элиот постоянно чувствовал себя будто пьяным. И это не могло укрыться от наблюдательных глаз сестры. — Что с тобой происходит последнее время? — Ариана сидела на бортике свежеотстроенной беседки и мотала ногами. — Да ничего, — с деланным удивлением ответил Элиот. — Эли, — укоризненно позвала она. Он поморщился и, облокотившись на бортик, уставился вдаль. — Дай угадаю… — тон Арианы сменился на шутливый, — всё дело в Майкле. — Ну хватит, — запыхтел Элиот. — Произошло что-то хорошее. — Она спрыгнула с перил, взяла его за плечи и развернула к себе. — Ты весь светишься. Последний раз я тебя таким видела, когда мама в тайне от отца купила тебе подарочный сборник романов Сайкса. — Ага, пока отец не нашёл его и не выкинул, — закатил глаза Элиот. — Ладно тебе, всё равно успел прочитать. Так что? Я угадала? Элиот поджал губы, тяжело вздохнул и, заливаясь краской, ответил: — Мы нравимся друг другу… Мы целовались… И… дотрагивались… — Серьёзно?! — восторженно воскликнула Ариана, а затем огляделась по сторонам и уже тише, с нескрываемым любопытством в глазах проговорила: — И как? Как это? — Это здорово, очень приятно. Это меняет всё. Кажется, что ты паришь над землёй, а мир становится ярким и прекрасным. Я не знаю, как лучше объяснить. — Ничего себе, — мечтательно выдохнула она и обвила его шею руками. — Я так за тебя рада, Эли. Значит, он как и ты. Я же говорила, что ты не один такой на свете и ещё встретишь парня, которому понравишься. — Ари, но ты же понимаешь, что мы живём в сотнях километров друг от друга, а через неделю всё закончится, и мы поедем домой. — Когда Элиот начинал думать о будущем, то его настроение сразу портилось, и он гнал эти мысли прочь, чтобы они не омрачали светлую действительность. Однако совсем забыть о предстоящем расставании не получалось. — Понимаю, конечно. Но вы же можете писать друг другу письма. А когда закончите учёбу и станете совершеннолетними, то будете сами решать свою судьбу. — Ариана сказала это так, словно её вывод — что-то само собой разумеющееся. Элиот выпутался из её рук, меланхолично провёл ладонью по волосам, приглаживая непослушные пряди, и, глядя в сторону, проговорил: — Ты сама-то в это веришь? — Верю, и я не говорила, что будет легко. — Если отец узнает, он проклянёт меня. Ариана сжала его плечо. — А я поддержу. Знай это. Вымучив улыбку, Элиот сказал: — Я знаю. А теперь мне нужно идти: время молитвы. — Мне тоже. Встретимся за ужином. — Ариана напоследок чмокнула его в щёку, и они разошлись в разные стороны.

✦⋅⋆⋅✦⋅⋆⋅✦

Под вечер, за два дня до окончания смены, Элиот и Майкл пробрались в сарай, где хранилось сено, и залезли на самый высокий стог, почти под крышу. Невесёлые мысли о будущем всё больше бередили душу Элиота, поэтому он никак не мог расслабиться. Майкл, очевидно, видел его состояние и был особенно чуток и нежен, но это не помогало. У Элиота не получалось кончить: яйца ломило со страшной силой, оргазм подступал, но потом снова ускользал. — Элиот, посмотри на меня, — дотронулся до его щеки Майкл. Элиот послушно поднял на него взгляд. — Не думай ни о чём. Всё будет хорошо. Обещаю. — Майкл, убрал ладонь Элиота со своего члена и обхватил сразу оба. Элиот сладко всхлипнул и уткнулся лбом в его грудь. Сильная рука заскользила по напряжённой плоти. Вверх-вниз. Восхитительная, порочная близость. Почти слияние. Вцепившись в широкие плечи, Элиот принялся вбиваться в его кулак. — Давай, мой хороший, кончи для меня, — шептал Майкл, яростно водя рукой. — Да, да, скоро-о… — Дыхание сбилось окончательно. Элиот задвигал задом ещё быстрее и увереннее, ощущая себя кобелём чихуахуа, трахающим хозяйскую ногу, но это давало возможность контролировать ритм, поэтому ему было плевать на неуместные ассоциации. — Давай же, Элиот, я уже почти, — выстонал Майкл и, вскинув бедра, излился. Пронзаемый острыми вспышками удовольствия и рвано вколачиваясь в чужую ладонь, Элиот последовал за ним, а затем рухнул сверху, шмыгнул носом и зарыдал. Майкл подскочил как ужаленный, повалил его на спину, наскоро вытер руку носовым платком и, обхватив его лицо ладонями, воскликнул: — Элиот, малыш, что с тобой?! — Ответом стали горестные подвывания. Очевидно, сообразив, в чём причина этих слёз, Майкл приподнял его, крепко прижав к груди и баюкая словно младенца принялся успокаивать: — Я всё понимаю, знаю, что ты чувствуешь, потому что то же самое происходит и со мной. Но я тебе обещаю: я не забуду тебя. Мы же так славно придумали. Будем переписываться, продолжим общаться, хоть и на расстоянии. Время быстро пролетит. Мы вырастем, сможем всё пережить, Элиот. Мы сами решим, как жить дальше. Ты и я. Веришь мне? — Верю, — проскулил Элиот, отчаянно впиваясь пальцами в спину Майкла. — Читал «Золотой меч и белая роза»? — Она запрещённая. Читал, — пробормотал Элиот куда-то в подмышку. — Помнишь, там король Генри, наплевав на все правила, взял в жёны простолюдинку? И его окружению пришлось смириться с таким выбором. Эта история основана на реальных событиях. — Он ведь король, Майкл, — мученически покривился Элиот. — Поэтому ему ещё сложнее, он рисковал большим, — поцеловав его макушку, сказал Майкл. — Чёрт, обожаю твои волосы. Представляю, какая будет красота, когда они отрастут. — Если отрастут. Отец против. — До совершеннолетия нет никаких запретов на длину волос. Так ему и скажи. Немного успокоившись, Элиот отодвинулся от Майкла и сел ровно, посмотрев ему в глаза. — Так и скажу, — кивнул он. Майкл с восхищением взял в пальцы золотую прядку и провёл по ней. Она была чуть длинее подбородка и слегка вилась, не кольцами, а плавными волнами. Элиота это раздражало, прямыми они ему нравились больше. — Стричь такие волосы — преступление. — Всё равно в двадцать придётся, — вздохнул с сожалением Элиот. — Тем более в духовной семинарии всё строго. Говорят, чуть ли не с линейкой проверяют тех, у кого отросли слишком сильно. — Он сделал серьёзное лицо и, изображая отца, продолжил грубоватым голосом: — Мужчинам не следует думать о красоте, это удел женщины. У добропорядочного мужа волосы должны быть аккуратно пострижены, не лезть в глаза и не закрывать уши. А женщине, напротив, стричь волосы нельзя. Длинная коса — символ женственности, здоровья и целомудрия. Майкл прыснул со смеху. — А он случайно не объяснил, каким образом длинная коса связана с целомудрием? Нет, мой отец тоже тот ещё моралист, но не до такой степени. Он часто делает мне поблажки. — Ты смеёшься, а я вырос на этих проповедях, — заметил Элиот уже своим голосом, вытер рукавом слёзы и слегка улыбнулся. — Хотя знаешь, он правда меня любит и желает только добра. Он рано потерял родителей, их унесла чума. Ему было лет тринадцать. В деревню к родственникам по матери не уехал, остался в городе, стал подрабатывать в пекарне и параллельно учился в школе. Денег почти не было, ютился в каморке там же, где работал, еле наскребая на еду. А потом его учитель по духовному воспитанию предложил пойти в семинарию, сказал, что он старательный и смышлёный. Отец так и сделал. Он сам всего добился, понимаешь? И Церковь ему многое дала. Благодаря ей он стал уважаемым человеком. А мне сам бог велел. Это проторенная дорожка, которая обеспечит благополучное будущее. Он так думает. А правила для него — это рамки, придуманные многомудрыми старцами для комфортной праведной жизни, пусть без излишеств, но и не запрещающие тебе всё и вся. И он искренне не понимает, что для кого-то эти рамки могут быть тесными. — Он помолчал, затем устало добавил: — Порядок — основа добродетели. Майкл нахмурился, пожевал губы и спросил: — И ты… ты тоже так считаешь? — Я не знаю, — тихо отозвался Элиот. — Но его слова так глубоко въелись в мозг, что, иногда кажется, я просто не смогу думать по-другому. Даже когда понимаю, что запрет формальный, что я не делаю ничего дурного, всё равно где-то внутри звучит его голос: «Не смей. Это грех. Так себя вести не подобает». — Но он не твой, Элиот, — мягко произнёс Майкл, сжав его ладонь. — И будет слышен ровно до тех пор, пока ты сам ему позволяешь. Элиот поднял на него глаза и едва слышно спросил: — А если я не смогу заглушить его? — Конечно, сможешь. Главное, не забывай, что твои мысли и желания важны. Ты сам важен. И вправе выбирать свою судьбу. Элиот усмехнулся. — Как тот король? — Да, как тот король. — Майкл провёл большим пальцем по его запястью, а после, наклонившись, коротко чмокнул. — Мой король, — прошептал в губы он. — Ты мой король, — заключил его в объятья Элиот, солнечно улыбаясь. После пролитых слёз ему вдруг стало легко. — Хорошо, мы оба короли, — согласился Майкл и, уложив его на спину, принялся целовать. В этот вечер на ужин они всё же опоздали.

✦⋅⋆⋅✦⋅⋆⋅✦

Элиот думал, что проведёт следующий день с Майклом, но ошибся. Он был наполнен нескончаемыми хлопотами по подготовке прощального концерта. С утра вожатые загнали детей в актовый зал, где нужно было репетировать песни, танцы, стихи и прочие номера самодеятельности. Кто-то развешивал бумажные гирлянды, кто-то рисовал плакаты, а кто-то делал декорации для сценок. Элиота, как обладателя поставленного тенора, определили в центр хора и заставили петь сольную партию. Он думал, что сгорит со стыда, но, как оказалось, у него получалось весьма неплохо. Не зря учитель музыки его всегда хвалила, а отец по воскресеньям брал с собой на службу, и Элиот пел в церковном хоре. Майкл больше работал руками: таскал скамейки и реквизит, переставлял пианино в самый угол сцены, чтобы оно не мешало, прибивал гвозди для гирлянд, в общем, бегал туда-сюда, что-то приносил, уносил, мастерил. Элиот замечал в нём скрытое от чужих глаз беспокойство и нервозность, но помочь ничем не мог. Директор лагеря, мистер Сольер, следил за порядком и поторапливал вожатых, но Тео и Люсия выглядели уверенно, и руководили подготовкой со знанием дела, и даже если что-то не получалось, не теряли самообладания. Ариана в шутку заявила, что, судя по их виду, они ещё с утра бахнули седативных, а когда Элиот не понял её, фыркнула и уточнила: «Успокоительных, Эли». В результате общие старания не пропали даром. Концерт прошёл замечательно. Элиоту даже было интересно и местами весело. Однако после начался прощальный бал, и Элиот скис. Девушки и парни в парах кружили по импровизированной танцевальной площадке. Музыкальный руководитель выбирал в меру динамичные композиции, чтобы было не скучно, но при этом сохранялась сдержанная благопристойная атмосфера. Ариана, одетая в длинное голубое платье и туфли на небольшом каблучке, тоже танцевала. Её изящная фигура смотрелась в этом образе изумительно, и, кажется, с Элиотом были солидарны чуть ли не все парни. Как только заканчивалась очередная мелодия, к Ариане выстраивалась вереница кавалеров. Элиот же забился в угол актового зала, сев на одну из отставленных лавочек, и отгородился бутафорским деревом. Больше всего ему хотелось притвориться ветошью, чтобы его никто не трогал. — Эй, Элиот, а где Майкл? — Он так засмотрелся на сестру, что не заметил приближения Вероники. Та опустилась рядом и вопросительно уставилась на него. — Он ушёл переодеться, но так и не вернулся. — Элиот и сам уже начал переживать, что Майкл никак не появляется. — Хм, ладно, — печально заключила она, а потом засияла. — Так вон он идёт. Элиот глянул на дверь и увидел прихрамывающего Майкла, он как был в шортах и футболке — играл в сценке спортсмена, — так в них и возвратился. Единственным отличием служила лишь белая повязка на правом колене. — Чего это с тобой? — голос Вероники полнился разочарованием. — Неудачно упал, — отмахнулся он и присел на лавочку. Вероника сконфуженно пробубнила слова сожаления и ушла. Очевидно, желание танцевать было сильнее, чем желание общаться с понравившемся парнем. — Ты ведь не падал, да? — хитро прищурившись, спросил Элиот, когда они остались одни. — Какой догадливый, — расплылся в улыбке Майкл. — Врать нехорошо, — хихикнув, толкнул его плечом Элиот, а хотелось прижаться, положить голову на плечо и водить носом по шее, вдыхать его запах. Горьковатый и уже такой родной. — А ты бы предпочёл, чтобы я весь вечер танцевал с девушками? Я бы мог. — Майкл поиграл бровями и уже серьёзнее добавил: — Только вот что-то не хочется. К тому же я понимал, что тебе будет неприятно. Тебя, кстати, уже приглашали? — Ага, — поморщился Элиот. — Пару раз, но я бесстыдно удрал. Первый раз сказал, что иду в туалет, а второй — сделал вид, что не расслышал, когда меня позвали, и прошёл мимо. — Врать нехорошо, — передразнил его Майкл и рассмеялся. Элиот тоже улыбнулся и, чуть наклонившись и прикрыв свои губы ладонью, чмокнул его в щёку рядом с ухом, изображая, будто что-то шепнул. Майкл шумно выдохнул и посмотрел исподлобья. — Не провоцируй меня на людях, — предостерегающе выговорил он, но глаза его всё ещё смеялись. Элиот, довольный собой, расслабленно откинулся назад, уперев ладони в лавочку, и устремил взор на танцующих. Звучала медленная вкрадчивая мелодия, пары покачивались в приглушённом электрическом свете. Целомудренная дистанция между партнёрами, робкие взгляды и улыбки, а им с Майклом не было дела ни до танцев, ни до чужих переглядок. Весь бал они просидели рядом, болтая о пустяках, незаметно касаясь друг друга, разделяя этот вечер только на двоих. Но, как бы там ни было, внутри Элиота зрело болезненное напряжение. Когда музыка стихла и директор объявил окончание бала, а дети начали расходиться, Элиот вдруг осознал, что сидит, слепо уставившись в одну точку. — Ты идёшь? — Майкл уже стоял, ожидая пока Элиот придёт в себя. — А, да, — спохватившись, поднялся Элиот и неожиданно ощутил тяжесть в ногах. Шаг, ещё шаг — каждое движение давалось ему с трудом. Его подташнивало, а перед глазами темнело. Тело сопротивлялось. Оно хотело остаться в этом вечере, на дурацком балу рядом с Майклом, подумал он. Пользуясь тем, что они отстали от всех, Элиот вцепился в его ладонь и боднул лбом плечо — только туда он и доставал. — Что-то у меня голова кружится… — проговорил он. Майкл стремительно подхватил его, удерживая в стоячем положении. — Элиот, — встревоженно позвал он. — Чёрт. Идём присядем. — Он подвёл его к деревянному заборчику, огораживающему клумбу, и усадил туда. — Это всё из-за духоты. Слишком маленький зал для стольких людей. Ещё эта влажность — наверное, ночью опять польёт. — Приподняв Элиоту лицо, он заглянул в глаза. — Давай, подыши. Нужно ровно, полной грудью. Но если совсем плохо, я отнесу тебя к медсестре. — Нет, только не к медсестре. — Элиоту и правда становилось легче. Через пару минут он самостоятельно встал, и они побрели к домику. Он так и не понял, его недомогание было из-за недостатка кислорода или из-за витающего в воздухе ощущения конца. Ядовитого, пророчащего скорые страдания. Уже лёжа в постели и наблюдая, как погружается в сон Майкл, как расслабляются мышцы лица, делая его до невозможности милым, Элиот поймал себя на мысли, что боится засыпать. Боится завтрашнего дня. Бессилен перед ним — потому что он неизбежен.