Дельфины здесь тонут

Целуй меня.

      Наступило очередное утро — всё так же без новостей от Кати. Мама накормила сына блинами, но сама не могла заставить себя есть. За эту неделю без дочери она похудела, словно теряя не только вес, но и силы жить. Работа выматывала её до предела, а морально она была почти мертва. И вдруг — разрешение увидеться с отцом. Эта редкая искра надежды наполнила её слабой энергией, и она решила торжественно пожарить блины перед выходом, словно маленьким ритуалом перед тяжёлым днём.       Долгий путь до изолятора временного содержания Кирилл провёл с наушниками в ушах, погружённый в музыку Linkin Park. В августе 2015-го он мечтал пойти на их концерт в «Олимпийском» и надеялся достать билет, как только они появятся в продаже. Эта группа была частью его становления, той частью, которая ещё жила в нём.       После тщательного досмотра их пропустили внутрь. Кирилл шёл по холодным серым коридорам, сжимая руку матери — единственную опору, которая могла поддержать сейчас и её, и его самого. Сердце колотилось в груди, напряжение росло, но он старался не показывать этого. Комната для свиданий встретила их жёстким светом и гулким эхом пустых стен — здесь не было места ни теплу, ни надежде.       За тяжёлой металлической дверью их уже ждал отец. Он выглядел истощённым — впалые щеки, глаза казались глубже и тяжелее, а одежда висела на нём свободно, словно он сбросил несколько килограммов за дни заточения.       Отец поднял взгляд и на мгновение улыбнулся, но в его глазах плавал тихий страх и глубокая усталость. Кирилл с матерью уселись напротив него за скромным столом, разделённым прозрачным стеклом, через которое нельзя было дотянуться руками — лишь видеть и слышать друг друга.       Комната была безликой: несколько металлических стульев, тусклый свет и камеры, пристально следившие за каждым их движением. Здесь не было места теплу, только суровая реальность — время словно растягивалось и сжималось одновременно, каждый миг будто бесконечно затянутый.       Кирилл чувствовал, как в груди поднимается буря эмоций — горечь, беспомощность и тихий, жгучий страх. Он хотел верить, что правда победит и отец скоро вернётся домой, но пока у них оставались лишь эти короткие минуты встречи, наполненные молчанием и невысказанными словами. — Володенька, привет, — схватила трубку мама, прижимая её к уху и роняя слёзы на холодную металлическую поверхность стола.       Кирилл стоял позади неё, такой же лысый, как и отец, который улыбался, показывая пожелтевшие зубы, истощённые заточением. Сердце сжалось от боли. За что всё это? Ведь он ничего не сделал с Катей. Кирилл едва сдерживал слёзы, глядя на него. Их семья разваливалась на куски.       Женщина задавала миллион вопросов о том, как его кормят, не возникают ли проблемы с другими задержанными, но отец был немногословен, отвечая на всё односложно — «плохо». Казалось, у него не было сил притворяться, что всё в порядке, чтобы поддержать жену. — Сынок, как твои дела? Ты решил поддержать отца и тоже состриг кудри? — внезапно обратился он к Кириллу. Тот взял трубку у мамы, присел на её место и ответил: — Я нормально. Но нам сложно, — признался он. — Всем сейчас сложно, сын. Поддерживай маму, теперь ты — всё, что у неё есть.       Кирилл нахмурил брови — внутри него поднялась буря. — Не говори так. Катя вернётся! Она жива! — выпалил он, и запястье задрожало. Трубка в руке будто стала тяжелее.       Мама тут же перехватила разговор, заметив, как напрягся Кирилл, и поспешно сменила тему.       Он вышел из комнаты для свиданий, как будто его ударили чем-то тяжёлым по голове. Зачем отец сказал это? Почему он ни разу не спросил, где Катя? Будто уже знал. Будто не удивился. Сомнения снова пронзили сознание, подкрались исподтишка, оставляя неприятное послевкусие. — Пойдём к Владлену? Он хотел поговорить с нами, — сказала мама, надевая пальто, аккуратно сложенное в гардеробе.       Кирилл молча кивнул и натянул куртку — потеплее, чем ту, что носил вчера. Зима постепенно опускалась на город, стягивая улицы холодом и серостью.       К счастью, офис адвоката находился недалеко. Они добрались туда на метро, без бесконечных пересадок, которые обычно отнимали полдня.       Владлен — так называла его мама — был пунктуальным, в отличие от полицейских и прочих «служителей порядка». Он усадил их на кожаный диван, а сам опустился в кресло напротив — не за стол, стараясь сохранить атмосферу неформальной беседы.       Почему все кабинеты адвокатов и психологов выглядят одинаково? Эти кожаные диваны, узорчатые обои, тяжёлые шторы и мебель из тёмного дерева. Кирилл не бывал во многих таких местах, но каждый раз интерьер будто дублировал предыдущий. — Я хотел лично сообщить вам об обновлениях в деле. Они серьёзные, и нам нужно будет менять стратегию защиты. Суд состоится в декабре, и времени не так много, — начал Владлен, спокойно, но без лишних прелюдий. — Конечно, давайте обсудим, — кивнула мать, устраивая сумку на коленях и поправляя плотную длинную юбку. — Я буду краток. У нас есть два пути: пойти на чистосердечное признание — чего я, откровенно, рекомендую — или попытаться выступить против Кургосова. — Это тот придурок, что напал на Володю, — вставила мама, слегка пихнув Кирилла локтем, словно напоминая, кто такой Алан, будто он мог забыть. — Мам, я помню. Мы с ним часто общались ведь, — спокойно сказал Кирилл. — Он не может быть причастен. — Поймите, против него нет доказательств, но это может быть отвлекающим манёвром, потому что против вашего мужа у них много. Следствие сообщило, что следы спермы были найдены на белье вашей дочери, а в его автомобиле были ее следы ДНК. — Что, простите? — переспросила мама. — Добились-таки своего, чертовы менты. Они фальсифицируют результаты экспертизы, просто пытаясь повесить все на невиновного человека.       Кирилл закрыл лицо рукой, пытаясь переварить услышанное. Эти слова... они действительно значат то, что значат? — Я понимаю ваше состояние, поверьте, — спокойно говорил Владлен, — но нужно смотреть на ситуацию трезво и объективно. Наша задача — не допустить, чтобы ваш муж получил максимальный срок. — А что нужно сделать, чтобы он его получил? — резко перебил Кирилл, резко выпрямляясь и упираясь руками в подлокотники кресла. — Простите, я не понял... в чём суть вопроса? — адвокат искренне удивился, поправляя очки на горбатой переносице. — Ма, пойдём домой, — сказал Кирилл, оборачиваясь к матери. — Что? Почему? Кирилл, ну это же бред... — растерянно отозвалась она, хватаясь за сына, пытаясь удержать его на месте. Он, в свою очередь, уже схватил её под локоть, решительно поднимая с дивана. — Потому что я не собираюсь покрывать насильника моей сестры! — выпалил он, и голос его дрогнул, но прозвучал на всю комнату.       Мать замерла, будто в неё ударила молния. Она покачала головой, как будто пыталась стереть всё сказанное, сжечь, откатить назад. Слёзы подступили к глазам, но она упрямо продолжала отрицать: — Нет… Нет… Это неправда… Это не так… — Мама, хватит, — прошептал Кирилл, но уже без ярости. Просто устало.       Владлен всё понял. Он снял очки и сложил руки перед собой, молча глядя на женщину. В его взгляде было не осуждение — только тихая грусть. Грусть за мать, которая до последнего отказывается смотреть в лицо правде.       Кирилл вытащил мать из офиса, и та на улице начала кричать громче на сына, пытаясь бить его по плечу, лишь бы тот перестал тащить её к станции метро, откуда они пришли недавно. — Да что же должно случиться, чтоб ты уже поняла, что это он мучил твою дочь годами и потом вывез её куда-то?! — вырвалось у него, будто он это кричал и себе тоже.       Резкая пощёчина по щеке обожгла кожу. Кирилл повернул голову набок от силы удара и замер. Женщина будто бы сама не поверила, что сделала, глядя на сына и не произнося ни слова. На глаза наворачивались слёзы, и казалось, ещё секунда — и они польются по щекам. Кирилл молча смотрел ей в глаза, ожидая, что та извинится. — Твой отец не мог тронуть Катю.       Кирилл сделал шаг назад, выставляя руку перед собой, давая ей понять, что больше не станет слушать ни слова. Что ещё она хочет услышать, чтобы наконец поверить в то, что так очевидно всем остальным?       Быстро шагая по чужим, незнакомым улицам, он даже забыл о существовании метро — просто слепо убегая куда-то, или от чего-то. Перед глазами был лишь асфальт и кроссовки, которые быстро стали грязными от множества луж, вперемешку с грязью. Когда икроножные мышцы начали болеть, он остановился и молча смотрел на проходивших мимо людей в чёрных или серых куртках. Он ощутил себя одиноким среди сотен. Не зря говорят, что в толпе ты более одинок, чем среди дюжины людей. Масса претворяется в стадо.       Этот день превратил его в сына педофила и чудовища, который надругался над собственной дочерью — и после этого ещё посмел смотреть в глаза жене и сыну, оплакивающим пропавшую девушку. В тот день он лишился всего, о чём совсем недавно только начал мечтать: отца, сестры и семьи.       Значит ли это, что Катя никогда не вернётся?       Она больше никогда не наденет футболку брата. Никогда не засмеётся звонко на кухне, обсуждая с мамой её ухажёров. Никогда не выйдет замуж. У неё никогда не будет детей. А у Кирилла — племянников. Начало приходить осознание: Кати больше нет.       Кирилл обнаружил себя сидящим на какой-то лавке в парке, где он раньше никогда не бывал, — смотрящим на прохожих и искавшим в их лицах свою сестру. Глаза краснели от наворачивающихся слёз, как и нос, который он постоянно вытирал рукавом куртки. Когда пелена из слёз мешала видеть, он прикрыл веки, откинул голову назад и посмотрел в небо сквозь шевелящиеся листья на сухой ветке дерева над ним. Осень почти отступила, но некоторые деревья не сдавались — всё ещё удерживая на себе листву, словно не отдавая зиме последнее, что у них осталось.       В голове у него пролетали воспоминания из детства — о сестре, отце и маме, которая всегда была рядом с ними. Он вспоминал, как обижался на родителей, когда те завели нового ребёнка и стали уделять меньше внимания пятилетнему мальчику. Тогда он ещё мало что понимал, но отчётливо помнил моменты, когда мама заставляла его идти рядом на прогулках — ведь она везла коляску с Катенькой. Та всегда была принцессой, а Кирилл — как придётся: ведь он мальчик, он сильнее. Сестра могла плакать, капризничать, быть недовольной всем и просто грустной, пока Кирилл утешал её, стараясь показать всем вокруг, какой он ответственный. Но мама замечала это лишь изредка.       Всё это уже не имело значения: обиды канули в омут, осталась только пустота и образ сестры. Надежды на невиновность отца больше не было. По приезде домой Кирилл начал выбрасывать фотографии, на которых был тот старый папа, оставляя лишь опустошённые, как и он, рамки. Мама молчала. Она поливала цветы в комнате дочери, ухаживая за ними так, будто это была сама Катя.       Кирилл боялся потерять и её — мама была не в порядке. Женщина отрицала факты и жила словно в своих фантазиях, где Катя — это бегония, а папа — идеал мужчины.       Они перестали разговаривать, боясь затронуть тему отца или того, что случилось с Катей. Мама больше не ходила ни к отцу, ни к адвокату, ни на работу. Она пыталась занять себя домашними делами, выдраивая каждый угол, а Кирилл продолжал думать о том, как найти сестру.       Может, отец признается и расскажет, где она, и её вернут? Или вернут то, что от неё осталось… Ну ведь он насильник, а не убийца, как он мог убить свою собственную дочь? Нет, это не укладывалось в голове. Попытка сходить на пары перед самой сессией не увенчалась успехом — парень не мог сосредоточиться и даже слушать то, о чём говорили преподаватели. Словно их слова были ультразвуком, не попадающим в диапазон его восприятия. Посреди практического занятия Кирилл, и без того выглядевший непричастным к происходящему, встал и вышел из аудитории. Никто не удивился. Преподаватели были на удивление снисходительны — просто позволяли ему переживать это так, как он мог.       Все уже знали, что его сестра была похищена родным отцом. Это перестало быть личной трагедией и стало достоянием общественности — заголовком в электронных статьях, поводом для сплетен.       Кирилл сел на один из подоконников между этажами, там, где обычно почти никто не ходил: все давно предпочитали лифты. И снова погрузился в себя. Он вообще ещё жив внутри? Ему казалось, что едва ли. Ничто не радовало и ничто не огорчало. Жизнь стала чёрно-белой.       В руке он теребил ключи сестры от квартиры — на них висел её любимый брелок с какой-то нелепой собакой. Он проводил пальцем по флокированной поверхности, ощущая бархатистый ворс. Это немного успокаивало.       Он снова открыл «ВКонтакте», глядя на страницу сестры. Полиция пыталась получить доступ к её аккаунту, чтобы просмотреть переписки — возможно, это хоть что-то даст. Но пока там всё ещё мучительно висело: «была в сети на прошлой неделе». Он не был готов однажды увидеть: «была в сети давно».       Семейное положение оставалось прежним — «встречается с Аланом Кургосовым». Каково будет однажды удалить это? Будет ли Алан грустить? Почувствует ли вину, как предательство? Плакал ли он по ней?..       Ему невероятно захотелось его увидеть. Они не переписывались, не созванивались и никогда не договаривались о встречах, но обстоятельства почему-то всегда сводили их.       В очередной раз, без предупреждения, Кирилл собрался попытаться его найти. Был будний день, начало вечера. Скорее всего, Алан был в ресторане. Пиццерия находилась недалеко, в центре, и Кирилл решил идти пешком, в наушниках. Провода путались на плечах из-за куртки, ветер обдувал лицо, оставляя на коже красные полосы.       Темнеть начало рано, и уже в пять вечера машины зажигали фары, мелькая где-то в стороне и оставляя в глазах световые полосы — словно его зрение стало какой-то дешёвой камерой. От ветра и редкой мороси видеть становилось всё труднее.       Он остановился напротив яркого панорамного окна, за которым люди уютно сидели в зале со столиками, окружённые мягким, тёплым светом. Кто-то смеялся, наслаждаясь компанией и моментом, кто-то просто уплетал пасту или пиццу, запивая бокалом чего-то крепкого.       Когда он в последний раз ел по-настоящему вкусно?       С этой мыслью Кирилл подошёл ко входу и открыл дверь. Его встретил приятный звон винтажного колокольчика над дверью. Посетителя усадили за столик на двоих — и он остался сидеть один. Слишком угрюмый для интерьера, слишком молчаливый для ресторанной жизни, он просто сидел и ждал.       Перед ним поставили бутылку пива. Но и пить не хотелось. Он сцеживал редкие глотки прямо из бутылки, не переливая в бокал, лишь изредка прикасаясь горлышком к обветренным губам. В противоположном углу зала показался знакомый силуэт.       Высокий парень в белой рубашке стоял спиной к Кириллу, перебирая бокалы на барной стойке и доставая их из посудомоечной машины. Из-за музыки не было слышно даже звона стекла. Кириллу хватало просто смотреть — как тот что-то делал, говорил с коллегами, исчезал за дверью, ведущей на кухню, и снова появлялся.       В очередной раз, осматривая зал с терминалом в руке, он вдруг остановился. Его взгляд упал на Кирилла. Лицо напряглось, тёмные густые брови немного нахмурились. Кирилл тут же отвёл глаза, будто не хотел быть замеченным. — Я уже могу забрать бутылку? — раздался голос официантки.       Кирилл кивнул. Она аккуратно убрала чистый бокал и пустую бутылку пива 0,33, ловко разместив всё на подносе. Его всегда удивляло, как они это делают. А Алан — тоже так умеет? В этот момент тот уже стоял напротив. Будто не подошёл, а появился внезапно. — Я могу вам предложить разливное пиво IPA, которое… — начала официантка. На её бейдже было написано «Оксана». — Он не пьёт IPA, просто пиво, как обычно. Это мой друг, — перебил её Алан.       Оксана понимающе улыбнулась, кивнула и ушла. — Привет, — сказал он негромко, басом, сквозь гул в зале и фоновую музыку.       Кирилл молча смотрел на него, кивнул в ответ и выдавил тихое: — Привет. — Я закончу только в полночь… если ты здесь из-за меня. — Я подожду.       Просидев весь вечер за столиком в наушниках, Кирилл медленно пил пиво — одно за другим, уже не чувствуя вкуса. Он был где-то в своих мыслях, погружённый в любимые композиции с личной страницы «ВКонтакте». Наблюдая за семьями и парами, приходящими поужинать, он словно немного успокаивался. Боль отступала, позволяя ему ненадолго забыть, кто он. Ближе к полуночи посетители начали расходиться. Сначала ушла большая семья, оставив стол усыпанным пустыми тарелками и стаканами. Затем — парочки, которые помогали друг другу надевать куртки, улыбались официантам, прощались. Вскоре в ресторане остался один он — странный парень в тёмном худи, уже давно не притрагивающийся к выдохшемуся пиву.       Подошёл официант. Кирилл вытащил один наушник, расплатился по карте и проводил его взглядом. Через какое-то время начали расходиться и сотрудники — переодетые, с рюкзаками, они прощались друг с другом и исчезали. Музыка стихла. — Кир, заходи в кухню, я заканчиваю — пойдём, — выглянул из арки Алан, поманив его жестом и снова скрывшись.       Кирилл прошёл внутрь. Кухня уже была вычищена. Хромированные поверхности блестели. Но царапины на столешницах выдавали возраст заведения. Он дошёл до двери с надписью «Для персонала» и заглянул внутрь, надеясь, что никого там не будет. Мимо входа в служебную уборную он дошёл до переодевалки, осматриваясь с лёгкой неловкостью.       Прислонившись плечом к дверному косяку, Кирилл наблюдал за переодевающимся парнем. На этот раз Алан заметил его сразу. Его длинные пальцы быстро справлялись с пуговицами белой рубашки, обнажая знакомые Кириллу плечи и грудь. Затем он спустил брюки, достал из шкафчика джинсы и наклонился, чтобы натянуть их.       Кирилл явно задержал взгляд на его заднице. Он заметил татуировки на коже — те, которых раньше не видел. Словно какой-то пазл начал складываться. — А ты любишь подсматривать, — усмехнулся Алан, подтягивая джинсы на бёдра, но оставив их расстёгнутыми. Затем он накинул футболку, поверх неё — свитшот, снова облачаясь в чёрное. Привычный, собранный Алан вернулся.       Кириллу нравилось, что тот не спрашивал: «Как ты?» — ведь и так было ясно, что хреново. Этот вопрос он слышал каждый день, по нескольку раз, и он больше не значил ничего. — Я немного заебался, если честно. Может, просто поедем ко мне? — наконец сказал Алан, натягивая кроссовки и хватая куртку с крючка. Закрыл за собой шкафчик и подошёл ближе. — Ко мне? Так сразу? Даже шампанским не угостишь? — сострил Кирилл, уже разворачиваясь к служебному выходу. — Пиво тебе со скидкой продали — как моему гостю. Считай, что угостил, — бросил Алан, закрывая двери и выкрикивая в сторону кухни: — Рита, я пошёл! Кухня закрыта. — Окей, пока! — отозвался голос, за которым последовал звон ведра, поставленного на стол.       Бедная Рита, — подумал Кирилл, представив, как она драит полы и натирает столы до блеска.       Он впервые сел в машину Алана. Салон оказался почти аскетичным: ни фигурок на панели, ни ёлочек причудливой формы на зеркале — всё строго и аккуратно.       Алан вставил ключ в зажигание, завёл двигатель и включил кондиционер. Из воздуховодов на колени Кириллу подул прохладный воздух. — Почему ты работаешь здесь? — вдруг спросил он. — Ну, деньги нужны всем. Я только получаю лицензию, потом буду работать по профессии. А что, брезгуешь? — его рука потянулась к акустической системе, и в салоне негромко зазвучала музыка.       Мужской голос с лёгкой хрипотцой начал читать речитатив под аккомпанемент гитары. Кирилл бросил взгляд на Алана, потом на экран магнитолы: Нервы — Вороны.       Алан молчал. Спокойно, терпеливо. Он просто был рядом — и этого Кириллу сейчас хватало.       Голос в колонках перешёл на крик, надрывный и хриплый, будто сам разрывался изнутри. Кирилл слушал. И в каждой строчке слышал себя. Всё внутри снова сжалось. Болело — но не разрывало, а выживало.

Секс расслабляет, но не даёт покоя Раньше я был хороший, теперь скажи, какой я? И насколько аморален В этом мире безупречном, чистом и правильном? Ноль эмоций на лице, как из-под ареста Я молча выхожу из её подъезда Всё честно, мы друг другу не обязаны Но я чувствую себя разбитым и грязным Мои руки связаны моими же руками Стоя на краю я вспоминаю о маме Думаю, я бы её огорчил Если б покинул этот мир, у неё не спросив Но воля в кулаке, воля в кулаке, воля в кулаке! Видишь? Я не сдамся этой тоске! Мои мысли, идите на четыре стороны Но не трогайте, не трогайте меня, вороны!

      Дорога до дома Алана прошла спокойно — почти без разговоров, под фоновую музыку. Иногда звучали знакомые Кириллу треки, но в основном — русские песни, которые он слышал впервые. Кирилл предпочитал иностранную музыку. Та не вызывала в нём такой тоски. Пошёл дождь. Он стучал по крыше машины, сбиваясь с ритма, как будто сам не знал, чего хочет. Кирилл вытянул руку в приоткрытое окно, ловя капли ладонью. Машина неслась по автостраде, а огни встречных фар мелькали, слепили — почти гипнотизировали.       У Алана дома царил лёгкий беспорядок. Впервые квартира действительно напоминала живое пространство. На кухне под светом лампы стало особенно уютно. Кирилл снял свитер, остался в мятой футболке и присел за стол. Алан тем временем разбирал рюкзак, достал зарядку и подключил телефон к розетке прямо на кухне. Он бросил взгляд на гостя — тот как-то по-детски стеснительно устроился в углу, будто стараясь не мешать. — Будешь что-то? — Можешь просто музыку включить? — посмотрел на него серыми, уставшими глазами Кирилл. Алан кивнул, снова взял телефон и включил какой-то трек. Зазвучал бит и бас-гитара, а затем — мужской голос, напевающий с грустью, почти завывая в припеве:       «Без меня скучаешь где-то, ты прости меня за это. Без тебя моя планета и глаза другого цвета…» Кирилл достал из кармана сигареты, бросив взгляд на хозяина квартиры — словно ждал одобрения. Алан снова кивнул. Тогда он вынул зажигалку и прикурил Camel. Хозяин кухни подошёл, присел на край обеденного стола и легко перехватил сигарету из его пальцев, чтобы затянуться самому. Кирилл смотрел на него снизу вверх, потом спокойно принял сигарету обратно и снова затянулся едким дымом. — Приходи чаще, может, — негромко сказал Алан, но в голосе не было давления. Только мягкое, почти неуверенное приглашение. Кирилл коснулся его руки пальцами, и Алан опустил взгляд, и всё же посмотрел в глаза в ответ. — Можно тебя попросить? — заговорил Кирилл, сидя на углу дивана. — Попроси.       Но он затих. Выглядел так, будто хотел сказать что-то важное. Но не смог.       Алан поднялся на ноги, протянул руку и посмотрел ему в глаза. Кирилл в замешательстве поднялся, став рядом, и тот молча обнял его одной рукой, начиная качаться в медленном танце под грустную песню. Неуклюже парень переставлял ноги в белых носках, вспоминая медляки в лагерях, и, оказавшись так близко, рассматривал бледное лицо Алана. Его запах щекотал где-то под рёбрами. — Целуй меня, — наконец выдохнул Кирилл то, о чём промолчал минуту назад. Просить о поцелуе стало у них чем-то особенным — как ритуал, придающий моменту вес.       Пальцы обхватили подбородок светлоголового парня, у которого лишь слегка отрастал ёжик волос после стрижки, и их взгляды встретились, выбивая всё из головы, оставив лишь рефлекс — дышать. Вскоре губы сомкнулись, поцелуй оказался жадным, глубоким, будто каждый хотел раствориться в другом. Языки соприкасались, губы раскрывались шире, будто они действительно ели друг друга. Руки хватались вслепую — за плечи, шею, лицо, будто наконец ощущая заветное присутсвие.       В какой-то момент стало слишком хорошо. Почти больно — от того, насколько этого не хватало. В такие минуты казалось, что всё в жизни — ради них. Что мир — враг, а реальность не нужна. Кириллу хотелось разбиться цикадами и разлететься по воздуху, чтоб не возвращаться домой, не видеть слёз мамы в кухне, и не видеть мерзкого лица отца перед сном.       От долгого поцелуя губы начали неметь, но насыщение не приходило — и его никто не ждал. Алан провёл носом по щеке Кирилла, продолжая качаться в ленивом танце, и тёплым дыханием касался его уха. — Смотри, — тихо выдохнул Кирилл, указывая на окно. — Снег пошёл, кажется.       И правда пошёл. Крупные хлопья оседали с неба, подсвеченные лунным светом. Будто кто-то разорвал подушку — и пух посыпался на землю. От этого момент казался ещё более нереальным. Кирилл подошёл к выключателю, приглушил свет лампы над ними, и всё вокруг стало волшебным. Свет из окна, пробиваясь сквозь ветви деревьев, мягко ложился на стены кухни.       Снова долгий поцелуй. Уже труднее было довольствоваться только им. Соблазн пойти дальше пульсировал в висках. Кирилл хотел большего — и боялся. Секс с мужчиной он знал только в теории. Но пугало не это, а возможный взгляд Алана на всё происходящее. Казалось, тот мог быть слишком суров, слишком закрыт, и переходить черту было страшно. Кирилл чувствовал себя почти беззащитным, а Алан будто всё понимал — но не до конца понимал себя. — Послушай, — сквозь поцелуй заговорил неуверенно Кирилл, и в темноте зрачков напротив было не видно вовсе. – Ты уверен?       Алан после пары секундной тишины кивнул, глядя внимательно в ответ, но не подавая голоса. Кирилл расстегнул ширинку его джинсов, немного распахивая края и приспуская по бедрам, и медленно опустился на колени. Глаза Алана раскрылись широко от удивления, и когда тот взял в рот напряженный орган, колени его начали подкашиваться. Руки в дрожи боялись даже касаться медленно двигающейся головы. Душу уводило в астрал.       Сигаретный дым все еще витал в воздухе, попадая в легкие через глубокие вдохи парня, которые становились громче и более сбитыми. Он сжал крепко в руках чужие плечи, наблюдая за тем, как Кирилл пытался вбирать в рот каждый сантиметр его паха, доставляя какую-то бурю удовольствия.       Ощущение того, что они будто дети, только познавая секс впервые, не покидало обоих. Преследовало ощущение стыда и дикого желания. Почти доходя до пика, Алан попросил того подняться, и снова исполнил его просьбу, целуя приятно уставшие мокрые губы, подбородок, шею, и те снова начали трогать друг друга, доводя до оргазма. Но заканчивать будто не хотелось — это бы значило, что заканчивается ночь.       «Приходи ко мне чаще» повторил Алан перед сном, наивно надеясь, что тот и правда будет наведываться чаще, являясь так же нежданно и красиво, как снег за окном. Как весна, что не спрашивает разрешения, приходит сама, растворяет лед и приносит тепло.