Дельфины здесь тонут

Когда ты улыбаешься, ноги подгибаются.

      Женщина провела весь день в полицейском участке — беседуя с полицейскими и с подругой, которая имела отношение к правоохранительным органам и пыталась помочь. Но никто не собирался отпускать его — из-за заявления Алана и обвинений в растлении малолетней и удержании её против воли.       Даже если представить, что это правда — хотя всем это казалось абсурдом — и он действительно выкрал Катю… кто тогда кормит её прямо сейчас? Какой бы ни была истина, страдает в первую очередь она. Эта мысль терзала Кирилла, который весь день просидел дома в одиночестве, дожидаясь мать. Быть одному в квартире, где ещё недавно была семья, оказалось для него почти невыносимо.       Он курил, думал о сестре. Потом снова курил. И тосковал по Алану. Впервые в жизни, где-то глубоко в остывшей ко всему душе, начало теплиться что-то огромное. Но он не мог позволить себе выпустить это наружу. В этой стране геев нет.       «Россия для грустных», — думал он, — но даже эта горькая шутка не облегчала ничего.       Мать вернулась ночью, заперлась в своей комнате и залилась слезами.       Кирилл лежал в своей — на спине, голым телом на холодной простыне, с открытой дверью, сквозь которую слышал всхлипы родного человека, которому не мог ничем помочь. Он и себе-то помочь не мог — куда уж кому-то?       Ему хотелось, чтобы отец вернулся. Чтобы снова стал главой семьи, принося с собой то самое ощущение безответственности и, возможно, наивной, фальшивой легкости. Но отец сидел за решёткой. Ждал суда. Как сказала мама, суд решит — переведут ли его в СИЗО или отпустят.       Доказательств вины нет. Никаких. Но и Кати нет. А это — уже факт.       Сказала ли мама об этом или умолчала? Однозначно, с сестрой что-то было не так — от счастья синяки на теле не появляются. Кирилл был склонен верить Алану: Катю действительно кто-то сломал. Но это не мог быть отец. Просто не мог. Как он мог тронуть её? Он же любил её, водил в детский сад, заплетал ей волосы, называл "моя девочка". Она была его любимицей всю жизнь. Как такое вообще можно было не заметить? Мама ничего не видела? Или не хотела видеть? Всё это казалось бессмысленным, абсурдным — и в то же время пугающе возможным.       После бессонной ночи, полной тревожного бреда, когда уснуть толком так и не удалось, они молча пообедали. Кирилл твёрдо решил продолжать поиски сестры, несмотря на усталость. Мать же уговаривала его вернуться в университет — чтобы отвлечься, переключиться, попытаться жить дальше. В её голосе звучала неуверенность: будто она считала его слишком слабым, чтобы хоть чем-то помочь, даже теоретически. Это задевало, но уже не имело значения. Саму женщину надежда тоже не отпускала — она отправилась в «ЛизаАлерт», просить разместить объявления и подключить поисковиков. Катю всё ещё можно было найти — в это им просто необходимо было верить.       Кирилл стоял у школы сестры, дожидаясь звонка — того самого момента, когда все её подруги гурьбой ринутся домой. Это было то же здание, где когда-то учился он сам. Он обошёл его с разных сторон, всматриваясь в знакомые стены, вспоминая прошлое — но тепла не чувствовал. Школьные годы он ненавидел и ни за что не захотел бы вернуться туда снова. В старших классах проблем с одноклассниками у него уже не было — наоборот, он стал популярным благодаря дружбе с Кихуном. Тот был умным, остроумным, с чуть отстранённым взглядом на всё, а Кирилл — симпатичным и смешным. В шутку друзья говорили, что вместе они могли бы быть одним по-настоящему классным парнем.       Заметив первые группы школьников, выходящих на улицу, Кирилл подошёл ближе к воротам, чтобы никого не пропустить. Дети в вязаных шапках с забавными бубонами пробегали мимо, а некоторые бросались в объятия родителей, которые с широкими улыбками ждали своих чад, чтобы отвезти домой на машинах или автобусах. Кирилл завидовал им. Дети этого возраста всегда напоминали ему самого себя — того, кто когда-то беззаботно бежал домой, по пути покупая чипсы на сэкономленные с большой перемены карманные. Тогда жизнь казалась яркой, даже несмотря на мрачные бетонные джунгли вокруг. А сейчас всё будто поблекло. Он сам становился холодным, безэмоциональным, словно эти дома отняли у него что-то важное. А ведь ему всего двадцать. Почему же он уже так устал? — Привет, Лина, — поднял он руку, чтобы привлечь внимание брюнетки с длинными волосами. Та легко улыбнулась ему и подошла ближе вместе с остальными девочками. Но как только они увидели Кирилла, улыбки исчезли. Все смотрели на него с жалостью — так, будто Кати уже не было в живых. — Привет, Кирилл. Как вы с мамой? Новостей нет? — Нет, никаких. Я поэтому и пришёл. Хотел у тебя кое-что спросить, но сначала хотел поговорить только с тобой наедине, если твои подруги не против, — он перевёл взгляд на одноклассниц сестры, которые кивнули и попрощались с Линой, отпуская их пройтись вместе.       Они шли вдоль парка, не заходя на его территорию, и направлялись к дому Лины, обсуждая произошедшее. Девушка была искренне удивлена, когда Кирилл рассказал, что кто-то видел на Кате ссадины и что она говорила о насилии. О заявлении на отца он не упоминал — боялся, что слухи разлетятся слишком быстро. — Послушай, тебя скоро будут допрашивать полицейские, и я действительно хочу попросить тебя вспомнить всё. Может быть, в детстве ты слышала от Кати что-то странное? Лина отрицательно качнула головой, опустив взгляд на ноги и пытаясь припомнить хоть что-то, но в памяти ничего не всплывало.       Кирилл проводил её до самого подъезда. Она лишь обернулась и помахала ему рукой. Женщины на лавочке переглянулись, словно подумали, что он за ней ухаживает. От этой мысли Кириллу на секунду стало стыдно, и он поспешил уйти подальше. Он зашёл за дом и чуть не врезался в кого-то — едва не сбив с ног девушку. Это была Полина. Она бросилась к нему в крепкие объятия и заплакала. — Кирилл, — сказала она сквозь слёзы, — мама утром рассказала про Катю. Почему ты не позвонил мне раньше? — Привет... Да не до этого было. Я пытался её искать, — ответил он тихо. — Ты ничего не слышал о ней с позавчера? Вовсе ничего? — допытывалась она, искренне переживая. — Вовсе ничего. Может, зайдём ко мне? Я дико замёрз, стоял у школы и ждал её подругу, чтобы поговорить.       Полина кивнула на его просьбу, взяла его за руку, как раньше, и вместе они продолжили путь к её дому. Они все жили в одном районе, и иногда их большой город казался таким маленьким.       Напоив друга чаем, она поставила на стол печенье и села напротив. Её дом был невероятно уютным — Кирилл любил приходить сюда, где его обожала мама Полины и всегда пекла для него пирожки. И почему он не мог любить Полину? Парень любовался девушкой, которая рассказывала о происходящем в университете, куда Кирилл уже пару дней не ходил. Он искренне считал её красивой — тонкий нос, большие глаза с длинными ресницами и овальное лицо придавали ей женственность и естественность. Только сейчас он понял, как скучал по ней и её непосредственности. — Оставайся, — внезапно сказала она. — Наверняка дома атмосфера плохая, да? — Как же я останусь? Мама без меня с ума сойдёт, — ответил он. — Она всё равно будет с твоим отцом, — наивно рассуждала она, беря его за руку, которой он ещё недавно держал кружку горячего чёрного чая. — Папы нет дома, он ведь с нами не живёт, забыла? — попытался промолчать он о главном, тут же жалея, почему скрывает это. Ведь папа не делал того, в чём его обвиняют, и бояться правды не было смысла. — Ну, я думала, он вернулся, чтобы поддержать вас. — Полина, — начал Кирилл, снова отпивая чай из чашки со смешным принтом, — он задержан уже два дня. Скоро будет суд, и потом его либо отпустят, либо… — За что его задержали?! — удивлённо переспросила девушка, собирая густые волосы в хвост. Она была в вязаном свободном свитере, который Кирилл подарил ей на прошлый Новый год. — Он накинулся на Алана. — Снова? Боже, что же такое с твоим папой... Или это тот парень первым полез? Он, честно говоря, выглядит опасно, — закивала она, попивая чай. У неё был какой-то фруктовый, терпкий. — Почему опасный? Нормальный он... — пробормотал Кирилл, пожимая плечами. — Я тебе кое-что расскажу, но пообещай, что не скажешь об этом никому. Даже своей маме.       Получив обещание, Кирилл наконец выговорился. Он рассказал и про конфликт между Аланом и отцом, и про слова самого Алана, и про обвинения. Он ожидал, что Полина скажет: «Это всё глупости, ложь», — но она вдруг замолчала. Он не понимал её тишины. — Это ужасно... — наконец произнесла она. — Эти обвинения. Ты правда думаешь, что Алан врёт? — Я не знаю... Но точно знаю, что отец не виновен. Может, Катя соврала? Просто сбежала куда-то? — всякий раз, выдвигая эту версию, Кирилл чувствовал странное облегчение. Словно если она сама ушла, значит, с ней всё в порядке. Жива. В безопасности. — Ну не знаю... — тихо ответила Полина. Кирилл нахмурился, не понимая её тона. — Твой папа всегда казался мне немного странным. Я воспринимала это как... ну, особенность, наверное. Но теперь, после этих слов — мне стало жутковато. — О чём ты вообще? Почему странный? Он обычный, — Кирилл скрестил руки на груди, машинально закрываясь. — Ну, ты, может, не замечал — ты же парень. Но он иногда смотрел на меня слишком пристально. Это настораживало. Я, если честно, поэтому и перестала у вас ночевать, — она попыталась неловко улыбнуться, но Кирилл не ответил тем же. — И почему ты не сказала тогда? Сейчас ты просто всё накручиваешь, — выдохнул он, чувствуя, как внутри растёт досада. Уже начинал жалеть, что вообще решил рассказать ей правду. — Потому что ты его боялся. Ну что бы я тебе рассказала? Чтобы ты сделал что? — Я боялся его? Что за чушь, — фыркнул он и снова ощутил желание просто уйти от разговора. Но сдержался. Попытался хотя бы защитить себя. Или не себя. — Кир, я не хочу тебя обидеть. Ты ни в чём не виноват. Но это правда. Ты... робкий. И, как мне кажется, во многом из-за отношений с отцом. Он ведь никогда не давал тебе ни мнения своего иметь, ни возможности его выражать. — В смысле? А то, что я не пошёл в военное, как он хотел? Это тоже трусость? — он начинал злиться, обида вспыхивала внутри, разгораясь всё сильнее. — Да, но, по-моему, к тому моменту он уже отпустил поводья. Ты просто вырвался из-под контроля... — Полина начинала напрягаться. Она видела его реакцию и понимала: ещё одно слово — и он уйдёт. — Прости... Может, я не то говорю. — Всё нормально. Спасибо за откровенность. Можно я в туалет схожу? — почти риторически бросил он и, не дожидаясь ответа, направился в ванную.       В этой квартире у него до сих пор лежала зубная щётка. Он что, и правда так часто оставался здесь именно потому, что Полина избегала его отца? Может, ей и вправду что-то показалось? Кирилл никогда не замечал с его стороны странных взглядов в сторону Полины.       В стакане рядом с умывальником по-прежнему торчала его старая машинка для стрижки. Мама Полины работала в парикмахерской и иногда стригла его бесплатно. Кирилл взял бритву в руки, повертел, нажал кнопку — машинка зажужжала в ладони.       Он посмотрел в зеркало. Волосы торчали в разные стороны после шапки. Он попытался пригладить их ладонью — бесполезно. — Полина, — позвал он, не отрывая взгляда от зеркала. — Можешь кое-что для меня сделать?       Девушка обернулась — Кирилл стоял в коридоре с машинкой для стрижки в руке. Он ничего не говорил, но по его взгляду всё было ясно. Полина без слов кивнула, ещё не зная, что именно он хочет, но уже догадываясь.       После недолгих попыток отговорить его, она лишь выдохнула и велела переодеться во что-то домашнее. Кирилл послушно натянул его же старую олимпийку, которую оставил как-то у неё, а затем уселся на табурет в центре комнаты. Он выглядел странно спокойно. — Прям налысо? — спросила она с легким испугом, будто он попросил её что-то опасное. — Ну... почти. Это ж не лезвие, миллиметра три, максимум. — Он потрепал волосы на макушке, словно прощаясь. — Один миллиметр, — поправила она, взглянув на насадку. — Тем лучше. Валяй.       Он хотел перемен. Хоть каких-то. Хотел отрезать хотя бы часть того, что больше не имело смысла. Как будто короткие волосы были символом прежнего — и если их сбрить, что-то внутри тоже уйдёт. Хотя бы немного.       Полина включила машинку. Она зажужжала в руке, и лезвия мягко скользнули от лба к затылку, оставляя за собой бледную полосу кожи. Первые обрезанные пряди осыпались на пол. Девушка нервно усмехнулась, едва заметно — и продолжила стричь, аккуратно, вдумчиво, словно проводила какой-то обряд. Кирилл сидел молча, не шевелясь. — Готово, — наконец сказала она, убирая машинку в сторону. Он провёл ладонью по свежей, колючей голове и кивнул. — Спасибо, Поль.       Она стояла перед ним, всё ещё держа в руке машинку, на которой торчал последний клок его волос. — Капец, Кир… ты теперь такой… — она замялась, не зная, как лучше сказать. — Взрослый. Сразу как будто не мальчик. — Так и скажи — как зэк, — усмехнулся он, вставая и потягиваясь. — Нет! Не это я хотела сказать, — рассмеялась она, глядя на него по-новому. Чуть-чуть с нежностью. Чуть-чуть с тревогой.       Они ещё немного посидели, болтая о чём-то простом, вроде университета, а потом Кирилл отправился домой. Автобус попался старый, холодный, дрожащий на каждой яме, с заклинившим окном, сквозь которое бил пронизывающий ветер. Казалось, он ехал не домой, а в Сибирь куда-то.       Дома его ждала мать. Без новостей. Она сказала только, что у следствия появилось «некое доказательство», и теперь будет проведена доследственная проверка. Суда придётся ждать. Также она добавила, что добивается разрешения на свидание с отцом от следователя.       Но какое это доказательство? Что они нашли?       Утро следующего дня началось с обыска. Полицейские буквально ворвались в квартиру, где Кирилл мирно пил кофе на диване. Несколько человек переворачивали гостиную, один обшаривал спальню родителей, другой — комнату Кати. Это было унизительно. Хотелось выбежать оттуда и не видеть, как посторонние люди перебирают твои личные вещи, вплоть до нижнего белья. Понятые, которых они видели впервые в жизни, равнодушно наблюдали за происходящим. Раздавались холодные, отрывистые реплики полицейских, шелест полиэтиленовых пакетов, щелчки фотокамеры. Что они там фотографировали?       Кирилл подошёл к спальне сестры и застыл, наблюдая, как полицейские перебирают её нижнее бельё в поисках следов ДНК. Господи, что может быть унизительнее? Чёртов Алан и его больные фантазии. Кирилл выбежал на балкон, распахнул раму и жадно втянул прохладный воздух — казалось, он задыхался пылью и духотой.       Выкурив пару сигарет, он продрог и вернулся в гостиную. Та выглядела ещё хуже, чем раньше: все шкафчики были распахнуты, содержимое — перевёрнуто и разбросано. На кухне мать сидела, сжав голову руками, будто пытаясь спрятаться от реальности, и мысленно прикидывала, сколько времени уйдёт на уборку после этих вандалов. — Найден дневник. Глянцевая обложка, розового цвета, подписан именем жертвы. Примерно 120 страниц, формат А4, — снова раздался шелест пакетов.       Дневник? Откуда у неё был дневник? Кирилл совсем недавно осматривал её комнату и ничего подобного не находил. Он почувствовал, как внутри зарождается паника. А что, если там написано что-то важное? Что, если это каким-то образом связано с Аланом? А если Алан причастен? Его посадят?       Страх сковал. Кирилл провёл пальцами по подбородку, замер, погружаясь в вязкий омут тревожных мыслей.       Катя, вернись уже… Всё это превращается во что-то страшное, — пронеслось в голове.       Он хотел бы спросить Алана, знает ли тот хоть что-то об этом таинственном дневнике, единственном возможном доказательстве. Но не мог. Не не мог снова смотреть на него, слышать его голос. Нужно было забыть. Всё это было грязным, неправильным. Его сестра, возможно, была похищена этим человеком… а он — влюбляется в него?       Влюбляется? Кирилла передёрнуло от этой мысли.       Мама наняла дорогого адвоката и заняла деньги у начальника. Для неё это было унизительно, но другого выхода не было. Бабушка по маминой линии звонила каждый день и плакала. Кирилл не брал трубки от родственников — их слёзы не помогали, а лишь усугубляли его состояние.       Через пару дней адвокат сообщил, что ключевой уликой стали показания Нади. Она в полиции рассказала, что видела и что говорила Катя. Единственным, кто на данный момент мог видеть обвиняемого, был именно он.       Худой мужчина лет пятидесяти буквально каждый день приходил к ним домой, чтобы поговорить с мамой на кухне. Он говорил, что папа отрицает свою причастность, а мама лишь смеялась над полицией, которая тратит время и обвиняет не того. Кирилл время от времени открывал страницу сестры «ВКонтакте», надеясь увидеть там хоть что-то новое. Одноклассники и друзья оставляли записи на стене — писали, что скучают, что ждут её возвращения. Ах, как бы он сам этого хотел… Всё буквально рассыпалось без неё. Он не мог ни учиться, ни просто жить — каждый день вращался вокруг следствия и тяжёлых мыслей о том, где же Катя, которая уже неделю не появлялась дома.       Экспертиза нашла что-то на белье и Кирилла вызвали в участок. Женщина в панических атаках отпускала сына туда, увязываясь с ним, но он умолял её остаться. Самым страшным её сном было то, что они заберут и её сына — единственного, кто у неё остался. Не было даже примерного понятия, почему они могли его позвать на разговор, но бояться ему было нечего. Когда Кирилл вошел в полицейский участок, то паника догнала его. Что если его подставили? Что если подкинули какие-то улики против него и сейчас обвинят его в изнасиловании сестры? Это всё казалось каким-то страшным сном или очень плохой комедией с элементами триллера.       Шагая по коридору, Кирилл смотрел в пол, на свои кроссовки, уже не думая ни о чём другом. Что может быть хуже неизвестности? Лучше уж сразу ворваться туда и встретиться с проблемами лицом к лицу.       Но лицом он столкнулся не с проблемами — а с кем-то другим. Хотя, пожалуй, и это можно было бы назвать проблемой. — Привет, — прозвучал низкий голос слева.       Кирилл изо всех сил старался не смотреть на Алана, уводил взгляд, отворачивался в сторону. Лучше бы вообще его не видеть. Их усадили перед кабинетом — ждали следователя или кого-то из тех, кто вёл дело.       Запах парня предательски заполнял собой всё пространство, и Кирилл не мог игнорировать его присутствие. Иногда взгляд всё же невольно скользил вниз — на ноги в синих джинсах. Что-то новенькое: не чёрное. Алан был полностью в дениме, а под джинсовкой — чёрный тонкий свитер, плотно облегающий шею, скрывая татуировки. Он что, пытался выглядеть приличнее перед полицейскими?       Глупая мысль заставила Кирилла едва заметно улыбнуться. — Тебе идёт, — снова заговорил он.       Кирилл вопросительно перевёл на него взгляд, наконец впервые за всё время посмотрев Алану в лицо. — Ну, волосы, — пояснил тот и, приподняв руку, сделал жест над своей головой. — А, спасибо... — замялся Кирилл и уставился на дверь кабинета. Почему все эти государственные структуры работают так медленно? — У тебя есть догадки, почему мы здесь? — Нет, ни малейшей. Скорее всего, давать показания, — предположил Алан, заметив приближающегося по коридору следователя. Он снял солнцезащитные очки, поднялся и кивнул мужчине. То же самое сделал и Кирилл.       Их, наконец, пригласили в кабинет. — Присаживайтесь, — холодно сказал он и сам опустился за стол, на котором стояли лишь лампа, старый пузатый компьютер и стопка бумаг. Он открыл одну из папок и начал невыносимо медленно перелистывать страницы.       Кирилл нервно постукивал пальцем по подлокотнику стула, уставившись в окно — на голые, лысые деревья, тянущиеся в серое небо. — Согласно заключению судебной экспертизы, на изъятом нижнем белье потерпевшей обнаружены следы биологической жидкости, идентифицированные как семенная жидкость. Образцы были направлены на сравнительный анализ ДНК и он показал, что это семенная жидкость гражданина А. Кургосова. — Мужчина поднял на него взгляд, и Алан лишь кивнул. Кирилл так же смотрел из окна, не понимая, зачем ему знать, где там была найдена сперма Алана, а тем более с белья его сестры. — Так же было принято решение изъять бельё других членов семьи, а точнее — сына подозреваемого, К. Савельева, — на этих словах Кирилла передёрнуло. Он уставился на следователя, не понимая, зачем они забрали его бельё и что они там хотели найти? Они и правда сейчас обвинят его? Его колени начали неконтролируемо подрагивать. — А какое отношение моё бельё вообще имеет к делу?.. — нахмурился он, пытаясь устроиться на стуле, но так и не находя удобного положения. — Исключительно для подтверждения вашей непричастности. Вы не входите в список подозреваемых, в отличие от вас, Кургосов, — следователь перевёл взгляд. — Ваша семенная жидкость была обнаружена на нижнем белье Кирилла Савельева. Есть какие-либо объяснения?       Кирилл закрыл лицо рукой, съезжая вниз по стулу и мечтая провалиться сквозь землю. В челюсти Алана вздрогнули желваки — он весь был напряжён. Оба молчали. В кабинете слышался только шелест страниц — следователь продолжал листать злосчастные файлы. — Это не имеет отношения к делу, — выдавил из себя Алан. — Да, это могло быть случайно, — попытался оправдаться Кирилл. — Ну, она могла кинула своё бельё в стирку вместе с моим, и… — он взглянул на Алана, ища в его глазах поддержки. Тот лишь сжал переносицу, на которой всё ещё виднелся шрам от ударов отца Кирилла. — Могло быть, конечно, — холодно ответил следователь, — но семенная жидкость была оставлена уже после пропажи потерпевшей. — Он наконец закрыл папку и отодвинул её в сторону, устало подняв взгляд на сидевших перед ним потерянных парней. — Я не собираюсь отвечать на ваши вопросы без моего адвоката. Это какой-то абсурд! — Кирилл резко встал со стула и выскочил из комнаты, быстро шагая до конца коридора, но вскоре растерялся и забыл, где находится выход.       Он остановился у большого окна, слегка наклонившись и оперевшись руками о подоконник, чтобы успокоиться и попытаться вдохнуть полной грудью. Голова кружилась от страха и злости. Мало того, что они копаются в его белье, так теперь ещё допрашивают, с кем он спит?       Алан убедил следователя, что это не имеет отношения к делу, используя юридический язык, но истина была понятна всем. Он вышел из кабинета, оглядываясь по сторонам, и заметил вдали спину Кирилла. Подойдя сзади, Алан положил руку ему на плечо, вытягивая из океана паники. — Всё хорошо, слышишь? Я поговорил с ним, и он удалил это из дела. Они просто обязаны спрашивать обо всех мелочах, вдруг я домогался тебя или ещё кого, — пытался привести какие-то резонные аргументы, оправдывая происходящее. — Господи, зачем я вообще с тобой связался? Теперь все будут знать, что я — пидор. — Он одёрнул чужую руку и пошёл обратно по длинному, пустому и довольно тёмному коридору. — Почему ты так со мной говоришь? Я тебе что-то хуёвое сделал? — сказал тот ему вслед.       Кирилл остановился, сбито дыша из-за волнения и пытаясь взвесить сказанное. Глядя со стороны на эту ситуацию, он действительно понял, что погорячился. — Я всегда пытался помочь и Кате, и тебе, а ты разговариваешь со мной так, будто я жизнь тебе сломал. Не набиваюсь к тебе в друзья даже. Не хочешь — не общайся. Но хотя бы нормально со мной разговаривай, когда мы случайно сталкиваемся, ибо со мной так никто не позволяет себе обращаться, как ты сейчас.       Кирилл так же стоял к нему спиной, слушая его слова, а затем обернулся наконец. — Прости. Эта ситуация вывела меня из себя и взгляд этого мента доводит до рвотного рефлекса. — Взгляд мента или тот факт, что там была моя сперма? — откровенно переспросил Алан, и Кирилл опустил взгляд, задумываясь. — Наверное, это я себя довожу до рвотного рефлекса тем, кем я являюсь. — Кем ты являешься? Ты насиловал свою дочь? Или ты насиловал кого-то другого, возможно? Ты серьёзно ненавидишь себя из-за того, что я тебя привлекаю? — эти слишком прямолинейные слова заставили лицо буквально гореть от смущения и негодования одновременно, но слова никак не складывались в предложения в голове Кирилла. — Алан, твоя сперма найдена на трусах моей родной исчезнувшей без вести сестры, а потом на моих. Я как себя ощущать должен? Я должен гордиться собой? Да я ненавижу себя за это. Когда она вернется, как мне на вас смотреть? На свадьбу позовёте? – еле договорил он, разворачиваясь снова. — Да поговори ты уже нормально, куда ты снова бежишь? Ты сколько раз в день убегаешь вот так от проблем, считал? — немного на повышенном тоне заговорил Алан, проходя мимо него и толкая его плечом. — Почувствуй, каково это.       Он удалялся по коридору, снова надевая очки на глаза и сворачивая на лестничную клетку, после чего послышалось отдалённое эхо его шагов. А ведь он был прав. Кирилл поплёлся вслед, засовывая обе руки в карманы куртки и словно следуя за парнем. Он вышел на улицу, где сегодня было на удивление ясно, и увидел стоящего у парапета брюнетa, немного ссутулившегося над зажигалкой. Внизу была подземная парковка.       Кирилл пошёл к нему неспешно, но не был уверен, что скажет. Он достал сигарету из пачки и встал сбоку от Алана, попросив зажигалку. Тот молча дал огня. Под звуки машин на автостраде неподалёку они курили, не говоря ни слова и не обменявшись даже взглядами, будто вовсе не знали друг друга. Пока внезапно Кирилл не собрался с духом, чтобы выдавить: — Ты извини, я не хотел на тебя срываться, я и правда слабак. Другой бы просто взял себя в руки и забил, а я преувеличиваю и драматизирую. — Я тоже слабак тогда, — ответил Алан, поворачивая голову в сторону собеседника, но глядя куда-то вниз, на выезжающие с парковки автомобили. — Ты правда думаешь, что если Катя вернётся, я смогу притворяться, что ничего не произошло? Что я классный и верный, ждал её и искал, так? Кто же я после этого? Кирилл молчал. — Но я в то же время ни о чём не жалею, — он кинул бычок под ноги и замял его кроссовком. — Ты и правда манишь меня больше, чем любая девушка до этого. Думаешь, я буду отрицать это? — Думал, что будешь, — честно сказал Кирилл, глядя на лицо Алана. У него был мужественный профиль, в отличие от Кирилла, чьё лицо было более смазливым, и он это ненавидел. Будто это предопределяло его характер — иногда мягкий, когда хотелось бы быть серьёзнее.       Алан покачал головой, будто поражаясь слепоте парня. Он толкнул его плечом, и на лице показалась широкая улыбка. — Ты такой придурок, Кирилл.       Кирилл невольно расплылся в улыбке, не сводя глаз с его лица. В тот самый момент, когда Алан улыбнулся, словно что-то внутри него на секунду отступило, и мир стал чуть легче. За последнее время таких моментов было так мало, что этот отпечатался в памяти, будто редкий проблеск света в темноте. Глаза Алана сузились, а радужки, и без того почти незаметные, потемнели, будто скрывая в себе глубины, которые Кирилл не решался до конца понять. Он будто был с другой планеты — ни на кого не похожим.