Мышь, которая носила доспехи

      Эйра проснулась с ощущением, будто кто-то выжег ей легкие раскаленным железом.       Хижина. Потолок. Трещина в бревне, извивающаяся, как жилка на мертвом глазу. Она лежала неподвижно, прислушиваясь к собственному сердцу – оно билось слишком громко, слишком настойчиво, словно пыталось вырваться из клетки ребер.              Вода.       Жажда ударила внезапно, как удар ножа под ребра.       Эйра поднялась, и мир накренился. Пол ушел из-под ног, стены хижины дышали, расширяясь и сжимаясь. Она схватилась за косяк – дерево было шершавым.       Ручей оказался дальше, чем она помнила.       Ноги подкашивались, ступни вязли в холодной земле. Когда она наконец рухнула на колени у воды, из груди вырвался стон – нечеловеческий, животный.       Пальцы впились в мокрую землю, выковыривая корни. Губы дрожали, обнажая стиснутые зубы — слишком белые на фоне закопченного лица.       Эйра жадно глотала ледяную воду. Горло сжималось, вода вытекала из уголков рта, стекала по подбородку, но она не могла остановиться. Наконец, оторвалась от ручья — дыхание хрипло, слюна тянулась нитями.       Руки сами потянулись к воде. Сперва просто провела мокрыми пальцами по векам, смывая копоть. Потом, уже не сдерживаясь, зачерпнула ладонями, шершавыми от грязи, и ударила водой в лицо.       Холод обжег кожу. Она всхлипнула, морщась, но снова и снова терла лицо, пока вода не потекла черными каплями, пока кожа под пеплом не стала розовой, почти живой.              Из воды на нее смотрела девушка с каштановыми волосами, слипшиеся в грязные сосульки. Глаза - слишком большие, с расширенными зрачками, будто впитавшими всю тьму вокруг. Кровь запеклась в уголках губ, словно она пережевала уголь.       "Ты думаешь, смыть грехи так просто?" Голос Торвалда прорезал тишину.       Эйра резко обернулась – за спиной шевелились только ветви, но в воздухе повис запах горелой кожи.       Обратный путь в хижину растянулся на века. Каждый шаг отдавался эхом в пустой голове. Ветви деревьев шептали:       "Ты оставила нас гореть..."       "Моя девочка была внутри..."       "Почему ты жива, а мы..."       Она прикрыла уши ладонями, но голоса просачивались сквозь пальцы, как дым сквозь щели.       Хижина встретила её молчанием. Эйра стояла посреди комнаты, капая чёрной водой на пол. В углу валялся отцовский плащ - он всё ещё пах лесом и дымом костра. Без раздумий она накинула его на голые плечи. Шершавая материя мгновенно прилипла к мокрой коже, холодные застёжки звякнули, коснувшись обнаженного живота.       Плащ висел на ней мешком, сползая с одного плеча, подол волочился по грязному полу. Рядом, у стены, ждали кожаные сапоги – потертые, со стоптанными каблуками.              "Бежать?" Мысль ударила, как молния. Глухие тропы, чужие города, жизнь в тени. Но тогда они начнут искать. И "найдут" других. Как "нашли" Гирду.       "Умереть?" Рука потянулась к висящему на стене топору. У нее не хватит духу.       "Сдаться?" Они повесят её на центральной площади. Но может, тогда голоса замолчат?       "Они будут пытать тебя", - прошептал Торвалд из тени под кроватью.       "Будут спрашивать, кто ещё умел колдовать" - вторила ему Лайма.       Эйра натянула сапоги. Они болтались на ногах, стучали по полу, как кандалы. Дверь хижины скрипнула на прощание.

***

      Капитанский кабинет в Дозорной Палате. Сквозь распахнутое окно вползает ветер, шевеля края карты на стене - той самой, где Грива обозначена аккуратным красным крестиком. Двое. Один листает рапорты, переворачивая страницы кончиками сухих пальцев. Другой, опираясь о подоконник, задумчиво всматривается в городской пейзаж Вальстеда.       Покосившиеся зубчатые крыши, словно рёбра гигантского скелета, впиваются в бледное небо, перекрывая горизонт. За этим каменным частоколом, среди поникших полевых цветов, одинокая фигура в отцовском плаще медленно движется в сторону города.       — Торвалд с отрядом должны были вернуться еще вчера. — нарушает тишину один из обитателей кабинета. — Грива — не дальний свет, собрать излишки зерна — дело на полдня.       — Может, задержался. Торвалд из старой гвардии. Если в деревне хоть намек на магию или контрреволюцию увидит — не уйдёт, пока не расправится со всеми, кого заподозрил в колдовстве.       — Хех, увидит… Он принципиальный. Но всё равно — комисар не может просто так пропадать. Если к вечеру не объявится — собираем отряд и утром отправляемся в Гриву.

***

      Эйра шла, спотыкаясь о слишком большие сапоги — отцовские, стоптанные на пятках, хлюпавшие на каждом шагу, как голодные рты. Плащ, грубый и пропахший дымом, болтался на плечах, то и дело соскальзывая, обнажая шею. Холод пробирался под ткань, но не кусал — лишь лизал кожу мокрым языком, оставляя мурашки.       Это было то время года, когда листья уже не шуршали, а чавкали под ногами. Ветер гнал по дороге клочья тумана, и в них мерещились силуэты — то ли деревьев, то ли тех, кого больше не было.       Вальстед вырастал впереди серым пятном на рыжем фоне. Крыши, покрытые плесенью, колокольня с облупленной краской. Чем ближе, тем громче звучали в ушах топот, крики, тот самый хруст, когда магия рвет плоть, как мокрый пергамент.       "Мы просто стояли рядом...", — хрипел чей-то отец.       "Искры... в глазах...", — булькал ребенок.       Ноги сами понесли ее вперед. Трибунал. Суд. Палач. Ей нужно, чтобы они вбили кол ей в грудь, перерезали жилы, выжгли все это нутро дотла — только тогда, может быть, они замолчат. Только тогда она увидит их лица без копоти.

***

      Солнце клонилось к закату, и ярко красный свет скользил по стенам Дозорной Палаты, зловеще цепляясь за выцветшую карту окрестностей Вальстеда.       — Ладно, — сказал первый капитан, постукивая ногтем по крестику, обозначающему Гриву. — Завтра выдвигаемся на рассвете. Сегодня всех распускаем — пусть выспятся.       Второй кивнул, бросив взгляд в коридор, где уже слышался приглушенный гул голосов — новость о раннем уходе разнеслась мгновенно.       — Дежурным останется сержант Шири́н.       — Ага. Все равно никого другого не заставишь сидеть тут всю ночь.       Через полчаса отделение опустело. В коридорах осталась только тишина да редкие шаги сержанта — тяжелые, мерные, как отсчет часов перед боем. Капитаны ушли, бросив на прощание короткое:       — Если Торвалд объявится — сразу доложи кому-нибудь из нас.       Дверь захлопнулась с глухим стуком. Ширин замерла, слушая, как шаги капитанов гулко отдаются по каменной лестнице, пока не растворяются в тишине.       В опустевшем кабинете ее смуглая кожа казалась темнее в угасающем свете, короткие волосы - обрубленные неровно, будто в спешке - отливали медью у висков. Она стояла неподвижно, пальцы едва касаясь стола, пока последний луч не скользнул по острым скулам и не исчез.       Только тогда ее ладонь медленно провела по деревянной поверхности, смахивая невидимую пыль. За окном сгущались сумерки.

***

      Отделение Дозорной Палаты притаилось в конце кривого переулка. Фонарь у входа мигал, как умирающий светлячок, отбрасывая на стены зловеще корчащиеся тени. Эйра остановилась перед тяжелой дубовой дверью, чувствуя, как подошвы сапог прилипли к мокрым камням мостовой.       Ночь была густой и бездыханной, лишь редкие огоньки в окнах напоминали, что город живой. Она подняла руку - пальцы дрожали, но не от холода.       Удар кулаком по дереву прогремел глухо, как удар топора по гнилому бревну.       Тишина.       Потом - скрип засова, звук, от которого по спине побежали мурашки. Дверь приоткрылась, выпустив полосу желтого света. В проеме замаячила фигура в мундире, но лица Эйра не разглядела - только блеск пуговиц и смуглые, пальцы, сжимающие косяк.