Мышь, которая носила доспехи

      Дверь скрипнула, пропуская в кабинет сержанта Ширин дрожащую фигуру в старом грязном плаще. Эйра стояла, опустив глаза, её пальцы судорожно сжимали края одежды. В воздухе повис запах пепла и страха.       — Я убила их, — голос Эйры был тише шелеста бумаг на столе. — Торвалда. Лайму. Всю Гриву.       Ширин откинулась на спинку стула, изучая дрожащую девушку с глазами затравленного зверька. Слишком хрупкая. Слишком жалкая. Как такая могла справиться с двумя опытными комиссарами?       — Правда? — Ширин медленно обвела взглядом фигуру Эйры, отмечая обожжённые руки и слишком большие сапоги, в которых та едва держалась на ногах. — Ты хочешь сказать, что одна спалила всю деревню?       Эйра кивнула, не поднимая глаз.       Ширин задумалась. В кабинете стало тихо, только треск факела за спиной нарушал тишину.       — Посиди пока в камере, — наконец сказала она. — Разберусь утром.       Ширин отвела её в камеру. Тяжелая дверь захлопнулась с металлическим звоном.              Остаток вечера Ширин провела за бумагами, но мысли постоянно возвращались к пленнице. К её дрожащим рукам. К тому, как плащ обвисал на её худых плечах.       Она встала и подошла к окну. Ночь была тёмной, безлунной. Где-то вдалеке скулила собака. Ширин провела языком по сухим губам.       Вот она — возможность. Та девчонка — никто. За неё не заступятся. Никто не спросит. А Ширин... Ширин так давно хотела почувствовать хоть какую-то власть. Хоть над кем-то.       Она повернулась к стене, где висели дубинки. Выбрала ту, что потяжелее. Провела пальцами по гладкому дереву.       Факел в углу догорал, отбрасывая неровные тени. Ширин глубоко вдохнула и вышла в коридор. Её шаги гулко отдавались в пустом здании. Тени на стенах извивались, будто предчувствуя что-то нехорошее.       Камера была холодной и безликой. Эйра сидела на каменном выступе, ее пальцы сжимали края плаща. Когда дверь открылась, она не подняла головы, только глубже закуталась в грубую ткань.       Ширин вошла, постучав дубинкой о дверной косяк.       — Сними плащ.       Эйра встала. Пальцы дрожали, когда она расстегивала застежки плаща. Ткань соскользнула, обнажив ключицу, резко очерченные под кожей. Грудь почти не выделялась — только соски, напрягшиеся от холода камеры. Ребра проступали так четко, будто кожа натянута на каркас из прутьев.       Ширин провела дубинкой по животу, наблюдая как мышцы сокращаются под холодным деревом.       — К стене.       Эйра прислонилась спиной к стене. Камень был холодным, шершавым. Она не сопротивлялась — только закрыла глаза, когда дубинка упёрлась ей под ребра.       — Ты думала, что всё так просто? Пришла, призналась, и тебя пожалеют?       Ширин провела дубинкой по животу, наблюдая как мышцы сокращаются под холодным деревом. Дубинка двинулась вниз, скользнула между ног, нащупывая, впиваясь.       — Раздвинь.       Эйра подчинилась. Ширин надавила сильнее.       Тело Эйры сжалось, мышцы живота напряглись, но она всё ещё не боролась. Только часто дышала, как загнанный зверь.       Дубинка вошла резко, без предупреждения.       Эйра вскрикнула. Её пальцы впились в стену.       — Тише, — прошипела Ширин. — Ты ведь пришла сюда за наказанием?       Она методично двигала дубинкой, наблюдая, как тело Эйры реагирует. Мышцы живота сокращались волнами, будто пытаясь отторгнуть инородные предмет. Капли пота смешивались со слезами, оставляя солёные дорожки на грязных щеках. Зрачки расширились, поглотив радужку - не от удовольствия, а от животного ужаса, что делало взгляд стеклянным и безжизненным, как у зарезанной птицы.       Потом Ширин заметила странное свечение.       Сначала это был едва заметный отблеск под кожей. Затем ребра Эйры начали светиться — будто под тонкой плотью тлеют угли. Свет проступал через кожу, очерчивая каждую кость, каждый изгиб.       Рука Эйры рванулась вперед, дрожащие пальцы впились в лицо Ширин. Сначала сержант не поняла, что происходит. Только почувствовала тепло — сладкое, почти приятное. Потом боль.       Огонь пробежал по её лицу, заполз в рот, выжег язык. Она закричала, но крик превратился в хрип — пламя уже пожирало лёгкие. Ширин упала на колени, но огонь даже не думал угасать. Он лизал её кожу, выгрызал мясо, обнажая кости.       Последнее, что увидела — Эйра, прижавшаяся к стене, с рёбрами, светящимися сквозь кожу, как фонарь из пергамента.       Потом тьма.

***

      Эйра встала. Перед ней лежал обугленный скелет Ширин — чёрные кости, скрюченные в неестественном положении, будто Ширин пыталась закрыться руками в последний миг. Обугленные пальцы все еще сжимали невидимую дубинку. Ту самую дубинку.       Она провела рукой по животу. Тело помнило каждое движение — холодное дерево, входящее туда, где должно быть тепло. Методичные толчки, от которых некуда деться. Крик, застрявший в горле.       Но сейчас не было ни злости, ни удовлетворения, ни даже отвращения. Только тяжесть, как будто в грудной клетке осел пепел.       Тень в углу шевельнулась. Не тень – силуэт в черном мундире стоял, прислонившись к стене, тонкие пальцы перебирали страницы невидимого блокнота.       "Сорок семь секунд, — сказала Лайма. — Столько длилась агония. Довольно быстро для такого ожога. Хотя... — Её прозрачная рука провела по обугленному черепу Ширин, — мозг закипел почти мгновенно."       Эйра отвернулась. Дверь камеры была распахнутой. Пустой коридор дышал тишиной.       Одежду она нашла в комнате дежурного — грубую холщовую рубаху, поношенные штаны, широкий кожаный ремень. Мужские. Плащ остался в камере – окровавленный и пропахший гарью.       Эйра натянула рубаху - мешковатая ткань грубо скользнула по обожжённым плечам, скрывая все изгибы тела. Штаны, перехваченные ремнем, все равно болтались на узких бёдрах. В потускневшем зеркале перед ней замер незнакомец: впалые щёки, резкие тени под глазами, фигура, потерявшая все женственные очертания в этой грубой одежде.       "Похожа на них. На палачей..." - губы сами сложились в горькую усмешку. Пальцы непроизвольно сжались, вспоминая ледяное прикосновение полированной дубинки. "А палачей не насилуют".       На столе в комнате валялась листовка, скомканная, будто кто-то швырнул её в порыве ярости. Эйра подняла её, разгладила ладонью.       «Требуются новобранцы в карательные отряды против магов. Без вопросов».       Бумага была шершавой, как старая кожа. Печать Трибунала — орёл, разрывающий змею — отпечаталась у неё на большом пальце, будто клеймо.       "Если уж ты чудовище..." — мысль пришла внезапно, но поселилась глубоко, как заноза. "...стань полезным чудовищем. Убивай других чудовищ. Может быть, тогда..."       "Неплохой план, — хриплый голос Торвалда донёсся сзади. Он стоял, прислонившись к косяку, его пустая глазница казалась ещё чернее в утреннем свете. — Убийца, убивающая убийц ради искупления. Как поэтично."       Эйра сжала листовку. Бумага хрустнула как кость.       "Ты ошибаешься, девочка. Чем больше убиваешь — тем громче они кричат."       Его смех стих, когда она вышла из комнаты       За окном, над крышами Вальстеда, поднималось солнце — красное, как раскалённый топор. Эйра вышла на улицу. Ветер подхватил пепел с её рук и унёс в серое небо. Она сжала листовку в кулаке и пошла вперед, навстречу новым смертям.