Идентификация пустоты

      Существует один прекрасный, по субъективной точке зрения, тем не менее, культовый американский фильм, вышедший в 1972 году, входящий в «трилогию трэша» от режиссёра Джона Уотерса, и вместе этой картиной он был обречён на неоднозначный успех (кино не рекомендуется к просмотру лицам с неустойчивой психикой). То, что там происходит, не имеет никакого значение и не несёт в себе никакого смысла, разве что отрицательный смысл, когда он не то чтобы сводится к нулю, а наоборот, выгибается из самих рамок понимания «смысл», становясь чем-то свыше, ломая в какой-то степени сознание. Но важно вот что: семья, состоящая из главной героини транс-мужчины Дивайн, или по-другому имени Бэбс Джонсон, как бы сын Крекер и попутчица-аля-лучшая подружка Коттон, в течении всего фильма демонстрируют, что такое настоящая семейная любовь. На протяжении всех бед, что встречались им по пути, будь то надоедливые выскочки-соседи, что возомнили думать о себе как о «ужаснейших и омерзительнейших», хотя таковой является главная героиня по существу, или это засада с внезапно пришедшими на празднество полицейскими, или, что вообще супер, совместная порча духовного имущества главных антагонистов — они всё делали вместе, постоянно поддерживали друг друга, если кто-то да оказывался в беде, действовали сплочённо, вместе, заботясь о репутации их семейства и каждом члене семьи. И не важно, что в определённый момент дело доходит до инцеста между матерью и сыном, главное — это искренняя любовь, не требующая корыстного возврата и с банально положенным в правила уважением, пониманием и полным принятием, независимо от случившегося. Это наилучший пример следующего данного вида любви.       Сторгэ — это любовь, полная спокойствия и нирваны, подобная отношениям в крепкой и надёжной семье, где имеет место быть доверие, основанное на взаимной привязанности, а также она выдерживает любые испытания и невзгоды, и вы остаётесь при этом самыми близкими людьми на свете, душа в душу.

***

      — Эван, почему он опять здесь? Почему ты ещё не встал? Ты уже опаздываешь!       Доброе утро начинается с недовольных оров и ругани, а также с очередного стояка после очередного влажного сна, закончившегося как самый странный кошмар. Кровь из носа Адама вальяжно подтекла на нижнюю часть щеки, дойдя бордовой лентой до острой грани подбородка.       — Не кричи. Он поживёт пару дней у нас, — сонный муж очень нехотя посмотрел на часы, которые, без сомнения, показывали время, когда ему пора бы уже садиться в машину и ехать на выслушивание чужих пресловутых проблем.       — Что значит поживёт? — такой яростной злости он не видел в ней никогда.       — Успокойся, в конце концов! Не повышай на меня голос. Я сказал — немного поживёт, значит, он останется. Всё, — он нерешительно поднёс большой палец к алой полосе и аккуратно подтёр пачкающую жидкость с его лица. Маленький развод, конечно, остался, но так хотя бы он не замарает ни себя, ни диван. Верещание стало походить на её не лучшую привычку, что не могло не раздражать.       Джини глубоко оскорбилась от такого затыкания её вылезающих эмоций возмущения. Она не желала бы ни под каким предлогом больше видеть этого парня по понятным для неё причинам. Но если бы она обмолвилась о том происшествии своему мужу, то далеко непонятно, в чью бы пользу это обернулось, да и вспоминать то безобразное происшествие ей крайне не хотелось, иначе бы она в который раз разревелась. И в самом деле, чего это она разбушевалась? Всё же хорошо. Её дорогой, вроде, успел поспать. Надо взять себя в руки.       — Хорошо, прости меня. Просто я проснулась от твоего будильника, а тебя не было рядом, и я так разволновалась, а тут ещё он...       Солитер встал и направился в ванную комнату, но жена остановила его, потянув за локоть, печально взглянула глазами и потянулась за семейным пресным поцелуем.       — Я тебя люблю.       Он ничего не сказал, так как не мог поделиться честным ответом, и всё-таки направился в туалет. То, каким волшебным образом обрабатывали его рот во сне, сильно отличалось от того, что только что он ощутил. Неужели юноша был прав, и вкладываемые чувства в целовании имеют значительный вес? Хотя это же так очевидно. Вопрос лишь в том, кто же тогда во второй раз страстно примкнул к его губам. Но он светло будет убеждать себя, что это была та снятая за деньги леди. А сейчас придётся вновь разбираться с возбуждённым после интимных ласканий в дремоте членом. Пусть это было и не взаправду, но напряглось мышечными струнами там всё вполне реально.       Вирджиния начала впопыхах собираться на свою работу, чтобы её до туда довёз муж, а не как обычно, когда она добирается на общественном автобусе немного позже. Приедет пораньше, поделает некоторые дела, ничего страшного. Уж ужасно не желалось оставаться одной в доме на подольше с ним. Во время рутинной суматохи ей стало как-то нехорошо, но она продолжила одеваться, краситься и собирать ухоженную причёску. Смотря на себя в зеркало, частица негодующей ненависти к себе мельтешила перед лицом, напоминая о содеянном, за что она бесконечно казнила себя и просила прощения у разгневанного бога за свою неупокойную отвратительную душу, ведь ей показалось, что именно за тот проступок стало дурно. В желудке колюще закрутился спазматический импульс. Она испуганно закрыла глаза и схватилась за живот, быстрее бормоча спасающую молитву.       — Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего и от греха моего очисти меня, ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всего предо мною. Отче, я согрешила против неба и против Тебя, и не достойна называться чадом Твоим. Гнушаюсь всеми грехами и отвращаю лицо моё от них. Помилуй, Боже, благородными муками искалеченный, пришедший на землю грешников, ставить нас на путь праведный и верный. Я каюсь! Каюсь за проступок свой!       Но жгучая боль подступала уже к горлу. Видимо, Всевышний был сегодня не в настроении. Она почувствовала, что сейчас из неё выйдет рвота. В попытке сдержать её, девушка побежала в единственную комнату с толчком. Зайдя без задней мысли туда, она увидела своего мужа, который беззаботно сидел на закрытой крышке унитаза, и тут же прикрыла дверь, и ей определённо не показалось, что занят он был несвойственной мастурбацией, поэтому поддавать двойному смущению ни его, ни себя не стала. Тошнота никуда не делась, а ещё мощнее давила на закрытый рот, сдерживающий неприятный напор, и её вырвало желчью в раковину на кухне. Желудок сокращался, вызывая новую блюющую волну, хотя кроме жёлтой жидкости больше нечему было выходить.       — Вам нехорошо, миссис Солитер?       Ей стало ещё хуже, услышав его голос. Новая порция горькой кислоты полилась с ужаснейшим звуковым сопровождением и не прекращала лезть до тех пор, пока не кончилось содержимое рвоты.       — Не подходи ко мне. — Когда Адам поднялся с дивана, она опасающе встала за столешницу.       — Зачем же мне идти к вам? Вам, я вижу, плоховато, — брезгливо посмотрев на неё, он шатко направился во всё ещё единственную уборную комнату во всём доме.       — Подожди! Там Эван...       Но юноша уже открыл ванную и практически переступил порог. После непродолжительной паузы, она увидела как он зашёл туда, закрыв за собой дверь, и стала логично ждать его обратного выхода. Но он как-то не торопился.       — Ого. Это твоя утренняя процедура для поднятия духа?       Психоаналитик испуганно, в спешке попытался спрятать своё достоинство обратно в штаны, проклиная про себя уже второй раз, что опрометчиво не закрылся на защёлку.       — Ты можешь выйти? — из-за неловкого смущение, он выглядел скорее виноватым, чем разозлённым.       — Я тебе не помешаю, продолжай, — пьяность Праудлава отчётливо выдавалась по плавающей манере речи и притуплённым глазам. — Мне нужно в душ. Я немного липкий.       Он медленно посмеялся сам с себя, расстёгивая пуговицы бирюзового пиджака. Солитер не мог не выйти, так как решение его проблемки не дошло до должного конца, а больше ему негде довести себя до пика, оставшись незамеченным, но и оставаться было как-то не по себе. То, что под верхней частью одежды у парня ничего нет, запримечено ещё с сегодняшней ночи и открытием не являлось, но вот то, что его бледная костлявая грудь покрыта блёстками, уже вопрошало гораздо серьёзнее. Он небрежно скинул бархатную тряпку на холодный кафель и остановился.       — Ну и чё ты уставился? Отвернись для приличия то. Я же к тебе в штаны не лезу.       И в самом деле, зачем Эван так погружённо наблюдал за каждым его действием? Он повернул голову, изучающе смотря на знакомую стену, словно никогда её прежде не видал. У него было столько вопросов, задать которые в этом месте казалось смешным и неуместным, да и Адам всё ещё несколько буховат. Мужчина решил начать с очевидной загадки.       — Блестяшки — это так модно?       — Вообще-то да, — он успел снять штаны, надетые на нагие ноги, и залесть в ванну, раскидав свои шмотки, как у себя дома. Спасибо, что завесился шторкой.       — Зачем же их тогда смывать?       — Потому что они не мои. И ещё я облит каким-то дешманским ликёром, — послышался шум из лейки, и он повернул переключатель на самый верх, создавая сильный напор струи.       — Не расскажешь, как произошла такая интересная ситуация?       — И не мечтай. Я не буду погружать тебя в мою личную жизнь.       — А чего вы поругались с Луизой?       — Не хочу об этом говорить. А ты додрочить не хочешь? Ты, вроде как, опаздываешь, — его запененную макушку было видно в зеркале, что над раковиной. Шторка, конечно, не прозрачная, но свет пропускает хорошо, из-за чего его стройным силуэт додумывался без особого труда.       Эван снова отвернулся, под страхом быть замеченным. Напросился в гости, раскидал вещи, ни извините, ни пожалуйста, выливает максимально воду, а ещё и от вопросов увиливает. Нет, его нужно заставить развязать запутанный алкоголем язык, возможно, попозже.       — А ты на сеансе сможешь этим поделиться? — надежда психоаналитика на утешение собственного любопытства не угасала.       — У меня нет денег, чтобы его оплатить.       — Он пройдёт бесплатно, — Солитер не успел даже дослушать до конца фразу, но моментально записал в воображаемый блокнот сегодняшнюю дату и его имя рядом, вспоминая удобное время. День, вопреки его внезапным будоражащим планам, расписан с самого утра, и последний клиент уйдёт в шесть. — И тебя давно не было...       — Ты уверен, что я стою твоего супер-важного внимания?       — Пожалуйста. Я настоятельно рекомендую тебе подойти к шести. Ты протрезвеешь как раз.       Адам усмехнулся, неоднозначно промолчав, и прокрутил регулятор на горячий поток. Из-за штор полез душный пар, и зеркало запотело. Красивым мычанием он напевал какую-то мелодию.       Джини не понимала, почему юноша зашёл и не вышел, и более того, не могла связать шумящий звук воды и приглушённые оттуда слова. Пока она потерянно придумывала весомые оправдания этому, её взгляд привлёк лежащий на диване фотоаппарат, который явно был не из их семьи. Чёрная штуковина, что она ранее не держала никогда в руках, имела множество вращающихся кнопок с различными словами и аббревиатурами из букв, значения которых были не ясны. Тогда она перевернула его дном наверх. Там был прикреплен кусочек чёрно-серой нераспечатанной плёнке, где изображён вход в подвал без надписей снаружи какого-то здания. Вирджиния попыталась вспомнить местоположение схожего каркаса и места, но на ум ничего не приходило.       Эван внезапно вышел из ванной, напугав её, и она совершенно случайно выронила механический прибор за такую немаленькую сумму, на которую можно прожить целый месяц вдвоём, а теперь несколько запчастей фотика безжизненно рассыпались по полу. Он подозрительно посмотрел на неё, также как она на него, и у каждого были на то свои причины.       — Зачем ты это трогала? — Солитер не кричал, ведь тягостно стал размышлять, как скрыть эту сокрушительную неосторожность.       Супруга ничего не ответила, судорожно собирая поломанные части в руки. При должном подходе он мог бы купить точно такой же и попросить заменить чистую фабричную плёнку на эту, использованную, и вечером подстроить всё так, будто он нечаянно оказался у детей в комнате, но в полной сохранности. Звучит правдоподобно.       — Что будем делать? — она отдала ему обломки крупные, сдерживая накатывающие слёзы жалости к самой себе.       — Я придумаю что-нибудь.       — Можешь отвести меня на работу?       — Сейчас я оденусь.       Однако, когда они оба спустились обратно на первый этаж, из душа не шумела вода, а Адама и след простыл. Он оставил дверь уборной открытой, и оттуда понемногу выходил горячий пар и сладкий благоухающий запах цветочного мыла, принадлежащего только Джини.

***

      Праудлав направился к дому Луизы. Их район — Челси, считается весьма и весьма престижным, более того, наличие отдельной виллы поднимает статус жилья до поднебесного статуса. Семейка Аржо — чистокровные французы, где глава семейства успешно сотворил состоятельный бизнес у себя на родине и переехал сюда, в Англию, за жаждой расширения точек и за границей, приносящих крышесносный доход. Коттедж располагается на большом участке и ограждён высоким сплошным забором. Он позвонил в дверной звонок, и через несколько долгих минут домработница отворила дверь. Но на пороге дома его встретила неработающая мать, так как ей просто было незачем пахать на работе, живя за счёт мужа. Выглядела она достаточно недоброжелательно и встала посреди прохода.       — Добрый день, мадам, — он потянулся за её рукой, нежно поцеловав тыльную сторону кисти. — Лу сегодня дома?       — Нет. Моя дочь сейчас на учёбе, как и все ответственные молодые люди в такое время вторника. Но она мне сказала, чтобы ноги твоей не было больше на нашем полу! Чего тебе?       — Я понимаю, что её слова для вас очень важны, но не могли бы вы пустить меня на пару минут к ней в комнату? Мне нужны мои вещи, — парень вытаскивал из себя всё доступное обаяние, которое редко когда меняло отношение этой грымзы к нему.       — Знаешь, Адам, ты мне никогда не нравился. Я рада, что она тебя бросила. Она заслуживает кавалера посерьёзней! — хозяйка демонстративно хлопнула дверью и прокричала вслед. — Твои вещи доставит курьер в пятницу!       Юноша не рассчитывал на такой холодный приём в этом замечательном роскошном доме, где он столько раз пялил их любимую дочурку, в родительской уютной спальне, в том числе, пока они уезжали в дорогой отпуск от безделья. Но ему уж сильно нужны его же шмотки. Когда он одевался перед выходом к Уайлду, ему и в голову не приходило, что больше не будет возможности переодеться, и что накидывать пиджак на голое тело в самый разгар холодеющей осени — так себе идея, учитывая, что все его тряпки хранятся у неё. Молодой человек долго не думал, твёрдо решив достать принадлежащее по праву ему. С задней части особняка простирался негустой сад с парой высокими деревьями. Одно из них как раз, на удачу сегодняшнего дня, росло напротив окна Луизы. Звучит так себе, но что поделать. Он запрыгнул на ствол дерева настолько высоко, насколько смог оттолкнуться от земли, и больно вскарабкивался по нему, пока не появилась доступная толстая ветка, на которую закинул ногу, потом вторую. Второй этаж не так уж и далеко от земли, всего ещё две ветки ввысь и можно протягивать руку к оконным створкам. Он чуть-чуть продвинулся по отростку ветви, но она стала как-то похрустывать и шататься под нетяжёлой человеческой массой тела. Да и сам Адам, в силу своего состояния немного качался из стороны в сторону. Тогда он подумал, что стоит выбрать другую тонкую опору, как, например, вон та, другая ветка, что располагается немного дальше его цели. Ожидаемо, не являясь умелой обезьянкой из цирка, когда он зацепился за неё, что-то острое вошло в его ладонь, и от возникшей боли пальцы, естественно, разжались, и он неприятно упал на травяную землю.       Но желание достать своё драгоценное, в прямом смысле, тряпьё только сильнее разгорелось, и он полез по-новой, хотя получалось забираться уже более медленно, так как царапины на руке не давали обхватывать ствол так крепко. От стоявшего раннего утреннего холода становилось совсем мерзловато. Где-то вдали загудела сигнальная мигалка полицейской машины. Удивительно. Для одного из богатейших районов было странно слышать звук опасности. Видимо, какой-то нищий араб захотел очистить пустующий дом. Праудлав потерял счёт не сдаваемым попыткам. Одна ветка таки сломалась прямо под ним, и на бархатных штанах появилась затяжка. Всё тело ныло, и он уже представлял себе уродливые синяки по всему телу. Но вот когда внешний подоконник был почти на расстоянии менее одного метра, сигналка сначала показалась совсем близко, как за забором, а потом и во всем перестала звучать. Раздался грохот открывающихся ворот, он уцепился за этот маленький выступ и бесполезно подвис.       — Молодой человек, чем это вы там занимаетесь? — рядом с двумя полицейскими стояла ухмыляющаяся мать Лу. — Не грабите, случаем?       — Ну что вы, милейшие офицеры, я просто хочу забрать свои вещи. Мадам не захотела меня пускать внутрь, — он понимал, что и выглядит нелепо, и говорит неправдоподобно.       — Ага, как же, — один толкнул другого в бок, и оба посмеялись. — Слышали мы уже такое, ой, как много раз. Спускайся.       — Я этого парнишу первый раз вижу.       Его руки, как назло, начали соскальзывать, и шанса ухватиться покрепче не представлялось возможным. На такую подставу он явно не полагался, хотя от скверных противных французов только такого и стоит ожидать. Ещё пару секунд, и его снова притянет на землю.       — Дорогие офицеры, я вам говорю правду. Это дом моей бывшей девушки, и у неё в комнате осталась моя одежда.       — Не потакай тут нам! Давай, падай уже.       — Он врёт! Я его не знаю. Вор!       Ад обессиленно упал, приземлившись прямо на копчик. Его тут же подняли, заломили руки за спину и надели наручники, свободно болтающиеся вокруг тонкой кисти. В машине ему стало теплее. Он молчал всю дорогу до участка, изредка поглядывая в зеркало заднего виде, ловя на себе заинтересованный взгляд хранителя правопорядка, что помоложе, чем второй. Может, за красивые глазки просто отпустят?       — Ты бы выбрал квартал менее пафосный, тогда бы мы не успели приехать, и ты бы сделал своё грязное дело незаметно. А тут Челси, да к тому же и с самого утра.       — Я вам правду говорю.       — Ты посмотри на него, а. Ещё и пьяный по уши.       Перед тем как засунуть его в изолятор временного содержания, с него спросили документы, которые, разумеется, он не таскает с собой.       — Учишься где?       — Нигде.       — Понятно. Лентяй. Или наркотиками приторговываешь?       — Никак нет, сэр.       — Лет сколько?       — Больше двадцати.       — Не поясничай. Полных лет?       — Допустим, двадцать два, — при всей дерьмовости его положения он умудряется хитро улыбаться, словно у него есть первоклассный план, как избежать штрафа или, на что он не надеется — административного ареста. Или это героин заставляет его так не нервничать.       — Такой молодой и столько глупостей в голове. Зачем так вырядился?       — Для вас, строгий офицерчик, — Ад заигрывающе подмигнул, ведь второй полицейский скрылся за дверью.       — Так, — мужчина от неловкости упёрся в свои подписные бумаги, — нашёл твою папку. Пойман за распространением наркотических веществ три года назад? Так всё-таки это правда?       — Я был юн и глуп.       — Номер родителей?       — Я бедный сирота без пенса в кармане. Давайте я честно пообещаю, что больше так никогда не буду, и вы меня отпустите? — он сказал чистую правду, та как платить штрафы ему, без преувеличения, нечем. Этот дядя в костюме не особо повёлся на его уловки.       — Опекуны?       Он понимал, что все обстоятельства сводятся к тому, чтобы сейчас вспомнить человека, который не на работе и который сможет забрать его из холодного участка, будто тут экономят на отоплении, ради горького мучения изоляторников. И действительно, такая личность существовала, и более того, юноша прекрасно знал его домашний номер телефона, но лишний раз связываться с ним ему безумно не хотелось. Выбора нет.       — Да. Записывайте... — полицейский, подняв в удивлении брови на сказанном имени, прокрутил продиктованные цифры на номеронабирателе и поднёс трубку к уху.       — Алло? Здравствуйте. Ваш подопечный Адам Праудлав задержан при попытке проникнуть в чужой дом. Да, подопечный. Вас как зовут? В базе почему-то не указано. Может и ошибка наша. Оплатите штраф? Не хочется его держать тут, поди исправится. Ждём.       Спустя минут пятнадцать, пока желающий забрать хотя бы часть своих вещей «вор» сидел один за участковой решёткой, на входе появился он. Со смешными негустыми усиками, квадратными сверху и округлыми снизу очками в толстой чёрной оправе, всегда в официальном костюме, как на подбор, поверх которого старомодное бежевое пальто. Клетку с решётками отворили и сняли болтающую преграду для свободного движения руками, а его плечо заботливо сжал...       — Мистер Бэмби, вы проследите, чтобы больше никаких глупостей не творил. Я понимаю, родителей нет, но это ведь не повод вламываться к другим, да и вы же состоятельный человек, дайте ему немного денег, не будьте строги. Вон, полураздетый ходит. Взрослый же. Найдите ему работёнку, что ли.       — Конечно. Я возьмусь за его воспитание.       Парня шлепком ударили под затылок, не сильно, но крайне неприятно, и он посмотрел жалобными глазами на спасителя. Затем его повели из полицейского отделения. Когда они в тишине прошли до бронзовой вытянутой Шевроле Монте Карло и сели в неё, первым заговорил оплативший его неудачную попытку найти приключений на задницу.       — Опекун? — когда он добрый, то обращается с ласковой заботой и выглядит как божий одуванчик, но когда его что-то не устраивает, как сейчас, Адам поджимает губы и сводит коленки вместе. — Ты же понимаешь, что они сейчас запишут это в бумаги?       — А что мне стоило сказать? Они бы посадили меня, — молодой человек отводил взгляд от разговора на боковое зеркало, разочаровываясь в своём трусливом виде. Пошёл второй говённый день подряд.       — Хотя бы, что я знакомый.       — Им нужен был родственник или что-то такое, — он повернулся к нему, не в силах выдерживать укоряющий напор со стороны, отчаянно пытаясь сконцентрироваться на одной точке, но, как обычно бывает у пьяных, похоже это было на внутреннюю борьбу человека не закрывать веки и странновато поднимать их с бровями, раскрывая глаза и часто моргая, после чего расслабляя мимические мышцы, в надежде выглядеть адекватно, и таким образом снова возвращая лицо в утомлённое выражение, потому что это никак не поможет поставить ровно фокус внимания. Но деловой мужчина уже поймал его в нетрезвом состоянии этой ночью, от чего высказанных ранее претензий сейчас не было, так как тогда, на пороге, он успел его отчитать и за это.       — Зачем ты к ней полез?       Праудлав в очередной раз поделился данной уникальной историей, в которую никто не хотел верить. Из-за какой-то вспыльчивой девчонки и попасть в такое положение. Это становится похоже на несмешную шутку.       — А где ты тогда ночевал?       — У него, — поздним вечером, после того концерта, Ад не сразу направился в дом Эвана. Был и другой, менее вероятный вариант. Разумеется, он рассчитывал на отказ в другом, в сравнимо помпезном особняке, но попробовать стоило. Ему почти что никогда не разрешали заходить туда.       Дэниэл задумчиво промолчал и завёл машину, чтобы она нагрелась, но ехать пока никуда не намеревался.       — Ты обиделся? — вот теперь его тон смягчился, и парень разжал губы, но ноги по-прежнему не разводил. — Прости, но ты же знаешь, что я не мог. Дайана была дома. Это было глупо идти ко мне.       Холодные пальцы нерешительно, извиняюще обняли, сплетая ладони в согревающий замок и внимательно смотря на его не отрицающую реакцию, чутко поцеловали внешнюю нежную часть кожи на сгибе кисти. Второй рукой аккуратно полез в растрёпанные волосы, не как обычно, убирая лезущие пряди назад за ухо, а наоборот, прикрывая его, распрямляя их во всю длину и поглаживая остальную коричневую копну.       — Чем займёшься?       — Теперь не знаю. Его жена сломала мой фотоаппарат. А у меня сегодня была записана одна деваха днём. Вечером он умолял прийти к нему.       — Он хорошо сегодня спал?       — Да, — юноша откинулся назад, полностью соприкасаясь с подголовником и, наконец, свободно расслабляясь.       — Тебе не надоело?       — Абсолютно нет, — его ладонь сжимали сильнее, чем он мог сам, от этого пальцы были похожи на растопыренных удушливых заложников объятия.       — Смотри, не увлекайся. Ты же знаешь, потом будет больно.       — Он чуть не угробил себя, кстати. Хотел всю пачку снотворного за раз.       — Ах, какой несчастный, — Бэмби достал из подлокотника свои тёмные солнечные очки и бережно надел их на молодого человека. — Коп зрачки не видел?       — Не-а.       — Можешь забрать их себе. Не ломает?       — От одного раза не должно, — но непонятная дрожь в его теле утверждала абсолютно обратное. Его организм несколько слабее, чем у любого другого человека.       — Тебе денег дать?       — За просто так? — Праудлав недоверчиво посмотрел на него, но было видно только одну приподнятую бровь, так как обыкновенно за эту щедрую стоимость он что-то делал взамен.       — Мы можем поехать в отель, — на сведённое колено легла относительно крупная ладонь, медленно двигающаяся по бархату, то расправляя его, то ведя против начёса, оставляя более тёмный полосатый рисунок на ткани, ноги развелись, позволяя ему двигаться выше по бедру.       Отработанная схема была очень простой: сначала оба выходят из машины, Ад отходит куда-нибудь вдоль тротуара, а в это время Дэниэл бронирует себе люксовый номер на одну ночь, и пока его регистрируют, юноша входит в фойе и как бы ненароком подслушивает цифру, куда его заселяют, осматривается по сторонам, листает журналы, изучает картины и предметы декора, не стоящие по своей сути ничего, потому что это муляжи, и минут через пять поднимается на нужный ему этаж. Потому что у обоих золотое правило, дороже любой президентской комнаты здесь — ни в коем случае нигде не показываться вдвоём. Никогда.       Сегодня всё прошло гораздо нежнее, чем парень себе представлял. По всей видимости, Бэмби чувствовал вину за ночной инцидент, хотя они много раз обговаривали этот неловкий момент. Всё же он старательно пытался вести себя аккуратней, как бы прося прощение, но не подавая дальнейших прекрасных обещаний. Бесконечно извиняясь за то, что не может проводить с ним столько времени, сколько хочется, а это каждая минута его жизни. Этот психоаналитик пылал искренней любовью к нему и не мог подолгу держать злость на такого чудесного мальчика с замечательным телом. Он исцеловал его покалеченные корой дерева ладошки, прошёлся языком везде, где уже начинали явно виднеться сине-фиолетовые гематомы на бледном живом полотне, крепко обнимал, плотно прижимая к себе, словно боялся его потерять навсегда, как было однажды, ведь он им дорожит больше, чем всеми грязными деньгами на его необъятном счету. Он бы дал ему несколько десятков и сотен купюр за просто так, так как они не значат ничего, но тогда бы просто упустил его на несколько дней, не получив, вероятно, даже «спасибо». Подарил бы всё, чего бескрайнее, на трату всего подряд, сердце только пожелает, да вот этого было бы ничтожно мало, чтобы хоть как-то дать понять, насколько он своей натурой бесценен. Облизал все шелковистые пятки, покруче, чем у младенца, ухоженные пальцы ног и всё, что попадалось выше, упираясь губами в укромное местечко. Мужчина и не осмелился шлёпать его, только трепетно оглаживал каждый доступный миллиметр, наслаждаясь гладкой кожей. Всевозможных касаний казалось недостаточно, чтобы передать его меняющиеся эмоции. В какой-то момент Адам заметил эту странную одержимость, проявляющуюся через неестественно частое ласкание, и посмотрел ему глубоко-глубоко, куда люди недалёкие не могут проникнуть, почти что в душу, давая понять, что никуда он не денется. Но от такого жеста мужчину пробрало ещё большим наплывом обережения и тяги к целому единому слиянию. Старый дурак, как сам себя называет, ввязался в недоступную любовь и до безумия обречён купаться в кипящем котле с розовой лавой из собственной непреодолимой любви к нему, выливающейся из краёв сосуда, становящейся чёрным обсидианом, что покрывает рассудок. Он его любит очень давно и ничего поделать с этим не может.       Юноша тоже не промах и умело воспользовался жалким состоянием Дэниэла, бескомпромиссно управляя темпом полового акта и принуждая делать всё по его наглому желанию, в том числе направляя влажный язык туда, где ему самому приятней всего ощущать, выбирая самые удобные позы и счастливо постанывая, потому что знает, что того это возбуждает ещё сильнее. Он играл по своим жёстким правилам, иногда не разрешая трогать себя и при этом изводя его только своим видом и плавными движениями, а ведь тому жизненно необходимо чувствовать его всего целиком и обладать им, как самой новомодной игрушкой. Приказывал водить только губами в намеченном месте. Запрещал продолжать, когда дело доходило до вершинного пика, обламывая ему стремительный поток удовольствия, но, доведённый до головокружения, принимал этот хитроумный ход, и оставалось только бессильно уткнуться носом в шею, тяжело дыша и умоляюще шептать его тянущееся имя. Излюбленным мучением было глазеть самыми милейшими глазами, а потом прятаться под пуховым покрывалом и после того, как за ним проползут в полной темноте и хищно схватят, открываться и меняться в лице на разбойническую жадность, напоминая о своей незаменимой значимости.       Полдня откровенного марафона они провели в постели. Бэмби отчаянно не отпускал его, лишний раз приковывая новым чувственным поцелуем, похотливо намекая на очередное повторение, потому что здоровье позволяет продлевать часы наслаждения столько, сколько разрешает спешащее в никуда время, и вдавливая его в простыню, которая уже успела измяться, вылезти по бокам и пропитаться запахом мокрой страсти. Отойдя пару раз покурить на балкон бесстыдно голым, к молодому человеку подходили сзади, заботливо накидывая одеяло, а потом и вовсе несли обратно на руках, как немощную принцессу. Парень имел много половых партнёров, но чаще всего интим именно с этим усатым приносил ему настоящее взаимопонимание двух плотей, словно они превосходно знали, что и как нужно сделать, дабы войти в полуобморочный мандраж, а также уединённое успокоение, потому что они почти как кровные родные для друг друга стали. Полдня они не отрывались от до боли знакомых, но от этого не менее желанных тел, в перерывах болтая о чём-то своём, понятном лишь им. Полдня с послевкусием пьяной эйфории, подкрепляющейся постоянными оргазмами. Целых пол прекрасных дня, потому что оба оказались свободными до вечера.

***

      Эван не находил себе места на работе, постоянно думая о прошедшем сне. Сновидение должны подвергаться логическому анализу. Обязаны! Но как дело доходит до его собственных, так сразу все более-менее понятные трактовки сводятся на нет, не имеют адекватного, прямого, переносного, да хоть какого-то смысла или вообще бессильны. Что за белые подтёки из глаз? Что за бордели? Что за пародия на девятнадцатый век снова? Если гроб как мысленное погружение себя под оковы смерти, что вполне вяжется с вчерашним вечером, ещё можно понять и принять, но остальное... Недаром говорят, что ночные видения — это полнейший бред. Он только сейчас в этом убеждается. Это всё неправда. Столько лет обучения прошли даром, если он не имеет возможности разобраться в себе. Ему абсолютно не хочется ощущать юношу в таком виде. Нет. Глупости какие. Но если задуматься, такой метод действительно поднял его... Либидо. Да. Ненадолго. Сама явственная мысль, что только после второго, названного про себя как «неопознанного» поцелуя что-то радикально поменялось в его организме — ужасно страшила. Он не может ему нравиться. Это абсурд. Словно ему само превеликое объективное подсознание кричала во все двери и щели, на что он просто затыкал уши. Но то чувство... Приятным его назвать было щедяче ничтожно. А та девушка? Он никак не мог вспомнить, на кого же она так безобразно похожа? Он перебрал все едва подходящие варианты, вплоть до случайно встреченных на улице прохожих, но нулевой результат перевешивал эту тщетную попытку.       — Так что скажите?       — Провалился в пол. Вспыхнуло пламя. Бордель... Почему это снова было ухо?       — Простите, что?       Он уже не видел границ между внутренним постоянным монологом, записанным на отдельной странице с собственным именем, и тем, о чём он должен в настоящий момент думать, работая с клиентом. Не нравится. Не нравится! Хватит писать это ни разу не уникальное имя на данную страницу. Солитера начинало слегка трясти, когда дело доходило до понимания, что тот придёт уже совсем скоро, а ещё больше начинала болеть голова, вспоминая о трагично сломанном фотоаппарате. Он не успевает быстренько объездить магазины, в поисках идентичного, от того разоблачающая паника приказывала нервно постукивать ботинками в пол. Интересно, где он сейчас? Куда направился? Чем он вообще обычно занимается? Эв открыл уже другой разворот блокнота, чистый и, поддакивая говорящей девушке, записывал ключевые слова, что прозвучат в предстоящей беседе с ним. Нужно держать себя в руках, а руки устойчиво поставить на стол, иначе от переизбытка нетерпения он выключится прямо в кресле. Да, давайте, договаривайте свои ничего не значащие слова и уходите поскорее. И почему этот день кажется таким безмерно долгим? Он посмотрел на свои наручные часы, отмечая, что большая стрелка продвинулась дальше двенадцати, то есть он ещё и задержался с этой клиенткой, а его всё ещё нет. С другой стороны, его просьба прозвучала настолько жалко и неопределённо, что парень мог не принять всерьёз это предложение. От такой невнятной ситуации ему совсем стало дурно. И очень странно. Если буквально неделю-две назад уровень тревоги выбивался бы из привычного ритма жизни исключительно как крутящиеся нитями без конца и края мысли, то тут как-то они ещё и эмоционально окрашены. Это что, чувства? Прямо как из сна, когда и агрессия, и наслаждение пестрили своей полнотой власти над разумом. Словно кожу содрали и оголили всю изнанку.       В дверь не постучали. Никогда не стучит, будто знает, что его всегда примут. Он просто вошёл. Просто ступил за порог и, как всегда, заполонил всё физическое пространство вокруг и ментальную загруженную площадь бедной больной головы.       — Ты пришёл? — Эван на секунду засомневался, реальна ли эта фигура в его кабинете, или он уже начинает видеть мираж от своего взвинченного беспокойства.       — Ты меня так просил, — юноша выглядел вяло утомлённым и направился прямо за прибранный стол, проходя мимо положенного для клиентов места напротив кушетки профессионала. — Уже не рад меня видеть?       — Нет... То есть да. Я имею ввиду, это хорошо, что ты здесь, — беспорядочные слова путались между собой, выдавая его необоснованное волнение.       Адам сел за кожаное кресло, сразу откидываясь на спинку сиденья, как если бы это была его собственность и вообще его рабочее положение. И вновь солнечные очки. От него развился шлейф крепких дорогих древесных духов, который показался до боли знакомыми. Психоаналитик не растерялся и развернул предмет мебели, на котором сидел, чтобы не разговаривать полубоком.       — О чём ты хотел поговорить?       — Про тебя, — он судорожно перевернул все листы блокнота, выискивая ту самую, с упорядоченными вопросами, но она всё время пролистывалась, и затянувшаяся пауза с шуршанием бумаги звучала нелепо.       — А ты не хочешь рассказать, что же такое случилось вчера, что ты аж решился покинуть мир? — он до сих пор не протрезвел, что не могло не удивлять. Либо он успел выпить днём? Так где же он был?       Мужчина в расплохе перевёл внимание на него, не видя ни намёка на язвительность или уместное осуждение. Его и правда это интересует?       — Мне было плохо. Я снова не мог уснуть и мысли... Они как-то так разворачивались. Я не понимал, действительно ли хотел этого.       — Давно бессонницей страдаешь?       — Да. Достаточно.       — Как иронично. И сны тебе никакие не снятся? — Праудлав пододвинулся вплотную к столу, почёсывая необычно растрёпанные волосы.       Эв задумался на несколько секунд, стоит ли делиться теми откровениями, что недавно всплывали в подсознании. Как-никак там был и он сам.       — Раньше нет. Но на днях, и сегодня ночью, были два, кхм, любопытных.       — Поделишься?       — Они странные, если честно. Я не имею представления, что могут значить, поэтому...       — Ну расскажи, — парень подставил руки под подбородок, как в ожидании сказки.       — Это был словно девятнадцатый век или что-то вроде того, — Солитер решил поведать о том сновидении, которое ещё свежило влагой в памяти. — Сначала было очень темно и холодно. Я оказался в гробу. Потом я куда-то пошёл, кажется, в полицейский участок, но офицеры там не двигались. Затем я меня затащили в б... — он с опаской посмотрел на внимательно слушающего, потому что не знал, стоит ли продолжать дальше. — В бордель. И там был ты.       — Это всё? — юноша не повёл и бровью, словно это звучало предсказуемо, как если бы он до деталей знал, что там происходило.       — Наверное, да.       — И что я делал?       — Ты... Помогал мне проводить эксперимент, — «А ещё целовал в ухо и не только».       — Какой? — видимо, его интригующе завлекла та часть сна, где у него была не последняя роль.       — Подожди, я тебя позвал, потому что хотел спросить... — мистер опомнился, что их беседа утекла не в нужное русло.       — Что за эксперимент, поведай. Мне до жути интересно.       — Ты смотрел, как я сношаюсь с куртизанкой, и записывал мои ощущения, — Эван немного скривился в лице, произнося бесстыдное видение, но и врать ему тоже не хотелось.       — Тебе понравилось? — эта один в один фраза с той же самой интонацией... Психоаналитика бросило в жар при подобном напоминании. — Я только смотрел?       — Нет. Да. Да! Только смотрел.       — Странный сон, конечно, у тебя. Настоящий я не позволил бы себе стоять в стороне.       — Что случилось с твоей квартирой? — тон разговора необходимо обратить на что-нибудь конкретное, менее смущающее.       — Ты правда хочешь знать?       — Вламываться в мой дом, не объясняя ничего — некрасивый поступок, ведь так?       — Тем не менее, ты согласился, — Адам закинул обе ноги на подлокотник, устраиваясь поудобней. — Как тебе уже известно, у меня была дама. Но так как я, в конце концов, мужчина, у меня обязано быть своё жильё, и сидеть на шее у неё не входило в мои планы. В большинстве дней я арендую комнату, когда мне есть чем платить. Как ты помнишь, с Лу я имел выгодные отношения — она меня частично обеспечивает, а я ей нравлюсь. Так вот, мы поругались. Не буду вдаваться в детали, но скажу лишь, что она долго ещё не захочет меня видеть. А раз мы поругались, я потерял часть прибыли, и мне немного, немало, вообще нечем платить. Всё? Думаю, да.       — Это ваша первая крупная ссора?       — Нет. Но в тех случаях у меня были хоть какие-то средства, была работа, да и мы быстро сходились.       — Напомни, пожалуйста, кем работаешь. Ты, вроде, никогда не упоминал её.       Праудлав снял очки, открывая заспанные глаза. Он слегка зажмурился, сдерживая что-то в себе, но потом негромко чихнул и шмыгнул в очевидно сопливый нос.       — Тут холодно у тебя. Их две. По одной — я фотограф. Но доход не особо впечатляющий.       — А по второй?       — А ты догадайся, — с открытым лицом внезапная улыбка возвращала к привычной реальности.       — Откуда я могу знать?       — Тебе незачем владеть этой информацией, — он снова тихонько чихнул. — Кстати о фотографиях. Где он?       — Кто? — разумеется, Солитер понял, о чём его спрашивают, но до последнего не хотел разочаровывать его.       — То, что она сломала. Я не глухой и слышал, как что-то с грохотом упало в гостиной. Выхожу и вижу под диваном маленький обломок корпуса моей камеры. Чудно, не находишь?       — Извини, пожалуйста. Она не хотела. Это вышло случайно.       — Мне плевать на вашу жалость. Мне нужен новый, — Ад сложил руки накрест возле груди, прижимаясь к ним, и опять шмыгнул.       — Я куплю тебе точно такой же.       Судьба фотоаппарата волновала его не меньше, чем если бы он принадлежал ему, так как по забытому древнему секрету, это было на прекраснейшим и любимым занятием его молодой души.       Юноша открыл ящик стола, отгадав с первой попытки, с какой стороны находятся грустные обломки, и помимо них выложил на стол полную на половину бутылку припрятанного виски. Эвану было стыдно за то, что его маленькую непозволительную шалость раскрыли, но да, он время от времени в одного заливал свою подавленность во время рабочего дня. Однако, неоднозначно повертев бутылку, парень открыл её и немного отпил, после чего его перекосило.       — Куда в тебя лезет? Врать нехорошо.       — Мне холодно и действие героина отходит крайне неприятно, знаешь ли. Лучше быть пьяным, чем остро чувствовать ломку.       — Героина? Адам, ты что...       — Вот такие новости. Но ты не переживай, это было один раз. Вчера.       — Зачем? — мужчине с жалобой в голосе стало не по себе от этого ужасающего названия.       — Надо было для сделки. Будешь? — ему протянули стеклянный пузырёк. — Ты сам не свой. Успокойся.       Он недолго думал, так как и впрямь напряжение стоило понизить. И в самом деле, что за трепет овладел его телом с появлением позднего клиента в кабинете? Пока он глотал напиток, ничем не запивая, хотя стоило бы, молодой человек продолжил рыться в закрытых отсеках и достал какой-то исписанный лист. Солитер безучастно посмотрел на него, пока со страхом не обнаружил, что это и есть тот самый вырванный лист из его блокнота, где с обратной стороны расписан сегодняшний сон. Он резко встал и постарался выхватить обрывок из чужих рук, но тот не давал ему этого сделать.       — Отдай.       — Что? Что тут такого?       Праудлав перевернул его и бегло пробежался по записям. Тогда Эван бросил свои ничтожные попытки перехватить документ с подписанием его на долгий позор, потому что ключевые слова он и сам подчеркнул несколькими линиями внизу слов, и их было заметно невооружённым глазом, сел обратно и приготовился выслушивать недовольство или какое-либо осуждение. Но юноша протянул раскрытую руку, видимо, прося алкоголя, и когда его боязливо передали, он отпил ещё пару глотков. Читал он в абсолютной тишине с самого начала, ни разу не переводя внимание от текста и по-доброму ухмыляясь. Казалось, он перечитывает определённые строчки по нескольку раз.       — Так я не просто смотрел? — он хитро поднял глаза, продавливая раскрыть замешанную крохотную тайну. — Судя по описанию, тебе о-очень понравилось. «Приятная волна накрыла меня. Меня всего свело там. Губы неимоверно ласкали... Когда перешли на мочку, я чуть не простонал, но держал всё в себе. Я уверен, это был он». Я там такой умный, да? Можно подумать, что я тебе нравлюсь. Ты ведь поэтому дрочил с утра?       Мистер, спасаясь от безумно разбегающейся растерянности, опустил голову вниз, не в силах ни вспоминать сновидение, ни открыто глядеть на него.       — Это всего лишь сон. Ты мне не можешь нравиться.       — А вот ты мне — да, — он отложил лист на стол, гордо вливая в себя ещё виски, хотя сам же жалеет об этом и говоря так, будто это стандартная, ничем не примечательная фраза. — Посмотри на меня.       Эв неохотно поднял глаза, не зная, что и добавить. Последняя фраза словно не касалась его.       — Тебе известен способ проверить это. Если захочешь, только скажи, — он больше не улыбался и был сосредоточенно спокойным.       — Адам, это глупо.       — Кому, как не тебе знать, что такое подсознание? Оно и только оно содержит в себе истинную правду.       — Прекрати, — после такого душещипательного откровения, понимание того, что они вместе поедут домой, стало невыносимым.       Никто не проронил больше и незначительного слова. Психоаналитик намертво держал и прокручивал в уме последние его реплики и не представлял себе, как такое возможно. С одной стороны парень прав, но с другой — от такой правды его всего из себя воротило. Это походило на насильное вмешательство чего-то чужеродного в его мозг. Чего-то противоестественного. На что-то, от чего в разум проникал злокачественный вирус, мешающий адекватно рассуждать. Кто кому врёт? Сознание Эвану? Эван подсознанию? Адам Эвану или наоборот? Круговорот лжи, где есть одно неподдельное, настоящее звено, но какое из?       В магазине фотокамер юноша не мешкался и сразу назвал нужную ему фирму и модель Leica M3, потому что это относительно новый первоклассный выпуск, а также дополнительно попросил какой-то сменный объектив и пять мотков плёнки. Почувствовал себя уверенно, что против ему не посмеют сказать ничего. Стоила эта штука немало, но мужчина оплатил всё, очищая свою совесть и тихо радуясь удовлетворённому клиенту, что вновь начинал разительно пьянеть.       Дома, после неловкого совместного ужина, дети остались в гостиной, смотреть популярный анимационный сериал «Чарли Браун», про привлекательного неудачника, этакого «невротика», что в каждой серии постоянно борется с нерешительностью и мешающую ему жить пессимистичностью. Якобы карикатура на любого человека. «Очень весело». Ага. Солитер ненавидел всей душой этот дурацкий мультик.       — Мне может стать плохо. Не отходи далеко, пожалуйста, — Ад слегка приблизился к нему, тихо сказав просьбу, лёжа под пушистым нежно-розовым пледом Софии и умудряясь дрожать.       Им пришлось перешёптываться, чтобы младшие члены семьи их не услышали.       — Если ты кололся всего один раз, тебя не должно так сильно ломать.       — Вчера один раз. А когда-то давно я сидел на нём. Никто не идеален, Эван. Даже я. Мой организм кайфанул, вспомнил былое, и теперь он будет просить сладкой добавки. Ням-ням. Рвать меня, надеюсь, не будет.       — Что я могу сделать?       — Посиди рядом, — юноша положил свою голову на его плечо и, трясясь от знобящего холода, обнял руку. Дышал он прерывисто, с резкими тяжёлыми выдохами. Глаза закрыты и видно, что внутри он мучается от поступающих тупых импульсов, потому что иногда болезненно сжмуривался.       — Дядя Адам, вам плохо? — сын оторвался от просмотра сериала, подошёл к ним и погладил юношу по укутанной ноге.       — Ужас какой, не называй меня так больше никогда. Никакой я не дядя.       — Вы бледный. Вы теперь будете жить с нами?       — Валентин, ты сделал уроки?       — Нет.       — Тогда иди и делай. Не мешайся. И, София, помоги брату с домашним заданием. Иначе опять до ночи тут просидите, — отец в весьма недоброй манере повёл так себе по отношению к детям, но и допустить, чтобы они видели отходняк от наркотиков, тоже не желал.       — Ну, па-а-ап, ну пожалуйста. Ещё немного, — девочка умоляюще сложила ладошки вместе и выпятила губу.       — Юная леди, не паясничайте.       — Ага, мы сейчас уйдём, а сами вы будете мультики смотреть?       — Адам будет спать. И я скоро лягу, но зайду и проверю ваши работы.       — Ты никогда так не делаешь, — сын недоверчиво покосился на отца. — Ты только говоришь, а сам идёшь сразу спать.       — В этот раз точно зайду. Бегом!       Дети невесело поплелись на верхний этаж, обидчиво переговариваясь. Парень поджал под себя ноги, накидывая плед по самую шею. Было не отчётливо заметно, но еле слышно, как он скулил. Эван почувствовал, как воздух из его носа участился, а потом ощутил что-то мокрое на руке, стекающее вниз. Он немного отодвинулся и поднял голову страдающего. Слёзы? Самое обидное, что ему нечем помочь. Лучшее средство против ломки — это новая доза. Но подобная идея склонна к зацикливанию. И на лечение это уже не будет похоже. Смертельный яд, попадая в умеренном количестве в кровь, пододвигает все остальные клетки эритроцитов, лимфоцитов и прочие жизненно необходимые структуры, маскируется под «своего», и они разносят его быстрее к другим органам, так как это их главная работа. Мозг, ощущая открытую дофаминовую струю, подаёт сигналы радости и эйфории, не понимая, отчего ему так хорошо. А потом, когда незаконно влившийся в здоровую среду наркотик истратил свои силы и не желанно покидает тело, нервная система в шоке от того, что только что было. Бесплатный генератор счастья лучше, чем постоянные собственные затраты извилин на выработку небольшого количества удовольствия. Нервы начинают паниковать, и помимо прочего, органы понимают, что они обрабатывают ужасно токсичное средство. Судороги. Жар, как при температуре, чередуется с отвратительным холодом. Тошнота. Всё ради того, чтобы умоляюще просить у хозяина ещё чуть-чуть волшебного вещества, приведшего их всех в восторг. Он страшно подёргивается.       — Принеси мне одежду. Мне в этом холодно.       Эв достал ему свою белую хлопковую футболку и мягкие штаны в красную клетку. Тот сидел без каких-либо сил, вынуждая выполнять переодевание несамостоятельно. Психоаналитик, не видя инициативы, начал расстёгивать пуговицы пиджака, снял его, боязливо трогая холодное маленькое тело, чтобы натянуть сверху свободную одежду. Адам встал на трясущихся ногах, и как только он бесстыдно стянул свои штаны, мистер моментально отвернулся, увидев краем глаза голую промежность. Несколько затянутое шуршание и звук, означающий, что он сел обратно.       — Можешь повернуться.       Хозяин дома приземлился рядом, скидывая новомодный костюм за край дивана. Совершенно другой вид. Незащищённый.       — Сильно плохо?       — Я там, во сне, тебе нравлюсь больше? — парень совсем облокотился, практически прижался к исходящему теплу, нагло и крепко обнимая его.       — Адам, хватит поднимать эту тему.       — Когда я милый и скромный? Таким ты хочешь меня видеть? — у него постукивали зубы от лихорадки. — Такой же, как и ты? Ты же понимаешь, что это ты?       — Нет.       — Закрой глаза.       — Зачем?       Праудлав поднёс пальцы в треморе к его векам и прикрыл их. Эван и сам потом их зажмурил.       — Что ты видишь?       Перед ним всплыла ярчайшая картина, что он уже видел сегодня ночью, только ракурс был откуда-то сверху, с потолка, и краски отдавали серостью. Огненно-оранжевые свечи полыхали до потолка. Там осталась вмятина определённой формы в полу. Большая комната с кроватью посередине. Девушка сидит на нём и вопиюще стонет. Сам он голый лежит с завязанными глазами, выглядит забавно, а над ним нависает юноша, делает именно то, чего он так боялся признавать сам себе в душе. Делает то, от чего его тело, как тогда, покрывается блаженными мурашками и огонь уже не вокруг, но самый настоящий пожар во рту, на месте касания губ. Но здесь целующий отрывается и смотрит на угол потолка, откуда всё это видится. Солитер резко открыл глаза. Больной парень с запрокинутой головой назад тоже моментально разомкнул веки и рассеянно посмотрел на него. После чего рука безжизненно полезла к его волосам, медленно поглаживая затылок.       — Теперь у тебя нет сомнений?       — Что это было? — мужчина не сопротивлялся трогающим совершенно неуместное место пальцам.       — Твой сон. Со стороны.       Он ощутил, что его задние пряди сильно, на сколько это было возможно в таком-то состоянии, сжали и развернули шеей прямо к укутанному молодому человеку. Тот немного привстал и положил вторую ладонь на плечо. Из ноздри завиднелся тёмный выступ красной жидкости. Она не собиралась останавливаться и продвинулась на сантиметр ближе к губам. Голову Эвана постаралась приблизить к бледнеющему лицу всё так же рука на затылке. Он оказывал небольшое сопротивление, потому что не понимал, что пытаются сделать, или наоборот, достаточно осознавал и поэтому не отворачивался.       — Ты хочешь меня поцеловать? — звучало как жалобная мольба из-за ослабленного зыбучей ломкой организма. — Хочешь, я сделаю также, как тогда? Тебе ведь было хорошо...       Он был совершенно не в том состоянии, чтобы выдавливать из себя заигрывающую уверенность. Настолько горестно отчаянным его трудно было просто представить, не то, чтобы сидеть в дрожащую обнимку вместе с ним и слышать, как бешено колотится сердце от кошмарных спазмов, что заставляют его вздрагивать. Психоаналитик лишь сомнительно повертел из стороны в сторону, негласно говоря «нет». Тогда Ад приблизился к его уху и сделал незаметный, но прекрасно слышимый «чмок». Его жаркое дыхание греюще опаляло и оглушало, запутывая и сводя с толку. Между вдохом и выдохом не проходило и секунды. Не отметив очевидного возмущения, он обхватил мочку и смакующе облизал. Снова влажно. Снова мурашки. Неторопливо перешёл на костлявую скулу, и походило это на глубокое впечатывание губ в кожу, словно он оставляет мокрый ровный отпечаток контура. Его пальцы трепетно трогали живот, хотя вроде только что это было объятием. Эван, кажется, весь покраснел.       В гостиную поднялась Джини из подвала. Она гладила бельё весь вечер, подготавливая одежду семьи на всю неделю. Её муж вскочил с дивана, как ошпаренный по лицу неожиданной реакцией. Юноша безвольно упал на ещё тёплое после него место и громко шмыгнул, видимо, вдыхая оставшийся запах. Жена нехотя посмотрела сначала на него, потом на своего мужа, обливая без слов всевозможными укоризненными словами, и молча поднялась наверх, так как проверить работу детей больше некому в доме.       Гость хлипко заплакал, старательно сдерживаясь.       — Эван, я шлюха.       Солитер сначала не понял, что он имеет в виду, и дабы не повторять необратимых ошибок, осторожно сел на ближайшее кресло, но никак не рядом. Он дал ему немного времени продолжить раскаяние.       — Я продажная шлюха, которую все используют. Все, кто захочет, ебут меня. Все. Но никто меня не любит. Никто. Я никому не нужен, — сейчас чувствовалось крайне явно, что он и пьян в самую толстую стельку, и испытывает мучительную бредовую агонию.       — Это и есть твоя вторая работа?       Он ничего не ответил, свернувшись клубком и продолжая всхлипывать.       — В этом нет ничего ужасного. — Кому он врёт?       — А мне так хочется, чтобы меня тоже кто-нибудь да полюбил. Хоть немного... — Адам поднял глаза и умоляюще выделил последние слова. Он выглядел так искренне бедным.       — И давно ты этим занимаешься?       — Сколько помню себя. Я тебя не расстроил?       — Ничуть, — от бушующего сочувствия он в самом деле не отвратился от данного мерзкого факта, хотя в другой ситуации это бы его отпугнуло.       Праудлав внезапно отключился, полностью упав головой на мягкое сиденье. Эван, значительно испугавшись, встал с места и присел на колени возле дивана, наклоняясь над ним и прислушиваясь к теперь замедленному дыханию. Возможно, его бы в какой-то мере расслабил предположительный сон второго, потому что так, тот бы смог восстановиться, и над ним не пришлось бы трястись. Но стоило мужчине задержаться на лишнюю долю секунды возле его лица, как парень открыл глаза и намертво положил обе руки на его плечи, приподнимаясь.       — Сделай мне одолжение.       — Какое?       — Разреши тебя поцеловать. Мне станет лучше.       — Нет, — психоаналитик уже хотел вставать, повторяя в очередной раз свой наилюбимейший ответ, подходящий на все случаи жизни, но откуда-то у юноши появились силы его удерживать.       — Если тебе не понравится, я отстану. Клянусь. Если ничего не почувствуешь...       Эв был уверен, что это когда-нибудь произойдёт, и уж точно не по его доброй воле. Столько попыток избегания, и вот он сидит и всерьёз задумывается над столько противоестественным предложением. Потому что он уже не знал, чему верить, его загнали в лабиринт из иллюзорных представлений и мыслей, будто не всегда принадлежавших ему. Больше всего ему не нравилось то, что может последовать за этим, точнее, эдакая непонятность и свержение его правильных устоев. Если гость окажется прав? Пока он размышлял, юноша сполз на ковёр к нему, также согнув под себя ноги. В тишине гудящих лампочек не яркой люстры, Адам, как главный зачинщик исполнения своего желания, потянулся первым. Он не прерывал зрительного контакта, потихоньку приближаясь к лицу, и когда уже их одинаковые по форме носы почти встретились, слегка наклонил голову вбок, последний раз взглянул огоньком, перед тем как оба закрыли глаза, и совершенно по-девственному, как нарочно, легонько прикоснулся в месте тонкой розовой кожи. Солитер вздрогнул, так как ждал чего-то непотребного, а это трепетное трогание на вкус оказалось вопросительным. Затем к губам вновь примкнули, уже немного раскрывая рот и притягивая за шею, давая право посасывать верхнюю губу, прерываясь на шумные вдохи внутрь. Это оно? Это то чувство из сна?       Мужчина весь обмяк, хотя нервы в теле чесались, как сталь, как нейлон, также как и нервные окончания рта, что сейчас готовы были треснуть от ласки. Если раньше ему казалось, что в сновидение всё какое-то слишком реалистичное, то тут он забыл, как ровно дышать, и тепло в теле походило не на приятную волну, а на головокружительный поток священной реки, сломавшей преграду в виде запретной дамбы. Но юноша отстранился, ожидая от него чего-то, создавая максимально непричастный вид. Эван, не желая прекращать опыление поля из пахучих цветков наслаждения в его мрачном дремучем лесу, обратно склонился над ним, не понимая, зачем он это делает. Чувства отключили бесконечно анализирующий разум, выходя на передний план и овладевая его иррациональными движениями. Это было не похоже ни на что ранее пробирающееся к его губам. Адам умеет целоваться и заставлять забывать обо всём, затмевая бедный разум своим языком. Он незаметно стал заползать на его колени, не отрываясь от мокрого рта, вытворяя там свой богохульный порядок, и ощутимо ёрзать, постоянно то приподнимаясь, то потираясь, загоняя возбуждение в предназначенное для этого место и нетерпеливо водя руками по шее, могло показаться, что он собирается его задушить. Сводить ноги было уже некуда, отчего Эв постанывал, стоило лишь впустить очередной сладкий поцелуй. Про себя он безудержно ликовал и абсолютно не думал ни о чём. Только, разве что, об этом парне, в котором есть что-то такое, чего он не может никак себе разъяснить, что манило, и это что-то определённо появилось не просто так. Его пах оказался на взводе, но гость даже не осмеливался прекращать тканевое мучение, стискивая ещё сильнее ставшее мокрым место. Теперь дрожал он, но не от сумасшедшей лихорадки, как больной, а от безумных покачиваний бёдер. Праудлав завалил его на спину, плавно надавливая на промежность и сгибаясь в пояснице, перейдя уже на играющие причмокивания с обильными слюнями. Психоаналитик прилагал большие усилия, чтобы громко не простонать.       — Ещё пара таких движений, и я кончу, — он бы никогда не подумал, что произнесёт подобную фразу в этом положении.       — Я знаю. Мне помочь? — Молодой человек лёг на нём, сложив руки под подбородок, но по-прежнему елозя внизу.       — Тебе, вроде, плохо было.       — Я украл у тебя поцелуй. Много. Теперь я счастлив.       — Папа, а что вы делаете? Играете? — Валентин стоял возле лестницы, и удивительно, но они не слышали, в какой момент он спустился и как долго тут стоит.       Отец как можно было мягче скинул с себя вину своего стояка и выпрямился, поправляя домашние штаны.       — Ты почему здесь? Ты сделал уроки?       — Да, мне мама помогла, а Софи не захотела мне помогать, сказала, что я глупый! Я хотел попить воды, но теперь я тоже хочу поиграть в эту игру. Как она называется?       И мужчина, и юноша скрытно посмеялись, озабоченно переглядываясь между собой. Сын подбежал к папе и улёгся на нём, подобно тому, что он успел увидеть.       — У тебя кровь тут, — он тыкнул на кожу над губами.       Солитер свалил мальчика в другую сторону, вытирая алые краски, что остались после близкого влажного контакта с больным.       — Тебе в такое играть нельзя, — смех от неловкости пробирал до пят, — и вообще, иди умывайся и спать.       Сын обиженно пошёл в ванну, а осознание только что произошедшего попало волоском в глаз. Что это было?       — Что-то незабываемое? — Адам продолжил его поток мысли, но тут же отпрянул от того, что только что сказал, словно не должен был говорить этого вслух.       — Что мне делать с этим?       Парень пододвинулся, улыбаясь сущим демоном изнутри.       — Тебя, оказывается, так легко возбудить, — он примкнул хищным поцелуем, очерчивая невесомые линии по твёрдому бугорку, и громкий стон вырвался в рот, прикусывая чужую губу от недоступной вымораживающей боли, так как должной развязки так и не получили, а после, он посмотрел глубоко в глаза и даже куда-то дальше. Как умеет только он.       Тогда Эван понял, что надолго обречён утопать в этих бездомных всасывающих дырах на обворожительном лице, которые ему не дано до конца понять. Что с ним сделали? Чья это вина? Или так должно было случиться?       И ведь действительно что-то почувствовал...       После того, как Мистер поднялся наверх, Ад прошептал себе под нос и ему вслед: «Сегодня ты не уснёшь и ничего не увидишь. Прости». И лёг немощной тряпкой, трястись дальше от отходняка. Ведь он слабее, чем другие. Зато его афера по-манипуляторски прошла грандиозно хорошо, и он был безмерно горд своим хитрым, превосходно продуманным планом.