Рыцарь Храма Соломона

      Бертран не успел даже осмыслить случившегося: вот он вышел из душного кабака следом за каким-то уродом, похвалявшимся, как три года ловил пытающихся спастись тамплиеров, а вот он уже с мешком на голове не может понять, где верх, а где низ. Голова гудела и плыла, не хватало воздуха, грудь и живот давило. Он замычал в какую-то вонючую тряпку, выполнявшую роль кляпа, бесплодно задёргался, пытаясь обрести равновесие и контроль над собственным телом.       Осознание приходило вспышками: воняет конским потом, давит живот и качает — его перекинули через круп лошади и куда-то везут, на голове мешковина, кисти рук уже начали неметь — запястья связаны на совесть.       — Смирно лежи! — Между лопаток прилетел неслабый тычок. Спасибо, не снова по голове.       Бертран притих, лихорадочно соображая, что делать. Тело ещё готово было куда-то бежать, с кем-то драться, дорого продать себя. Но до разума уже начало доходить: всё. Ни с кем не надо драться и никуда не надо бежать. Добегался.       И ведь чуял же, что что-то не то с этим хвастуном! Такой он был громкий! Такой нарочитый! Так похож на… приманку. Дур-р-рак. Ну какой же дурак! И ведь решил же буквально месяц назад, что всё, хватит. Опасно и бесполезно. Собирался доехать с караванщиками обратно до побережья, получить расчёт и снова выходить на Жослена, раз во Франции «снизу» ни на кого выйти не получилось. Понял, что прав был Жослен: одиночка не причинит короне сколь-нибудь значимого ущерба. Хотел пойти к рыцарю с повинной головой — можно было передать весточку через арагонских госпитальеров. Не успел. Чуть-чуть не успел. Бертран безвольно обвис, переживая мгновения паники. Так. Пока в дороге, шанс есть. Крохотный, но есть. А почему, собственно, его куда-то везут? Разве не должны его с пинками и тычками сволочь в тюрьму? Сколько он был в отключке? Бертран прислушался: копыта лошади не цокали. Значит, не мостовая, дорога за городом. Зачем? Да ещё и с кляпом во рту.       Через некоторое время лошадь остановилась, и Бертрана стащили на землю. Он слепо завертел головой и снова получил тычок в бок.       — Ну и чего дальше? — спросил кто-то позади него.       — На телегу кинь, сверху соломкой закидай.       — Дык он ворохаться там будет. А вдруг патруль какой, мало ли?       — Так дай снова по башке, — не смущаясь, ответил второй собеседник       Бертран замычал, замотал головой, которая и от первого удара болела и плыла.       — О! Не нравится, ты погляди-ка на него! Ну да, два раза по голове — сдохнет ещё… Командор ругаться будет. Ща, погодь.       Жёсткие пальцы вдруг вцепилась Бертрану в шею, крепко прижали за ушами. Бертран опять замычал, пытаясь через кляп договориться, но действительность в очередной раз опрокинулась и погасла.       Под ним тряслось твёрдое щелястое дно телеги, пахло пылью и соломой. Бертран застонал, медленно приходя в себя. Снова. Зверски болела голова, хотелось обратно в темноту. Подёргав руками и ногами и убедившись, что спеленали его на совесть, Бертран позволил себе такую роскошь.       Следующее пробуждение застало его в каком-то тёмном помещении уже развязанным и без мешка на голове. Ощупав затылок со здоровенной шишкой на нём и помассировав запястья и щиколотки, Бертран отправился наощупь знакомиться со своей тюрьмой. Ничего интересного, кроме каменных стен и солидной дубовой двери, не нащупал и в унынии уселся на пол ожидать судьбу.       Судьба появилась довольно нескоро в виде двух плечистых молодцов, которые, не размениваясь на беседы с пленником, заломили ему руки и потащили по коридору, тускло освещённому единственным факелом в самом дальнем его конце. Судя по прохладе и слегка затхлому воздуху, это был подвал. На попытки хоть что-то выяснить молодцы пообещали ещё раз врезать. Втолкнули его в какую-то комнату и встали за спиной. Бертран едва не клюнул носом в пол, затормозил в последний момент и выпрямился.       В неярком свете масляного светильника огляделся по сторонам. Низкий потолок с выпирающими балками, утоптанный земляной пол и узкое окно — щель под самым потолком, почти не пропускающая дневной свет. Верно угадал — подвал большого добротного дома, не казённая камера. И помещение для хозяйственных нужд больше приспособлено, чем под допросную: по углам сложены какие-то горшки и корзины, а напротив входа стоит одинокая лавка, явно недавно притащенная специально для допроса. Чтобы хозяева положения не переминались с ноги на ногу наравне с пленником. Бертран с интересом посмотрел на двух сидящих на лавке мужчин. Средних лет, крепкие и — увы — незнакомые. Без бород. Ну оно и понятно — Бертран вон тоже теперь регулярно скоблится. Что ж… Помолчим, послушаем.       — Назовись.       — Натан я. Обозник. Вы кто? Какого дьявола вы меня схватили?! Меня хватятся в обозе. Я работу потеряю из-за вас! — Бертран показательно закипел возмущением, глубоко запрятав неуверенность.       Вроде свои. Надо открываться. А если ошибся и не так понял? Уж больно нехорошо смотрят. И как он докажет, что не шпион? А лиц не прячут. Значит, при любом раскладе отпускать не собираются.       — Борзый. Не боишься? Сейчас кликнем стражу и передадим тебя им.       Бертран скептически окинул говоривших взглядом. Надо рискнуть и пощупать.       — Во-первых, не передадите. Вы сами прячетесь — иначе никуда бы меня из города, да ещё тайно, не вывозили. А во-вторых, чего бояться? Вы меня перепутали с кем-то. Я сирота, простой обозник, мелкая сошка, беден, как церковная мышь. Зачем я вам?       — Я сейчас слезу пущу от жалости. А скажи-ка, бедный обозник, зачем ты режешь бывших храмовников, как кур? Сколько человек уработал?       Бертран сделал оскорблённое лицо.       — Вы ненормальные. На монахов наш король Филипп пускай охотится. А мне это зачем?       Один из допрашивающих покивал.       — То-то ты за Франсуа три квартала как приклеенный шёл. И кинжал уже вытащил. Беглый, да? Настоящее имя как? Какому Дому принадлежал?       — Никакому не принадлежал! Я Натан, обозник!       — Скажи по-хорошему, пытать ведь начнём. Нам надо знать точно. Отпускать мы тебя всё равно не собираемся. Мы тоже в бегах, ты верно сказал.       Бертран покусал губы. Вроде похоже на правду. Не будут же перед ним такое сложное представление разыгрывать?       — Тамплю. Бывший оруженосец досмотрщика Англии и Франции барон де Латр.       — О! Ещё и белоплащный! Латр… Не припомню такого. И ты лжёшь.       — Почему лгу?       — Как же ты избежал ареста? Все, кто был в Тампле, схвачены.       — Меня наказали лишением белого плаща сроком на год и сослали в командорство на самой северной границе Франции, как раз незадолго до арестов. Нас предупредили, все братья Сен-Леже бежали.       Мужчина рядом с допрашивающим склонился и что-то зашептал на ухо. Тот несогласно качнул головой.       — Невозможно проверить. Где теперь братья из Сен-Леже? Ищи свищи, чтобы спросить…       — Найдите того, кто бывал в Тампле, меня вспомнят в лицо. И скандал был большой.       За спиной открылась дверь, впустив в комнату кого-то ещё, — Бертран не стал крутить головой. Вошедший встал чуть позади и справа.       — Да в Тампле что ни месяц, то скандал какой-нибудь был. Такой гадюшник развели! Мы слишком далеко и в ваши интриги посвящены не были. Зачем убивал? Сколько вас?       — Один я. Что-то же надо делать! А эти ублюдки беглых высматривали.       — Ну, кого можно, они уже сдали, так что толку от твоей резни почти никакой. Отомстить разве что.       — Я пытался выйти на кого-нибудь, не смог.       — Ну отчего же? Нас же ты нашёл в конце концов? Ну, значит так. Отпустить мы тебя не отпустим, но убивать пока не будем. Пока! Посидишь под замком. А то повадился резать ренегатов, того и гляди власти всполошатся. А мы пока подумаем.       Под замок не хотелось.       — У меня кличка была, — выдавил из себя Бертран, при других обстоятельствах ни за что не затронувший бы щекотливую тему. — Лавочник я.       — Как? — хохотнул допрашивающий, а второй мужчина вдруг заинтересованно глянул на Бертрана.       — Да? Тот самый? Это ты, что ли, сволочь, мне всю душу вынул своими расчётами Доложил, что с моего поголовья я должен сдавать больше шерсти, недорабатываю, мол? Мне проверку из-за твоей кляузы назначили!       Бертран против воли повёлся:       — А! Каркассон! Так должен потому что! С каркассонской-то породой овец! А вы на меня жалобу прецептору настрочили! Так что кто тут ещё сволочь…       Мужчина ухмыльнулся:       — Уж как мне хотелось тебя пришибить. Мечта почти сбылась.       — Так что, свой? — спросил первый.       Брат рыцарь одного из домов Каркассона, попортивший в своё время Бертрану крови, пожал плечами.       — В лицо не видал. Возможно, он и правда де Латр был, не скажу наверняка. А напомни-ка, брат, в каком командорстве принимал обеты?       — Сент-Коломб-де-ла-Коммандери, — мрачно буркнул Бертран.       Плохо. Если уж нет свидетелей трёхлетней давности, то кто вспомнит мальчишку, тринадцать лет назад уехавшего на Кипр? Из насельников, поди, и в живых-то никого не осталось…       Допрашивающие отчего-то при этих словах одновременно раскрыли рты и так же слаженно глянули Бертрану через плечо. Да кто там? Бертран раздражённо повернул голову.       …Он узнал его мгновенно даже без бороды. Через столько долгих лет.       — Вот уж кого не ждал увидеть, — задумчиво протянул рыцарь. — Да ещё и в роли сошедшего с ума от крови упыря.       Старый командор как будто и не изменился, лишь стал ещё суше да седина почти полностью выбелила голову. Но глаза смотрели всё так же цепко.       — Здравствуйте, мессер. — Бертран мгновенно почувствовал себя нашкодившим сопляком, которого сейчас оттаскают за ухо.       — И тебе не хворать, брат Бертран. Ох, и заставил же ты за собой побегать!

***

      Бертран прижимал к шишке на затылке медяк и наслаждался теплом и сытостью в ставшем вмиг гостеприимным доме.       — Охотничий домик одного из родственников, — коротко отрекомендовал обиталище командор.       Они с Бертраном расположились в уютном помещении, где никто не мешал долгим и откровенным разговорам. Вблизи командор выглядел сильно постаревшим, как стареет человек не от времени, а от непомерной тяжести бытия, давящей на плечи.       — …Вот так и живём. Иногда обозы грабим, прости Господи. Но мне людей надо кормить. Кто может, устраивается жить открыто. Но делать это надо с оглядкой: никогда не знаешь, где нарвёшься на человека с хорошей памятью или подлеца. Пара человек так пропали ни за что: домой вернулись, а соседи донесли. Хорошо хоть, оба покончить с собой успели и нас не выдали. Хотя что уж тут хорошего, прости меня грешного. Но однажды нам перестанет везти. Это же всегда тянется до определённого момента. А ты с твоей бездумной местью лишь приближаешь этот момент. Я тоже всей душой ненавижу шпионов и стукачей, но… Кто-то сопоставит факты, власти заинтересуются, отправят проверить умных людей… У нас и без того ужасное несчастье — хозяин этого дома погиб полгода назад. И я пока не знаю, чем это для нас обернётся. С содроганием думаю о дальнейшем развитии событий.       — Родня вступит в права?       — С этим как раз проблем нет. Это собственность мужа моей племянницы.       — Мариз де Фуа?       — Уже давным-давно де Нерак.              — А что тогда? Сын, надо полагать, ещё маленький, донна Мариз посидит ещё пару лет регентшей. Так многие делают. Да и когда сын в права вступит, не станет же он поперёк воли матери идти и вас выдворять с земель или выдавать властям? В конце концов она может забрать эти земли в качестве вдовьей доли.       — Богатой вдовой уже начали интересоваться. И церковники на предмет уговорить пойти в монастырь, и богатые женихи. Всё, разумеется, отойдёт её старшему сыну и наследнику виконта, но при богатстве виконта и вдовья доля — жирный кусище. Засуетились, падальщики. А если кто умный да глазастый среди них попадётся? Да приметит, что среди прислуги и селян слишком много крепких мужчин с выправкой? Дело не в том, что мы поляжем — мы так и так не жильцы, — а в том, что донна Мариз пропадёт вместе с нами. Замазалась она в наших делах — не отмоешься. А после гибели мужа и вовсе…       — Да ей-то что предъявят?       — Её уже пуще, чем меня, побаиваются и уважают. Дурная у нас, де Фуа, кровь. Слишком тёмная, слишком горячая. Такие если грешат, так с размахом… — Старый командор тяжело задумался.       Бертран приподнял брови. Представить невинно кокетливую любимую графскую дочку в качестве пособницы разбойников получалось плохо. Хотя, наверное, это примерно так же, как некоего мягкосердечного лавочника вообразить гуляющим по югу Франции и оставляющим в подворотнях мертвецов с перерезанными глотками. Тоже — кто бы мог подумать…       — Вы напрасно переживаете. Я рыскал по этим местам столько времени, но выйти на вас не смог. Вы хорошо прячетесь.              — Да, только Мариз меня тревожит. А то так же, как с тобой, получается — со временем человек теряет осторожность.       — М-м-м, не понял. Сильно убивается по мужу?       Командор кивнул.       — И винит себя. И лютует от этого так, что… Словно бес вселился.       — А…       Командор с досадой махнул рукой:       — Да вроде и ни при чём ни она, ни я, а всё одно — кажется, не доглядели, не додумали, не были настойчивы. С соседом у виконта за кусок пограничной земли были давние споры. Ещё отцы их никак поделить проклятый лесок не могли. У каждого бумаги, а какие старее — непонятно. И судились, и воевали. Чей род в фаворе — тому и присуждают. Через пару десятков лет власть меняется — всё перерешивают. А я говорил Мариз настоять, чтобы Анри с собой побольше людей брал, если куда по делам едет! Да вроде она и передавала ему мои слова, а он только смеялся и отмахивался. Вот и досмеялся: однажды конь пустым прибежал домой. Кинулись искать да всех троих и нашли неподалёку в овраге, и его, и двоих его слуг. Мда… Власти на разбойников списали. Но нам ли не знать, что семью Мариз в здешних лесах если кто и тронет, так только не мы! А других разбойников тут и не водится… Мариз как обезумела.       — Ну… Муж всё же…       — Но не так же! Она ж не оплакивать его начала! То есть поплакала, конечно. Только ещё верных людей к соседу подослала шпионить. Те и подслушали — барон под хмельком хвастался приятелю, как разобрался с соседом докучливым. А щенок, мол, у соседа ещё совсем желторотый, не полезет с претензиями.       — Умно… А что ж она неправильно сделала? Весьма хладнокровно и разумно. Только как теперь доказать в суде?       — А моя милая племянница обошлась без суда! Заплатила слуге барона, чтобы тот выманил хозяина в этот проклятый лесок, да там его и прикопала. Живьём. Не сама, конечно, мои молодчики всегда рады услужить прекрасной донне. Дальше — больше. «Что, — говорит, — дядя, зря сидеть в своей норе?» Прикупила домик на побережье да перевезла туда с десяток моих головорезов под видом слуг. Я уж пытал, на что они ей. Говорит, мол, просто увезла от греха самых приметных. А то я не понимаю, что самых молодых, самых застоявшихся! Вот что задумала? Что наворотит? Тьфу! Они скоро меня меньше слушать будут. В кого вы, молодёжь, такие кровожадные?       Бертран не сдержал нервный смешок и решил на всякий случай держаться от «прекрасной донны» подальше. А то вдруг донна злопамятна…