Рыцарь Храма Соломона

      Эсташ с Саркисом расположились в глубине дома и играли в триктрак . Возможность открыто играть в азартные игры была, пожалуй, единственным плюсом в нынешнем положении Эсташа. Лениво стучали кости по доске, щёлкали камни.       — Ко хэртн э .       Эсташ тряхнул стаканчик и, кинув кости, передвинул свои камни. Напрасно Сержио считал, что раб, выхаживая француза и ежедневно слыша французскую речь хозяев, выучит язык. Получилось наоборот — Эсташ за год научился сносно изъясняться и на армянском, и на местном огузском, Саркис же едва-едва понимал огузский рабов Жослена и французский самого хозяина. И даже имя Эсташа никак не мог запомнить, пока тот не подсказал, как звали его защитники Сарвандикара: Эрванд — могучий воин.       — Четвёрка выпала, — заметил Саркис. — А ты продвинулся на три шага.       Эсташ глянул, кивнул и исправил ошибку.       — О чём думаешь, Эрванд? Далеко твои мысли от доски.       Эсташ качнул головой.       — Да нет, ничего…       Со стороны внутреннего дворика раздался не особо трезвый жизнерадостный гогот. Хотя питьё хмельного в этих землях было осуждаемо, но кто проверит, что происходит во внутреннем дворике богатого дома? Гости-то дорогие. Эсташ скривился. Старый раб внимательно посмотрел на него и пожевал губы.       — Разве друзья хозяина не твои друзья тоже? Ты же знаешь их?       — Не всех. Мы не особо знались там, на Кипре.       — На чужбине даже шапочный знакомый — едва ли не родственник. Почему ты прячешься от своих, Эрванд?       — Я им не ровня, Саркис. Там, в Ордене, они почти все были рыцарями. Это… Как по-армянски?.. Богатые… Ну… Парон, например.       — Знать?       — Да. А я простой воин, крестьянин. А сейчас и вовсе раб.       — Ты прекрасно понимаешь, что это не так. Ты раб только на бумаге, никто тебя не неволит. Год тебя выхаживали, как близкого и дорогого родственника. А французский слуга хозяина? Он правая рука господина, слуги к нему обращаются по всем вопросам. Господин Сержио почти второй хозяин. Он же тоже им не ровня? Но пирует со всеми. И среди гостей есть те, кто выполняет распоряжения. Оруженосцы. Ты лукавишь, Эрванд.       Эсташ смутился.       — У Сержио с Жосленом… Немного другое. Сержио действительно тут второй хозяин.       Саркис усмехнулся.       — Это я и без тебя понял. От слуг разве можно что-то утаить? В этих землях чего только не увидишь, здесь разрешено. Но тебе-то он друг?       — Друг. Я… Я не знаю, Саркис. Правда не знаю. Не за что мне обижаться, благодарить Сержио с Жосленом надо. Это чудо, что я жив. Благодаря им жив. Но я уже столько раз просил отпустить меня, и каждый раз Сержио мне отказывает.       — Ты почти мертвец был, когда тебя привезли сюда. Если честно, я думал — не дотянешь. До сих пор кашляешь по ночам, хромаешь, когда ногу натрудишь, левый бок бережёшь. Куда ты собрался? Господин пытается тебя остановить, спасти. Молоко козье и свежий мёд вон специально для тебя покупают. И я не об этом говорил. Я про гостей хозяина. Что ты волком на них смотришь и в дальних углах дома прячешься?       Эсташ раздосадованно вздохнул.       — Не хочу разговаривать. Будто черта между нами. Я понимаю, я всё понимаю — они правильно сделали. Куда им было деваться? И я бы побежал. Наверное. Не знаю, я потерялся. Я пять лет жил надеждой на спасение. Всё ждал, что нас найдут, выкупят. Они. Мы все ждали, только остальные спасения не дождались. А меня нашёл и выкупил беглый храмовник. Сделал всё, что смог, рисковал. Один. Один смог. Почему не смог Орден?! Ну почему?! А теперь они сами беглые преступники. Я… Просто я помню другой Орден. Знаешь, словно я мертвец среди живых и нет мне среди них места. Обидно мне. Их же много. Они на свободе, с оружием, с деньгами. Как же они допустили? Нас не спасли, Орден не спасли. Я не прав, я знаю. Я злой стал. Наговорю лишнего, если выйду. Потому и прячусь.       Саркис печально кивнул.       — Ты ошибаешься. И обижаешься зря. Разве не обязаны вы были выполнять приказы? Тебе приказали оборонять Руад — ты оборонял. Им приказывали что-то другое — и они честно выполняли приказы. И ты не мертвец, ты — живой, просто чтобы это понять, надо время. Видимо, прошло ещё недостаточно: телесные раны зарубцевались, а душевные не успели. Я вот и правда — мертвец. Господин в благодарность за то, что я выходил тебя, предлагал мне свободу и оплатить дорогу в Киликию. Но я… Что увижу я там? Сорок лет прошло. Деревня, из которой меня угнали, давно принадлежит другому государству. Родня убита или тоже угнана в рабство. Может, и камней не осталось от родного очага. Никто не ждёт меня там. Я останусь доживать здесь. Я мертвец, зачем-то переживший свой век. Только в собственной памяти я молодой и весёлый, собираюсь сказать отцу, что красавица Сусанна в сердце запала.       — Сусанна? Француженка, что ли?       — Да нет. Это по-вашему. По-нашему — Шушана. Шушик. Быстрая, как горная речка, стройная, как лоза. И косы длинные-длинные. — Раб печально улыбнулся. — Может, там наверху она ждёт меня. А если судьба была милостива к ней, то я подожду её. А ты молодой, ты ещё всё можешь исправить. Тебе надо жить дальше, Эрванд. Оставить прошлое прошлому.       Эсташ мотнул головой. Забыть всё — это как забыть себя. Один раз попробовал. Больше он не хотел ничего начинать заново, не хотел ничего забывать. Ни плохого, ни хорошего. Ни смерти друзей. Ни предательства. Ни блаженного Робера, ни слишком серьёзного, переживающего по любому поводу Бертрана. Ни сказок матери. Ни полей, окутанных дымкой молодой листвы. У него в закоулках памяти, может, тоже была такая. С длинными чёрными косами и маленькими тёплыми ладошками…              Когда Сержио зашёл к Эсташу в комнату, тот уже весь извёлся: так и отказавшись сам выходить к прочим тамплиерам, он попросил Сержио на очередной пирушке разузнать что-нибудь о своих друзьях.       Сержио бесцельно походил по комнате, зачем-то взял в руки заготовку плетёной корзины, повертел её.       — Не знал, что ты так красиво умеешь.       Эсташ пожал плечами.       — Я не думал, что получится, от скуки попробовал. В детстве плёл для хозяйства, руки сами вспомнили. Иначе я от безделья с ума сойду. Так что́, спросил, узнал?       Сержио отвёл глаза, и сердце Эсташа пропустило удар. То-то он так мялся…       — Брат Робер был назначен вторым оруженосцем Магистра и отбыл с ним во Францию. Ты же понимаешь… Оруженосец разве что по случайности мог оказаться не подле своего рыцаря, а в Тампле избежать ареста не удалось никому. Мне жаль, правда.       Эсташ опустил голову.       — Ну и у Бертрана тогда всё плохо. Его ещё из Киликии направили оруженосцем досмотрщика Англии и Франции.       Сержио чуть нахмурился.       — Это тот твой приятель, который нас всегда ругал, но отворачивался, когда мы пьяные ночью в командорство возвращались? Досмотрщик же де Пейро? Не может быть! Это такой… Да у него гордыня пополам треснула бы, если бы ему в оруженосцы назначили простолюдина!       Эсташ пожал плечами.       — Робер тоже удивлялся, когда Бертран нам сообщил. Не знаю. Да и неважно уже. Всё одно — оба в беде. Если ещё живы.       — Сейчас, погоди. Про какого-то сервиента Бертрана они ничего не могли вспомнить — сколько там таких Бертранов, а уж про оруженосца де Пейро что-то да слыхали.       Вернувшись, Сержио только удручённо кивнул. Эсташ до боли сжал зубы.       — Мне надо во Францию.       — Зачем, Эсташ? Что ты там забыл? Ты им ничем не поможешь.       — Ты обещал отпустить.       — Я тебя и не держу. Но ты ещё нездоров, и то, что ты хочешь сделать, — самоубийство.       — Держишь, ты держишь. Далеко я уйду без денег в чужой стране? Ты обещал помочь уехать, когда мне станет лучше.       — И куда ты направишься?       — Да во Францию же. Я сто раз тебе говорил.       — Значит, ты никуда не едешь. Иди вон помоги Саркису стену отремонтировать.       Эсташ в бешенстве вскочил.       — Ты! Тебе прислуги не хватает? Так от меня одни убытки — жру много. На хрена спасал?!       — Вот именно! На хрена я тебя спасал?! Зачем я ради тебя, идиота, жизнью рисковал? Чтобы ты прямым ходом из одних застенков в другие угодил? Ты не слыхал рассказов, как допрашивают братьев в благословенной Франции? Сколько умерло в первую же неделю под пытками и сразу после них?! Ты туда хочешь?!       На крик пришёл Жослен. Недовольным взглядом окинул обоих.       — Чего разорались? Гости ещё не разошлись.       Сержио извиняюще улыбнулся любовнику, снова развернулся к Эсташу и продолжил злым шёпотом:       — Год! Год тебя с того света вытаскивали! Забыл, как двух шагов сделать не мог? Забыл, как выл на весь дом, выпрашивая дурман от боли? Зачем тебе туда? Ну зачем? Ордена больше нет. Рано или поздно инквизиция вынесет приговор арестованным. А ты Ордену больше ничего не должен. Ты погиб на Руаде. Забудь всё, что было. Язык ты почти выучил. Жослен поможет, замолвит словечко. Наших вон уже всех вместе и взяли в отряд. Опытные вояки всегда найдут работу.       — А ты? Ты их простил? Забыл, как вас на Кипре словно дичь загоняли? Зачем вы с ними общаетесь?       Сержио закатил глаза.       — Эсташ, мы благодарны тебе и твоему приятелю за то, что случайно наткнувшись на нас в том закутке, вы не подняли тревогу и даже водой поделились. Но тебе не приходил в голову вопрос, кто выпустил нас из-под замка в командорстве и почему мы были вооружённые и полностью одетые? На каком корабле покинули Кипр? Да там половина отряженных ловить старательно страдала от внезапной слепоты.       — О… — Эсташ смутился.       — Да не переживай. Зато вторая половина искала со всем усердием. Поэтому перестал бы ты прятаться от своих. Как хромота совсем на нет сойдёт, так и просись к ним. Тебя с удовольствием возьмут — силы в тебе снова без меры. Живи. Денег заработаешь, дом купишь. Женишься. Чем плохо? Что ж ты так рвёшься голову сложить?       — Им нужна помощь, Сержио.       — И чем ты собрался помогать?       — Чем смогу. Что-то же можно сделать! Ну или отомстить. Я благодарен тебе и твоему Жослену, но я не могу остаться, Сержио. Здесь — не могу. Здесь враги.       — И я враг? — сузил глаза Сержио. — Ты перед кем из себя святошу строишь? Что, я не помню, как ты на пару со мной в самоволки бегал, по кабакам играл и вино хлестал в три горла? Да ты же разбойник! Думаешь, по повадкам не видно было? Помнишь, как в толпе тогда кошель у торговца срезал? Нигде не жал тебе Устав, храмовник хренов? Да ты же лучшее подтверждение всем тем наветам, что на нас возводят: пьяница, гулёна, сквернослов. Да и душегуб, поди, да?       Эсташ повёл плечами.       — Ну было и было. Что теперь? Дисмас тоже разбойником был. Сержио, не сердись. Я же не осуждаю. Это каждый сам для себя решить должен. А я не могу — они смотрят на меня оттуда. День и ночь смотрят. Мне надо.       Сержио странно глянул на Эсташа.       — Кто смотрит, Эсташ? — спросил он мягко и осторожно. — Бог? Святые?       Эсташ задумчиво покивал:       — Да, наверное, уже и правда святые. Гарнизон. Они словно за плечом стоят. Я не могу их предать, понимаешь? Как я потом перед ними ответ держать буду? Отпусти, Сержио. Мне надо во Францию.       Покажите мне дорогу домой,       Я по свету бродить устал —       Я хочу обрести покой,       Но дорогу в дом потерял.       Сколько лет уж прошло с тех пор,       Как ушел я в ночь за звездой       И, бродя средь лесов и гор,       Позабыл дорогу домой.       Нет, я не был несчастен в пути,       И дорога вперёд звала,       Я бы мог ещё долго идти,       Но мне вдруг захотелось тепла.       Захотелось огня в очаге,       Чтобы руки к нему протянуть       И под песню ветра в трубе,       Ни о чем не тревожась, заснуть.       Я устал, и устал мой конь,       Он немало прошёл со мной,       И зовет нас в ночи огонь,       Нам пора вернуться домой.       Пусть потом я снова уйду,       И недолог будет покой…       Я свой дом никак не найду.       Покажите мне дорогу домой… Наталья Новикова (Тэм Гринхилл)