Осколки и перья

      От боли я сжалась: меня не просто перенесли через портал, меня выбросили из него, как бесполезную вещь. Хорошая новость в том, что разум снова принадлежал мне. Плохая новость в том, что я неспеша сходила с ума. Всё кружилось, стены и потолок давили своим весом, мир таял как мороженое. Но стены вокруг казались знакомыми. Любопытно.       То, что после телепортации я оказалась у квартиры сестры, а не на обочине жизни, заслуга моего отчаянного желания вернуться домой или милость моих мучителей?       Я целую вечность была игрушкой в руках созданий, которые манипулировали человеческим разумом. Пытки и убийства других существ были частью моей работы. Мерзкие обязанности заставляли меня молить о смерти, о шансе вырваться из бесконечного ночного кошмара. Но тщетно: выхода не было, его просто тогда не существовало.       Счастье в том, что большая часть ужаса просто стерлась из памяти. Остались лишь обрывки: я помнила, насколько невыносимой была боль от сопротивления контролю. Помнила, как просто им было сломить мой дух, снова и снова давая мне надежду и отбирая её.       Но, к своему удивлению, я вернулась в свой мир. Мои духовные ресурсы иссякли, я оказалась бесполезна для своих похитителей. Я стояла кое как, потеряв точку опоры: это правда не сон? Не иллюзия? Я правда оказалась у квартиры сестры? Я покачнулась. Ладони сами вытянулись вперед и со стуком впечатались в дверь. Действенно, конечно, но лучше пользоваться звонком.       Через мгновение дверь отворилась, из проёма показалось знакомое лицо. Но я не это лицо ожидала увидеть здесь.       — Лорейн… — я не верила, что произносила это имя вслух.       Я дожила до момента встречи с возлюбленной.       Чтобы не увязнуть в водовороте сомнений, я старалась ухватиться за насущное: вот шокированное лицо Лорейн, вот её блестящие от слез глаза, в которых я увидела сначала тоску, а потом расцветающую надежду, вот подозрительный факт, что моя девушка по неизвестной причине находилась не у себя дома, а у моей сестры, вот частица мазохистского понимания, что они не обязаны были оплакивать меня вечность и, может, моё исчезновение сблизило их сильнее, чем мы все могли рассчитывать…       Ничего из перечисленного не успокоило меня. Я окончательно потеряла суть, в каком пространстве присутствовала, в какой точке временного вихря находилась. Восприятия мира регулярно давало сбой, а чувство времени из-за манипуляций с сознанием исказилось. Сейчас годы, проведенные в заточении, ощущались как нечто мимолетное, словно это был ночной сон, который закончился со звонком будильника. Зато в плену годы ощущались как нечто бесконечное, словно пытка, длящаяся веками. Пытка не имела ни начала, ни конца.       Я отключилась, услышав лишь фразу: «Моя милая, ты вернулась».

***

      Проснулась я от мягких поглаживаний по голове. Забота и нежность. Никаких когтей, что вонзались в разум, никаких вторжений в сознание… Я позволила себе улыбнуться и протянула руку, чтобы прикоснуться к Лорейн. Её щеки были мокрыми от слез, но если бы я прямо спросила, плакала ли она, она бы всё отрицала. Моя Лорейн. Крылатые девушки не должны разводить сырость, они должны быть сильными и храбрыми, чтобы выжить в этом мире. Так бы она ответила. А я бы парировала, что негативные эмоции тоже важны, и им нужно давать выход. Это признак силы, а не слабости, как внушали ей в детстве. Её человеческая мать была на редкость жестокой и стереотипной, это я вынесла из не частых рассказов о семье Лорейн до того, как твари другого мира утащили меня в личный ад.       Боже, снова потерялась в лабиринте воспоминаний. Пришлось сесть, чтобы вернуться в эту реальность. Реальность, где Лорейн сидела на краю кровати и осторожно касалась меня, будто опасалась, что я исчезну. Но я бы об этом не беспокоилась — в сломанном оружии нет нужды. Я более не функционировала так, как нужно было моим мучителям… Головокружение заставило лечь обратно.       Лорейн так и не показала крылья. Как и всегда, она срывала их заклинанием, позволяющим без проблем существовать в мире людей. Однако я помню: ночью она полностью расправляла эти роскошные крылья и даже позволяла мне трогать их, а я с удовольствием ласкала её и наслаждалась стонами.       Я фыркнула и спрятала лицо в ладонях. Снова мысли ушли не туда.       — Что такое? — с нескрываемым беспокойством спросила Лорейн.       — Если я скажу, ты запрёшь меня в психушке, — улыбнулась я, не желая признавать, что вернулась я душевно разбитой: я перескакивала с мысли на мысль, общалась сама с собой и постоянно натыкалась на ментальные шрамы, оставшиеся после издевательств над психикой. — Полагаю, тебе не терпится узнать, где я столько пропадала и как вернулась живой… — увела я разговор в другую тему, но такую же неприятную, как и предыдущая.       — Нет, милая. Нет. Не сейчас. Я не собиралась тебя допрашивать. Ты истощена физически, и я боюсь представить, что происходит с твоим душевным состоянием. Но если я могу что-то сделать для тебя… убрать хотя бы часть того вреда, что тебе нанесли, только скажи, как, — и я сделаю это.       Вздох облегчения сорвался с губ, но зачатки спокойствия тут же раздавило страхом. Лорейн так хорошо меня знала, так была нежна со мной, но… моя ли она? Мы вдвоём находились в квартире сестры, и это наталкивало на мысли, от которых я мечтала избавиться. Надо было или окончательно убедиться в подозрениях, или развеять их.       — Скажи, ты встречаешься с моей сестрой?       Лорейн замерла и ошарашенно посмотрела на меня. Я знала, как расшифровывался этот взгляд. «Любовь моя, ты что, сошла с ума?» Наверное, она посчитала даже этот взгляд неуместным в нашей ситуации, поэтому через мгновение вздохнула и стала нежно гладить мою руку: мы вместе, мы пара, как и раньше. С нами всё хорошо. Я ответила ей благодарным взглядом, в который вложила всю теплоту, что у меня имелась в запасе.       Меня так будоражили её прикосновения, но, увы, она не заходила дальше самых невинных и безобидных мест. Снова моя Лорейн — бесконечно заботливая и оберегающая. Я потянулась обнять её, но тут же признала: мир вокруг завертелся. Я ещё не окрепла настолько, чтобы двигаться так, как заблагорассудится. Но эти задумки могла осуществить моя возлюбленная.       Лорейн нагнулась к кровати, обхватила меня руками и осторожно прижала к себе. Я почувствовала тепло её тела, а секунду спустя увидела, как прекрасные крылья раскрылись, блеснули золотом и накрыли нас обеих, создавая уютный кокон. Слезы покатились сами собой, а потом перешли в судорожные рыдания. Столько боли, столько потерянных мгновений, столько разрушений внутри… так хотелось это смыть. Я выплакивала душу под нежные поцелуи, которые служили опорой и не давали провалиться в ужас. Лорейн целовала щеки, нос, лоб, шею.       — Я люблю тебя и всегда любила, — сказала Лорейн, не разнимая объятий.

***

      — Господи, где она? — раздался знакомый голос в соседней комнате.       Забота и уход Лорейн позволили мне самостоятельно выйти к сестре, не шатаясь. Я ждала этой встречи целую вечность. В заточении жила мечтой о том, что когда-нибудь мне удастся снова увидеть свою девушку и вновь обнять сестру. Лорейн объяснила, что у Ребекки были неотложные дела, и она не смогла приехать сразу, как только узнала, что я вернулась. Само собой, эту новость она узнала от моей возлюбленной. Естественно, практически моментально.       — Я тут, Беккс, — подала голос я.       Как только я увидела сестру, поняла, что не одна я находилась на грани нервного срыва. Ребекку трясло, и эту крупную дрожь по всему телу она не смогла унять, хотя пыталась. Всхлипнув, она бросилась меня обнимать. Я впервые за многие годы наблюдала сестру в таком состоянии. От этого защемило сердце. Что же мне делать?       — Мы думали, ты умерла, — дрожащим голосом сказала Беккс. — Мы каждый клочок этого поганого мира изучили, искали тебя везде, но тебя нигде не было… — это безмерное отчаяние в голосе передалось и мне. Мои две самые любимые, самые близкие девушки так страдали…       Мы с сестрой разрыдались одновременно. У меня не осталось сил на удивление — я правда не знала, что Беккс способна так сильно эмоционировать.       Как только обстановка стала менее трагичной и более радостной, я сообщила, что в этом мире меня искать было бесполезно. К сожалению.       — Только не смотрите на меня, как на сумасшедшую. Если есть и крылатые девушки, есть и много других вещей, о которых мы можем не знать.       К Ребекке, казалось, вернулось самообладание.       — Никто из нас не назовет тебя сумасшедшей, — уверенно сказала она. — Честно говоря, мы с Лори и сами задумывались о том, что в нашей реальности тебя нет. Но мы гнали эти мысли, потому что от них становилось ещё страшнее. Если тебя забрали в другой мир, о котором мы не нашли даже упоминаний, то… — Ребекка сделала глубокий вдох, — думать о том, что с тобой делают, было просто… просто…       — Невыносимо, — закончила за сестру Лорейн, глядя на то, как Беккс безуспешно старалась успокоиться и взять эмоции под контроль. Раны были слишком свежими, чтобы их игнорировать.       Ребекка кивком поблагодарила Лорейн и продолжила:       — Милая, скажу, чтобы ты знала: мы не просим от тебя подробных отчетов. Мы не будем лезть с расспросами. Когда ты будешь готова, расскажешь, что посчитаешь нужным. Тогда мы найдем твоих похитителей и заставим их заплатить за всё, что они сделали.       Я услышала крик.       Лишь потом осознала, что кричала я.       Ребекка и Лорейн успокаивали меня целый час. Я наблюдала со стороны, как тело качалось вперед-назад, как я завывала, охваченная животным ужасом, как я заново проживала мгновения жизни, когда мозг был на грани того, чтобы его поджарили или растерзали невидимыми когтями. Только после обещания ничего не делать с похитителями я вернулась в более-менее вменяемое состояние. Боже, мне бы не помешал психиатр, специализирующийся на сверхъестественном.       — Вы не понимаете, с кем хотите бороться. Мои похитители… вроде как телепаты. Я не знаю, как это называется правильно в их вселенной. Они запросто заберутся в ваш разум и подчинят себе. Они могут сокрушить душу и оставить пустую физическую оболочку. Они могут умертвить тело и заставить душу блуждать вечно по миру. Они могут сделать кого угодно куклой и вынудят творить ужасные вещи.       За рассказом я не заметила, как я забралась на диван с ногами и обняла себя. Дрожала каждая клеточка моего тела.       — Я лучше умру, чем позволю вам приблизиться к ним. Никогда. Никогда!       Сестра выругалась, чего за ней не водилось раньше. Лорейн прошептала моё имя и виновато склонила голову, будто бы она каким-то образом могла предотвратить тот ужас, что я пережила.       — Я не уверена, что смогу когда-нибудь рассказать о том, что случилось. У меня лишь ошмётки воспоминаний. Никакой полной картины, только чутье, подсказывающее, что я делала очень гнусные вещи и многое уничтожила. Я не хочу переживать это снова. Те скудные моменты и чувства, что удалось сохранить в памяти… — я поёжилась, вспоминая, как когти с легкостью протыкают все барьеры моего разума за неповиновение. Как мою душу вытряхивают из тела и засовывают обратно. — Наверное, я уже проклята за то, что сделала. — На этих словах девушки напротив замотали головами. — А если и не проклята, то кусочек моей души им всё-таки удалось забрать.       Лорейн прижалась своим лбом к моему. Это значило: «Мне так жаль, любимая, мне так жаль».       Краем глаза я заметила, как Ребекка закрыла рот и нос рукой, беззвучно плача.

***

      Ребекка и Лорейн как-то странно переглядывались. Их что-то связывало, но явно не роман, как мне привиделось сначала. Через день после нашей встречи Беккс снова пришлось уехать. Хотела бы я залезть в чужие дела и выяснить правду, но у меня просто не было сил на игру в детектива. Захотят — расскажут.       У меня же были свои дела. Я день за днем собирала себя по кусочкам. Училась заземляться, чтобы мыслями не улетать в осквернённую Страну Чудес от любого напоминания о пережитом. С заземлением выручала Лорейн. Она учила правильно дышать, держала за руку, обнимала, повторяя, что я больше не останусь одна. Укрывала крыльями ночью и помогала справиться с тревогой, что накрывала меня с каждым вздохом.       От её прикосновений внутри разгорался огонь. Я наивно полагала, что его затушили там, в том мире, и что он никогда не разгорится снова. Но Лорейн… Я любила её. Желание быть с ней отвлекало от воспоминаний и позволяло привыкнуть к нормальной жизни, где никто не терзал мой разум. А Лорейн была настолько обеспокоена лишь крупицами информации о моём заточении, что обращалась как с фарфоровой. Даже не целовала в губы.       Но и она была не железной. А я — тем более. Ночью, когда мы снова спали в обнимку, и любимая была сверху, я провела пальцами у основания крыльев и между ними. Почти неощутимо, но и этого хватило, чтобы она сжала простынь ладонью и застонала. Я повторила движение и поцеловала другое её слабое место — шею.       Поистине ангельские крылья дёрнулись, а сама она прошептала:       — Лисса, прошу…       Как же приятно слышать собственное имя из уст любимой. Я попросила её лечь на живот, и она, сглотнув, безропотно выполнила просьбу. Легко было догадаться, что я собралась трогать крылья, но её доверие ко мне было сильнее всех тревог. И даже здравого смысла.       — Ты даже не представляешь, какую власть надо мной имеешь… — тихо сказала Лорейн.       Вместо ответа я погладила крылья. Лорейн никому не позволяла их трогать. Никому, кроме меня. Это было настолько интимное действие, что я перестала дышать. Затем я провела языком по нежной коже между крыльев. Сверху вниз и обратно. Нарочито медленно, чтобы каждый миллиметр моего пути Лорейн прочувствовала. До глубины души.       — О, господи… — Лорейн задрожала и раскинула крылья шире, и я вновь насладилась тем, какие они потрясающие. И какая потрясающая она.       Я гладила, лизала, целовала, легонько кусала… Лорейн глушила стоны, кусая подушку. Сначала она просила пощады, убеждая, что такого удовольствия не вынесет, но спустя пару движений губами она стала умолять не останавливаться. Она то задерживала дыхание, то дышала тяжело и часто. Её ладони хаотично блуждали по постели: сжимались в кулаки или хватались за простынь.       — Не кусай подушку, — прошептала я ей на ухо и оставила след на шее. — Хочу слышать, как ты стонешь.       В конце она выкрикнула моё имя.       — Это… это… — она с трудом подбирала слова, уткнувшись лицом в подушку. Нормальный ритм дыхания восстанавливался.       Она перевернулась на спину, и я заметила, как по лицу катились слезы. Её до сих пор трясло. Я напряглась, ведь планировала, что я доставлю ей удовольствие, а не добавлю причин для переживаний.       — Мелисса, ты лучшее, что со мной случалось. Ты сама подарок, и ты оставила мне подарок… — с этими словами она потянулась ко мне, чтобы поцеловать. Я слизала соленые слезы и вовлекла Лорейн в новый, ещё более чувственный поцелуй. Не прошло и пяти минут, как я оказалась снизу. Мы обе были почти одеты — я намеренно не раздевала Лорейн и ласкала только её спину, крылья и шею.       Лорейн всем телом вжала меня в кровать, расставив руки по обе стороны от моей головы. По блеску в глазах я поняла, что моя своевольность ей понравилась, и она в долгу не останется.       — Как только я буду уверена, что ты восстановилась, я подарю тебе такое удовольствие, что на несколько дней ты забудешь, как ходить, — угрожающе прошептала она мне на ухо. Над ней возвышались огромные крылья, и это только добавляло веса её словам.       — Ну, если моя девушка говорит так, мне остаётся только поверить, — улыбнулась я и крепче прижалась своими бедрами к её.       Мы целовались до самого рассвета.

***

      Выспаться мне не удалось: встревоженная Лорейн хотела о чем-то поговорить. Я тяжело вздохнула.       — У нас мало времени. Мы с Беккс не сможем долго скрывать это… и не имеем права, — начала она, а воображение само дорисовывало страшные подробности. Что они — Ребекка и Лорейн — скрывали от меня?       — Помнишь, я говорила, что росла в семье двух женщин?       Я неуверенно кивнула, не понимая, к чему она ведет. Да, я помнила, что моя возлюбленная росла с родной мамой — крылатой девушкой — и неродной человеческой женщиной, которая должна была стать матерью, но стала сущим проклятием. Это необычный тандем, но что с того?       — Я не была приёмной, — продолжила Лорейн, и я засомневалась в собственной адекватности. — Мой вид… — было видно, как трудно ей подбирать слова, чтобы объяснить очевидные для неё вещи, но абсолютно неочевидные для меня. — Дети для нас большая редкость, потому что они рождаются по любви. Забеременеть мы можем только от женщин вашего вида и только если чувства взаимные, искренние и сильные.       Я рывком поднялась с постели. Лорейн выдохнула и с надеждой на понимание посмотрела на меня.       — Ты хочешь сказать, что твоя мать мучила тебя не потому что ты была приёмной и чужой для неё, а потому что была чертовой садисткой? Ей в радость было издеваться над родной дочерью?       Лорейн опешила. Взгляд любимой показал мне, что я не почуяла очевидного подтекста её речи и унеслась совершенно в другую сторону. Но меня уже переполнял гнев, а её — болезненные воспоминания о детстве и прошлом.       — Мелисса, отношения моих родителей — это исключение. Ужасное исключение, о котором лучше не вспоминать. — Лорейн замолчала, будто бы раздумывая, раскрывать подробности или нет. Она решила быть откровенной, несмотря на боль, что приносила эта честность. — В наших семьях принято заботиться о потомстве. Мы обязаны помогать дочерям вставать на ноги, мы должны сопровождать их так долго, как только возможно. Эта работа обеих родительниц. Но в редких случаях человеческая пара может злоупотреблять своим влиянием… — Судорожный вдох. — Моя мать издевалась не только надо мной, Лисса. Она до смерти замучила мою маму.       Подумать только, мама Лорейн была бы жива, если бы не эта сука. Человеком её называть язык не поворачивался. Она бессовестно пользовалась уязвимостью крылатой жены — незащищенностью и открытостью перед своей парой, привязанностью и слепой любовью. А ради чего? Чтобы удовлетворять свои садистские желания… Я побоялась, что меня вывернет наизнанку.       И всё-таки… зачем Лорейн подняла эту тему? Не успела я закончить мысль, как в сознание ворвались воспоминания. Но на этот раз приятные.       Ты даже не представляешь, какую власть надо мной имеешь.       Ты сама подарок, и ты оставила мне подарок…       Дети для нас большая редкость, потому что они рождаются по любви.       — Чёрт, у нас есть дочь, — шокировано сказала я. — И мы, выходит, истинная пара… — добавила я не менее ошарашенно.       Лорейн обняла меня, и я почувствовала, как её тело расслабились. Да, до твоей девушки наконец дошло, что к чему. Вот куда Ребекка пропадала. Она же теперь тётя.       — Как ты её назвала? А сколько ей лет? Что я пропустила? А где она? Когда мы увидимся? Должно быть, сейчас она очаровательная двухлетняя малышка? Или нет? Ты говорила, что дети вашего вида растут чуть быстрее.       Моя возлюбленная расплылась в улыбке.       — Она уже едет сюда. Прости, что вывалила на тебя всё разом, когда ты ещё не оправилась… но вариантов не было, Табита всё крушила дома. Она очень соскучилась по тебе и хотела увидеться. Ребекка ещё долго продержалась, учитывая, какой упорной и настойчивой бывает наша дочь, когда что-то задумает. Признаюсь, иногда я думаю, что зря разрешила ей выучиться на права.       — Что-то это описание не очень совпадает с образом двухлетки…       Сердце пропустило несколько ударов. Новая информация погружала в отчаяние всё глубже и глубже. У меня есть дочь, но она уже может водить машину. Я пропустила всё, что касалось её взросления. Первые шаги, первые слова, первые успехи в учебе прошли мимо меня. Было так больно, будто лезвием полоснули по душе. Я знала, что крылатые дети взрослеют быстрее обычных, дабы повысить шансы на выживание, но чтобы за несколько лет она стала не то подростком, не то совершеннолетней…       — Табита, — вдруг улыбнулась я. — Ты назвала её моим любимым именем?       Лорейн едва заметно кивнула: она видела, какие эмоции захлестнули меня после новости о родительстве. Я была уверена, что она снова чувствовала себя провинившейся. Мне захотелось её поцеловать, что я и сделала. Она ответила на поцелуй осторожно и… виновато. Да как этой потрясающей девушке объяснить, что её вины ни в чем из произошедшего нет? Не она меня похитила, не она держала меня в заточении в другом мире, не она украла три года из моей жизни.       — Ты ни в чём не виновата, — серьезно сказала я, глядя в глаза Лорейн. — Я люблю тебя всем сердцем.       Стук в дверь отвлёк нас от страстного поцелуя.       — Если вы там занимаетесь непотребствами, советую немедленно прекратить, потому что я войду через пять секунд.       Я завороженно вслушивалась в одновременно знакомый и незнакомый голос. Табита. Моя дочь.       Дверь открылась, и я увидела перед собой юную красивую девушку. Крылья, как и у матери, были скрыты заклинанием. Позади неё стояла Ребекка и взглядом будто бы извинялась перед Лорейн: «Я сдерживала её, сколько могла». Но эти двое на время перестали существовать, ибо смотрела я только на Табиту, а Табита на меня.       — Мама, — шагнула она вперед. — Да, даже несмотря на заточение, ты осталась красоткой. Понятно теперь, в кого я.       Я рассмеялась, а Табита приблизилась, чтобы обнять меня. Спустя мгновение я услышала шорох крыльев и чуть не расплакалась от любви, распирающей грудь: моя дочь, продолжая традицию матери, заботливо закрыла меня своими крыльями. Перья отливали серебром.       Раны в душе начинали затягиваться.