Цветущие ветки миндаля

      На третий день Марк встретился со мной за ужином. Как вчера, так и в первый день его прибытия, я совершенно не видела его. Ни мы, ни Полли, не знали куда запропастился наш таинственный гость в тот же день. Сегодня утром, к нам вновь приехала Шарлотт из Гримсби, находящийся в Северо-Восточном Линкольншире. По её словам, она лишь фотографировала пролив реки для очередного фото в коллекции пейзажей Великобритании и посетила живущего там у неё старшего брата.       Ближе к ужину Полли приготовила запеченную курицу с кардамоном и чесноком в духовке, а новому гостю же был уготовлен отдельный стол, а именно — лазанья с шампиньонами. Из опыта матери за последние три года, в доме были вегетарианцы, но не такие привередливые веганы, которым «с их утонченными вкусами не угодить». В её словах всегда слышалась доля иронии по отношению к людям, не оправдывающим её ожиданий и идеалам.       Вечер пятницы. На часах шесть двадцать три после обеда. За окном шёл сильный дождь. Вчера и сегодня я ждала его, как никто другой.       Усердно пытаясь услышать его через стену, наблюдая будет ли он сегодня утром в ванной… Безрезультатно. Казалось, что владелец моего сердца просто, всего навсего, спокойно покинул дом в тот час, как я оставила его и показала убранство. Но куда?! И зачем? Неужели увидев меня, он от страха убежал в лес, находящийся за нашим садом? Или он — просто маг, а точнее несуществующий человек в моей жизни, и этот день был иллюзией в моей памяти, и, быть может, на самом деле, Марка Джорджа Блэйра никогда и не существовало?       Громкий треск в дверь неожиданно раздался на весь дом, прервав эту мысль. Услышав эти звуки, я непременно побежала к входным дверям и поняла, что это он. Рыжие локоны потемнели и приобрели каштановый оттенок, в то время как он сам был мокрый до самой нитки из-за идущего дождя на улице. Вид человека, стоящего напротив меня был таинственным. Увидев краем глаза мой образ, мужчина вежливо поздоровался, улыбнулся, резко бросил мокрый зонтик в корзину и стремительно побежал на третий этаж. Я долго стояла в неком недоумении и не могла понять, что это было.       Спустя час в столовой появились мать, обеспокоенная едой и узнавшая о том, что таинственный гость прибыл, гувернантка Полли и Шарлотт, читающая книгу на японском языке, по виду которой было понятно, что она весьма обеспокоена чем-то. Шарлотт была относительно невысокой и стройной девушкой с темно-каштановыми, короткими волосами; её любимой одеждой были — легкая рубашка в клетку до колен, светлые широкие джинсы или шорты с белыми кедами. Особенно, при первой встрече с ней, можно было сразу обнаружить её глубокие, ярко-зеленые глаза миндалевидной формы как у грациозной черной кошки. Губы были правильной формы, пухлые, словно она их мягко придувала, отчего они казались ещё плотнее и сексуальнее одновременно.       Выражение лица Шарлотт всегда было теплым, некогда отстраненным от мирской суеты, но, когда дело касалось науки, она распускалась словно бутон розы. От неё всегда пахло фирменными духами — жасмином с нотками груш, апельсина и роз. О, этот запретный союз аккорда белых роскошных цветов и темного дерева, составляющих символ изящества и воплощения женственности, прообразом которых являлась она. Распустившийся бутон розы.       Тогда мне казалось, что я снова слишком сильно на неё засматриваюсь, но она лишь продолжила пить воду и с заинтересованностью читать книгу на японском. Шарлотт прикусила свою губу, повернулась в сторону мамы и гувернантки, раскладывающих ужин по тарелкам и спросила:       — Кэт, тебе помочь?       — Давай.       Шарлотт резко встала со стула и убежала к ним, оставив японскую книгу на столе открытой. На страницах вместо букв виднелись таинственные иероглифы, написание которых я не понимала.       Просматривая и вглядываясь в книгу, я обнаружила перед собой Марка Блэйра. Мужчина сегодня вечером был в бежевой футболке поло и домашних шортах — от него как обычно пахло свежестью и нотками корицы. Неспешно усевшись на стул и задумчиво положив голову на запястье, он заинтересованно посмотрел в сторону женщин на кухне, затем на меня и тихо прошептал:       — Что сегодня на ужин?       — Эм… Мама готовит сегодня курицу в духовке, а для вас специально приготовлена лазанья с грибами и сыром.       — Ой, как здорово! Запах с кухни просто замечательный, — улыбнувшись, промолвил он.       В тот момент мне непременно хотелось узнать, откуда он пришёл и куда пропадал на этих долгих два дня. Я хотела схватить его за ворот футболки прямо на этом столе и резко притянуть к себе. Устроить суровый допрос, словно я полицейский, а он преступник.       Я безразлично продолжила все также просматривать книгу, закрыв обзор на Марка, и протяжно вздохнула. Мне было совершенно все равно на то, что он чувствует сейчас, и лишь хотела показать ему свое скрытое недовольство нежеланием идти на контакт. Перед моим взором оказалась непонятная куча различных иероглифов написанных сверху вниз вместо типичного письма справа налево, как это обычно делается в Европе. Марк ясно почувствовал причину моего вздоха в ту секунду и мгновенно спросил, поправившись на стуле:       — Что читаете, Элеанор?       Я приоткрыла глаза и увидела его заинтересованный взгляд ко мне.       — Да, ничего особенного, — ответила я.       — Роман на японском языке.       — Книга на японском? — На его лице появилось неподдельное удивление. — О чем же она? Вы прямо так и читаете её? А как же иероглифы?       Слышать его постепенно нарастающие вопросы мне было очень приятно, как и то, каким взглядом он смотрел на меня в тот момент.       — Я не читаю эту книгу, — неловко смутившись, честно сказала я.       — А можно мне посмотреть на неё? — Он слегка наклонился ко мне.       — Да, конечно. Держите. — Я протянула ему переплет.       Рыжеволосый с мокрыми кудрями стал сосредоточенно рассматривать обложку книги и затем её содержание. Минуту спустя листая страницы, он взглянул на меня и спросил:       — Что здесь написано? — Марк поставил передо мной книгу, начал искать пальцем иероглиф и показал его мне.       Я с придыханием мягко взяла книгу у него из рук и принялась рассматривать. В его глазах уже казался яркий огонёк, не угасавший ни на одну секунду.       — Я… не знаю. Правда. Я не умею читать по-японски, — призналась я чуть тише. — Мне просто нравится, как это выглядит.       — То есть. Вы не понимаете, что здесь написано, но держите книгу при себе?       Лишь кивнув, я чувствовала, как щеки заливает жар. Мистер Блэйр смотрел на меня чуть дольше, чем нужно, его интерес к японскому навел меня на вопрос о том, знал ли он его.       — А знаете, — вдруг сказал он. — Если хотите, можем попытаться вместе что-нибудь перевести. Чисто ради интереса.       Внезапно, с порывистой резкостью, Шарлотт выхватила книгу из моих рук. Её тонкие пальцы сжали переплёт так крепко, словно она ловила не предмет, а чувство, которое давно пыталась подавить.       — Разве кто-то позволял тебе брать эту книгу? — в её голосе прозвучала сладкая, почти лениво-ядовитая усмешка. Я растерялась.       — Я… простите, г-жа Харпер. Я только хотела показать её мистеру Блэру… — слова давались с трудом, застревая в горле, словно пыль на страницах книги.       Внутри всё сжалось — не столько от стыда, сколько от того, как резко она вторглась в этот крохотный, тихий момент между нами. Опустив взгляд, я не решилась встретиться с ней глазами. Но краем сознания чувствовала, как она обернулась к нему — и как в одно мгновение изменила выражение.       — Прошу простить эту маленькую глупость, — почти весело произнесла она, держа книгу в руке. — Надеюсь, все хорошо.       — Нет-нет, что вы, — Марк слегка нахмурился. — Мы просто говорили о японском… о значении одного иероглифа.       — Ах, японский… — Шарлотт сделала паузу, прищурившись. — Не обращайте внимания. Девочка совсем юная — девятнадцать лет, и уже мнит себя знатоком Востока. Хотя языка не знает ни слова.       Её смех был слишком звонким, чтобы быть искренним.       — Дети… — продолжила она и бросила на меня взгляд, в котором не было ни капли материнства. — Им кажется, что они всё понимают. Что стоит лишь прикасаться к тайне — и она им откроется. Наверняка вы и сами знаете, как это бывает, мистер Блэр?       Он ничего не ответил сразу. Мне показалось — или он снова посмотрел на меня, только теперь как-то особенно, будто пытаясь понять, что именно спрятано за всем этим неловким молчанием.       — А чем вы в основном занимаетесь, мистер Блэйр? — спросила она, чуть склонив голову.       Шарлотт лениво оперлась на спинку стула и прикусила нижнюю губу, а затем — почти невинно — прищурила глаза, и их изумрудная глубина заискрилась интересом.       — Я всего лишь простой художник, занимаюсь рисованием картин маслом и в свободное время пишу книги. У меня своя галерея в Лондоне, — ответил Марк и на намёки Шарлотт слегка смутился. В знак вежливости он спросил её в ответ: — А вы?       — Я заканчиваю получение докторской степени в Шеффилдском университете и фотографирую местные красоты, — сказала она. — И я являюсь давней поклонницей вашего творчества, давно слежу за вами в местных газетах, и мне крайне приятно, что вы остались жить у нас.       — Давней поклонницей? — Он удивился и внимательно посмотрел на неё. — А вы тоже показываете фото своих работ где-нибудь?       — Да, конечно. Я писала вам однажды письмо с просьбой работать вместе и надеюсь вы заметите его позже. Кстати, как только я увидела вашу работу «Молчание холмов», то я сразу же поехала в эту местность и сделала данный снимок…       Вдруг в столовую зашла мама и прервала их разговор. Мать держала в рукавицах форму для запекания, в которой пекся цыпленок, приправленный овощами внутри и пахнущий невероятно вкусно и сладко. Полли тут же прибежала и поспешно стала накрывать тарелки с остальными приборами на стол.       — Ну что, — моя мама улыбнулась. — Как вам поживается на новом месте мистер Блэйр?       — Замечательно, очень прекрасно.       Мама положила курицу на большую фарфоровую тарелку, сказала что-то гувернантке, отчего та заторопилась ещё сильнее, и присела на центральный стул. Она сложила руки, гордо взглянула на меня и затем на Марка.       — Мы немного забеспокоились в ваше отсутствие эти два дня, уважаемый Блэйр. Я даже думала обратиться в специальные службы, если вы пропали. Могу ли поинтересоваться, где вы были все это время?       У мужчины слегка расширились глаза.       — Вы даже собирались вызвать спасателей? Тогда хорошо, что я вернулся вовремя. — Он улыбнулся. — Бывают моменты, когда хочется быть в одиночестве. Или, скажем так, — вне зоны досягаемости.       — Ого, — удивилась мама. — Так где же вы были?       — На самом деле я прибыл в Шеффилд лишь с одной целью — сразу же отправиться в лес. Мне отчаянно хотелось тишины, и я получил её в тот же вечер, когда ваша восхитительная дочь оказалась первой, кого я здесь встретил, — он бросил на меня тёплый, немного задумчивый взгляд. — Понимаете, я до предела устал от бесконечного шума Лондона — машин, реклам, вечного движения. Здесь всё иначе. Здесь можно слышать, как шелестит трава. Это редкость. И очень нужная редкость.       — Вот как, — мама подняла брови и слегка кивнула головой. — Да, многие из людей, кто приезжал сюда, часто говорят, что этот город создан для отдыха от мирской суеты.       — Когда я приезжаю в определенный город для очередного наброска картины, то самым главным для меня является место, где я останавливаюсь. Какими будут кровать, кухня, холодильник… Это очень важно для меня, ведь когда организм — здоров, доволен и сыт, то и вдохновение приходит намного чаще, появляются силы для написания новых картин.       — Помню, как мы с мужем года два назад были в Лондоне… Нас тогда пригласили на вечер в галерею на Пимлико — кажется, при Академии. И там как раз выставлялись ваши работы. Маркуса Блэйра. Одна особенно запомнилась… Там был туманный берег, и какой-то мост — кажется, мост Виктории? Всего один сигнальный огонь, красный, как капля на тёмной воде. Всё было написано так… почти тревожно, но завораживающе. Это ваша работа, верно?       — Да, именно эта картина. Она была написана в году восемьдесят четвертом, в период, когда я часто гулял по ночному Лондону и пытался поймать атмосферу одиночества и ожидания. Рад, что она нашла отклик.       — Замечательно! — удивлённо воскликнула мама. — А скажите, как вам удаётся быть и художником, и писателем в наше непростое капиталистическое время?       Блэйр улыбнулся и слегка пожал плечами.       — Времена непростые, но именно они дают больше поводов для творчества. Капитализм, с его шумом и блеском, порой становится неплохим вдохновением…       В этот момент мисс Харпер, поднимая бокал, заметила с лёгкой иронией:       — Впрочем, как говорят многие британцы, Черчилль — наш гений и спаситель. Хотя, честно говоря, я думаю, он был ещё и прирождённым театралом.       Рыжеволосый улыбнулся, глядя в окно.       — Истории всегда найдут свои тени и тайны. В этом и прелесть — всегда есть о чём поговорить за чашкой чая.       Шарлотт тихо добавила:       — Вот именно такие разговоры и делают вечера настоящими.       Тем временем перед гостем стояла тарелка с лазаньей, щедро посыпанной моцареллой и украшенной шампиньонами, а рядом — бокал игристого. Мисс Харпер с удовольствием общалась, поедая ножки курицы и заигрывая взглядами с Блэйром. Я же не прикасалась к еде, лишь грызла зелёное яблоко и внимательно следила за их дискуссией.       Мне нравилось, как Марк вёл беседу — спокойно выслушивал оппонентов и кратко, без лишних слов, выражал свою позицию, словно прирождённый юрист. Время от времени я ловила его быстрые взгляды в свою сторону, и каждое такое мгновение заставляло моё тело слегка дрожать. Чуть позже я покинула их и вышла из столовой, чувствуя, как сердце ещё долго стучит. За спиной оставался смех и разговоры, но для меня все только начиналось — я знала, что всё будет иначе, чем прежде, поэтому взяла яблочную косточку в ладонь и на мгновение закрыла глаза, ощущая, как вечер растворяется в сладкой тревоге и тёплой надежде.       Если бы он только знал, как мне хотелось пообщаться с ним, и только с ним. Но это всего лишь гость, которого знаешь всего три дня и у которого нет никаких обязанностей перед тобой. Он не отец, не брат, не парень и не муж. Я понимала, что это не моя судьба, не моя пара. У этого человека за плечами огромный опыт, и летом 1987 года ему будет абсолютно безразлично, что какая-то девчонка из Шеффилда в него влюбилась. Абсолютно безразлично.       С такими мыслями после вечера я поднялась в свою комнату, поставила пластинку Pet Shop Boys «Please» и плюхнулась лицом в пуховую подушку, на которой ещё блестели следы моих слёз. За окном протяжно лил дождь, тихо постукивая по стеклу, словно поддерживая меня. Мне было всё равно, я видела лишь пустоту в темноте, прислонившись вплотную к подушке и слушая протяжный голос Нила Теннанта в песне «Opportunities».

Oh, there’s a lot of opportunities.

If you know when to take them, you know?

There’s a lot of opportunities.

If there aren’t, you can make them.

Make or break them.

      Грустный смысл слов подчёркивал мягкий тембр Нила. Я лежала и слушала, словно это говорил мне сам певец, напоминая: в мире полно выборов и возможностей, не зацикливайся на одном — будь то хобби, работа или любовь. А если их нет — создай их сам. Каждый раз, слушая эту песню, мне становилось и хорошо, и грустно одновременно. Казалось, будто его голос был словно самое мягкое, теплое объятие — Нил рядом со мной здесь, дарит ощущение тепла и заботы.       Так музыка помогла мне немного отвлечься от ситуации с Марком, и я мгновенно уснула на мокрой от слёз подушке. Виниловая пластинка играла в моей комнате ещё почти два часа.