Цепи, сотканные из звёзд

      Утро врезалось в комнату, как нож. Острые, бездушные лучи искусственного солнца пронзали тонкие шторы, оставляя на стенах и полу длинные, холодные лучи света. Ни птичьего щебета, ни шелеста живых листьев – только низкое, назойливое гудение. Оно вибрировало в костях, этот вечный хор систем жизнеобеспечения особняка Вейларов. Напоминание. Контроль. Дыхание самой машины власти. Элисса открыла глаза. Каждый мускул кричал, усталость была не просто физической. Это была глубокая, пульсирующая рана на душе, оставленная улыбками и холодными словами Кая. Но под пеплом боли и гнева тлел уголь. Маленький, яростный огонёк сопротивления. Он питался ненавистью. Ненавистью к Каю. К его миру. К этому совершенному аду, замаскированному под рай. Она поднялась. Холод мраморного пола обжег босые ступни, резкий контраст с остатками тепла постели. Просторная комната, роскошная в своей сдержанности. Но для Элиссы это была лишь позолоченная клетка. Каждая деталь интерьера казалась звеном невидимой цепи. Она подошла к окну. За стеклом – идеальный кошмар. Искусственный сад. Безупречные ряды стриженых кубов зелени, дорожки, выверенные до миллиметра. Ни сорняка. Ни увядшего лепестка. Стерильная геометрия подчинения, точное отражение Лоринталии. Мертвая красота. Она едва успела натянуть простую, безликую одежду – униформу пленницы, аккуратно оставленную на стуле, – как дверь бесшумно поплыла в сторону. В проеме – служанка. Лицо – маска из фарфора, без морщин эмоций. Волосы убраны с хирургической точностью. В глазах – пустота. Не человек. Шестеренка. Винтик в гигантском, бездушном механизме Дома Вейлар.       — За мной, — голос ровный, ни капли тепла, ни тени злобы. Просто констатация, — Вас ждут. Элисса кивнула. Вопросы здесь были ножом, направленным в собственное горло. Ответы приходили только тогда, когда Каю заблагорассудится. Она пошла следом по бесконечным коридорам-тоннелям. Стук ее шагов по безупречно начищенному полу глухо отдавался в гробовой тишине, словно удары молота по наковальне. Особняк раскрывался как каменный цветок зла – лабиринт роскошных ловушек, где каждая дверь могла вести к новой пытке. Служанка замерла перед монолитом из темного дерева. Дверь. Она приоткрыла ее беззвучным движением. Элисса переступила порог. Просторная гостиная захлестнула её. Мягкий, рассеянный свет лился с высоты, омывая дорогие низкие диваны, словно выточенные из единого куска тьмы, кресла с четкими линиями, журнальный столик – холодный остров посреди моря пространства. Ни картин. Ни безделушек. Ничего, что могло бы отвлечь от главного – от ожидания. Или от того, кто войдет следом. Тишина здесь была гуще, тяжелее. На низком, темном диване, словно драгоценные, но мертвые экспонаты в витрине музея, застыли четыре фигуры – четыре девушки, каждая примерно ровесница Элиссы. Их лица были безупречны, манеры – выверены до автоматизма, а взгляды, острые и проницательные, словно сканировали Элиссу на предмет изъянов. Они были живым воплощением кошмара, который Кай вынашивал для неё самой – идеальным сырьём, ожидающим превращения в копию призрака. Первой нарушила гнетущее молчание Лира. Высокая, со змеиной стройностью, она собрала свои черные волосы в тугой пучок на затылке. Её глаза, цвета темного, почти горького шоколада, скользнули по Элиссе сверху вниз – холодное, оценивающее касание, пропитанное едким превосходством старожила этой золочёной тюрьмы, чьё право смотреть свысока не оспаривалось. Рядом с ней, словно светлый призрак из иной реальности, сидела Кассия. Её светлые волосы, заплетенные в сложную красивую косу, обрамляли хрупкое лицо фарфоровой куклы, а в голубых глазах мелькнуло нечто похожее на сочувствие, но оно было мгновенно и безжалостно подавлено, словно невидимая рука задушила робкий росток жалости в зародыше, оставив лишь осторожность, режущую не хуже ножа. Чуть поодаль, сознательно дистанцируясь, сидела Селена – взрыв контраста со своей коротко остриженной рыжей гривой, дерзким шрамом на фоне роскоши. Её лицо являло собой маску абсолютного безразличия, она даже не удостоила Элиссу взглядом, продолжая с отрешённым видом изучать свои безупречно отполированные ногти, будто появление ещё одной жертвы было событием столь же значимым, как пылинка, осевшая на безупречный пол. И, наконец, приковывала внимание Морвен – самая юная, с копной непослушных каштановых волос и большими, зелёными глазами, которые, лишенные высокомерия Лиры, подавленной жалости Кассии или ледяной пустоши Селены, горели ненасытным, почти животным любопытством, впитывая каждую деталь происходящего, словно она была чистым листом, на который этот ад лишь начинал наносить свои первые, неизгладимые штрихи. Элисса замерла у порога, ощущая, как три пары глаз впиваются в неё – оценивающие, поглощающие. Она была чужим телом, вторгшимся в их вымученный, отлакированный адский мирок. Служанка, исполнив свою роль, растворилась, оставив Элиссу один на один с призраками того будущего, которое, возможно, ожидало и её. Тишину, тягучую и гнетущую, рассёк низкий голос Лиры, насквозь пропитанный цинизмом:       — Новенькая, — произнесла она, делая паузу, словно взвешивая Элиссу на невидимых весах презрения, — И долго здесь? Или только что из упаковки? — фраза повисла в воздухе. Элисса впилась ногтями в ладони, ощущая, как волна гордости клокочет в горле, но, стиснув зубы, заставила себя её проглотить. Её собственный голос прозвучал удивительно ровно:       — День. Или два. Меня зовут Элисса. Лира глухо хмыкнула.       — Имена? Прах под ногами. Ты здесь – пустое место. Просто… очередная попытка, — её взгляд, острый как шило, ткнул в серебряный ошейник, — Очередная претендентка на роль марионетки. Элисса сдвинула брови, чувствуя, как в сознании шевелятся обрывки навязанных воспоминаний, болезненные и чужие.       — О чём ты? Лира тяжело вздохнула, как человек, вынужденный в сотый раз объяснять очевидное неразумному ребенку.       — Дочь Патриарха Таррена исчезла, растворилась в никуда много лет назад. А наш драгоценный хозяин… он одержим. Найти подлинную? Или создать безупречную копию? Не суть. Суть в том, — её жест, плавный и всеобъемлющий, охватил диван с его обитательницами, — Что мы все здесь собраны именно для этого. Мы – те самые, очень-очень дальние, бледные родственнички. В наших жилах течёт капля крови Тарренов, есть нужные генетические маркеры. Он собирает нас, как коллекционер редкие камни, чтобы отшлифовать, обточить, превратить в идеальную наследницу, которая станет его куклой на троне, чьи нити будут сходиться в его руке. Ледяная игла, тонкая и жгучая, медленно прошла по позвоночнику Элиссы. Безумие. Чистейшей воды безумие. Но вдруг, с пугающей, болезненной ясностью, разрозненные кусочки пазла в её сознании щёлкнули, сложившись в чудовищную картину: его допросы о прошлом, навязчивые, чужие воспоминания, которые он пытался в неё впечатать… Он методично вырезал из неё другую личность, стирая Элиссу.       — Зачем?! — вырвался у неё шёпот, больше похожий на стон, сдавленный ужасом.       — Власть, — Лира лишь безразлично пожала плечами, её цинизм на мгновение сменился усталой горечью, — Дом Таррен. Предъяви миру их потерянную дочь, да ещё такую, которая будет подвластна тебе одному… И ты получаешь рычаг, способный сдвинуть горы. Сломить Тарренов изнутри? Манипулировать ими? Кто возьмется угадать, какие именно тараканы гниют в бездонных глубинах сознания господина. Тихий, словно шелест погребального шелка, голос Кассии добавил:       — Он ищет идеальную. Элисса перевела взгляд на Кассию, и в бездонной печали её голубых глаз узнала отражение той боли, которая, возможно, ждала и её саму на этом пути. Селена оставалась неподвижной статуей, а Морвен, с ненасытным вниманием, металась взглядом от одной говорящей к другой, впитывая каждое слово, как губка.       — А если… если он её найдет? Или создаст? — голос Элиссы предательски дрогнул, выдав страх, клубившийся внутри, — Что тогда с нами? Лира усмехнулась, и в этой усмешке не было ни капли тепла, лишь холод.       — Тогда мы станем мусором. Ненужным балластом. Нас утилизируют, как бракованный товар, — её слова падали, как ледяные глыбы, — Или сбросят куда-нибудь на задворки империи, где никто и никогда не вспомнит о нашем существовании. Мы лишь инструменты в его грандиозной, безумной игре. А ты, Элисса, отныне и ты – всего лишь ещё один расходный материал на алтаре его амбиций. Слова обрушились на Элиссу, не как лавина, а как медленно сжимающийся ледяной панцирь, лишающий дыхания. Рабыня? Да, она была ею. Но теперь она осознала подлинную, чудовищную глубину своего положения. Она была не просто собственностью. Она была живой куклой, глиной в руках безжалостного гончара, который лепил из неё кого-то другого. Её взгляд скользнул по лицам других рабынь. Жертвы. Такие же, как она. Но в их глазах она не увидела отчаяния, которое клокотало в её собственной груди. Вместо него там читалось смирение? Или странная, отстраненная горечь того, кто уже прошел все круги этого ада и сломался, приняв клетку как единственную возможную реальность. Они примирились.       "Смогу ли я?" – пронеслось в голове Элиссы. Вопрос повис в тяжком, насыщенном невысказанными угрозами воздухе гостиной, не требуя сиюминутного ответа, но намечая долгий, мучительный путь через ад, созданный господином Вейларом.       Едва Элисса успела переварить ошеломляющее открытие, как в гостиную бесшумно вошёл мужчина. Ему было около пятидесяти, волосы аккуратно зачёсаны, а безупречный костюм сидел на нём, как вторая кожа. В его лице не было ни капли теплоты — только ледяная, выверенная строгость. Он был живым воплощением мира, где контроль ценился выше сострадания.       — Доброе утро, дамы, — произнёс он. Голос — бархат, натянутый поверх стали. — Я мастер Элиас. Сегодня мы продолжим наше обучение искусству грации, совершенства, этикета, — его взгляд скользнул по комнате, точно сканер, и задержался на новенькой, — Надеюсь, вы быстро освоитесь, Элисса. И запомните: совершенство — не цель, это путь. По её спине прошёл холодок. В этом человеке не было насилия привычного толка. Его оружие — язык, обволакивающий голос и взгляд, способный пригвоздить к месту. Урок начался в молчании. В комнате царила гробовая тишина, нарушаемая лишь шелестом ткани, когда ученицы выпрямлялись, сгибались, шагали. Воздух пах воском и пудрой. Мастер Элиас встал перед зеркалом в полный рост. Его осанка была безупречной: спина — ровная, плечи — развернуты, подбородок — чуть приподнят. Одним движением мужчина повернулся к ученицам:       — Сегодня мы начнём с поклона, — голос был спокойным, но в его тембре чувствовалась безапелляционная требовательность, — Поклон — это язык тела. Он говорит за вас ещё до того, как вы раскроете рот. И, поверьте, он может сказать всё. Он не делал лишних движений, словно каждое стоило чего-то — капли силы, грамма терпения. Показал поклон, в нём не было ни грации, ни мягкости, только выверенная, тяжёлая точность. Руки сложены у живота, шаг вперёд без малейшего скрежета подошв, спина — как стрела, взгляд пониже, но не смиренный, а подчёркнуто почтительный.       — Это поклон для высших, — Элиас шагнул на середину, — Шаг вперёд. Пальцы рук — в замке, на уровне живота. Грудь — открыта, но не выставлена. Вы не демонстрируете себя. Вы утверждаете порядок. Повторите. Элисса шагнула вперёд. Её туфли слегка скользнули по лакированному полу. Она попыталась повторить, но движение получилось резким. Она наклонилась слишком сильно, опустив плечи, коленки задрожали. В отражении зеркала она увидела, как Элиас нахмурился.       — Остановитесь, — произнёс он, и воздух будто сгустился. Он подошёл, встал за её спиной, — Вы не падаете в яму. Вы кланяетесь, — его пальцы коснулись её спины, слегка надавив между лопатками, — Вот здесь. Осанка — ваша броня. Держите её. Всегда. Он переместился к другим ученицам. Лира двигалась как по нотам, её поклон был идеален. Кассия чуть дрожала, но старалась. Морвен сбилась, но исправилась без замечаний. Элисса снова шагнула вперёд. Её грудь сжалась, дыхание сбилось. Она ненавидела это ощущение — будто каждый её шаг оценивают на вес.       — Теперь посадка, — Элиас подошёл к креслу, — Вы не садитесь. Вы опускаетесь. Легко, как лепесток на воду. Он продемонстрировал. Колени вместе, спина сохраняет изгиб. Он скользнул на стул, не теряя ни капли достоинства. Его поза напоминала статую, которую ставят в зале совета.       — Ваши руки не свисают, как верёвки, — продолжал он, — Они покоятся. Правая поверх левой. Запястья мягкие, но не расслабленные. Элисса снова попыталась. Её платье слегка зацепилось о край сиденья, и она села слишком резко. Бедро ударилось о жёсткую обивку. Она сжала губы, чтобы не выругаться.       — Элисса, — голос Элиаса был низким, почти ласковым, — Вы не на сеновале. Здесь не соревнуются в скорости. Дальше тренировка походки. Они шагали по залу, выверяя расстояние между шагами, следя, чтобы носок ступал вперёд первым, чтобы бёдра не раскачивались, чтобы руки не разлетались по сторонам.       — Голова прямо, — напоминал Элиас, — Представьте, что вы несёте воду в чаше на голове. Ни капли на пол. Элисса чувствовала, как затекают ноги. Каждый шаг — борьба с собой. Ходить — одно. Ходить правильно — значит подчинить каждую мышцу воле. Затем мимика.       — Выражение лица — зеркало намерения, — Элиас подошёл ближе, — Вы не улыбаетесь, как простушка на базаре. Улыбка должна быть сдержанной. Слегка ироничной. Контролируемой. Он заставил их повторять: уголки губ — приподнять. Но не слишком. Веки — опустить чуть-чуть. Но не сонно. Брови — расслабить. Но не до тупости. Элисса снова ошиблась.       — Вы не лисица, что выжидает. И не овца. Вы — грация. Хищная. Привлекательная. Молчаливая. Учитесь держать лицо. Урок длился вечность. Не крики, не боль — выверенная, методичная дрессировка. Когда, наконец, Мастер Элиас кивнул и вышел, девушки остались в тишине. У кого-то дрожали руки. Элисса стояла, не двигаясь, будто даже теперь боялась дышать неправильно. Всё внутри неё ныло. И только одна мысль стучала: «Если каждый день будет таким — сколько от меня останется к концу месяца?»       После обеда, прошедшего в гробовой тишине, под пристальным взглядом служанок, рабынь повели на прогулку. Искусственный сад, что казался живописным из окна, вблизи был ещё страшнее в своей мёртвой идеальности. Подстриженные до миллиметра кусты, кованые беседки, цветы, аромат которых был слишком насыщенным, дурманящим. Этот сад не дышал — он стоял, будто застывший в воске. Не пространство для жизни, а выставочный зал. Они шли по гладким, выложенным камнем дорожкам, под строгим надзором молчаливых служанок. Ни шагу в сторону. Ни слова без разрешения. И тут взгляд Элиссы наткнулся на знакомую фигуру. Кай стоял у фонтана в центре сада. Его спина была прямая, его жест — уверенный, без тени напряжения. Он разговаривал с девушкой, явно знатного происхождения. Её платье было сшито из прозрачного шёлка, на шее — ожерелье, от которого веяло богатством и властью. Она улыбалась, смеялась легко, непринуждённо. Этот мир был для таких, как она. Всё внутри неё сжалось. Не от зависти. От осознания. Её положение — часть тщательно выстроенной системы, где одни смеются в садах, а другие смотрят на них изнутри клетки. Кай повернулся. Их взгляды встретились. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Ни удивления, ни удовольствия, ни даже досады. Он смотрел на неё, как на камень в саду, как на мебель, как на нечто без имени и значения. Этот взгляд был хуже наказания. Он превращал её в ничто. Элисса отвела глаза. В груди клокотала пустота, в горле — ком. Девушка сжала кулаки, обещая себе, что однажды заставит его пожалеть об этом взгляде.       Вечер опустился на особняк, как бархатная завеса — тёмный, густой и тревожный. Он не принёс покоя. Напротив — стал прелюдией к новому испытанию. После скудного ужина, который Элисса едва смогла проглотить, её снова вызвали. На этот раз в личный кабинет господина. Сердце забилось чаще, предчувствуя неладное. Она знала, что этот урок будет отличаться от всех предыдущих. Он будет личным. И он будет болезненным. Кабинет мужчины был таким же, как и весь особняк — роскошным, но холодным. Тёмное дерево, полированный металл, голографические проекции звездных карт на стенах. В центре комнаты стоял массивный стол, за которым сидел Кай. Его взгляд, как всегда, был пронзительным, словно он видел девушку насквозь.       — Садись, Элисса, — произнес он, указывая на кресло напротив себя. Его голос был ровным, лишенным всяких эмоций, но в нём чувствовалась скрытая угроза, — Сегодня мы продолжим наше путешествие в прошлое. В твоё прошлое. Или, вернее, в прошлое той, кем ты должна стать. Элисса села, стараясь держать спину ровно, не выдавая своего волнения. Она знала, что любая слабость будет использована против неё. Кай разложил на столе несколько изображений: старинные гравюры Тарренхолла, портреты членов Дома Таррен, схемы их родословной. Он начал рассказ монотонным голосом, но каждое слово проникало в её сознание, словно яд.       — Это Леди Илдис Таррен, твоя мать, — произнес он, указывая на портрет красивой женщины с мягкими чертами лица и почти ангельскими, светло-голубыми глазами, — Она известна своей любовью к искусству и музыке. Помнишь, как ты часами играла на лютне в саду Тарренхолла, пока солнце не садилось за горизонт? Элисса молчала. Она не помнила. Её прошлое было чистым листом, стёртым жестокой рукой судьбы. Но Кай не ждал ответа. Он продолжал, его слова были как капли воды, медленно, но верно точащие камень.       — А это твой отец, Патриарх Даркон Таррен, — он указал на портрет мужчины с суровым, несколько хищным, но всё же благородным лицом, — Он строг, но справедлив. Он учил тебя принимать решения, быть сильной. Помнишь? Элисса сжала кулаки под столом. Он лгал. Он знал, что лжёт. И он наслаждался её мучениями. Она хотела кричать, хотела сказать ему, что он сумасшедший, что она не та, за кого он её принимает. Но она молчала. Она знала, что это бесполезно.       — Почему ты молчишь, Элисса? — голос Кая стал чуть громче, в нём появилась нотка раздражения, — Разве ты не помнишь? Или ты просто не хочешь вспоминать? — он наклонился вперёд, его глаза пристально впились в девушку, — Ты забыла свою семью? Свой Дом? Своё наследие? Элисса почувствовала, как сердце забилось быстрее. Он давил, пытался сломить её. Она должна была сопротивляться. Но как?       — Я ничего не помню, — прошептала девушка дрожащим голосом, — Я не та, за кого Вы меня принимаете. Кай усмехнулся.       — Ошибаешься, Элисса. Ты именно та. Просто твоя память заблокирована. Но мы это исправим, — поднявшись с кресла, он протянул руку и резко ущипнул её за предплечье. Не сильно, но достаточно, чтобы вызвать острую боль, — Это за твоё упрямство. За твоё нежелание принять свою истинную сущность. Элисса вздрогнула, но не издала ни звука. Она смотрела на него глазами, полными ненависти. Мужчина явно наслаждался её болью, унижением. И это делало его ещё более отвратительным в глазах девушки. Кай продолжал задавать вопросы, касающиеся истории Дома Таррен, их традиций, их секретов. Он ждал от неё ответов, которые она не могла дать. И за каждый "неправильный" ответ следовал новый щипок, новый лёгкий удар, который не оставлял следов, но причинял боль. Это была пытка, но не физическая, а психологическая. Он пытался сломить её дух, заставить поверить в то, что она — это не она. В какой-то момент Кай встал из-за стола и подошёл к ней. Он остановился так близко, что Элисса могла чувствовать его дыхание на своём лице. Глаза, цвета зимнего неба, смотрели в её, проникая в самые глубины души. Девушка чувствовала, как сердце бешено колотится в груди. Его близость была одновременно отталкивающей и притягательной. Это было пугающе.       — Ты так упряма, Элисса, — прошептал он, его голос был низким и хриплым, — Но так даже интереснее, — он протянул руку и провёл кончиками пальцев по девичьей щеке. Прикосновение было лёгким, почти невесомым, но оно вызвало в ней дрожь, — Ты так похожа на неё. На ту, кем ты должна стать, — он наклонился ещё ближе, его губы почти касались её уха, — Но ты пока дикая. Необработанный алмаз. Я сделаю из тебя бриллиант, Элисса. Я сделаю из тебя идеальную наследницу Тарренов. И ты будешь принадлежать мне. Элисса затаила дыхание, почувствовала, как мышцы напряглись. Она хотела оттолкнуть его, ударить, но её тело не слушалось, парализованное его близостью, его словами, его властью. Он наслаждался её дискомфортом, её смущением, видел, как она борется, и это забавляло его. Мужчина отстранился, его губы изогнулись в легкой усмешке.       — Ну что ж, на сегодня достаточно. Ты хорошо поработала, Элисса. Хотя и не так хорошо, как могла бы, — он снова ущипнул её, на этот раз за подбородок, — Запомни это. И в следующий раз постарайся лучше. Иначе будет хуже. Господин отпустил её, и Элисса почувствовала, как воздух снова наполнил лёгкие. Она встала и поковыляла на ватных ногах вон из этого филиала Ада. Элисса ненавидела его. Ненавидела его за его жестокость, за его цинизм, за его власть над ней. Но в то же время, что-то внутри неё отзывалось на прикосновения, на его близость. Это было отвратительно. И это было пугающе. Она должна была бороться с этим чувством. Она должна была уничтожить его. Иначе он уничтожит её. Она вышла из кабинета, чувствуя себя опустошённой, но в то же время, в ней зародилось новое, странное чувство. Вызов? Она не даст ему сломить себя, не так просто. Она будет бороться. И она заставит его пожалеть о том дне, когда он притащил её в свой дом.       Следующий день принёс новые неприятные подарочки. После очередного изнурительного урока этикета, который Элисса выдержала с трудом, их ждал урок танцев. Зал, куда их привели, был огромным, с зеркальными стенами и высоким потолком. В центре стояла строгая, сухая женщина лет шестидесяти, с идеальной осанкой и взглядом хищной птицы. Её звали мадам Эвелина, и она была воплощением грации, дисциплины и ледяного терпения.       — Доброе утро, дамы, — произнесла она, голос был резким, как удар хлыста, — Сегодня мы будем работать над грацией. Над тем, как вы двигаетесь, как вы держите себя. Танец — это не просто набор движений. Это язык тела. И вы должны овладеть им в совершенстве. Иначе вы никогда не станете теми, кем должны стать. Элисса почувствовала, как у неё сжалось горло. Она никогда не была грациозной. Её движения были резкими, порывистыми, полными внутреннего напряжения, которое невозможно было загнать в изящные формы. Она привыкла к свободе, к скорости, к силе, а не к этим чуждым, искусственно выверенным па. Шахтёрам не преподавали балет. Мадам Эвелина начала показывать: плавные поклоны, медленные повороты, едва заметные движения рук и головы. Каждый шаг был идеален, будто она не шла, а плыла по зеркальному полу. Когда очередь дошла до Элиссы, её тело предательски отказалось слушаться. Ноги путались, плечи поднимались выше положенного, повороты получались угловатыми. Она чувствовала себя неуклюжей и нелепой по сравнению с другими рабынями, которые, очевидно, занимались танцами уже давно. Лира двигалась с безупречной грацией, её тело было словно создано для танца. Кассия, хоть и не была такой идеальной, но двигалась плавно и изящно. Селена, как всегда, была бесстрастной, танцевала с точными и выверенными па. Морвен, самая юная, иногда ошибалась, но быстро исправлялась, её глаза горели азартом.       — Элисса! — голос мадам Эвелины прозвучал как гром среди ясного неба, — Рука лёгкая, как перо! Спина прямая, как струна! Сейчас вы двигаетесь так, будто тащите за собой мешок с камнями! — она подошла к Элиссе, её пальцы точно, но не грубо, легли на плечи, чуть надавливая, — Почувствуйте ось своего тела. Вдохните. Слушайте музыку! Танец — это свобода, которая живёт в клетке.       — Как много у нас общего с танцами, — буркнула под нос девушка, благо её язвительный комментарий остался не услышанным. Урок тянулся мучительно долго. Мадам Эвелина не повышала голоса, не оскорбляла, но её холодное безразличие к страданиям Элиссы действовало сильнее кнута. С каждым замечанием, с каждым прикосновением, она словно вбивала гвозди в оболочку гордости Элиссы. Кассия и Морвен украдкой бросали ей сочувствующие взгляды, словно хотели сказать, что понимают, что через это прошли все. Лира и Селена, напротив, наблюдали за её неудачами с холодным удовлетворением. Но именно в момент, когда Элисса споткнулась на особенно сложном повороте, её взгляд случайно скользнул к двери. Там, в тени, стоял он. Прислонившись к дверному косяку, с руками, небрежно скрещёнными на груди, Кай наблюдал за ней. Его лицо было бесстрастным, но в этом молчании, в этом взгляде сквозь толщу зеркал и чужих голосов, было что-то, что цепляло. Не насмешка. Не презрение. А какое-то странное любопытство. Как будто он смотрел на редкую зверушку, которая ещё и дерзит. И это вывело Элиссу из равновесия сильнее, чем любые замечания мадам Эвелины. Кай исчез так же внезапно, как появился. Будто его там и не было. Элисса вздрогнула, словно очнувшись от сна. Она снова сосредоточилась на танце. Безумно хотелось утереть нос всем этим выскочкам и злобным тёткам. Уж если шахты не сбили спесь и упрямство, то в этом доме тем более никому это не удастся.       — Вы начали слушать музыку. Наконец-то, — произнесла мадам Эвелина в конце урока, и в её голосе прозвучало что-то похожее на одобрение. Хотя скорее это было просто признание факта. С лёгкой язвительной приправой.       Вечером, лежа на кровати, она не плакала. В голове проносились образы дня: лица рабынь, строгий взгляд Мастера Элиаса, смех Кая, его слова, его взгляд из тени. Всё это смешалось в один большой, запутанный клубок эмоций. Девушка раз за разом проваливалась в беспокойный сон, полный кошмаров о потерянной памяти, о незавидном будущем и ужасном прошлом. Лишь на рассвете воспалённое сознание, наконец, угомонилось, отправляя Элиссу в глубокий сон без сновидений.