Проект 3/0

      — Остынь, Орландо. Я не пацан двадцатилетний, чтобы пугаться ствола, — усмехнулся Вернер, буравя взглядом чёрное жерло пистолета.       — Все боятся смерти. Даже ты, — Орландо лениво ткнул Вернера костяшками пальцев в висок.       — Не хочу сдохнуть прямо сейчас — это факт. Но боюсь ли? Нет, — Вернер с отвращением сплюнул под ноги и демонстративно заёрзал в жёстком кресле, к которому был прикован. — Сними браслеты, и поговорим по душам.       — Язык у тебя без оков. Говори прямо сейчас.       — Хм… настолько меня боишься?       — Ты, блять, совсем охуел?! — Орландо надвинулся, яростно закатывая и без того вздёрнутые выше локтя рукава белоснежной рубашки.       — А то, что ты держишь меня, едва очухавшегося после ранения, со связанными руками, в этой прокуренной дыре, набитой вооружёнными гориллами, — это не аргумент в пользу твоего страха?       — Завались! — Орландо с силой ткнул носком начищенного ботинка в опасной близости от паха Вернера.       — Ты определись уже: балакать мне или заткнуться?!       Терпение Орландо лопнуло. Вернер, хоть и не был участником проекта 3/0, но обладал редким даром — мгновенно выводить людей из себя. Он заставил себя отвести взгляд, уставился на облупленную стену, что повидала немало боли и сломанных судеб, глубоко вдохнул спёртый воздух и сосчитал до десяти. Помогло — ровно до того момента, как их взгляды снова встретились. В колючих чёрных глазах плескались насмешка и хищное превосходство. Вопреки раздражению, Орландо невольно испытал долю уважения. Вернер выглядел паршиво. За две недели в лазарете он сбросил не меньше десяти кило, осунулся, постарел. Рана в груди заживала плохо, ожог на шее — и того хуже. Теперь он был пленником, изгоем, человеком, которого презирали. Недавно ещё на вершине — теперь молокососы пинают его ради забавы. Но в его взгляде не было ни страха, ни отчаяния. Ни следа сломленного духа. Самоуверенности убавилось? Ни грамма. Любой бы сломался. Только не он.       Орландо, прокрутив это в голове, коротко скомандовал солдатам:       — Вон. Все.       Когда дверь за ними захлопнулась, он достал ключи, освободил запястья пленника и сел напротив, придвинув стул вплотную. Вернер вскинул седеющую бровь. Орландо молча достал сигареты и зажигалку. Снова начал курить. Проклятый Берри… Он протянул одну Вернеру, вторую оставил себе. Чиркнул зажигалкой, поднёс огонь к лицу пленника. Тот хмыкнул.       — Благодарю. — С наслаждением затянулся.       — Давай по-простому. — Орландо откинулся на спинку стула, раскачивая его на задних ножках. — Ты труп. И ты это знаешь. Вопрос только в способе: пуля в лоб или месяцы пыток и унижений. Слей мне всё, что знаешь, и я обещаю тебе быструю, достойную смерть. Даже последний ужин — по желанию.       Вернер ухмыльнулся уголком губ, снова затянулся.       — Знаешь, Орландо, не хочу прослыть неблагодарной тварью… но я категорически не согласен с твоими приторными прогнозами, друг мой. Если, конечно, ты не возражаешь против такого обращения. — Вернер замолчал, словно прислушиваясь к эху собственных слов. — Уверен, всё сложится иначе. Ты приложишь немного усилий: организуешь мне убедительную смерть, снабдишь новой личностью, левыми документами, тугой пачкой кэша и отправишь наслаждаться жизнью подальше от блистательной столицы Единой. В каком-нибудь богом забытом уголке, куда Совет предпочитает не соваться из-за слишком высокой концентрации бунтарей, маргиналов, сутенёров и наркоторговцев. Может, я даже заведу там скромное дельце. Ах да, и Берри мне отдашь.       Вернер дотянул сигарету до самого фильтра, ощущая, как обжигающий жар пронзает пальцы. Затушил окурок о щербатый стол, покрытый пятнами слёз, крови, соплей и прочих телесных жидкостей. Его взгляд встретился с ошеломлённым взором Орландо, которого откровенно покоробила такая беззастенчивая наглость.       — Опуская абсурдность твоих требований, напомню, что при последней вашей встрече Берри настоятельно просил прикончить тебя.       — Ерунда. Мальчик испугался просто. Молодой ещё, нежный. Что с него взять. К тому же я порой бываю несколько… эксцентричен. В любом случае, спрашивать его мнения по этому поводу вовсе не обязательно. И, полагаю, жизнь со мной всё же предпочтительнее бесславной кончины от твоих умелых рук. — Эдвард прищурился, выискивая малейшую трещину в маске собеседника. Но Орландо был искусен — ни одной эмоции, всё под контролем.       — Смерть от моих рук? О чём ты? Дамиан бесценен для оппозиции. Мы нуждаемся в его гении не меньше, чем Совет. Даже больше, как ты сам прекрасно понимаешь. — Орландо, не торопясь, докурил и бросил бычок на цементный пол, припечатав его носком начищенного ботинка.       — Да ладно! Мы снова скатываемся в откровенный пиздёж прямо в глаза? — Вернер изобразил на своём резком, угловатом лице крайнюю степень обиды. — Не сомневаюсь ни на секунду: Дамиан вам сейчас жизненно необходим. Я даже не вспомню, сколько генетиков присылал нам Совет — и ни один из них за все эти годы даже вполовину не приблизился к тому, что Дамиан сделал за считаные месяцы. А если учесть, что он, скорее всего, будучи под вашим влиянием, не отражал в отчётах все свои успехи, то… — Вернер присвистнул. — Очень скоро наш гордый заучка повторит однажды чудом удавшийся фокус. Только в этот раз — превзойдёт его. Сделает сыворотку безопасной, мутацию — более эффективной. Всё идеально. Но что потом?       — А что потом? — Орландо вскинул брови, изображая на лице глубочайшее, показное непонимание.       — Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно просто трезво взглянуть вокруг. Волна за волной — сотни, тысячи восстаний, залитых кровью. Улицы, обагрённые искалеченными телами. Бойни, которые только раздувают пламя ярости. Аресты без суда и следствия — сотни людей, объявленных предателями, только потому, что дышали слишком громко. Единую выворачивает наизнанку, рвёт собственными кишками. А вы, — Вернер ткнул пальцем в Орландо, — вы, некогда фиктивная оппозиция, марионетки с гордо поднятыми фальшивыми головами… теперь натянули маски спасителей. Волки, облачённые в шкуры ягнят. Но под шкурой — всё тот же блеск клыков. Вы подливаете яд в окровавленную пасть умирающей системе. Вам нужны мутанты. Чудо-солдатики. Чтобы вы могли шепнуть в ухо толпе: вот она, сила. И они поверят. Как дети в огонь на ладони. Поверят, что вы — спасители. Что с вами — будущее. Простофили, ослеплённые спектаклем, сами разнесут к чёрту Совет Семерых. Вынесут на вилы. А вас — поднимут на щит. Как новых пророков. Святых реформаторов. Вложат в ваши руки кнуты… ох, простите. Инструменты служения простому народу, как вы любите говорить. — Вернер наклонился вперёд, его голос стал ниже, почти вкрадчивым. — А потом придёт вопрос. Кто эти мутанты? Откуда? Какова цена их силы? И правда — выползет наружу, как гной из раны: эксперименты на людях. Засекреченные лаборатории. Убитые младенцы. Детишки, едва успевшие вылезти из своих растолстевших мамаш — и уже обречённые. Разве вы думаете, что толпа, однажды вкусившая свободы, простит вам? — Он улыбнулся, медленно, как змей перед броском. — Нет. Они не простят смерти тысячи детей. Ни за какие идеалы. И тогда — вам придётся отмыть руки. Заявить, что это всё Совет. Мол, «мы тут ни при чём», «мы лишь спасли, кого могли». Спасители, герои, лауреаты нового мира. — Пауза, прерываемая лишь дыханием сверлящих друг друга глазами мужчин. — А Берри? — Вернер медленно выпрямился. — Он ведь знает, что вы делаете. Что вы — не лучше. Что вы тоже… не брезгуете. Он — свидетель. А значит?.. Он умрёт. Как только преуспеет. Даст вам армию. Он умрёт, Орландо. Не так ли?       Орландо промолчал, сдержанно прищурившись, — будто оценивал не столько слова, сколько саму структуру мыслей собеседника. Затем поднялся. Несколько его шагов гулко прокатились по бетонному полу, осыпая тишину металлическим эхом. Сырой воздух в помещении пах плесенью, потом и ржавчиной. Он вновь сел — стул жалобно скрипнул, словно испугался.       — Допустим, — произнёс Орландо. — Но я всё ещё не понимаю, чем ты так незаменим. Почему я должен позволить тебе дышать? Ты осведомлён о проекте 3/0? Прекрасно. Но нужны ли мне эти знания? Стоят ли они той цены, которую ты запросил?       — Ох, друг мой, — Вернер ухмыльнулся, и в его улыбке было что-то звериное, — для тебя будет куда безопаснее согласиться. Ты держишь в руках бомбу с часовым механизмом. Только вот ни черта не знаешь, как она устроена.       Он подался вперёд, и тусклый свет трещащей под потолком лампы на секунду высветил его пожелтевшие от кофе и сигарет зубы.       — Откуда мне знать, что ты не врёшь?       — А откуда мне знать, что ты не пустишь мне пулю в лоб, как только получишь, что хочешь? — Вернер развёл руками. — Видишь ли, мы с тобой в одной дырявой лодке. Ты судорожно затыкаешь пробоину, а я — вычерпываю воду. Один оступится — и оба пойдём ко дну. Так как, по рукам?       Орландо задержал взгляд, не мигая, затем медленно, почти с отвращением пожал протянутую руку.       — Говори.       — Номер Два. — Вернер произнёс это так, будто читал фамилию с могильного камня. — У вас он, я полагаю, не в цепях? — насмешка в голосе Вернера резанула по ушам. — Идиоты. Дегенераты! Вы хоть понимаете, кто он такой? — Он откинулся на спинку, позволив себе короткий смешок. — Ты думаешь, мутанты просто так подчиняются ему? Он не просто один из них — он их центр. Их воля, их сила, их инстинкт. Совет мечтал повторить мутацию Первого и Третьего, чтобы построить армию. Но с Номером Два… его не копировали. Его воспитывали. Растили как боевого пса. С пяти лет его пичкали любовью к Единой. Натаскивали. Обучали и дрессировали. Да он сожжёт ребёнка за фальшивую ноту в гимне — и даже не моргнёт. Он не просто убийца. Он идеолог. — Вернер захохотал. Смех, нервный, сломанный, звучал как старый мотор.       — И я должен в это поверить? — Орландо вскинул бровь, но в голосе его прозвучала едва уловимая настороженность.       — Хочешь — верь, хочешь — нет. Но знай: Адама воспитывал сам Глава. Как сына. У него было всё — кроме правды. Его мир делится на две половины: добро — это Совет, зло — всё остальное. Сейчас он овечка. Потерянная, амнезийная. Но стоит Корвину исчезнуть, и вернётся Адам. Настоящий. Ты даже не поймёшь когда. Просто однажды проснёшься, и мир будет гореть. А ты — молить о смерти. Ведь с ним придёт ад. Он не будет спрашивать. Он будет судить. — Вернер замолчал. В его взгляде на миг мелькнул страх. Не притворство, не игра — настоящий страх. — Даже я боюсь этого ублюдка. А ты, Орландо… ты пригрел не змею. Ты поишь с рук самого дьявола.       — И зачем тогда вы держали его на подавителях? — Орландо наклонился вперёд. Его голос стал ледяным.       — Потому что он садист. Потому что он наслаждается чужой болью. Сколько солдат он сжёг, ты знаешь? Сколько допрашивал до смерти — играючи? Папочка всё терпел, пока не стало слишком… много. Подумай, Орландо: что же он такого натворил, что даже Глава решил — хватит? — Он придвинулся ближе. Почти прошептал. — И подумай ещё раз: как скоро он вспомнит?       — Как интересно получается, — Орландо склонил голову, будто всерьёз размышляя. — Ты сливаешь мне информацию, опираясь на логику, по которой я должен прямо сейчас вышибить Корвину мозги и оставить оппозицию без единственного шанса на переворот. Удобно… до жути.       — Я сливаю тебе информацию, — процедил Вернер, наклонившись вперёд, — потому что ты должен, мать твою, наконец-то поторопить Берри. Или снова начать пичкать ублюдка подавителями. Я дал тебе не просто шанс — я вручил тебе карту выживания. Твою и этого жалкого клуба революционеров. — Он прищурился. — Теперь твоя очередь. Мне нужны свобода… и Берри.       — Если то, что ты сказал, — правда, — Орландо медленно поднялся, не отрывая от него взгляда, — ты получишь всё, что я пообещал. — Выдержал почти театральную паузу. — Но если соврал… Я отдам тебя Корвину. И мы вместе проверим, так ли уж сильно он любит причинять боль.       — Готовь доки и бабло, приятель, — Вернер скривился, будто сглотнул кислое. — И Берри… не смей его тронуть.       — Да что вас всех так ведёт от этого пацана? — Орландо закатил глаза, уставший и раздражённый. — Он что, фейерверками кончает?       — «Вас всех»?.. — Эдвард прищурился. Его голос стал тихим и вязким, как яд на лезвии ножа.       — Ну да… Он и Корвин. Я, знаешь ли, даже комнату сменил. Переехал подальше, чтобы иметь возможность нормально спать. А то эти двое… прямо неугомонные. — Он хмыкнул и с явным удовольствием посмотрел, как лицо Вернера дёрнулось.       — И всё же они трахаются… — Эдвард тихо выдохнул. — Ну что ж. Дамиан за это заплатит. — Он выпрямился, лицо снова стало каменным. — Но если ты рассчитывал вызвать во мне желание отказаться от Берри — ты ошибся адресом. Я не из тех, кто рвёт глотки из-за подобного. Пока мы не вместе — пусть.       — Трахаются? — Орландо с притворным удивлением склонил голову. — Да я бы сказал, там любовь. Ну, или что-то близкое. Уж очень они зациклены друг на друге. — Он бросил фразу с детской насмешкой, с тем же азартом, с каким разрушают муравейник.       — Их притяжение вполне логично. Но связь между ними… омерзительна.       — Ты сейчас о чём?       Вернер мерзко усмехнулся. Как будто вспомнил нечто особенно гнилое.       — О, просто… одна незначительная деталь, которую я поначалу упустил. Но теперь… — Он на миг замолчал, будто наслаждаясь этим моментом. Затем встал, шагнул к Орландо. — Теперь всё встало на свои места.

***

      Дамиан, как всегда, сидел на самом краешке кресла — напряжённый, стиснутые колени, прямая спина. С высоты своей хрупкой гордости он взирал на сонную Иларию поверх веера карт. Корвин, откупорив по новой бутылке пива, легко запрыгнул на то же кресло, где уже сидел Дамиан. Сел за его спиной так, что тот оказался уютно зажат между его ногами. Без слов, как будто это было чем-то давно привычным, Корвин обнял его, прижав к себе, и положил ладонь на грудь. Тепло касания сразу сбило дыхание. Он уткнулся носом в мягкие, чуть отросшие волосы у уха и с тихим вдохом оставил на шее поцелуй — лёгкий, едва ощутимый, но будто ток пронёсся по телу.       — Тебе же так все мои карты видно, — прошептал Дамиан слегка дрогнувшим от старания сохранить самообладание голосом.       — И что? Я же всё равно играю за тебя, — ответ прозвучал с такой нежностью, что в груди у Дамиана что-то болезненно сжалось.       Рука Корвина скользнула ниже и легла на бедро. И этот жест, хоть и невинный, отозвался острым, как лезвие, разрядом, где-то глубоко внутри. В присутствии Иларии всё это ощущалось невыносимо интимным, почти неприличным и оттого ещё более волнующим.       — Это покер. Здесь каждый играет сам за себя, — попытался возразить Дамиан, но даже он сам слышал, как его голос дрожит. Щёки заливались тёплым румянцем, мысли путались, уносясь прочь от карт — туда, где тепло рук Корвина, аромат кожи, его дыхание на шее.       — Кто так сказал? — горячая ладонь чуть сжала его бедро. Мгновенье — и по спине прошла дрожь, волной разливаясь по телу.       — Правила…       — К чёрту правила.       — Что-то мне спать захотелось, — Илария усмехнулась и, зевнув, сложила карты. — Игра окончена. — Она бросила их на стол: три дамы и две семёрки. — Фулл-хаус.       Дамиан поджал губы, разочарованно глядя на свои карты, и уже хотел их сбросить, но Корвин мягко выхватил несколько, переставил и доложил свои. Хмыкнул и кинул их на стол:       — Роял-флеш.       — Да ну вас, — Илария фыркнула, пряча тёплую улыбку. — Я спать. — Она скользнула взглядом от Корвина к Дамиану. — Спокойной ночи, влюблённые.       И, не дожидаясь реакции, исчезла за дверью.       — Вот видишь, — Корвин склонился к самому уху Дамиана. — Я никогда не позволю тебе проиграть.       Тело Дамиана обдало жаром. Он не сразу понял, что Илария ушла, — где-то вдали щёлкнула дверь. Он позволил себе расслабиться: удобно устроился между разведённых ног Корвина, спиной привалился к его груди. Вдохнул глубоко и закрыл глаза. Пальцы Корвина медленно, лениво скользнули по его животу, вверх по груди, по ключицам. Поцелуи, обжигающие шею, больше не были сдержанными. Они стали уверенными, но всё же щемяще-нежными.       — Почему мне так хорошо с тобой?.. — выдохнул Дамиан едва слышно.       — Потому что я люб…       — Не смей, — испуганно, срываясь на шёпот, перебил он. — Не говори…       — Почему? Думаешь, от слов что-то изменится?       — А вдруг? Мы знакомы не так уж долго, а я уже… Я не знаю, что с этим делать. Я боюсь. До дрожи боюсь тебя потерять.       — Это невозможно. — Корвин вздохнул и обнял его крепче.       — Ты не можешь знать…       — Могу. Потому что я — твой. Твой, пока я жив. Перестань бояться. Просто… позволь нам быть счастливыми.       Дамиан молча прижался к нему сильнее. И, может быть, впервые за всю свою жизнь, позволил себе поверить. Просто — поверить.