Чёрный день. Книга первая

      Идём ко второму корпусу. После завтрака мы ходили за кейджерами в технический кабинет. Их забрали ещё вчера, для какой-то… проверки.       — Я, кстати, узнала ради чего была это проверка: какой-то умник умудрился добиться доступа в Сеть и спалился на этом — вот его и искали.       — Кто бы сомневался, что ты это узнаешь, — с усмешкой говорю я. — Насколько понимаю, тебя не нашли.       — Ещё бы они меня нашли! Я эти грабли давно знаю.       Несколько дней назад Тина рассказала, что уже давно убрала блокировку с кейджера и что у неё есть доступ к Сети. А ещё она несколько раз заходила в систему Школы и в чужие кейджеры, даже к учителям, но сразу предупредила, что ничего менять там не собирается. С хорошим баллом по математике пришлось попрощаться… Я даже не думала, что это возможно — взломать кейджер. Но как сказала Тина: «Они сами создали для нас все условия — дали знания и желание».       На часах только семь тридцать, а мы уже сидим в классе по старым языкам. Кроме нас ещё никого нет. Я не знаю, чем занимается Тина, но я, удобно устроилась, облокотившись о неё спиной и закинув ноги на стол, и продолжаю с наигранным интересом пролистывать предыдущий урок.       — Как успехи? — спрашивает Тина.       — Мне кажется, у лягушки из класса биологии больше шанцев из банки выбраться, чем у меня сегодня сдать этот тест.       — Как ты умудрилась оказаться в одиннадцатом, не зная ни одного старого языка?       — Я неплохо знаю русский и французский.       — У тебя по ним минимальный балл.       — Я на них почти разговариваю, — отвечаю и говорю уже для себя: — Да и вообще, зачем нам знать столько языков, если все говорят и пишут на основе.       — Есть много профессий, где нужно знать старые языки, — уже отстранённо отвечает Тина.       — А есть профессии, где нужно мало знать? Можно я стану военным…       — Алекс, — тихо проговаривает Тина.       — …хотя нет, там тоже много всего.       — Алекс, — вновь повторяет Тина, толкнув меня рукой.       — Что?       Она сидит, уставившись в кейджер. Пододвигаюсь к ней. Экран кейджера изменился — завис, цвета перепутались, появилось сообщение: «А ты не так глупа, как я думал. Тебя бы даже не нашли. Это похвально. Но шутки кончились. Не пытайся начать с начала, иначе угроза обернётся трагедией». Мы переглядываемся. Тина попытается написать ответное сообщение, но оно пропадает, кейджер выключается. В воздухе повисает нагнетающее молчание. Через несколько секунд кейдж вновь включается, становиться обычным, только теперь появляется другое сообщение, просящее пройти в кабинет директора. «Тебя бы даже не нашли…» если бы не он.       — Я всегда знала, что это плохо закончится, — неразборчиво проговаривает Тина.       Тина возвращается в класс за несколько минут до начала урока. Её можно сказать почти простили, лишь накинули дополнительной работы. Могло быть и хуже. Спустя пять минут от начала урока в дверях класса появляется Ник, заходит спокойно, никуда не торопясь. В дневном свете хорошо видно покрытое ожогами лицо, хотя похоже это его не сильно волнует.       — Здравствуй, Никита. Уже второй раз за неделю, — говорит учитель.       — I'm sorry, it won't happen again.       — Хочется в это верить. Садись.       Ник проходит мимо, неопределённо переводя взгляд с Тины на меня. Садится на последний ряд.       Урок продолжается, и я с внимательнейшим видом слушаю непонятные мне наборы слов. Вдруг на кейджер приходит сообщение: «Надеюсь, твоя подружка всё поняла?» Оно выглядело как обычное сообщение, но… неправильное, без адресатов, я такое уже видела. Я резко оборачиваюсь назад, встречаюсь с Ником взглядом.       — Алекс, — протяжно говорит учитель.       — Да, простите, — опоминаюсь я.       Оборачиваюсь к Тине, но она не обращает на меня внимания.       «Не стоит ей говорить, Александра», — новое сообщение.       «Как ты это сделал?»       «Пусть это останется моей тайной».       «Зачем?»       Тишина.       Я больше ничего не пишу. Ник. Ты подстроил всё, подставил Тину. Для чего? Чем она тебе помешала?       Потом приходит ещё одно сообщение: «21:50», вместе с ним на карте появился маркер, указывающий на место в парке, недалеко от стен Школы. Что это значит? Я снова оборачиваюсь. Ник теперь лишь внимательно смотрит на учителя, но краем глаза я вижу улыбку на его лице, когда вновь повторяют моё имя.       Смотрю на экран кейджера. Сейчас без пятнадцати десять.       За десять минут до конца дня. Это «приглашение» однозначно добром не обернётся, но… уже сейчас осознаю, что даже не рассматривала вариант не пойти, что не обращала внимания на отговоры Тины. Я решила всё в тот самый момент, когда получила сообщение, не перебирала «за» и «против», которых определённо не равное количество, мне было всё равно. Он просто… другой, не такой, как все остальные. Я хотела с ним встретиться.       Быстрым шагом по коридорам и лестницам, останавливаясь и прислушиваясь на каждом повороте. Если кто увидит — отправят в комнату, а уже потом точно не вырваться. Но никого нет. И двери ещё открыты. Тёмная улица. Дождь. Дорожки. Тропинки. Парк, где слышен лишь стук капель о листья. Тихий шорох… шаги. Я отчётливо слышу их у себя за спиной.       — Я знал, что ты придёшь, — голос, я ждала его.       — А я не знала даже к кому иду.       Оборачиваюсь. Ник стоит в метре от меня, в руках у него роза, чёрная роза.       — Ты знала, — отвечает он громким шёпотом, подходя на шаг.       Протягивает мне розу.       — Или ты любишь ромашки? — добавляет после паузы.       Что? Тебя же там… не было. Неважно. Я беру цветок, чёрные лепестки покрыты яркими каплями, так он кажется ещё более необычным, живым и неживым одновременно, словно его не должно существовать. Я никогда не видела чёрных цветов.       Ник оглядывается на площадь, на которой резко гаснет свет. Время вышло.       — Думаю, уже нет смысла возвращаться? — спрашивает он, вновь переводя на меня взгляд.       — И что ты придумал?       — Идём.       Мы идём вдоль стены четвёртого корпуса, сюда не выходят окна ни одного из этажей, но есть маленькие, ведущие в подвал. Ник останавливается около одного из них и несколько раз стучит в чёрное стекло. Что происходит внутри разглядеть нельзя, заметно лишь какое-то движение. Кто-то с той стороны вытаскивает оконное стекло.       — Один? — раздаётся тихий голос.       — Нет.       — Было же правило, не рассказывать всем подряд.       — Вы только избавились от правил и сразу придумали новые?       Парень хочет что-то сказать, но передумывает:       — Ладно, залезай.       Ну, через окна я ещё не лазила. Наверное. Может стоит несколько раз подумать… поздно уже.       В подвале прохладно и пахнет пылью. В комнате темно, но хорошо видны очертания различного хлама: коробок, какой-то старой мебели и ещё чего-то непонятного. Похоже, сюда скидывают всё, что оказывается ненужным. Парень возвращает стекло на место и остаётся сидеть на подоконнике, рассматривая доисторический кейджер. Ник оборачивается на меня и идёт к выходу из комнаты, закрытому шторкой из полиэтилена.       Множество комнат. Дверные проходы без дверей. Кучи хлама. Безнадёжно заваленная лестница на первый этаж. Интересно, это само собой получилось или кто-то постарался? Ник идёт всё дальше вглубь подвала. Откуда-то издалека доносится странный звук, похожий на… музыку? Несколько человек проходит мимо нас. Сколько здесь уже народа? Из-за очередной шторки просачивается тусклый свет. Рядом на стене красуется надпись свежей краской «Убежище» и стрелка, указывающая на дверной проём. Мы идём сюда?       Большая тупиковая комната без окон. Почти весь мусор вынесли, что-то затолкали по углам. На перемотанных проводах висят тусклые лампочки. На полу у дальней стены стоит старый компьютер с подключённой к нему акустической системой. Играет музыка, мало похожая на ту, что используют при торжествах, я такую никогда не слышала. К ней примешивается гул голосов. Здесь собралось уже, как минимум, человек пятнадцать.       Кажется, это называется «вечеринкой» — гвоздь в крышку гроба дисциплины — когда собирается толпа и начинают развлекаться как могут, в основном нарушая правила. Вечеринки запрещены — считаются проявлением мятежа. Видимо многим надоело постоянное подчинение правилам и расписанию. Как все они смогли сюда пробраться?       Среди людей замечаю знакомые лица, они из моего класса. Подходят ко мне:       — О, Алекс, ты тоже здесь, — быстро говорит девушка, закидывая руку мне на плечо. — Ну, как тебе?       — Кто всё это сделал?       — Парни из высших классов, но мы всячески их прикрывали, — отвечает парень.       — Пока тут тихо, — вновь говорит девушка, — но к одиннадцати будет больше людей.       — Если никто нас не сдаст.       — Не обращай на него внимания, — говорит она, отмахиваясь от парня, — наш пессимист опять о своём. Видит во всём только плохое!       — Не плохое, а разумное. Нужно быть готовым ко всему.       — Твоя готовность, ничем не поможет. Всё равно никто сбежать не успеет.       Они говорят уже только друг с другом, а я медленно отхожу. Эти двое всегда на своей волне.       Ник молча ждёт меня и смотрит с непонятной неприязнью.       К одиннадцати людей становиться действительно больше. Вместо пятнадцати — все пятьдесят. И всё это вызывает слишком много вопросов. Как не заметили пропажи такого количества людей? Как до сих пор никто не попался на глаза военным? Как они выбрались из-за закрытых дверей четвертого корпуса? Что будет если нас найдут? А может я зря задаюсь вопросами? Следуй правилам. Следуй правилам. Как надоело. Следуй правилам. Следуй… Позволь забыться. На несколько часов. На остаток ночи. Ты свободна. Ты хотела свободы. Так зачем портить её мыслями о будущих замках на клетке?       Обвожу взглядом собравшихся. Многие всё ещё чувствуют себя некомфортно: нерешительно толпятся и разговаривают громким шёпотом. Но кто-то уже освоился. За столом, недалеко от меня, большая группа во что-то оживлённо играет. Кто-то ищет в окружающем хламе «что-нибудь интересное». На расчищенной площадке по центру зала то и дело кто-то предпринимает попытки потанцевать, в основном «на слабо», но порой собираются очень даже большие толпы. Это выглядит забавно. В городе танцы под ограничениями, они не запрещены, но и не особо жалуются, как и… любые виды искусства.       Музыка вновь сменяется, теперь на более мелодичную. Она завораживает. Она такая… спокойная, не призывающая к восхвалению или к действию, а просящая остановиться и оглядеться, задуматься. Я закрываю глаза, вслушиваясь. К мелодии примешаются шаги, слишком громкие, рядом. Передо мной Ник, я потеряла его из виду, когда решила остаться здесь, вдали от остальных. Он протягивает мне руку:       — Потанцуем?       Я открываю рот в ответе, которого нет. Не знаю, что ответить.       Молчит. Ждёт.       — Я не умею, — невнятно выговариваю я.       — Брось, — шепчет он, приближаясь, — я уверен, ты лучше многих.       Не отвечаю. Но не сопротивляюсь, когда он берёт меня за руки, и вытаскивает в центр зала.       — Так ты умеешь танцевать? — пытаюсь сказать хоть что-то, чтобы избавится от странного чувства стыда.       — Я всё умею, только… — он кладёт мою руку себе на плечо, — это не важно. Танцы древнее искусство, они часто менялись, преображались, но есть то, что оставалось «вечным» — чувство. Не обращай внимания на остальных…       Он лёгким движением поворачивает мою голову, не давая оглядываться по сторонам.       — …здесь никого нет.       Ник кладёт руку мне на талию, а я больше не отрываю от него глаз. Не чувствую на себе чужие взгляды, будто бы зал действительно пуст. Исчезает всё, и остаётся только это место, где мы кружимся в танце. Только здесь и сейчас. Нет вопросов. Нет проблем. Нет горя и отчаяния. Только совсем другие чувства, лёгкие, до невозможного простые, глупые, но хочется остаться с ними навсегда. Я слышу такт музыки, чувствую его. Она играет во мне ударами сердца, что бьётся и счастливо, и напугано. Не хочу останавливаться, не замечаю, как спотыкаюсь о неровный пол, не замечаю, как начинает кружиться голова.       Музыка затихает протяжным эхом. На смену приходит шум толпы, они хлопают, свистят и что-то выкрикивают. Я почти не слышу, всё равно. Я делаю шаг к Нику, прижимаюсь, обхватывая руками шею. Я хочу остаться с чувствами, что существуют рядом с ним, я хочу остаться с ним. Смотрю в глаза, но он отворачивается. Обнимает, наклоняясь ко мне.       — Ты жалеешь, что встретилась со мной? — шепчет на ухо.       — Никогда не жалела, — отвечаю, не думая.       Отстраняется. В его выражении смену прежней наглости приходит печаль…       Переваливает за полночь. Но никто не собирается расходиться, наоборот, все смирились, что наказания не избежать и перестают соблюдать хоть какие-нибудь рамки. Шумят, смеются и кричат. Кто-то выбирается из подвала, бегает по парку, который в целом неплохо видно из многих окон. Кто-то даже предпринимает попытки привести сюда своих друзей, и вполне удачно.       Мы с Ником сидим на прежнем месте, недалеко от стола для игры. В руках я держу чёрную розу.       — То есть ты её украл? Моим первым подарком стала краденая роза.       — Но она украдена специально для тебя. Я рисковал ради тебя.       — А я думала у тебя хобби такое. На тебя как не посмотришь: словно нарываешься на неприятности.       — А что ещё делать?       — Ну, не знаю. Учиться, как все?       На лице Ника насмешка:       — Им нечему меня учить. Для меня нет подходящей профессии. Они считают я слишком неуравновешен, для того чтобы доверить мне… знания. Вот и сижу из года в год в одиннадцатом классе, — усмехается. — Знали бы они, что всё, что они пытаются «утаить» мне уже известно.       — Всё? То есть ты типа… безумный гений?       — Можно и так. Но для меня есть более подходящие имена.       — Например?       Задумывается.       — Геймер.       — Геймер? И почему же?       — Так меня назвали. Сказав, что я слишком люблю играть на нитях человеческих чувств.       Я невольно закатываю глаза:       — Слишком пафосно.       — Возможно…       Он переводит на меня взгляд, такой внимательный, даже требовательный… что становиться не по себе. Я отворачиваюсь.       — Ты сказал, что уже несколько лет учишься в одиннадцатом. Сколько же тебе лет?       — Двадцать.       Ник смотрит на людей за столом:       — Может, пойдём сыграем?       На это предложение я реагирую более осознано, как будто давно его ждала. Но в следующую партию попадает только Ник. Одновременно играет только шесть человек. Да я и не против подождать. Правила я знаю только из быстрого рассказа ведущего и ещё не до конца их понимаю.       У ведущего есть две колоды наскоро сделанных пластмассовых карточек. В первой колоде находятся роли: зверь, жертва и охотник. Во второй — действия: атака, побег, переговоры. В начале игры игрокам раздаются по три карты роли, а в начале каждого раунда одна карта действия. К карте действия на исцарапанный стол кладётся перевёрнутая карты роли, выбранная игроком, когда все сделали выбор — открываются. Действия применяются к право сидящему игроку и распространяются лишь на карту ходящего, круг замыкается. Победитель исчисляется количеством полученных баллов, у кого больше — тот выиграл. «Баллами» стали найденные среди хлама круглые металлические пластинки, с цифрой на одной стороне и портретом на другой.       В этой игре есть что-то… знакомое. Может я уже играла в неё когда-то?       Первый раунд. Нику выпадает действие «переговоры», мне удаётся разглядеть, что он выбирает охотника.       Охотник получает балл за переговоры с жертвой или другим охотником, ещё балл ему даётся за убийство зверя. Но переговоры со зверем — убивают охотника, карта выходит из игры, также он погибает, убивая жертву или другого охотника. А побег ничего ему не даёт, как и для зверя, лишь спасает карту. Зверь получает балл за любые атаки. Его слабостью остаются переговоры, если он устраивает их с охотником или другим зверем — проигрывает, но с жертвой ничего не получает. Жертва получает балл за переговоры с другой жертвой и охотником, и за побег от зверя, побеги от других ничего не дают. Она погибает при любой атаке и, если устраивает переговоры со зверем.       В первом раунде Нику не везёт, у человека справа зверь, охотник проигрывает. У Ника остаётся две карты. Второй раунд. «Атака». На неё он выбирает жертву, странный выбор… Карта убита. Остаётся последняя. Жертва?       — Давайте, если Ник проиграет, — говорит один из игроков с тремя картами в руках, — он опять уронит для нас систему Школы.       Толпу бурно согласно откликается на это предложение.       — Тогда если проиграешь ты, — отзывается Ник, — будешь обращаться ко мне на «Ваше Величество».       Игра продолжается, карт на руках становится меньше, но никто так и не выбывает. Ник, несмотря на плачевное начало, быстро набирает баллы: к его жертве неплохо подворачиваются нужные действия. Карта погибает лишь когда у многих остаётся по одной. Парень, который предлагал спор, остаётся последним, но у него меньше всего баллов. Ник выиграл.       — Вы ведьма, Ваше Величество!       — А тебя не смущает, что он не рыжий? — обращается к парню девушка, сидящая рядом.       — А тебя не смущает, что он не девушка? — говорит ей другая.       — И что?       — Ведьмами могли быть только девушки.       — В двадцать первом веке за такое высказывание тебя бы саму сожгли на костре, — говорит кто-то третий.       — Ладно-ладно, — останавливает их ведущий. — Кто следующий?       Игроки быстро меняются, я занимаю место Ника.       — А можно мне? — вдруг раздаётся знакомый голос.       Артём. Я и не думала, что он может быть здесь. Старалась с ним не встречаться, но уже поздно. Кто-то из уже игравших уступает ему место.       — Играем до последней карты, — объявляет ведущий, закончив повторять правила.       — Мне всё больше и больше нравится эта игра, — тихо проговаривает Артём, переводя на меня взгляд.       Получив карты, мне остаётся лишь восхвалить удачу. Три жертвы. Вот и поиграли…       Начало обычное, затянутое и немного сумбурное. Все думают над выбором. Первым же раундом я теряю карту, получив в действие атаку. На втором выдают переговоры с охотником. Здесь я получаю свой первый балл. Третий раунд — вновь переговоры. Зверь. Последняя карта. Пустой побег от жертвы. Заканчивается этот триумфальный провал выпавшей атакой.       Я вращаю под пальцами свой единственный балл. Можно считать я проиграла ещё до начала.       Игра становиться живее, с появлением проигравшего. Спустя пару ходов, игроки начинают выбывать один за другим. Теперь двое парней сражаются за победу. Равное количество баллов. Зверь против охотника. Всё решит действие. Роли уже не скрывают, теперь ведущий создаёт напряжение, не показывая действие сразу. Зверь — переговоры. Охотник Артёма — атака.       — Да! Победа! — торжественно объявляет он.       Как ребёнок.       — Насколько я понимаю проигравший теперь должен мне желание?       — Нет! — отвечаю я раньше остальных.       — И почему нет, Алекс? — спрашивает ведущий.       — Да, Алекс, — потягивает Артём, — почему нет? Ты же знала правила, когда садилась играть.       — Про желание речи не было.       — Было, даже я слышал, или хочешь опять сбежать?       — В смысле, опять? — задорно выкрикивает кто-то из толпы.       Я не нахожу слов. И не знаю, что сейчас лучше, подойти и врезать ему, или действительно убежать. Откидываюсь на спинку стула, скрестив руки на груди.       — Никто тебе ничего не должен, — громко звучит голос Ника, в наступившей тишине.       Все оборачиваются на него. Он сидит на столе у ближайшей стены, даже не смотря на людей.       — А тебя никто не спрашивал! — бросает Артём.       — Мне не нужно разрешение, — также спокойно отвечает Ник.       — Кажется, ты слишком много о себе возомнил…       — Артём, не надо, — говорит кто-то тихо.       Но он не обращает внимания, встаёт и подходит к Нику, но тот просто поднимает на него взгляд, тихо говоря:       — Мне так важно твоё мнение. Правда. Всегда было интересно, что обо мне думает кто-то вроде тебя: настолько никчёмный в своём существования, что не обладает и каплей достоинства…       Артём резким движением скидывает Ника на пол и бьёт ногой в живот. Толпа начинает кричать, но резко затихает, когда слышит… смех. Ник смеётся. Спокойствие искажается безумием. Настолько диким, что становиться страшно, а он наслаждается страхом.       Сбивает с ног Артёма и придавливает коленом к полу, одной рукой держа за шею.       — Вам всем так… повезло, — говорит Ник надрывным шёпотом. — Оказаться здесь, где вам ничего не угрожает. Но, скажи, это ведь скучно, жить вот так: спокойно, размеренно, правильно… так ведь и хочется иногда разбить кому-нибудь… голову, сломать шею, нет? Не было такого? А я вот уже устал это терпеть…       Со всего размаха бьёт его головой об пол. Снова и снова.       — …так устал…       Артём хватается за держащую его руку, но не может ничего сделать. И в какой-то момент отчаянный крик сменяет хрип и… тишина.       Толпа в ужасе отступает, боясь даже дышать. А Ник… отступает, улыбается. С его руки стекает чужая кровь, что кровавым пятном разливается по полу.       Он поднимает глаза на людей вокруг, перебегает от одного к другому, и замирает на мне. Спокойный. Тебе всё равно, всё равно на то, что ты делал?.. И почему ты смотришь на меня?! Я обхватываю рукой левое запястье и прижимаю к груди. Отхожу дальше в глубь толпы.       — Нужно рассказать… — проговаривает кто-то неслышно.