Тишина на 47-м

      Не помню — открыла дверь ключом или просто прошла сквозь неё. Но я как будто вся я осталась в машине. В её голосе. В её взгляде. В прикосновении её руки — прохладной, властной, почти нежной, если бы не страх, который в этот момент жил во мне как отдельное существо.       Квартира встретила меня тишиной и полумраком. Я скинула сумку у двери, не включая свет, и просто упала на кровать, не раздеваясь.       Тело было будто не моим — напряжённое, тяжёлое. А мысли, наоборот, слишком лёгкие. Они метались по голове, не давая ни малейшего шанса на покой.       Вы шептали моё имя.       Треснет ли структура.       Вы не думали, что здесь что-то личное?       Я закрыла глаза. Её голос будто шептал из-под кожи. Сквозь сон. Сквозь кости.       Бессовестно. Бессмысленно. Неотвратимо.       Перед тем как провалиться в сон, я подумала, что если бы можно было выбрать — проснуться или продолжить видеть её во сне, — я бы выбрала сон. Даже если бы в нём она уничтожала меня с такой же грацией, как и в реальности.

***

      На утро я проснулась с мыслью, что опоздала. На самом деле — нет.       Конечно, зря я радовалась, потому что всё сразу пошло на перекосяк.       А началось всё с того, что я ударилась мизинцем о ножку стула. Потом капнула кофе на единственную чистую рубашку. Затем — торопясь выйти — споткнулась о свой же рюкзак в подъезде и с глухим “чпок” подвернула ногу. Боль пронзила ступню, и я едва ли не разрыдалась от обиды на весь мир.       Пока ковыляла до офиса, успела дважды чуть не упасть, пару раз схватилась за стены, и где-то внутри себя — проклинала каждую секунду жизни. И, конечно, Громову. Потому что всё начиналось с неё. С вечера. С руки на моей. С той паузы между «сказать» и «умолчать».       Я пришла на работу на полчаса раньше. Что странно, учитывая все обстоятельства. Но зато теперь могла хромать по коридору до своего места медленно и мучительно, не опасаясь лишних взглядов.       Когда я подошла ближе к отделу, услышала, как захлопнулась дверь. Громко. Отрывисто. Словно кто-то вышвырнул воздух наружу. А потом…       — Да вы не понимаете даже структуру задач, которые берётесь курировать! Вы здесь три месяца. Три долбаных месяца! И уже считаете, что можете спорить со мной?       Голос Громовой. Холодный, режущий, в нём не было ни одной нотки тепла. Только лезвия.       Я замерла возле кухни. Офис притих.       Через пару секунд дверь её кабинета снова распахнулась, и из неё вылетела Мила — стажёрка из маркетинга. Лицо — в слезах. Губы дрожат, глаза блестят, она даже не пыталась их скрыть.       Мимо прошёл Кирилл из IT и сказал вполголоса:       — Пятница тринадцатого. Официально.       А я стояла у кофемашины, наблюдая, как капли кофе медленно стекают в чашку. И чувствовала, как внутри всё возвращается — всё то, что я пыталась забыть за ночь.       Громова была в своём худшем настроении. А значит, сегодня — день, когда лучше молчать, не дышать, не смотреть на неё дольше трёх секунд. И точно — не заговаривать первой.       Кофе в моей чашке уже остыл, но я всё ещё держала его в руках, будто он мог дать хоть какую-то защиту. Монитор светил в глаза ровным голубоватым светом, размывая цифры в таблице.       Я прищурилась, делая глоток кофе — так как он уже остыл, он отдавал горечью. Но пила я его механически, просто чтобы занять руки.       Пальцы стучали по клавиатуре с монотонным, почти медитативным ритмом. Работа шла медленно, мысли вязли где-то между вчерашним вечером и сегодняшним утром, но хотя бы это отвлекало.       Из-за перегородки доносился сдержанный смех — Мила и Денис, который считался менеджером по проектам, обсуждали что-то, явно не рабочее. Где-то ближе к кухне шипела кофемашина, а за стеной мерно гудели серверы других отделов. Обычные офисные звуки.       Потягиваюсь, чувствуя, как напряжённые мышцы спины ноют от неудобной позы. На экране мелькнуло новое письмо — ещё один отчет, который нужно проверить. С глухим стоном тянусь за чашкой снова.       Тень скользнула по краю зрения.       Сглатываю.       Пальцы над клавиатурой остановились. Ничего не печатав, я просто вцепилась в клавиши. Горло пересохло.       Это не могло быть случайностью.       — Зайцева, — раздалось за спиной.       Я медленно обернулась — Громова стояла вплотную, глаза изучающие, губы плотно сжаты, будто она сдерживалась. Рукава белой блузы закатаны до локтей, словно женщина готовилась к бою.       — Вы, — она слегка наклонила голову. — Сегодня выглядите так, будто провели ночь в подворотне.       — Я просто не выспалась.       Громова медленно провела взглядом от моих потрёпанных балеток до растрёпанных волос. Остановилась на тёмных кругах под глазами.       — Кофе, — начала женщина. — Не поможет, — подытожила.       — Кирилл! — громко, почти резко добавила она, даже не глядя в сторону IT-департамента.       Парень тут же высунулся из-за монитора.       — Приготовьте мне кофе. Очень крепкий. И желательно — прямо сейчас.       — Ага, то есть, вам можно а мне нет? — буркнула я про себя, как только она отвернулась.       — Эм… конечно. Сколько сахара?       — Мне нужен кофе, не десерт, — отрезала она и уже уходила, пятясь от моего стола как будто ничего не произошло. Как будто не дышала в меня только что, почти физически ощущаясь на коже.       Я смотрела ей вслед, не в силах пошевелиться. Нога ныла. Спина стала влажной от стресса. А в голове — пусто.       Сегодня Громова ходила по офису как акула — не быстро, но бесшумно, и всё равно все чувствовали, когда она рядом. Сотрудники начинали печатать чуть быстрее. Кто-то прятал телефон. Кто-то прятался сам — в переговорке, на кухне, в туалете. Где угодно.       Я, как назло, закончила правки по проекту “Фронтера 8” и открыла табличку, которую собиралась сдать до конца дня. И именно в этот момент:       — Зайцева, — раздалось прямо над ухом. Я чуть не подпрыгнула.       — Что это? — она указывала на экран, взгляд ледяной, голос — почти без интонации. — Это финальный вариант? Серьёзно?       — Я… это предварительный рендер, я собиралась… — начала объяснять я.       — Не собирайтесь. Делайте. Или вы ждёте, что я нарисую это за вас?       Женщина не кричала. Но каждое её слово врезалось так, будто кричала.       — Здесь провал по линейной перспективе, а вот здесь — зачем вы вообще перенесли блок? Чтобы “посмотреть, как будет”? Мы тут не в кружке декора.       Я сглотнула. Никто не вмешивался. Класс.       — Я переделаю, — выдавиливаю, чувствуя, как горячо, слёзы подступают к глазам.       — Превосходно, я не сомневаюсь, — она цокнула языком, как будто я — бестолковый ученик. Потом развернулась на каблуках и ушла в кабинет.       За женщиной образовалась — громкая, тяжелая тишина. Вдалеке, дверь кабинета Громовой с грохотом захлопнулась. Кто-то за столиком у окна шепнул:       — Ну всё. Отстрел начался.       Смеяться никто не решился. А вот разговоры начались.       — Это уже третий за сегодня. Кто следующий? — прошипела Аня из бухгалтерии.       — Помните, как она в прошлом месяце разнесла презентацию Паши? А потом через день выдала ту же идею, только под своим именем, — сказал Костя, ставя перед собой пустую кружку. — Кто-то знает, в чём дело?       — Говорят, вчера срывали дедлайн по её проекту, — ответил Денис, понижая голос. — Но это же не повод всех под нож…       — А у неё всегда повод, — фыркнула Мила, всё ещё красная от утреннего разгона. — Мне кажется, она просто ненавидит людей.       — Может, у неё ПМС? — рискнула предположить Аня.       — У Громовой? — Денис фальшиво засмеялся. — У неё вместо ПМС — сезон охоты.       Тихий смешок. Но он быстро смолк — будто все боялись, что она услышит даже это.       Я в этом, конечно же, не участвовала. Просто слушала и наблюдала. Сидела, глядя в экран, как будто работаю.                   Каждое слово долетало, как будто говорили обо мне. В каком-то смысле — да. Потому что она опять заговорила со мной так, будто я кусок стекла, который можно давить, пока не треснет.       А ещё потому, что я всё ещё помнила: её руку. Её голос. Вы шептали моё имя.       И, чёрт возьми, будь бы проклята та машина.

***

      Конец рабочего дня пятницы всегда звучит одинаково: звонок дверей, щелчки замков, глухое «до понедельника» и быстрое натягивание курток.       Сегодня не было исключений — офис постепенно редел, как улицы после ливня. Все спешили уйти как можно дальше от дня, проведённого рядом с Громовой.       Я задержалась у принтера. Не потому что срочно нужно было что-то распечатать — просто хотелось немного отсрочить спуск на первый этаж. Лифт в это время всегда был битком, и перспектива оказаться снова рядом с ней.       Когда я дошла до холла, двери лифта были уже открыты. Он был почти полный. Вижу, что кто-то подвинулся, кто-то нажал на кнопку, не глядя.       Я, не оглядываясь, шагнула внутрь и по инерции протиснулась в самый конец. В тот момент, когда двери начали закрываться, я почувствовала присутствие ещё одного человека за спиной. Тонкий аромат, знакомый уже до мурашек. А потом — прикосновение.       Тепло.       Спина коснулась чего-то мягкого — и сразу напряглась. Это был не рюкзак. Не сумка. Не чья-то куртка. Это было тело. Её.       Громова стояла слишком близко. Слишком.       Вжимаюсь в угол, как могу, но расстояния между нами почти не оставалось. Я чувствую её дыхание на шее, тепло от её груди, и её руку, слегка касающуюся моего локтя. Как будто случайно. Как будто намеренно.       — Неуместно, — прошептала она вдруг, и её голос прокатился по мне, как холодный ветер. — Стоять так близко к своей начальнице.       Замираю. Горло сжалось.       — Особенно вам, Зайцева, — добавила она тише. Словно усмехнулась. — Хотя, — женщина задумалась, резко чем-то шурша. — Иногда уместность — дело интерпретации.       Лифт дёрнулся. Я едва удержалась на ногах. Сердце стучало где-то в ушах. Все остальные продолжали молча смотреть в свои телефоны, будто ничего не слышали.       А я стояла, вперёд некуда, назад — в неё. В Громову. В её дыхание. В её голос.       Когда двери лифта, наконец, со скрипом начали разъезжаться, время будто растаяло. Сначала слегка, как на замедленной съёмке. Люди начали выходить — один, второй, третий — и только тогда я осознала, насколько долго мы стояли вплотную. Насколько каждое дыхание за спиной будто въелось в кожу.       Я не осмеливалась обернуться. Не дышала свободно. Не шевелилась.       И вот, наконец — пространство между телами начало расширяться, как будто я вернула себе границы. Шагнув вперёд, моя нога предательски напомнила о себе.       — Твою... — сорвалось с губ, резкая боль прострелила лодыжку, я споткнулась о край лифта и вцепилась в стену, чтобы не упасть. В глазах потемнело от резкого толчка, и дыхание перехватило.       — Вывих, — сухо произнесла Громова за спиной. Голос будто рассек воздух.       Она приблизилась всего на шаг, и её рука — ровно на миг — коснулась моего локтя, как будто собиралась проверить, стою ли я на ногах. Быстро. Деловито.       — Нужно было быть внимательнее, — добавила она ровным тоном. Ни сочувствия. Ни заботы.       — Я… просто… — попыталась выдохнуть я, но язык заплетался. Невыносимая боль.       — Вы не в школе, Зайцева. Здесь никто не будет держать за руку, если вы сами не смотрите под ноги.       Женщина шагнула за пределы лифта, каблуки уверенно отстукивали по гладкому полу, каждый шаг — отмеренный, точный, как выстрел.       Она даже не оглянулась. Только на миг — плечи чуть напряглись, как будто всё-таки услышала мой короткий вскрик боли. Но не остановилась.       Я стояла, опершись одной рукой о стену, стараясь не переносить вес на больную ногу. Лифт уже опустел, и когда двери начали медленно закрываться, я подумала, что останусь здесь одна.       Но тут в холле появился Костя — быстрым шагом, как будто кого-то искал. Его взгляд метнулся по сторонам и тут же остановился на мне. Он нахмурился.       — Лера? Что случилось? — Он тут же подбежал ко мне, задержав двери рукой. — Ты в порядке? Ты бледная, как бумага.       Парень уже потянулся, чтобы поддержать меня за плечи, но не успел.       Из-за угла донёсся знакомый голос — ледяной, отстранённый, бьющий не громко, а метко:       — Константин, готовьтесь. Если продолжите вот так бросаться на каждую проблему с распахнутыми глазами — будете следующим, кого я уволю.       Парень резко обернулся, а Громова уже уходила прочь, не замедлив ни шага. Только бросила короткий, едкий взгляд через плечо. Как клинок, воткнутый в спину.       — Она… — начал было Кирилл, но осёкся. Видимо, понял, что нет смысла оправдываться перед её уходящей спиной.       Он посмотрел на меня, смущённо, почти виновато.       — Лер, пойдём. Поддержу, хоть до такси. Ты в таком виде домой не дойдёшь.       Молча киваю, потому что голос всё ещё прятался где-то глубоко в горле. А где-то в груди — расплывался след её слов. Не к нему. Ко мне.       Если продолжите вот так бросаться на каждую проблему… Было последним о чём я думала.